Соткан из отвергаемых истин

эпилог pov неназванный

12 лет спустя

основных событий работы, в лесах за Ос-Альтой

      Как верят в мире, никому доподлинно неизвестно, что следует думать о наследном равкианском принце. Кто-то говорит, он совершенно не заинтересован в политике и редко показывает себя иностранным собраниям. Прочие же болтают, что юноша предпочитает гулянья государственному делу и малое смыслит в правлении. Одни сказывают, что с ранних лет его повсюду преследуют несчастья. Другие верят, что туда, где ступает нога их царевича, всегда приходят чудеса, болезни покидают земли, а дети знают радость и пищу на столах. Все представляют разное… Некоторые думают, что несмотря на редкую сказочную красоту и несметное очарование принц исключительно молчалив и нелюдим. При дворе его видят редко, считая, что юноша проводит месяцы в долгих путешествиях и многие часы посвящает своему обучению. Королева, как слышат в народе, на слово о своём единственном сыне не скупится, но из речей никогда не получается сложить полную картину. Люди молвят — те, кто хотят состроить представление о принце, должны взглянуть в глаза королю от правды о том, что кровь Еретика в собственном наследнике крепка. Среди придворных считают, круга молодого царевича полнятся кропотливо избранными людями — не то друзьями, не то верными стражами, а он сам не знает любви и клятв. В сердце Равки складывают разные слухи, что нередко противоречат друг другу и обращаются глупостями, обрастая дурным словом, когда переломанные правды достигают самых дальних уголков страны. Но до сих пор Равка не знает и дня, когда наследник её короны заботился бы о людской молве. В столице говорят, он добр и чуток подобно своей матери , и в тот же час юноша жесток и решителен подобно отцу . Но те, кто знают царевича лично, никогда не перестают хохотать в лица всех любопытных господ, что не перестают искать лживые правды о наследнике царской короны. Но и исправлять чужие незнающие границ представления никто не спешит в знании, что их принц обо всех дурных сказах не позаботится и только потешится от неугодных речей.       Под покровом мрачного леса проносится высокий заливистый смех, когда молодой господин запрокидывает голову, находя опору в дереве за спиной. Дворцы полнятся болтовнёй о том, что «Его высочество» не посмеет оставить большое празднование и будет принимать дорогих гостей рука об руку с Королём и Королевой. Торжество — забава богатых, международное собрание, что есть символ силы и процветания. Рассиживаясь на крепкой ветви старого дуба, юноша думает, подлинно интересное слово «сметь». За его короткую жизнь находится скудная мера понятий, на которые не найдётся духу. Матушка говорит, что бесстрашие и решительность её сына извечно походят на безрассудство и ведут к одним бедам. Нередко получая раны, Адриан никогда не перестаёт думать, что однажды её суждение обернётся правдой. Взгляд замирает на глубоко чёрном небе, что скрывается за гущей ветвей. Свешивая одну ногу к земле, юноша проводит так уже не один час, прислушиваясь к шуму леса и фырчанью собак у корней дуба. Он не уходит далеко, избирает место неподалёку от Ос-Альты в паре вёрст от Ви — главного торгового тракта Равки. И пусть с ночью его сводят долг и служба, Адриану то предстаёт обителью покоя. Ветер поднимает шуршание листвы, собаки своими носами ворошат землю, и заклинатель вспоминает о множестве дней, что они проводят с отцом в путешествиях, пока он мал. Для них нет места более родного или знакомого, чем есть равкианский лес.       У земли собаки поднимаются на лапы, неизбежно зовя обратить к ним взор и пригибая головы, всматриваясь в мрачную даль, где для их хозяина лишь зарождается неприметная тень шагов. Ещё несколько мгновений юноша позволяет себе засмотреться на то, как животные обходят дерево, пока низкое тявканье рвётся с их пастей. Ему никогда не тяжело их понимать. Ещё ребёнком Адриан замечает, что ему дано видеть и чувствовать в них больше, чем отведено людям. Он всегда знает их настроение и никогда не становится причиной их страха. Заклинатель протянет руку всякому существу, и то никогда не ринется прочь. Так и сейчас закрепляя за плечами дорожную сумку и прижимая к себе тяжёлый меч, он спрыгивает с ветви, завлекая одну из собак к себе, приласкивая рычащую морду, поощряя. Ладонь гладит между ушами, когда животное прижимается к ногам, высоко держа голову.       Впереди сверкает. Шаг пусть и приметен слуху, но издалека не будет слышен. Дарклинг обучает своего сына этому мастерству с ранних лет, и Адриан передаёт умение своим приближённым и солдатам. Окружённый густым запахом сырой листвы и прохладой ночи юноша вдыхает глубоко, подпуская к себе тяжесть чужой силы, её величину и хватку, которой должно подчинять и поддерживать всё живое вокруг. Выходя из гущи мрака, Коля откидывает с головы капюшон, приглаживая волосы. Даже на службе его благородное лицо остаётся гладким, а росчерк тёмных волос аккуратно сложен. Адриан улыбается, и ясно подмечает мгновение, в которое сердцебит выдыхает, видя своего друга и царевича, пусть и широкий разворот его плеч остаётся тяжёлым и напряжённым. Под час службы за спинами их обоих покачиваются лёгкие плащи, ладони облачены в перчатки, а на поясах таится сталь оружий, с которыми надлежит защищать порядок в Равке. — На дороге пока не видно огней, — извещает Коля, когда они направляются вглубь леса. Всего в версте от этих мест стоит небольшая деревенька, и Адриан не упустит этот час, чтобы её посетить. Если на Ви для него не найдётся дело, он сыщет пользу в ином занятии.       Пока собаки виляют меж ногами господ, юноша обращает взор к другу. Они мало покидают друг друга в последние десять лет, являются больше назваными братьями, нежели друзьями, пусть и делят малое сходство. С той поры, в которую в Равке начинает строиться мир, маленький царевич становится частым гостем в доме Румянцевых, а Коля с Мирой посещают столицу во всякий час, когда их князь то дозволяет. И нередко Адриан просит у Михаила Румянцева дозволения на то, чтобы Коля был ему компаньоном в делах — сопровождал на празднестве или ехал с принцем в путешествие. Стремительно их становится пятеро — один царевич, юные брат и сестрица князя, Хэлен и Анника. Юный Николай видит в девочках бóльшую радость, нежели в знатном обществе, и смотрит сквозь положения. Несмотря на его природу гриша, какую бы близость они ни делили, Адриан не находит в себе страха и со временем замечает, сколь сильно крепнет их связь. Они разделяют тяжести друг друга, а Коля никогда не покидает сторону своего принца, даже если того преследуют несчастья. Один плачет, когда плачет другой. И если одного преследует боль, второй желает её разделить.       Мира оставляет их рано. Её сердце слабеет с каждым годом, и она умирает на девятнадцатом году жизни в старом имении Румянцевых, в окружении своей семьи и самого принца. Её смерть оставляет на Коле рану, что никогда в глазах Адриана не затягивается. С уходом Миры он полагает, что юный сердцебит накрепко примкнёт к семье и будет скорбеть с ними, но он только отдаляется — злится, что ему отводят столь мало времени с сестрой. Отношения между ним и Михаилом быстро рушатся, а когда женщины дома занимают сторону князя, Коля отдаляется и от Валерии, и от Ирины, сколь бы ни клялся их никогда не оскорблять. Адриан теряет счёт тому, сколько раз его друг берёт лошадь и покидает княжеский дом, сбегая в Ос-Альту с верой, что лишь со своим принцем может скорбь разделить. Но царевича в доме Румянцевых любят тоже, и он надеется всё наладить, сколь бы ни были тщетны попытки. Последнюю глубокую трещину пускает решение Михаила о том, что младшему сыну его дома следует жениться. Вероятно, князь надеется, что это вернёт юного Николая к своему дому и поможет ему пройти через боль потери. И помнится Адриану, лишь слово Валерии оканчивает споры. Коля мог растерять всё уважение к Михаилу, но молодая княжна была для него единственной матерью, что он когда-либо знал. И брак становится последним, что юный сердцебит делит со своей семьёй, а жена остаётся причиной к тому, чтобы посещать родовое имение. Они не близки — не так, как остальные Румянцевы со своими избранницами, но уважение к своей супруге остаётся для Коли предметом чести. Он покидает дом после женитьбы и остаётся при дворе с тех пор. Юноша просит о положении у Адриана, но принц только качает головой. Николай есть его друг, но весь дом Румянцевых находится под покровительством короны, и решать сердцем царевич не может. Вместо того он даёт Коле положение своего советника с условием о том, что сердцебит продолжит возвращаться к отчему дому для обучения родовому мастерству под покровительством своего князя. Помнится, королеву решение сына тогда позабавило немало, и она нередко приговаривала о том, что Адриан учится путям истинной дипломатии. Может, он лишь желает, чтобы любимый им дом перестал страдать.       Но за мраком этой памяти, пока царевич рассматривает профиль сердцебита, улыбка скрашивает губы. Они вместе проходят через предательства и трагедии. И если равкианский принц способен доверять, то он доверяет Николаю II Румянцеву сердцем, умом и жизнью. Адриан оставляет его лишь раз, заступая на службу в Первой армии и надеясь, что время порознь поможет Коле восстановить связь с семьёй. Юноша усмехается мысли о том, что надеялся перерасти названого брата за то время, что они не видели друг друга. Сердцебит, несмотря на глубокую схожесть со своим погибшим отцом, обладает крепкой высокой поставой, доставшейся ему, должно быть, от фьерданской крови. К шестнадцати годам Адриан начинает быстро набирать в росте, но до сих пор уступает другу половину пяди. — Куда мы направляемся? — спрашивает Коля, спеша за своим царевичем в широком шаге. Уже скоро они выходят к одному из поселений, что мирно спит среди ночи. Лишь в редких окнах горят лучины. — Творить чудеса, — ответ свивается на устах в настроении, которому должно говорить о таинствах и заговорах. Но сердцебит тому не потакает, только качает головой слегка, знает, с какой целью его принц направляется в чужую деревню среди поздней ночи. В конце улицы показывается невысокое деревянное здание с множеством окошек вдоль стен. — Разумно ли оставлять службу? — обращая голос шёпотом, Коля останавливается у крыльца, вставая к нему спиной, чтобы говорить со своим царевичем. — Наша служба больше, чем покой на дорогах.       Твёрдость убеждения зависает среди вечерней тиши. Пряча лицо глубже за капюшоном, Адриан приходит к приюту не впервые. Быть принцем он учится у Дарклинга. Но то, как быть святым, юноша познаёт с рук матери. Его шаг не слышен, пока заклинатель восходит по деревянным ступеням, придерживая дорожную сумку пред собой. Тени густо свиваются вокруг него, проводя во мрак коридоров скромного приюта. В какой бы угол Равки ни приезжал юный принц, он находит важным посещать приюты и дома больных — жертв войны, воздавая им уважение и принося радость. Зачастую Адриан оставляет угощения или небольшие игрушки на порогах детей, ставит стопку книг в главном зале, что отапливается печкой, и подбрасывает мешочек монет к кабинетам учителей. Юноша верит, каждому угодному мерзавцу отведено своё понимание святости. И в детские годы он этого наречения сторонится, зная, какую опасность и силу может таить вера. Ей наставляют не пренебрегать. И царевич учится использовать её как благо для равкианцев — так, как сама Королева-Алина, святая спасительница того бы желала.       Адриан не ищет этой славы, и посему посещает чужие дома с заходом солнца. Но иногда маленьким обитателям стен свойственно выглядывать из-за углов и собственных дверей. Так и сейчас в бесшумном шаге заклинатель почти толкает девочку лет пяти, что поднимает на него взгляд, щурясь и вглядываясь в темноту, пока руки сжимают какую-то тряпичную куклу. В её глазах блестит свет, что льётся с окошек. Вероятно, попытайся Адриан сделать ещё шаг или заговорить, девочка закричит, но того так и не случается, когда юноша опускается на колени, не стараясь откинуть капюшон. Но девочка не бежит прочь. Общество юных извечно напоминает царевичу, отчего его прозывают святым покровителем детей. Они не знают с ним страха. — Вы святой Николай? — едва слышно шепча и переваливаясь с ноги на ногу, спрашивает маленькая воспитанница. — Он, кажется, приходит только зимой, — хмыкает Адриан, замечая, что девочка задерживает дыхание, не ожидая, что он заговорит. Юноша протягивает ей ладонь, и глаза воспитанницы приюта загораются с тем, как на руке вспыхивает небольшая солнечная сфера, рождая изумлённое оханье и зовя тянуться, пытаться схватить. — Я посланник Санкты-Алины, — Адриан опускает маленькое солнце на раскрытые ладони девочки, и она тихо смеётся, не может устоять на одном месте, но царевич только прижимает палец к губам, поднимаясь на ноги. — Держи крепко-крепко.       Пустой коридор приюта освещает лишь одно небольшое светило, что блеском звёзд отражается в глазах маленькой воспитанницы. И прежде, чем кто-то из учителей может проснуться, юноша покидает чужой дом, унося с собой тёплое свечение солнца, что угасает, как только нога переступает порог. Прижимая морды к земле, собаки прилежно лежат вокруг ступеней крыльца, редко виляя хвостами. Зная о незваной гостье, Коля в видном недовольстве качает головой, чем заставляет своего принца рассмеяться. Равка разными слухами полнится. Пожалуй, Адриана не ранит ещё один. — Ты делаешь хорошее дело, но без сна завтра ты будет совершенно не сносен, — ворчит сердцебит, когда они направляются прочь от приюта в сторону леса. Помнится, он уговаривает своего принца оставить ночную службу хотя бы на время подготовления к приезду иностранных господ и торжеству, но Адриан остаётся непреклонен, не желая тешиться на постели, пока его солдаты не знают сон. — И Её величество не будет довольна, когда узнает, что ты не полнишься добрыми настроениями к празднику. «Ты не будешь довольна?», — обращается Адриан к связи, зная, что даже в столь поздний час в это время его мать не знает сон. «Разумеется». «Ты никогда не бываешь недовольна мной», — рассуждает юноша, зная, что родительница не станет отрицать. — Мы на службе, Коля. Каждый вор, преступник и мерзавец в стране знает, что главные господа Равки съезжаются в столицу, — молвит заклинатель, откидывая капюшон с головы и поправляя перчатки. Сухие ветви похрустывают под подошвами сапог, а под покровом леса несётся фырчанье животных. — Словом Её величества королевской гвардии отдан приказ беречь дороги вокруг столицы, мы его выполняем. — Ты знаешь, что мы сносно справились бы без тебя, дорогой братец. — И каков же с меня командир, если я рассиживаюсь во дворце? — Адриан возносит брови, поворачивая голову к Коле и желая слышать, каким будет ответ.       Но взгляд сердцебита сощуривается, обращается во мрак меж деревьев, отчего заклинатель не дивится тому мгновению, когда собаки начинают рычать, а рука Коли оттаскивает его в сторону одним грубым движением. Скоро под лесом взрастает глухой бой копыт, и царевич укрывает своих верных спутников во мраке. Рассуждая о звучном топоте, скоро Адриан видит двух всадников, что ведут за собой пару лошадей. Знакомая чёрная голова мелькает неподалёку, а на груди выезжающего мужчины в лунном свете искрится серая ткань кафтана — формы королевской гвардии. Уже скоро они с Колей выходят им навстречу, и всадники пришпоривают лошадей. Направляясь к солдату, принц останавливается лишь подле морды животного, оглаживая её и приветствуя, чем заслуживает протяжное ржание. Но скоро ладонь опускается на лежащую в стремени ногу мужчины, что взирает на своего царевича из седла. Веление спуститься к земле не последует, Адриан не любит бестолковое преклонение. Немногим отпуская поводья, гвардеец лишь глубоко склоняет голову, хоть и смотрит на своего царевича горделиво, ухмыляется. Виктор отказник и фьерданец, и равкианского принца с ним сводит служба в Первой армии, где солдат являлся направляющим полка, в котором служил Адриан. Но сейчас он ожидает одну только весть, с которой Виктор оставляет службу, чтобы найти своего царевича. — На дороге произошло недопонимание, Ваше высочество, — с густым, чуть грубоватым северным акцентом молвит мужчина, оборачиваясь на своего юного сопровождающего. С ним приезжает мальчишка лет одиннадцати с яркой рыжей головой и веснушчатым лицом, что выглядит больше скучающим, нежели перепуганным. Его присутствие ясно говорит о том, кто становится причиной недоразумений, словно царевич может надеяться на иное. — Лучше бы вам к нему явиться. И за мной поплёлся мальчишка Триумвирата. — Осторожнее, Виктор, — не спуская с солдата глаз, Адриан качает головой, пресекая дерзкую меру. — Он наследник госпожи Сафины, — мужчина, кажется, желает усмехнуться, указать на то, что и сам принц уважением или радушными чувствами к Триумвирату гришей не полнится. — Здравствуй, Алексей, — направляясь прочь от гвардейца, обращается принц к мальчишке, пока ладонь ведёт по шее чужой лошади. Тот, кажется, желает спуститься к земле, чтобы не показаться невежливым. — Нет-нет, не нужно, — принц только придерживает его в седле, не нуждаясь в большем, когда ребёнок обращается к нему с учтивым «Ваше высочество».       Маленький Алексей. От дружбы их матерей Адриан давно полагал, что жизнь будет сводить их часто, но госпожа Сафина редко терпит хотя бы мысль о том, что равкианский принц мог бы быть близок к её детям, и довольно быстро он перестаёт пытаться быть для них хотя бы другом. Но Алексей ко всем худшим опасениям своей матери находит в царевиче большой интерес. Быть может, причина лишь в том, что сама Королева-солнце является ему второй матерью, сопровождая мальчика от рождения. Но Адриан о том не спрашивает. Алексей — корпориал, и уже через год ему предстоит выбрать своё дело. Госпожа Сафина, конечно, надеется, что у него есть талант к делу портных, и царевич вряд ли найдёт в себе желание рассказать, как часто её сын шептался с ним о том, что радеет и тянется к делу сердцебитов. Алексей нередко говорит о страхе, что матушка не примет этот выбор. Впрочем, тот претит и нраву его отца. Но принц мало способен его утешить, не зная, как следует судить о госпоже Сафине. Единственное, что Адриан может, это выбор поддержать, помочь найти учителей, что могли бы дать ребёнку большее понимание своей силы. Королева спрашивает своего сына однажды, был бы он столь заинтересован, избери мальчик дело целителей? Но она знает ответ, и разочарование её в том велико. — Ты ждал своего возвращения в Малый дворец? — вопрошает Адриан, одним лёгким движением взбираясь на сильную спину вороной кобылы. Память о том, как он теряет своего первого жеребца, чудным образом сворачивается вокруг мальчишки, что взирает на царевича светлым распахнутым взглядом. — Мне не нравится в Адене, — фыркает Алексей, поджимая губы, чем зовёт принца рассмеяться.       С завершением строительства Большого гришийского дворца в центральной Равке, для Давида и Жени находится мало причин, чтобы продолжать свою жизнь в Ос-Альте, где Дарклинг становится их неотвратимым спутником. И с рождением дочери они занимают Адену, находя для себя дом в новой обители гришей. Но Алексей остаётся бесконечно очарован местом, что взращивает его мать и отца и служит обителью для равкианской короны. — Теперь ты снова дома. Расскажешь мне, что случилось? — спрашивает Адриан легко, пока их лошади неспешной рысью обходят все деревья и высокие пни.       Равкианский принц никогда не пытается воевать за доверие этого ребёнка, но ему нравится переворачивать все представления, вложенные в мальчика госпожой Сафиной. Вероятно, она всегда надеялась, что злодеяния Дарклинга отвадят её детей от всего королевского рода, но чем старше становится маленький корпориал, тем больше о противоречиях и предостережениях он рассуждает сам. — Лилиана пропала, — хмыкает Алексей, вынуждая головы мужчин обратиться к нему. Вероятно, царевичу следует только позабавиться, потому что точно истинная дочерь своего отца девочка явно одарена талантом к тому, чтобы славно исчезать. Следует предполагать, генерал Назяленская необыкновенно раздражена тем, что её детям от господина Ланцова передаётся всё худшее. — Когда мы остановились в дороге, её не нашли в карете. Господа уже час не могут её разыскать. — Смею предполагать, — Коля подводит коня к своему царевичу, — если мы промедлим ещё немного, госпожа Назяленская поднимет на воздух весь лес. — Отнюдь, мой друг. Следует поспешить.       Адриан единственный раз оборачивается на Виктора прежде, чем они поднимают лошадей в галоп. Но мужчина только подмигивает, в молчаливом обещании вести себя прилежно. Королевская гвардия не подчиняется никому, кроме царской семьи, а это значит, что они вольны встать на защиту своего принца, как только с уст первых господ Равки сорвётся мелкое оскорбление. А тех в скорый час будет немерено, но за своё детство Адриан уже слышит немало брани, чтобы сейчас придавать ей хоть малое значение.       Происшествие на дороге становится щедрым напоминанием о том, почему они не отправляются к постелям в эту ночь. После того, как Дарклинг захватывает Большой дворец, многие члены королевской гвардии остаются верны старой власти. И посему, чтобы избежать больших казней, Королева-Алина передаёт солдат короны во власть Николаю Ланцову, позволяя им покинуть Ос-Альту, чтобы служить в Удове и Ос-Керво. Для Царя-Еретика же остаются опричники, но одни трагедии закаляют в Адриане понимание того, что короне необходимы отряды иной силы. Ныне королевская гвардия насчитывает всего девятнадцать солдат и принадлежит самому принцу. Разговор с отцом о собственном желании собрать воинов сложен. И до сих пор царевич делает одно — пытается доказать Дарклингу, что Равка взаправду в них нуждается. Им дают разные миссии и поручения. Одна часть гвардейцев ныне возвращается в Равку вместе с королём, завершая путешествие в Керчию. Другая же охраняет дороги, пока в Ос-Альту съезжаются гости со всей Равки, а после они будут встречать иностранные делегации и следить за тем, чтобы фьерданская сторона не покинула землю с обещанием новой войны.       Чувствуя тяжелое дыхание лошади, перекладывая повод в одну руку, Адриан наклоняется, чтобы погладить её напряжённую шею. За линией леса мелькают огни факелов и фонарей, переливы ворчливых голосов зовут собак оскалиться и залить чащу гавканьем. Но уже в следующее мгновение юноша выпрямляется, указывая Алексею вести лошадь справа от него. Если по ним решат выстрелить, сочтя за разбойников, так он сможет закрыть мальчика собой. Кто-то гаркает в их сторону, опушка рисует силуэты мужчин. Вероятно, они есть те, кто сопровождает кареты в дороге, но с их возгласами Адриан велит не останавливаться, отпуская силу вокруг себя. Тени замирают. Мрак вокруг не двинется без воли своего господина. Царевича уже немногим меньше четырёх лет жизнь не сводит с семьёй господина Ланцова. Вероятно, он запоминает принца высоким нескладным юнцом с загорелым лицом, что быстро набрал в росте и чьи волосы были заплетены на земенский манер и складывали собрание тонких косичек с вплетёнными в них бусинами. И теперь, когда лошади выходят на обочину, Адриан дёргает кобылу в сторону, чтобы закрыть собой Алексея, когда винтовки обращаются к ним. Высокий женский голос велит не стрелять. Собаки держатся на расстоянии от всадников, но обращают рычащие пасти к бранящимся господам и веренице карет, что останавливается на дороге. Но Адриан только направляет кобылу вперёд, заставляя людей шептаться и расходиться в стороны, чтобы не быть затоптанными. Большинство солдат королевской гвардии выступают пред прибывшими, не покидая сёдла. Кто-то нацеливает оружие на тех, кто держит одного из гвардейцев на коленях, должно быть, с требованием объясниться. Голоса смолкают. Склоняя головы, они не зовут его тираном или святым, шепчут лишь «мой принц». Но в лике его всем свойственно узнавать своего короля и Чёрного Еретика. Страх оседает в воздухе густо, но Адриан только возносит руку, и по дороге проносится звон стали, его солдаты складывают оружия. — Ищите девочку, — оборачиваясь, приказывает царевич, отпуская от себя Колю и Виктора. Лошадь он останавливает вблизи карет.       Стоит направиться к пленённому, рука ложится на эфес меча, но губы приподнимаются в улыбке — выражении истинно приветливом и устрашающем, потому что доброе слово за ним может не последовать. Взгляд Адриана лежит поверх заключённого гвардейца с пристыжённым лицом, глаза обращены к солдатам, что дозволяют себе подобное, а ныне гнут головы. Но впереди что-то щёлкает, палец отпускает курок, и забавы ради царевич поворачивается к направленному на него мушкету, встречая чужую лисью улыбку с видной холодностью. — Стреляйте, господин Ланцов, — пальцы ударяют по застёжке плаща, отчего его полы расходятся к плечам, обнажая ткань чёрного мундира. — Уверен, матушка будет чрезвычайно рада очередной ране на моём теле. — А ты никогда не перестанешь бросаться под моё оружие, маленький принц, — молвит мужчина, видно окидывая взглядом, но руку опуская стремительно, слегка отводя её за спину.       Если Адриан способен найти тепло и уважение в сердце, он всегда волен это сделать для Николая Ланцова. Они понимают друг друга больше, чем юноша желает призвать, и пока все вокруг зовут его монстром — меньшим злом, верный друг матери избирает обращаться к своему принцу. Царевич не перестаёт выискивать различия в чужом лице. И даже голос ему предстаёт другим. За ушедшие четыре года речь господина Ланцова обретает приметную хрипоту. Его лицо затянуто ровной бородой, а золотой росчерк волос предстаёт более светлым, точно таит седину. Адриан знает, что его мать боится этого. Ей тоже свойственно замечать морщинки в уголках глаз и на лбу, теряющий яркость цвет глаз. Они стареют, пока заклинательница солнца остаётся прежней. И Николай Ланцов стареет быстрее всех. Юноша знает, что его взгляд непроизвольно смягчается, когда глаза обращаются к темноволосому мальчишке, что дремлет на плече мужчины. Доминик. Подлинно дивное умение – держать одной рукой ребёнка, а второй возносить оружие. Адриан теряет удивление к мушкету. Господину Ланцову свойственно проявлять крайние меры, когда дело касается безопасности и благополучия близнецов. Он никогда не устаёт повторять, что их с генералом Назяленской королевская двойня прекраснее и ценнее всех богатств мира. Впрочем, несмотря на то, что мальчику и девочке уже пять, столь близко царевич видит их впервые. С их рождением Адриана скудно желают видеть в княжеском доме. Мальчик на руках своего отца, как видно, наследует мало от крови Ланцовых. На его голове лежит вихрь тёмных волос. И глаза, помнится принцу, полны мягким ореховым цветом.       Царевич на него не засматривается, на мгновение уводя взгляд за спину господину Ланцову. Кажется, матушка говорила что-то о том, что принцу нет нужды служить в эту ночь, но Адриан избирает это сам, не зная, почему должен делать исключения для её приближённых. И как видно, не зря. За ушедшие пять лет он видит их мало, но слышит сполна, всегда с вниманием относясь к рассказам солнечной королевы и словам подданных. Его взгляд легко находит госпожу Назяленскую, чьи дорожные одеяния и подпоясанная ремнём рубаха сполна сходят на боевое облачение. Щёки женщины красны, должно быть, от всех безуспешных поисков дочери, и она складывает руки на груди, словно в следующее же мгновение укажет, что в помощи принцев они не нуждаются. Уложенные на плечи чёрные волосы блестят в свете огней с прежней яркостью, но за ушедшие годы лицо обретает видную зрелую строгость, а тело становится полнее и в тот же час крепче с рождением близнецов. У порога стоящей за спиной генерала кареты выступает и госпожа Сафина, чей лик бледен от переживания, а наброшенный на спину красный кафтан, норовит соскользнуть, когда руки портнихи ложатся на плечи невысокой девочки лет восьми, чьи русые волосы заплетены в косички, а юбки сияют пурпурным — цветом ордена фабрикаторов. Следует предполагать, господин Костюк тоже ходит неподалёку или, быть может, остаётся в карете со своим младшим сыном, которому не столь давно исполнилось всего четыре. Среди них нет Тамары — верной воительницы солнечной королевы, что проживает в Ос-Альте. Они с Надей уже несколько лет воспитывают мальчишку-шуханца, которого доводится вызволить из лабораторий на юге. Нет также Адрика и Леони, что не первый год проживают в Новом Земе. Нет и Толи, что защищая свою королеву, в первые года после завершения большой войны погибает в конфликте у южной границы.       Адриану дивно. Чем больше лет проходит после Гражданской войны, тем крепче растёт дружба между его матерью, сударем Ланцовым и госпожой Сафиной. Они становятся постоянными гостями в домах друг друга. Царевич не сомневается в том, что они щедры на большую любовь в своих сердцах, но её никогда не было достаточно для равкианского принца, словно в нём нет и капли крови от их дорогой подруги. Адриан знает время, когда он бежал к рукам матери, чтобы спросить о здоровье едва родившегося Алексея и о том, когда он сможет младенца увидеть. Слёзы мгновенно утерявшей всю радость родительницы, что сидела пред ним на коленях, юноша помнит до сих пор. Она не скрывает то, что видеть маленького принца рядом со своим ребёнком никто не желает. Адриан оставляет все намерения в надежде, что это утешит его мать, успокоит её обиду и губительное чувство несправедливости. Она извиняется перед ним, но мальчик знает, что она не должна. Царевич клянётся никогда не быть жестоким к тем, кого любит сердце его родительницы, но он знает, что однажды придёт время, когда предстающие взору господа будут жалеть о том, как избрали поступать. Их дети вырастут быстро, и они не всегда будут рядом, чтобы беречь юных от пагубных влияний и соблазнов.       Адриан взмахивает рукой, одним видным указанием просит господина Ланцова отойти и не преграждать путь к пленённому гвардейцу. И взгляд Николая он не отпускает до тех пор, пока в вычурной почтительности мужчина не делает шаг в сторону. Чужие стражи, кажется, дрожат, когда царевич достаёт меч из ножен, невесомым движением перерезая верёвки на чужих запястьях. Этот меч является подарком Дарклинга заклинательнице солнца, и сколько бы Адриан о том ни просил, матушка никогда не позволяет его забрать. Но иногда юноше доводится взять его на время, пусть и нередко он забывает спросить разрешения. Поднимаясь на ноги, солдат видно гнёт голову и прячет взгляд верно от стыда за то, что позволяет поставить себя в такое положение. Но царевич его не испытывает, лишь откидывает плащ с плеча мужчины, обнажая равкианское знамя и герб королевской семьи — солнце в затмении на серебристом рукаве. Тяжёлая хватка разворачивает того к чужим стражам, в чьих глазах дрожит огонь. — И почему же член королевской гвардии был поставлен на колени? — Мы верим, случилось недоразумение, Ваше высочество, — чужой голос дрожит в учтивых словах. — Так объясняйте, — слова Адриана легки, когда он поворачивается к гвардейцам, что занимают сёдла и остаются при своём командире, взглядами испытывая тех, кто всё ещё держится за оружия. Но на мгновение дорога погружается в трещание факелов. Несколько стражей подоспевают к господину Ланцову, один из них берётся за слово, но в видном недовольстве сжимая челюсти, он смолкает с велением принца. — Не вы. Дарклинг любит напоминать, сколь сильно людям не нравится, когда им указывают мальчишки, но здесь царевич будет слушать своих солдат. — Мы услышали, что они потеряли девочку, и вышли помочь, — подводя своего коня ближе, молвит Матей, не тая на лице раздражение. Нападение на гвардейца — серьёзное преступление, но они знают, что никому не отведут наказание. — Но нас сочли за разбойников, — добавляет женщина, что рассматривая господ, не убирает руку с кобуры. — И вы не попытались заглянуть за их плащи? — вскидывая брови, Адриан обращается к господину Ланцову, выражение которого ныне предстаёт притворно любезным. — Чаще прочего солдатам с этим знаком на плече свойственно желать меня убить, — хмыкает мужчина, пока его ладонь перебирает волосы на голове сына. — До сих пор не могу привыкнуть, что они станут меня защищать. — Плевать, кто на кого напал, — голосисто фыркает шквальная, вышагивая круг на обочине. Её пальцы видно перебирают усилитель на запястье. — Ваша брань не поможет найти мою дочь. — Как и ваш собственный гнев, — заглядывая за плечо господина Ланцова, указывает Адриан радушно, зная, что слова будут сочтены за оскорбление, а не мирное наставление. — Если только вы не надеетесь поднять на ветер всю округу, госпожа Назяленская. — Попридержи язык… — Я предпочту, — ступая меж карет, Коля возвращается с противоположной стороны дороги, — чтобы мне вновь не приходилось передавать ваши слова королеве, генерал Назяленская, — царевич не выказывает словам сердцебита довольство. Те не впервые напоминают, что он избирает Николая II Румянцева как своего советника, но Королева-Алина наставляет тому своего сына защищать, беречь от бед. Адриан никогда не пойдёт к ней с гнусными речами о любимых сердцем людях, но Коля никогда это обещание не даёт, и теплом к господам не полнится. — А что гордость нашего принца не может стерпеть пару гадких слов? — женщина складывает руки на груди. Вероятно, царевич должен оскорбиться пренебрежением в её взгляде, но едва ли хоть в один из ушедших годов она смотрит на него иначе. — Право, я лишь скучаю, — цыкая, юноша слегка вскидывает голову, зная, что речь когтистой хваткой в чужую гордость вцепится. Однажды и девушка-шквальная скверно терпит обнаруженную в Тенистом каньоне заклинательницу солнца. — Памятью моей матери вы можете лучше. — Мы не нуждаемся в помощи королевской гвардии, чтобы найти девочку, — отзывается один из Ланцовских стражей. По солдатам Адриана ползут смешки. Чужую речь направляет не уверенность в том, что они маленькую госпожу отыщут, а вина за то, что они её потеряли. Но принц обращается только к Николаю Ланцову. — Что ж, тогда мне ничего не остаётся, кроме как отозвать своих гвардейцев и оставить девочку одну в лесу на милость святых. — Адриан, — обращение догоняет спину, когда юноша разворачивается к своей лошади.       Его мать считает лиса-адмирала мудрым. И пожалуй, царевич тоже не поскупится на эти слова. До сих пор мужчина остаётся единственным, кто предстаёт выше и умнее того, чтобы искать с собственным принцем вражды. Но зов господина Ланцова не предстаёт мольбой или выражением нужды. Он выглядит спокойным, точно равнодушным к тому, изберёт ли Адриан помочь или бросит их на волю судьбы. Но когда один из гвардейцев подоспевает к плечу, царевич на мужчину уже не смотрит. Милость святых… И лишь один из них идёт ныне по дороге. Женя Сафина о чём-то обеспокоенно говорит с госпожой Назяленской, но пока юноша сомневается, что для их терзаний есть причины. Потерявшийся ребёнок будет плакать и искать путь к родительскому теплу. Сидеть тихо будет только тот, кто прячется сам . А это… Это весьма схоже на Лилиану. Адриан отдаёт указ осматривать кареты и сундуки, проверять под лавками, когда от кромки леса доносится знакомый голос. — Её нет на опушке, — выходя к обочине, провозглашает следопыт, закидывая за спину ружьё. Его взгляд бежит по головам, отмечая, что людей на дороге стоит немало. Его шаг ломается лишь раз, когда взгляд находит царевича этой земли. Адриан невольно отмечает, что возраст и коротко подстриженные волосы делают лик Мальена Оретцева грубее. Лоб рисуют глубокие линии с тем, как мужчина хмурится. — Святые, в тебе есть хоть что-то от неё? Кто-то из гвардейцев желает потребовать должного обращения к их принцу, но юноша только поднимает руку, речь даётся легко. — Необходимость проявлять к вам уважение, — на губах господина Ланцова, слышится, булькает усмешка, что мгновенно прячется за дипломатичным выражением лика. — И чувство юмора, пожалуй.       На дороге продолжают говорить, но отходя в сторону, Адриан позволяет солдатам гвардии себя окружить. Свет факелов ныне тянется глубоко в лес, но перебирая пальцами по эфесу меча, юноша верит, что разгадка маленькой пропажи намного проще. От этого понимания он отправляет корпориалов рыскать вокруг карет. Царевич замечает многое. То, как дочь Давида и Жени начинает зевать, и отец провожает её в карету. То, как господин Ланцов нередко смотрит в сторону своего принца. Ветра усиливаются свидетельством переживаний одной шквальной властительницы. Чужие стражи начинают свариться друг с другом, потому что все они пытаются найти того, кто потерялся. Но искать следует ту, кто решает спрятаться сама . Коля похлопывает своего принца по плечу, прося идти за ним. Госпожа Сафина обращается к нему с лишённым уверенности «Ваше высочество», словно видит пред собой кого-то чужого. Адриану извечно предстаёт забавным, что в страхе друзья его матери ищут в заклинателе хоть малое от своей солнечной спасительницы, но в ненависти они всякой каплей её крови в юноше пренебрегают. Не выказывая и слова, царевич направляется за другом к одной из последних карет. Сердцебит только указывает на переднюю часть, где поводья лежат в чужих руках. Адриан не отдаёт веление, он возносит голову, и возничий подрывается с лавки, не ожидая того, что его попросят подняться. Кажется, мужчина почти спотыкается на ступеньке, глубоко кланяется и спешит прочь, оставляя дорожные лампы покачиваться от тряски. Рука легко откидывает сиденье, точно крышку сундука, где обернувшись в пыльную дублёнку сопит девочка, чьи золотистые кудри разметались по лицу, а очки съехали набок. Вероятно, она забирается под лавку во время остановки, думая подшутить над старшими, но засыпает стремительно от позднего часа. Должно быть, даже в мгновение собственной проказы можно заскучать. — Адриан, не глупи, — просит Коля, когда его принц осматривается, не находя любопытные взгляды. — Её родители тебя живьём сожрут, — шипит сердцебит, стоит заклинателю пару раз хлопнуть в ладони, призывая свет, прячась под мерцанием ламп и факелов.       По дороге всё ещё разносятся голоса ищущих, когда юноша поднимает девочку на руки и отходит от кареты, надеясь маленькую госпожу не разбудить. Но она просыпается, сонно моргая и рассматривая Адриана большими ореховыми глазами, пока он помогает ей поправить тонкую оправу очков, что норовит упасть. Помнится, матушка упоминает что-то о том, что Лилиана рождается со скверным зрением. Но уже в следующее мгновение вольно держась за шею царевича, она разворачивается на его руках, всматриваясь в ту сторону, где расхаживают её родители. — Они тебя не нашли, — подсказывает юноша заговорщицки. — И я прячусь вместе с тобой, — добавляет, когда девочка пытается помахать, но даже идущие по обочине стражи её не замечают. — Они притворяются, — во вредном настроении тянет маленькая госпожа, явно не находя довольства в том, что её не замечают. В ней немало от отца, но лицо истинно схоже на госпожу Назяленскую. — Или ты умело прячешься, — молвит Адриан, щекоча Лилиану за бок, отчего она тихо хохочет. Но царевич мгновенно прижимает палец к губам и отступает ближе к густой траве, когда мимо семенит страж. Коля, не гадая о том, где среди ночи стоит его принц, смиряет друга неодобряющим взглядом. — Ты, значит, принц, — склоняя голову набок, Лилиана почти повисает на шее юноши, любопытно рассматривая его лицо. — А ты, значит, маленькая принцесса, — передразнивает заклинатель её, но девочка мгновенно морщится и надувает щёки. — Неправда, мой папочка не король! — Верно, — юноша не сомневается, что кто-то расслышит в его словах довольство.       Сейчас, вероятно, Лилиана ещё не понимает, что существование Адриана стоит пред тем, чтобы она стала царевной, а её брат наследным принцем. Но в неё вложат это со временем, научат ненавидеть, следует лишь подождать. Забава близится к завершению, и Адриан кивает Коле, молчаливым указанием созвать королевскую гвардию. Он опускает девочку на ноги, стоит подойти к первым каретам, и едва не запинаясь о юбку своего сарафана, она проносится мимо лошадей, выбегая под ноги своему отцу и, должно быть, надеясь его испугать. Стремительно поспевая к дороге, генерал Назяленская поднимает девочку, осматривая с видной строгостью, точно надеясь не выдать беспокойство. Но Лилиана только смеётся, перебирая ногами в воздухе, пока её осыпают нескончаемыми вопросами. Цвет возвращается к лицу госпожи Сафины, когда они понимают, что для девочки это было лишь игрой. Взгляд господина Ланцова норовит в тело вонзиться, когда Адриан выходит из-за кареты следом. Он не глуп. И он всегда поставит безопасность близнецов пред всеми любезностями. Но вероятно, добавленные минуты переживаний не сочтут за преступление. — Кому-то в семье следует научиться играть в прятки, — выдерживая взгляд, единственное, что говорит Адриан над чужим плечом, пока проснувшийся Доминик прячется у груди отца.       Но взгляд мужчины смягчается, когда он отпускает сына, что мгновенно убегает к матери и сестре. Правда, царевич на них уже не смотрит, следя за тем, как члены королевской гвардии взбираются в сёдла, вновь заходя в лес и исчезая в его мраке. Улёгшись на землю, собаки провожают их взглядами. Адриан не сразу замечает, что господин Ланцов не уходит, рассматривает его, сложив руки на груди. И что надеется разыскать? Зрелый возраст не награждает его и малым от заклинательницы солнца, даже волосы юноши ныне петлёй подвязаны на затылке, так что свет огней ясно рисует его лицо. Адриан уступает мужчине в росте, но его плечи и руки становятся крепче и тяжелее за ушедшие годы, а грудь широка, точно у кузнеца или работящего мастера. — Ты возмужал, — заключает господин Ланцов, обрекая усмехнуться. Поправляя перчатки, юноша на него не смотрит, но отчего-то ожидает эти слова. — Первая армия была к тебе милостива. — Она меня закалила, если это сравнимо с понятиями о милости.       Не царевичу с царевичем говорить о том, что всякое войско — место скверное и суровое, иногда вовсе жестокое, даже если пред солдатами не стоят враги. И это Николаю Ланцову известно. Адриан не ожидает иное суждение с чужих уст, он выслушивает Колю с правдой о том, что все разошлись. Сердцебит приводит их лошадей, и юноша забирает повод, намереваясь поставить ногу в стремя. — Алексей, возвращайся к карете, — слышится голос госпожи Сафины, что зовёт своего старшего сына к дороге, вынуждая Адриана обернуться. Маленький сердцебит, должно быть, до скрипа сжимает поводья, стараясь усидеть на своём фырчащем коне и не направляя его вперёд. — Я хочу отправиться в Малый дворец вместе со своим принцем.       Царевич придерживает Колю за рукав, когда тот намеревается указать, что «Его высочество» находится на службе и не намеревается отбыть к Ос-Альте столь рано. Принц может изменить планы. Сердцебит понимает намерение быстро, вертя головой от знания, что именно он просил своего принца разменять службу на сон. Адриан взбирается в седло. В это время в округе уже стихает, так что голос несётся по дороге. — Алексей поедет со мной, — холодно молвит юноша, зная, что эта мера под кожу заберётся. Так говорит отец. Так говорит король. У госпожи Сафины, кажется, поджимаются губы. Слышать от него приказы они не привыкают. — Здесь для него нет опасности. По приезде во дворец о нём позаботятся, — собственной улыбке должно являть любезность. Господин Костюк, покидая карету, желает возразить или, быть может, хочет угрожать, но маленький Алексей говорит первым. — Я буду в порядке, отец. — Отпустите мальчика, — речь Николая Ланцова оседает поверх детских обещаний. Его слова обращены к своим спутникам, но взгляд лежит на Адриане, указывает будто, что он царевича насквозь видит. Ему знакомы люди, что жаждут близости к принцу. — Ему явно не спится.       Чудится, грубость слов госпожи Назяленской широка, пока они спорят о решении, но юноша оказывается отвлечён словами Коли о том, что он останется с гвардейцами, чтобы проследить, что кареты благополучно достигнут Ос-Альты. Наблюдая за тем, как Алексей выводит лошадь на дорогу, Адриан не замечает, что внимание госпожи Сафины обращено к нему. И несмотря на то, что Зоя Назяленская защищает её нужду вернуть сына к карете, сама портниха не пытается о нём спорить, тая в глазах понимание — нет того, что заставит Алексея остаться. Ей известно, что эта дорожка ведёт в когти к мраку, женщина сам её проходит. И в это мгновение она перестаёт надеяться, что Адриан может быть лучше, что он может быть милосердным подобием своей матери. Юноша поступает так, как поступил бы Дарклинг, и Жене Сафине узнать это нетяжело. Им всегда было угодно видеть в нём больше от Чёрного Еретика, и ныне царевич не желает играть для них иную роль. Когда он разворачивает лошадь, рука господина Ланцова ложится на её бок, отчего животное почти взбрыкивает. Недовольное настроение животного распускается по всему телу. И то рука наглеца не заглаживает, когда он останавливается у седла. — Мы не враги тебе, Адриан. Надеюсь, ты это помнишь, — что-то в лице мужчины меняется с усмешкой юноши. Улыбка ему дана от матери, но лицо исполнено равнодушием. А это, как известно, черта всех худших монстров. — Не вы ли все эти годы пытались сделать меня своим врагом?       Адриан ждёт. Даёт мгновению пройти, и со следующим пускает кобылу вперёд, зная, что даже у славного Николая Ланцова не найдётся ответа, который понравится им обоим. Но принц Равки не ищет врагов в детях. Его нерушимый принцип и долг — оберегать и защищать юных, но страдавшие господа Равки не способны верить хотя бы в это. Лошадей ведут рысью в знании, что дорога скоро свернёт, скрывая всадников от вереницы карет. — С ними нелегко, — неожиданно говорит Алексей, пока копыта бьют землю, и Адриан не раздумывает долго, не гадая о том, к кому обращены слова. Нелегко. И оказывается, не одному принцу так кажется. — Она гриш? — спрашивает мальчик, зовя обратить к себе взгляд. — Лилиана, — уточняет он скоро, пряча взгляд. — Я знаю, что это ты её нашёл. Говорят, ты умеешь находить и силу в других. Всё-то мальчишке-корпориалу известно. — Пообещаешь держать в секрете, если я тебе скажу? — голос заливается смехом с тем, как Алексей начинает кивать, прямее садясь в седле и собираясь слушать. — Она отказница, — на устах ребёнка замирает подлинно удивлённое «о», но о большем он не решается спросить, возвращая внимание дороге, что выводит к равнинам с их негустыми лесами. — Тебя это расстраивает? — Сестрёнка почти всё время проводит в своих мастерских, — вздыхает мальчишка. — Я надеялся, что наконец-то появится кто-то, кто составит мне компанию за учёбой. — Может быть, Доминик станет тебе товарищем, — раздумывает Адриан, вспоминая о тихом и боязливом ребёнке, что спал на руках отца. Малое подобие своих родителей, хоть и вероятно, судить предельно рано. — Я ещё не рассмотрел.       Лошадей пускают галопом. Дорога сворачивает редко, ведя всадников в сердце страны. Кареты пройдут этот путь лишь за пару часов, но под тяжелым боем копыт скоро вдалеке рисуются тонкие линии огней. Свет на двойных стенах Ос-Альты среди ночи теперь почти не угасает. Столица является городом постоянно взъезжающих повозок и путешественников со всей Равки. На дорогах стоят закрытые лавки торговцев, что проснутся лишь к утру. Ворота ночью не закрывают, потому что жизнь столицы не останавливается с поздним часом. Несмотря на темень ночи, на смотровых башнях принца узнают — стражи отходят с главной дороги, оставляя нужду останавливать всадников. Их царевич путешествует среди ночи нередко и чаще прочего останавливается, чтобы справиться об их службе. Но когда лошади выбегают на улицы Ос-Альты, Адриан подзывает к себе мальчика и окутывает их в тени. Нижний город не спит. Под час летних праздников люди гуляют на площадях, жгут костры и танцуют, так что в одном из переулков маленький Алексей пришпоривает лошадь, засматриваясь девичьим хороводом. Но улицы уводят их выше — к бульварам и набережным, что освещаются фонарям. Ос-Альта восстанавливает не все свои мосты, но пока город не нуждается в большем. С верхней частью столицы приходит тишь, первые господа страны давно откланиваются ко сну. Мальчик-сердцебит, кажется, видно прямит спину, пока поднимаясь выше по холму, они приближаются к главным дворцовым воротам с их острыми золотыми шпилями. Сталь скрипит тяжело, а с главной площади доносится журчание фонтанов, когда всадники сворачивают прочь. Никто не бежит из-за мраморных колонн и теней Большого дворца, чтобы их встретить, потому что именно такой порядок по душе равкианскому царевичу. Под звёздным небом переливается золото куполов, но царевич направляет лошадь туда, где на зелёном холме ночь чёрной краской рисует дерево Малого дворца. — Ваше высочество? — зовёт царевича Алексей, когда его принц спешивается, подводя свою лошадь ближе и забирая поводья у ребёнка. Но несмотря на ссутуленные плечи, что выдают усталость, мальчик видно покидать седло не собирается. — Вы поведёте собак к загонам? — спрашивает он воодушевлённо. — Я мог бы прогуляться с вами? — Ты совсем не желаешь идти ко сну? — гладя склонённую морду своей кобылы, Адриан неспешно направляет их обоих вперёд — к зелёной арке, что уведёт в спящий мир Малого дворца. — Я спал долгую дорогу, мой принц, — Алексей гордо выпрямляется, задирая голову выше, чем щедро забавит. — Значит, идём.       Кажется, маленький сердцебит всегда был таким — отстранённым и точно отделённым от привычного мира, выделяющимся в своей наблюдательности и дивном для ребёнка умении судить своим сердцем. Царевич не сосчитает слова, которыми госпожа Сафина никогда не перестаёт предостерегать своего сына, но до сих пор ни одно из них не отваживает мальчика от общества равкианского принца. Может быть, причина в том, что сама Королева-Алина является ему названной матерью. А может, Алексей лишь по-детски смотрит сквозь чужие переживания и страхи. Он есть первый ребёнок — любимый, балованный и бесконечно желанный. Но ещё с самых малых лет для придворных приметно, что мальчик больше схож на отца — замкнут, стеснителен и неуклюж со словами. И первые несколько лет от рождения, видя госпожу Сафину в стенах дворцов, Адриан не гадает о том, сколь большой радостью мальчик является для своей матери. Царевич думает, когда ребёнок подрастёт, они будут друзьями подобными их матерям. Но надежды рассыпаются с тем, как почтенные члены Триумвирата занимают гришийский дворец в Адене.       Но волей судьбы юный принц является первым, кто узнаёт, что у Алексея есть дар к делу корпориалов. Когда Адриану исполняется четырнадцать, щедрая часть Равки съезжается в Ос-Альту для празднования зимнего бала. В то время на юге ожесточённо бушует война меж двумя дочерями Табан. И за то, что солнечная царица хранит верность принцессе Эри, Равка нередко терпит нападки и угрозы в надежде на то, что равкианцы изберут иную сторону. Сторонники королевы Макхи ведут войну умело, и они всегда тверды в том, чего пытаются добиться от своих союзников и врагов. В Ос-Альте знают, что они собираются сделать заявление во время торжества, но бал не отменяют в знании, что это посеет страх среди народа, а на юге то сочтут за слабость. Адриан не боится, знает, что королевская семья может себя защитить, а Вторая армия будет во дворцах, чтобы укрыть людей. Но шуханцы остаются людьми мудрёными и бесконечно хитрыми. Они не целятся слишком высоко, зная, что правящая семья остаётся для них недосягаемой. Нападение на Триумвират — преступление сполна серьёзное, чтобы сделать заявление. Но даже тогда южане не приходят к торжеству с оружием, не подсыпают яды в бокалы господ… Они рыщут в домах. И наследник двух первых гришей в стране сполна громкая цель. Адриан является единственным, кто разгадывает эту задачку достаточно быстро, чтобы взобраться в седло и направить всадников к дому господина Костюка. Они теряют мало, уступают шуханцам всего пару вёрст, когда враги уже покидают Ос-Альту, забирая мальчика с собой. Адриан настигает их первее всех, находя для себя одно из своих первых сражений. И пусть он был ещё не столь умел с мечом, тени оказываются для шуханцев в равной мере смертоносными. Минует пять лет с захвата столицы, и юноша убивает вновь, не заботясь о том, останутся ли Равке пленные. Царевич не придаёт значения ранам, когда марая рукава в крови, поднимает маленького Алексея на руки ещё до того, как их настигают лошади Дарклинга и господина Ланцова. Мальчик не плачет, лишь дрожа прижимается к груди своего принца. И в то мгновение гладя ребёнка по голове, Адриан знает, какая сила зарождается в нём, отвечает его рукам, отзываясь на близость усилителя.       Царевич не позволяет кому-либо забрать мальчика, желая лично вернуть его отцу и матери. Но ещё на пути ко дворцам его раны начинают нарывать, а в глазах темнеет от жара. И ныне юноша не знает, как тогда приходит к Малому дворцу, помнит всего то, что падает в руках матери, вспоминая указание Дарклинга о том, что сталь шуханцев нередко бывает отравлена. Адриан не раздумывал о том, следует ли ему одному бросаться за Алексеем, но он делает это, как сделал бы для любого ребёнка, гриша и равкианца. Адриан ничего не просит взамен, не надеется на добрые слова или тёплое отношение, но он навсегда запоминает то, что госпожа Сафина отказывает Дарклингу в том, чтобы определить яд. Вероятно, люди извечно ожидают, что юный царевич возненавидит своего отца за то, какую долю людской ненависти тот на него возлагает. Но месяцы, что Адриан проводит в болезни, лишь укрепляют его связь с Дарклингом, убеждают в верности его идеям и пониманию вещей.       Он взирает на маленького Алексея сейчас, пока из седла мальчик рассматривает тёмные окошки общежитий Малого дворца. Был бы он жив, если бы его принц не поспел? Вернули бы его в Равку за долю золота и скверные обещания? Ему было четыре в то время, и ныне Адриан не уверен, что ребёнок помнит хоть что-то из случившегося. — Учителя говорят, ты делаешь большие успехи в обучении, — указывает царевич, протягивая руку псу, что тявкая и подпрыгивая, неспешно гарцует у его ног. Он не льстит, всегда слыша о самых умелых и выделяющихся учениках среди гришей. — Мой наставник считает, что если я выберу сердцебитов, меня легко переведут в Ос-Альту для дальнейшего обучения. Но матушка настаивает на том, что они не покинут Адену. — Я могу говорить с Королевой об этом, — обещает Адриан, смотря перед собой, пока они идут по широкой гравийной дорожке вокруг поля, что тянется к дальней стороне дворцовых угодий. Путь им ныне освещают трещащие фонари. — Ты мог бы вновь жить в Ос-Альте под её покровительством и обучаться в Малом дворце. — Мама никогда это не дозволит, — буркает мальчик. — Сердцебиты — солдаты. В моём доме не хотят, чтобы я служил, и она всё ещё надеется, что у меня есть талант к делу портных. — Слово госпожи Сафины сильно, — подмигивая, царевич раздумывает о том, что рассудит его мать о желании маленького корпориала. — Но слово Королевы сильнее.       Весь оставшийся путь, они молчат, переглядываются редко, когда Адриан поднимает из-под деревьев лёгкие палки, бросая их в гущу и идя по дороге до тех пор, пока животные не вернутся к нему вновь. В псарнях поднимается лай, пусть и очень скоро они амбары покидают, провожая лошадей к конюшням и вновь направляясь к Малому дворцу. Вероятно, царевичу следует отвести ребёнка к подготовленным покоям в царской обители, но мальчик желает ночевать вместе с остальными — в школе, двойное здание которой стоит на дальнем берегу озера. На деревянном пороге их встречает пожилая, облачённая в угольную форму женщина, что держа лампу, учтиво склоняет голову, выговаривая единственное «мой принц». — Я позабочусь о том, чтобы мальчик расположился в комнатах, — обещает она, пока свет рисует резные стены и ручки перил. — Вы взаправду поговорите обо мне с Её величеством? — взирая на Адриана снизу вверх, спрашивает маленький Алексей, когда приходит час расставаться. — У тебя есть слово принца, — ладонь слегка сжимает плечо мальчика, когда царевич передаёт его рукам воспитательницы. Возможно, скоро для юного корпориала будет и обещание самой Королевы, если Адриан попросит достаточно умело.

•

      На столе в зале военного совета лежит тяжёлая стопка нераскрытых писем, которую доводится заметить, пока юноша стягивает с рук перчатки, отбрасывая их в сторону. Королевская гвардия является его долгом, но полный слов пергамент есть его обязанность. Жизнь при дворцах любит об этом напоминать, пусть и месяцем ранее царевич ходит по узким, полным высоких домов улочкам Кеттердама, прибывая в Керчию для обучения в университете. Правда, за все уходящие годы Адриан лишь приезжает, подтверждает знания и вновь покидает остров в истине того, что Равка не обделяет его делами. И сейчас взирая на бумаги, принц знает, что найдутся те, кто пожелает сделать эту работу за него. Вероятно, немалая её часть и вовсе принадлежит королеве. Но юноша возвращается в столицу, чтобы помогать своей матери, и тем обещанием не поступится. Служанка в этот час забирает его дорожный плащ, извещая о том, что для царевича нагрета вода в ванных комнатах, и Адриан стремительно оставляет пергамент, зная, что эта работа будет ожидать его в утро. Но сейчас после долгих часов службы он желает обмыться и отправиться к постели.       У купели горят лампы, отчего вода складывает чудные рисунки на мрачных стенах и звёздном потолке — схожем на тот, что принадлежит спальням. Нет удивления в том, что вода журчит, когда царевич проходит к купели. На широком краю медной ванны сидит девушка. Блестящее точно золото полотно волос лежит на её плече, пока пальцы сплетают пряди в длинную косу. Сорочка широко расходится на бёдрах и подвязана синим пояском, пока воротник одежд глубоко рисует полные тяжёлые груди. Анника никогда не знала праведных мер или приличий, и должно быть, это большое бесчестие столь вольно являться к королевским ваннам. Но эта девушка редко знает робость, и мало понимает страх. Но Адриану легко. В ноздри забивается горячий влажный воздух, пока он расстёгивает пуговички воротника, стягивая с себя липнущую ткань одежд. Почти всю юность они проводят рука об руку, и вместе купаются в стыде, так что ныне смущение не приходит. — Анника. — Мой принц, — молвит она тихо, взгляд возносится к лицу Адриана с тем, как фьерданка слегка вскидывает голову. Он не знает, как отвернуться от неё. Юноша разучил язык рук для неё, но девушка никогда не находит трудности в том, чтобы читать с его лица. — Кто тебя подослал? — холодный камень полов обжигает ступни, пока Адриан направляется к купели, вольно ступая в воду, так что та почти разливается за края, а Анника мирно смеётся, когда царевич замачивает её ночные одежды. Она проливная, и лёгким движением руки она посылает всплеск принцу в глаза, что называют, в отместку. — С каких пор ты находишь причины для меня в своих чертогах? — юноша лишь усмехается с вопросом, позволяя плечам опуститься под водную гладь.       Голова ложится к бортику и, смежая веки, принц наблюдает за тем, как девушка усаживается на поставленный у ванны табурет. Адриан не надеется вернуться во дворцы до глубокой ночи, и Анника не могла знать, что он изменит решение, а значит, её подговаривает Коля, изначально надеясь спровадить своего царевича ко сну. С юных лет они знают друг друга, и сейчас, когда склянка в руках проливной переворачивается, юноша не ищет там яд, лишь аромат масла густо стоит в палатах. Вода колыхается с движением ладони, и Адриан знает, что та не зальётся ему в глотку с нуждой утопить. Пальцы Анники перебирают воду, и принц подхватывает её руку, притягивая её ближе, опуская у своей груди. Ладонь проливной мгновенно поднимается к шее, и юноша может видеть, как её округлые щёки ярко краснеют, а глаза вспыхивают этим редким блеском. Однажды эта девушка говорит, что не пожелает его покидать, даже если никогда более не сможет к нему прикоснуться, проведя жизнь за долгими разговорами и далёкими путешествиями, и с тех пор Адриан знает, что никогда не отринет её руки. Природа людей переменчива, но сколь бы глубоки ни были раны и велики предательства, царевич не терзается недоверием. Пальцы Анники играют на его предплечье, мыльная вода бежит по шрамам от ожогов. Хэлен, помнится, в годы их детства не понимает, что принц находит в маленькой фьерданке. Но он не ищет особенности, их и нет вовсе. И однажды его матушка говорит о том, что это её кровь полна нуждой в заурядной человеческой любви. Но до сих пор они остаются больше друзьями, чем любовниками. — Я приставлю к тебе кого-то из гвардейцев и отправлю стражника к дому твоей матери, — молвит Адриан, когда Анника склоняется к ванне, её голова почти ложится на бортик подле собственной, отчего тени рисуют голубые глаза глубоким синим. — Сколько раз я буду напоминать тебе, что ты не можешь защитить меня от всего? — Мы не можем предугадать, кто приедет в страну вместе с иностранными делегациями, — рука ложится к шее девушки, отодвигает косу. Лёжа в купели, заклинатель не может его видеть, но большой палец легкой находит место, опускается на длинный шрам. Жизнь быстро учит тому, что сталь ищет не одного равкианского принца, но и всех, для кого он находит место в сердце. — Я подвергаю тебя слишком большим угрозам, чтобы позволить себе пренебрегать твоей безопасностью. — Я никого из них не боюсь, — качая головой, выговаривает девушка совершенно беззаботно, как делала и, пока они были детьми. Адриан хочет улыбнуться, но знает чего стоит неосторожность. Девушка неожиданно вновь садится, и в какой-то чудной несерьёзной мере не позволяет ему потянуться за ковшом, передавая тот в руки первее. Юноша поливает из него лицо и волосы и почти хлебает воду, когда Анника говорит вновь. В палатах проносится смех. — Я сегодня имела честь говорить с королевой. Она хочет, чтобы ты был осторожен хотя бы на время торжества, пока Ос-Альта полнится гостями. — И под осторожностью она подразумевает не показывать всем любопытным взглядам, кто пользуется моим расположением? — Адриан убирает волосы назад, чуть встряхивая головой, брызги чего летят во все стороны. Лицо Аники таит обещание окатить его волной за нестихающую проказу. В глазах является хитрое выражение. — И возможно, не покидать званые ужины с одним страстным гвардейцем под руку, — указывает она безжалостно. Забавляется больше, нежели укоряет, но юноша не позволяет себе усмехнуться. Люди сболтнут, что у одного из его солдат исключительно гадкое представление о службе.       С этим настроением Адриан покидает купель. Возложенные у зеркала ночные одежды предстают глубоко чёрными, словно он мог изъять их из шкафов Дарклинга. Но за титулами юноша не отдаёт предпочтение цветам. Вода продолжает скатываться по спине и плечам, падая с отяжелевших прядей волос, когда Анника подступает к зеркалу, подхватывая одну из его рук и помогая застегнуть мелкие пуговички. — Почему моя мать ведёт с тобой эти разговоры? — Быть может, она верит, что я более ответственна, чем ты, — предполагает проливная истинно мечтательно, головой качает, точно взаправду раздумывая над фактом доверия своей правительницы. — И я нравлюсь ей, в этом нет никакого таинства, — признавая поражение, Адриан кивает, не отпуская взгляд девушки.       Эта правда принадлежит ей одной. Матушка царевича имеет тепло в сердце для всех его приближённых. Иногда он думает, что может, она делает это от одного страха, что принц обойдётся с ними жестоко, и надеется защитить избранников своего сына. Но чем старше юноша становится, тем чаще замечает, что его мать истинно находит отраду в людях, которыми он окружён. Их с родительницей представления о людской близости разнятся, и Адриан не ищет оскорбление в том, что его любовники могут искать у неё защиты. Правда, Анника всегда находит в обществе королевы радость. Проливная ясно с малых лет помнит то, что лишь воля солнечной святой вызволяет её из сурового плена Ледового двора, и внимание царицы она считает бесценным. Правда, за её обществом одна проливная не знает приличий, притягивая наследного сына страны за пояс брюк. — Ты хочешь, чтобы я осталась сегодня? — Великое преступление идти против слова королевы, — тянет Адриан слова, возлагая ладони к лицу девушки и наклоняясь, целуя невесомо, так что с мягкостью её губ приходит тепло дыхания. Но оглаживающие её щёку пальцы собирают жар кожи. — Я не могу просить.       Уста извечно замирают над велениями и приказами, когда спрос касается людей, что дороги сердцу. Они всегда делают шаг сами, надеются ли уйти прочь или желают быть рядом. И Анника… Анника никогда не бежит. Адриан, вероятно, сочтёт это за излюбленное воодушевляющее бесстрашие. Но другие нарекут глупостью. — Значит, я останусь.

•

      Главные коридоры Большого дворца в поздние часы скупо одаривают светом. Люстры покачиваются со сквозняками, поскрипывают. Адриан мало знает иные пристанища, нежели дом царей и цариц в Ос-Альте. Его всегда ждут в княжеском имении Румянцевых, Малый город стоит за Сикурзоем, и в скромной обители тётки его матери юношу привечают с теплом, но дороги всегда ведут в стены столицы. И нет в них ныне тех ходов, что юноша не знает. Он не любит ослепительно яркую красоту стен, предпочитая золоту мрачные образы Малого дворца, и этот вкус царевич, пожалуй, перенимает от короля. Надеясь в следующий час откланяться ко сну, идя по королевской обители, юный принц поверх одежд надевает один чёрный кафтан, неся на поясе меч Сол-королевы. Один из опричников стоит при дверях извечным свидетельством того, что комнаты заняты его властительницей. Его голова неглубоко склоняется, когда Адриан выходит из-за угла коридора, направляясь к кабинетам королевы. Угольная форма блестит в тусклом свете, пока мрак норовит завладеть стенами Большого дворца. Юноша знает его, как ведает и об имени каждого, кто служит под званием опричника. Когда ему доводится бывать во дворце, царевич проводит немало времени с братством. И долгое время, пока он не поступает на службу в Первую армию, именно избранные солдаты Дарклинга занимаются его военной подготовкой. — Вновь трудится в ночь? — закладывая руки за спину, спрашивает Адриан, останавливаясь пред дверями. Мужчина пред ним под тяжёлой чинной шапкой головой не вертит, но улыбается едва приметно, точно юный господин пред ним спрашивает о заурядной нелепице. — Вы знаете нашу королеву, Мой принц.       Дозволяя себе усмешку, юноша кивает пред тем, как толкает двери в скромную светлую приёмную. Люстры давно погашены, тяжёлая ткань портьер покачивается под несильным сквозняком, и лишь редкие лампы распускают золотой блеск по диванам и креслам с их расшитыми тканями. Но Адриан сворачивает к следующим узким створам, что пропускают его в мрачный кабинет, где у стен трещат канделябры. На невысоких шкафах, тумбах и длинном столе разложены нескончаемые стопки пергамента, свитки, свёрнутые карты и редкие художества, таящиеся среди прочей бумаги. В комнатах пахнет травяным чаем, чернилами и залежавшимся яблоком. Пожалуй, юноша ожидает несерьёзную брань, проходя в палаты, но ныне он только складывает руки на груди, склоняя голову набок в раздумье. Это не ново.       Его мать — солнечная королева, совершенно не прихотлива в местах, что избирает для сна. Скамья у озера, подоконник библиотеки или укромное место в поле… Видеть её дремлющей за письменным столом не кажется чуждым. И Адриан знает эту излюбленную ей меру. Вероятно, раздумье о скором визите фьерданцев и возвращении Дарклинга в Равку её не оставляет, и царица в поздний час находит себя за делом, как делает всякий раз, когда не может найти покой в мыслях. Юноша улыбается знанию о том, почему он стоит пред ней в этот день. Ещё в начале месяца юный царевич находится в Кеттердаме, проходя обучение и помогая отцу в переговорах с Торговым советом. Но дело идёт нескладно, и очень скоро себя оголяет правда того, что они не поспеют в Равку к тому часу, когда в страну начнут съезжаться иностранные гости. Адриан отбывает от берегов Керчии в тот же день, не желая позволять своей королеве-матери встречать фьерданцев одной. Юноша, как верится, всегда был слаб к её тоске. Он знает это понятие от родительницы, как и многие другие, в которых она никогда не скупится на слова. Заклинательница солнца редко настаивает на ином, но её сердце знает тревогу, если Адриан оставляет стены дома на продолжительный час. Он помнит мало с первых детских лет, отчего нередко кажется, что не было времени, когда юный заклинатель свою мать не знал. Для равкианцев она является святой и королевой и, вероятно, ещё большее значит для отца, но для сына она предстаёт множеством заурядных, но сердечно любимых понятий… Радостью в жуткий день и светом в самую тёмную ночь. Лаской и нежностью рук, сила которых способна подчинить себе монстров и защитить от врагов. Материнским теплом и пониманием, в которых позволительно быть слабым и не искать толк. Адриан не всегда подпускает к себе ледяное колючее мудрёное суждение Дарклинга. Когда решения кажутся сложными и непосильными, юный принц всегда находит ответы у родительницы. Он усмехается мысли о том, что его отец никогда не ошибался в своём представлении. Слёзы на его плече так же горьки, но мальчик быстро научился плакать в юбку матери, стоять у неё и просить, когда что-то не приходилось по духу. Адриан скоро учится тому, что она дозволит ему больше, чем то может Дарклинг, от одной заурядной правды, что сердце заклинательницы солнца способно любить. А иногда человеческая любовь намного сильнее всех здравых суждений и холодных нареканий. И если Адриан способен это чувство понимать, то он знает, что любит её тоже, храня глубокое уважение к слову солнечной королевы.       Сейчас юноша раздумывает единственное, бормочет себе под нос «так не пойдёт». Он никогда не сможет потревожить её сон своим присутствием, обходя письменный стол и откладывая из-под рук родительницы документы и письма. Но после Адриан опускает ладонь на её плечо. — Мама, — зовёт негромко, вынуждая проснуться и поднять голову, жмуря глаза от мерцающего света ламп. — Нет-нет, — повторяет он, крадя из-под руки матери перо, за которое она вновь хочет взяться в какой-то чудной привычке. — Завтра, всё подождёт, — непреклонно утверждает юноша, обрекая матерь вздохнуть. Но уже в следующее мгновение он подаёт ей руку, предлагая подняться. — Идём, я провожу тебя к покоям. Тебе необходимо отдохнуть.       Адриан не знает женщину сильнее, но меньшее, что он может сделать, это проявить славные манеры и позаботиться о ней, когда никого иного нет рядом. Взгляд заклинательницы солнца стремительно находит стучащие настенные часы, что давно указывают за полночь. — Я не рассчитывала засидеться здесь так сильно. — А я уже раздумал, что спать среди пролитых чернил было твоим умыслом, матушка, — обтирая тыльную сторону собственной ладони и тая ухмылку, вздыхает юноша.       Голос срывается на полное забавы ойканье, когда рука родительницы несильно пихает его в бок за наглость. Но мгновенно серьёзнея, Адриан кивает опричнику, отпуская его прочь, когда они покидают кабинеты. Королева же в этот час слегка встряхивает головой, должно быть, надеясь сыскать немного бодрости, отчего длинные, белые точно снег пряди волос падают с её плеч. Голубая ткань платья рисует цвет особенно ярким. Страх того, что время заклинательницу солнца себе подчинит и заберёт, уходит не сразу, пока равкианский принц мал. Но минует десяток лет, и до сих пор она не меняется, а сам Адриан достигает того возраста, красота и юность которого его никогда не покинет. В глазах людей он уступит родителям, вероятно, всего пару лет. Юноша знает и видит множество вещей, что люди нарекают предметами сказок и явлениями магии, но до сих пор его мать является самым чудесным, удивительным и необыкновенным представлением о человеке, что он может знать. Её руки нежны и в тот же час таят бескрайнее могущество. Она жаждет спокойной мирной жизни, но заклинательница солнца не уступает в сражении Дарклингу. И сколько бы Адриан ни был схож на природу своего отца, он всегда может найти тепло, силу и пристанище у рук своей матери. — Мне довелось повстречать твоих друзей, — затейливо выговаривает царевич, зная, что привлечёт внимание родительницы. Но она, слышится, вздыхает, истинно порицающе качая головой в знании, что не услышит от сына слова о том, что их встреча была тепла. — Скажи, что ты был мил. — Кажется, без взмахов сталью не обошлось, — хмыкает Адриан и забавляется мгновенно, стоит его матери вскинуть голову, — если это можно назвать милым. Я и не знал, что господин Ланцов отпустил бороду, — раздумывает юноша, но от царицы не укрывается то, что о нескладной встрече он не уточняет. — И близнецы славные, хоть и мало похожи друг на друга. — Не говори так, будто до того их ни разу не видел, — указывает женщина, её лицо являет едва приметную улыбку. Маленькое предательство. Верится, отец всегда находит в подобных толику восхищения. Но Адриан не найдёт в том жестокости. Вероятно, это лишь уступка, плод вины, потому что любовь заклинательницы солнца к своему сыну велика, но людской род заставить полюбить его она не может. — Но им об этом знать не обязательно, — голос юноши становится тише в знании, что не всякую его вольность королева одобрит и не за каждую погладит по голове. — Возможно, я украл у госпожи Сафины Алексея. — Адриан, — строже обращается королева. Её взгляд предстаёт серьёзным, но его тяжесть уходит. — В последний час, когда они тебя видели, ты был ребёнком. Сейчас ты предстаёшь для них мужчиной. Зачем ты даёшь им поводы для злости? — Алексей желал прибыть в Ос-Альту верхом. Разве я обязан ему отказать в столь безобидном желании? Ничего из этого не стоит злобы. — Ты знаешь, что для их страха и недовольства всегда есть причины, — указывает заклинательница солнца словами, что Адриан слышал уже множество раз. Он этим бременем пренебрежёт легко, но его матушка то себе дозволить не может. — Даже если за них не должны отвечать ты или я.       Мрачный коридор рисует высокие белые двери, и юноша оставляет нужду ответить. Он не сможет сосчитать то, сколько раз они вели этот разговор. Царевич уважает слово матери, но при его милости нет места тем, кто топчет под ногами всё, чем он является. Адриан не позволяет себе недооценивать факт того, чьим сыном он является, но это не значит, что он будет терпеть неуважение и мелочное людское пренебрежение. И смотря на него, родительница это знает тоже. Гордость в его крови велика. Но она знает от него лишь честность, и это то, что Алина Морозова ценит больше прочего. Адриан не знает и дня, в который собрал бы в себе всю мерзость, чтобы ей солгать. Взгляд королевы падает к поясу, и она усмехается, смотря на него, точно на проказничающего мальчишку. — Я жду, Адриан. Не заставляй меня указывать, — карабин ремня щёлкает звонко. Юноша снимает меч с пояса, вкладывая его в руки женщины. Истинно самое прекрасное оружие, что заклинателю когда-либо доводилось держать у себя. Впервые он берётся за рукоять клинка в четырнадцать и никогда не перестаёт к нему возвращаться. Но заклинательница солнца любит сталь, вложенную в её руки самим Еретиком и властителем всех монстров, и она не желает её отдавать. — Ты мог бы разыскать Илью и получить свой меч. Необязательно жаждать мой. — Ты знаешь, что в последние десять лет мир не замечает присутствие Ильи, — вздыхает царевич, жмуря глаза от сонного настроения. — Возможно, я не найдут свой меч ещё сотню лет. — Этот слишком остёр для тебя, мой сын. И я не хочу, чтобы ты порезался, — заключает родительница прежде, чем направляется к дверям своих покоев. — Спи спокойно, Адриан. — Доброй ночи, матушка.

•

      Взгляд перебирает цепочки созвездий на обсидиановом куполе потолка. Тёмно-синяя ткань балдахина опущена, но потрескивающие в покоях канделябры подсвечивают перламутровую россыпь над головой. Адриан меняет мало в покоях отца, не имея желания нарушать испытанный веками порядок. Но юноша хранит вокруг себя немало вещей, что принадлежат ему одному. Ему нравится жить в сердце Малого дворца, где он делит кров с гришами и опричниками. Наследный принц Равки в делах государственных нередко занимает Зал военного совета, властвуя над господами, что требуют собраний.       Адриан приподнимает голову, чтобы оставить поцелуй на макушке Анники, пока её голова лежит у него на плече. Укрывая жарким чувством, руки девушки обнимают поперёк груди, собственные пальцы не перестают играть на боку проливной, оглаживая нежную кожу, отчего она улыбается под час дрёмы. Анника есть та, кто целовала маленького принца в щёку и оставляла его краснеть, пока они были детьми. Адриан же есть тот, кто носил к её суждению все свои рисунки, немало отдавая ей в руки в качестве нескладных подарков. После девушка расцветает в ту, кто сквозь глубокую ночь держа равкианского царевича за руку, бежит с ним через берёзовую рощу, чтобы они могли прыгнуть в прохладное озеро, не заботясь о приличиях, потому что никто не мог их видеть. И сам принц становится тем, кто всегда ищет поводы, чтобы не покидать Аннику слишком часто. Когда они юны, Адриан быстро учится разговаривать с девочкой так, что ему не приходится использовать слова. Он никогда не перестаёт быть впечатлён её смелостью, неукротимостью пред страхом.       И за этими качествами маленькая фьерданка не робеет пред принцами и властными господами, не находит ничего высокого в статусах, изучая изнанку Равку в самом сердце страны. Пока они остаются детьми, проходит мало ночей, в которые не рассказывают о том, что случается с Эрикой, и Адриан никогда об этом не лжёт. Но Анника не теряется, не смешивается с остальными детьми, всегда сбегая, не мешкая пред обществом маленького царевича и его приближённых. И со временем мальчику начинает казаться, что они всегда были друзьями. Маленькая фьерданка кажется ему сколь понятной, столь же и удивительной в том, как она радуется понятиям, которых никогда не знала. Плен Джерхольма оставляет на ней отпечаток — лишает слуха и поселяет мрак памяти, но проливная цепляется за каждое счастье, которое находит вокруг себя, и её страсть к жизни и действию не перестаёт воодушевлять равкианского принца. Анника никогда не покидает его сторону, стоит только кинуться в пасти монстров. Она бросается в воду, когда Адриан тонет. Она не отпускает его руку, проводя через всякую боль. Сила — не то, чего фьерданка жаждет, и Адриан никогда не ищет в ней угрозы, даже если она держит его за руку слишком долго или играется с тем, как поток воды взрастает и набирает силу, стоит царевичу положить на неё свои ладони.       Мальчишкой Адриан иногда поддаётся мечтаниям, что однажды он сможет жениться на Аннике, но порядкам окружающего мира всякую надежду свойственно очернять. И когда заклинатель становится старше, он принимает решений ничего девочке своего сердца не обещать, не клясться в любви и не просить о её руке. Он не хочет обманывать её и не желает быть бесчестным в глазах проливной. Иногда юноша задумывается о том, разгорелась бы его любовь к Аннике, имей он возможность дать ей брак и семью? Но перед вступлением в Первую армию, зная, что их разлука будет долгой, юноша оставляет влюблённость, надеется, что та угаснет. Он обращается к чести, не желая ложиться с ней в постель от знания, что не может пообещать ей полагающееся госпоже отношение. Адриан не может говорить о ней или сделать своей женой, не способен дать безопасность и покой, и он верит, что не может обращаться так с девушкой сердца, предпочитая отпустить, нежели мучить. Но с ранних лет они остаются друзьями — союзниками, и года только взращивают доверие и распаляют взаимное желание, а Анника изъявляет, что не нуждается в чести или неприкосновенности, а жаждет его любви и тепла. Наслаждение её близостью не угасает никогда. И Адриан клянётся ей в одном — если девушка пожелает покинуть дворцы, он о том позаботится, а после пообещает не являться ей больше никогда.       Когда они становятся старше, Адриан понимает, что Анника любит не только утешения да удовольствия, но и своё положение. После того, как они с матерью покидают Фьерду, Равка принимает их как беженцев, что ищут дом на чужой земле, чтобы укрыться от несчастий. Но ныне им принадлежит славное уютное жилище за Ос-Альтой, а Анника трудится в дворцовых библиотеках, помогает в архивах. Из-за утерянного слуха она не вступает во Вторую армию, и проливной полагается пройти распределение, чтобы служить у рек, помогать на производствах или работать в доме какого-то богатого господина. Адриан не желает, чтобы она покидала Ос-Альту. И сама девушка уезжать не желает тоже. В тот год принц учится тому, что власть не предназначается для его потех или юношеских прихотей. Он верит, что мог бы освободить Аннику от службы, имеет волю даже найти для неё место в столице. Но Дарклинг того не дозволяет. Юношу до сих пор передёргивает от явленной отцом памяти — картинами того, чего стоили их короны. Король-Еретик обладает малым интересом к тому, кто располагает милостью наследного принца, но он не терпит когда пренебрегают его властью. Уже через несколько месяцев после отбытия Анники из Малого дворца Адриан готовится к путешествию в Новый Зем, что ещё год не сведёт их вместе. В тот час сама Королева позволяет проливной вернуться, чтобы стать принцу компаньоном в далёкой миссии. И после того, как они себя проявляют на чужой земле, девушке позволяют остаться и служить во дворце. Пусть правда немудрена, внимание принцев несёт в себе большую опасность, Аннике нравились все заурядные человеческие утешения, которые Адриан мог ей дать… Они путешествуют вместе, и юноше по сердцу преподносить ей подарки — платья из редких шуханских тканей, необыкновенной красоты собрания книг и украшения, что делают её похожей на принцессу. После их миссии в Новом Земе царевич знает, что Анника не только его обожает, она любит и Равку, знает к ней верность и больше прочего ценит их дружбу.       Ныне подтягивая одеяла ближе к плечу девушки, юный принц усмехается невольно. Коля надеется, что его принц даст себе отдых, но даже в постели сон не приходит. Адриан им пренебрегает часто, и его матушке никогда не удаётся понять, почему юному принцу столь нравится гнаться за временем. Но царевичу кажется, эта мера принадлежит ей одной. Юноша уже много лет не знает кошмары, но сон всегда его оставляет с трагедиями или очередным размышлением. — О чём ты думаешь? — неожиданно приходит голос Анники, так что на мгновение, когда она не открывает глаза, Адриан думает, что ему кажется. Но девушка улыбается шире, и возвращая голову к подушкам, царевич накрывает её руку своей, придерживая у груди. — Об отце и нашей миссии в Керчии. — Керчийцы пожалуют на праздник вместе с Его величеством? — вопрошает проливная, её дыхание щекочет грудь с каждым словом. — Лишь несколько купцов и высокопоставленных дипломатов. Большая часть их делегации отказалась ехать после того, как мы не выполнили их условия о проведении торжества, — юноша почти кривит губы, до сих пор не ведая, куда уместить гневное настроение, вспоминая о заморском слове. — Они хотели, чтобы гриши были частью демонстраций, показали свои способности. Дарклинг отказал им. Гриши не предназначены для представлений.       Царевичу кажется, керчийцы хотели убеждения о том, сколь хорошо в Равке контролируют своих солдат. Но гриши — не животные. И Адриан, скорее, сожжёт сцены, чем позволит его народу на них выйти. — И ты ждёшь возвращения Короля. — Ужас к нему защищает Равку. Наши враги раздумывают дважды над своими амбициями и желанием нас уничтожить, — юноша верит, и он сам знает большую уверенность и крепость в решениях, когда Дарклинг ходит рядом. Его опыт и расчёт дают твёрдость в суждении. — Матушка сама может встретить фьерданскую делегацию, я это знаю. Но реши они напасть, воспользовавшись возможностью… Меня может быть недостаточно, чтобы предотвратить трагедию или защитить тех, кто будет в этом нуждаться. Отец умеет предугадывать шаги людей и отражать все их удары, я не стою и половины этого. — Адриан, у Равки есть её королева, — напоминает Анника об одной нерушимой истине. И Адриан не поспешит подвергать сомнению это суждение.       День равен ночи в силе и могуществе. И руки его матери смогут уберечь Равку от бед. Но то не освобождает юного царевича от долга.

•

      Учение Дарклинга не всегда легко или хотя бы понятно, но извечно предстаёт желанным. Адриан знает его могущество и защиту, знает непреложность древних истин и нечеловеческие израненные суждения. Несколько раз за своё взросление юноше даже удаётся накликать его гнев, воззвать ко всей жестокости и суровым взглядам, что ничего святого не знают. И до сих пор общество Чёрного еретика предстаёт юному принцу обителью безопасности, густой уверенности и силы, пред которой меркнет всё сущее. Если Адриан берётся за новое дело, он всегда желает познавать то с рук отца, сколь бы строга и тяжела ни была его мера. И чем старше становится царевич, тем больше тёмных красок обретают уроки. Он никогда не пренебрегает учением, и если то ему не даётся, принц находит угодные себе пути к желанному знанию.       Когда он становится старше, набирая силу держать свой первый деревянный меч, мальчик надеется, что владеть сталью его обучит именно Дарклинг, но надежды на славные уроки разбиваются подобному раннему льду — легко и звонко. От слабости тела ребёнок роняет меч чаще, чем удерживает его в руках, так что иногда кажется, отец оставит его сидеть посреди деревянного помоста, не желая растрачивать время на то, в чём его сын совершенно бестолков. Но Дарклинг лишь поднимает его за воротник точно слепого котёнка и отправляет упражняться с опричниками, наставляя в том, что сила тела приходит только с трудом и усердием. В тот же час он учит Адриана понимать, что путь к триумфу лежит через технику, опыт и умение предугадывать следующий шаг противника. В том мало от силы удара. И со временем интерес к стали только возрастает, а мальчик выбирает себе в противников лучших мечников среди опричников и не ослабляет хватку, растёт, упражняется до тех пор, пока среди избранных воинов Дарклинга не остаётся того, кто мог выиграть бой на мечах с юным принцем. До сих Адриану не удаётся забрать победу лишь у двух людей — у Николая Ланцова и собственного отца.       Ещё с малых лет битва не является единственным уроком, который ребёнок просит с рук отца, и он всегда ждёт больше. Терпение то, в чём мальчик извечно себе уступает, и то немало испытывают все званые пиршества и собрания, на которые он осмеливается проситься. Когда Адриану исполняется одиннадцать, его похищают верующие, и он до сих пор помнит, насколько изнуряющим было данное матери обещание о том, что мальчик позволит себе быть спасённым и не станет пытаться сбежать сам. Фанатики верили, что милосердная природа Санкты-Алины не отведёт им страшную участь, но юный принц знает, что именно его мать отдаёт приказ о казни отступников, не позволяя Дарклингу даже руку возложить на их судьбы.       До того, как Адриану исполняется четырнадцать, князь Румянцев обручает Колю с девушкой-целительницей. И пред тем как царевичу позволяют отбыть на торжество, королевская чета не перестаёт таить от него разговоры. Мальчик знает лишь то, что его мать доверяет нечто отцу, и эта правда предстаёт ему чудной. Она объясняет ему единственное, что лучше с ним будет говорить Дарклинг сейчас, нежели кто-то нашепчет в уши юному принцу все извращённые неправды. Адриан не понимает, когда отец зовёт его ото сна в поздний час, говоря о том, что они отправятся в город. Не понимает и в тот час, когда укрываясь за дорожными плащами, они поднимаются по ступеням публичного дома. У мальчика, помнится, сжимаются плечи, а от горячего страха становится дурно, когда Дарклинг заволакивает его в узкое душное место меж двойными стенами, где доводится видеть одну из комнат. Как Адриан знает позже, король и королева не желают дурного, и у отца нет иной цели, кроме как объяснить и показать. Вероятно, они с матушкой лишь не желали, чтобы за Дарклинга то сделали банные вечера в доме князя. Юный принц, правда, быстро возвращается к чувствам, в дороге ко дворцу не переставая задавать вопросы, сколь бы ни был велик горячий стыд. Отец учит его многому, рассказывает не меньше, объясняет осторожность, порядки и принципы, которые сам переступать не станет и ему не дозволит.       Месяцы сменяют другие, и мальчишкой Адриану нравится всё меньше проводить часы у столов родителей и слушать государственные дела. Он нередко оказывается украден гуляньями и проделками, которые устраивали гриши Малого дворца. Матушка всегда о них осведомлена, и она никогда не пытается привязать сына к стенам дворца или указать на иное, веря, что нет ничего дурного в заурядных мальчишечьих забавах, пока ребятня таскала бутылки кваса и забиралась на крыши Малого дворца. С прекращением фьерданского натиска обитель гришей извечно полнится людьми. Юный царевич не обделён компанией, а Коля, Анника и Хэлен никогда его не покидают.       Статус принца не оставляет вместе со службой и долгом. В темницы Равки бросают изменщиков и заговорщиков — сторонников старой власти, шпионов из Фьерды и Шухана, после северных солдат, что прячутся в стране, и дрюскелей, которые пытаются пересечь границу. Адриан впервые спускается в холодные сырые подземелья в пятнадцать, потому что так велит король. Там он находит правду того, что в человеке есть нечто хуже способности убивать. Умение причинять иному боль есть намного страшнее. То переворачивает юноше внутренности, отравляет запахом крови и людским криком. От него ожидают лишь крепость в ногах, но Адриан знает, что однажды положение и собственный царь попросят больше, укажут выйти вперёд, надавить. Мальчик с ранних лет слышит истории о том, как их король способен мучить своих врагов и неверных, и Адриан знает, что рано или поздно отец потребует это умение вместе с крепостью в руке. Но ещё многие месяцы юный принц не спускается к пыткам вновь.       Когда матушка узнаёт о том, на что Дарклинг велит ему смотреть, она забирает сына с собой в западную Равку, и полгода они проводят, путешествия от Адены с её большим гришийским дворцом к Ос-Керво и Удове, где домом им было княжеское имение господина Ланцова, что нравилось юному царевичу меньше прочего. Адриан говорит себе, что понимает гнев матери и её обиду на Дарклинга. Он знает и её сердечную нужду защищать своего сына, пусть даже от того, как его отец видит подход к делам. И многие месяцы, несмотря на то, что мальчик согрет обществом матери и близостью моря, ему стыдно признаться ей в том, что он хочет домой . Адриан желает вернуться к Дарклингу в Малый дворец — быть со своими друзьями, упражняться с опричниками, учиться у отца и вновь знать дом, в котором он любим . Ему тяжело говорить с матушкой о том, что как бы велика ни была её надежда удержать ребёнка в стороне от жестокости Чёрного Еретика, мальчик взрастает рядом с ней. Он помнит, как людей сжигают заживо, и какие участи настигают тех, кто охотится на гришей. Он знает и, какие кары отводят предателям. Адриан всегда ходит рядом с ними, хватается за руку отца и видит сквозь его суждения. Он любит свою мать и имеет уважение ко всему, что она для него делает, но в доме господина Ланцова его терпят скверно, обходят стороной и держат в стороне от своих детей, и мальчик быстро теряет желание это терпеть. Его королева-мать пытается говорить со всеми господами, хочет вразумить, и когда на потеху Дарклингу все её попытки остаются тщетны, они возвращаются в Ос-Альту.       Юноша не всегда «лёгок» для своего короля, жизнь при дворе показываю царевичу лень и пренебрежение, но чем старше он становится, тем больше истин находит в учении отца. Он прав в утверждении, что на какие бы уступки Адриан ни был щедрым, общество матери его никогда не примет. Прав и в том, что пока юноша будет сомневаться над занесённой рукой, он будет продолжать страдать и получать раны. Дарклинг предугадывает немало трагедий, но зачастую маленький принц слишком упрям, чтобы слушать. Будучи ребёнком и сыном своей матери, Адриан таит мечты, что человеческий род лучше представления Чёрного Еретика, а мир уже давно не столь жесток, но с самых малых лет люди нередко указывают ему иное. Дарклинг не нуждается в оплеухах или знакомой ему плети, собственные ошибки Адриана наказывают его не хуже родительского гнева. И чем старше он становится, тем реже отец стоит рядом, чтобы защитить от собственных упущений. Он требует немало, но извечно юноша находит в том силу. И до сих пор их понимания власти становятся тем, что разделяет их сильнее прочего. Дарклинг любит власть, жаждет её и требует, отделяя для себя завоёванную необходимую меру. И у него есть этот дивный дар — чувствовать потоки силы и понимать их. Но для Адриана близость ко двору обращается равнодушием к власти. Ему нравится её иметь, располагать всем тем, что положение принца может ему дать, но он сторонится правления, находя его неподходящим для себя. Юноша горит идеей сражаться и трудиться ради блага своего народа, и в тот час подписание бесконечных указов и множество писем на собственном столе предстает ему скучным.       Адриан не обладает природным талантом Дарклинга к тому, чтобы понимать власть и направлять её потоки. Но в своём сыне тот находит иное редкое умение, которое в ранних летах мальчик даже не понимает, принимая способность за то, что дано всем. Царевич оказывается редкостно умел в том, чтобы читать с людей — знать их намерения, выискивать спрятанные за масками чувства. И лучше прочего юноша умеет их направлять. Может быть, Адриан испытывает малый интерес к государственным собраниям и советам, но отец всегда видит необходимость в том, чтобы его наследник на них присутствовал, присматривался к людям, замечал то, что другие упустили бы. Юноша не обладает даром корпориалов слышать чужие тела, но он всегда может отличить ложь от правды на чужих устах. Заклинатель знает, когда человек пред ним лебезит или пытается что-то утаить. Он есть тот, кто встречает гостей при дворе и говорит с ним чаще прочих. И именно сам царевич распивает с сыном министра квас, чтобы направить его отца к более угодному короне решению. Адриан встречает многих гостей королевского дворца и нередко говорит с иностранными делегациями, узнаёт их, обрекает собой очароваться. И если Дарклинг и Королева-Солнце являются теми, кому от всего могущества свойственно сплетнями и придворной болтовнёй пренебрегать, то юный принц есть тот, кто слухи рождает, даёт им рост и изворачивает так, как-то будет угодно Равке и короне. Он заправляет пиршествами и многими балами, не брезгует и зваными вечерами, зная, сколь много можно найти под час танцев и услышать от пьяных господ. В детских годах для царевича то предстаёт развлечением, но ныне он находит в том немало от долга, зная, какую добрую службу его дело составит для Короля и Королевы. Когда-то Николай Ланцов говорит о том, что пить и танцевать на деньги правителей намного легче, чем быть достойным наследником, но он никогда не упоминает, сколь много дорожек открыто дуракам да злодеям, пусть и принципы Адриана непозволительно велики для разгульного мерзавца, маску которого он обожает и лелеет.       Пока Адриан является ребёнком, ему всё кажется более простым. Не имеющие последствий или предпосылок понятия предстают заурядными. Но чем старше он становится, тем больше мрачных красок обретает всё вокруг. Для юноши никогда не предстаёт необычным, как сильно разнятся взгляды Короля и Королевы, и сколь глубоко отличается суждение. Но если Адриан взрастает с воззрением Дарклинга в своей голове, то взгляд заклинательницы солнца он учится понимать. И зачастую ему нетрудно замечать, как сильно его мать нуждается в том, чтобы юноша понял. С годами представление о борьбе и боли обретают свою полноту, и царевич смотрит на время Гражданской войны иначе, не боясь вглядеться в пламя вражды между Санктой-Алиной и Беззвёздным святым. Адриан знает жестокость и чудовищное суждение отца. И он знает боль и страдание матери. Удел врагов ему знаком, как понятно и то, насколько глубоко его Король и Королева способны падать в это противостояние.       Юноша не обладает милосердными настроениями к тем, кто предаёт Дарклинга, и глубоко презирает отступничество. И в тот же час он взрастает исключительно нетерпимым к тем, кто не знает уважения к Солнечной королеве. Её страдания и сердечные чувства извечно предстают Адриану острыми и тяжёлыми, более болезненными, чем когда-либо бывают собственные муки. Ни Дарклинг, ни заклинательница солнца не нуждаются в его защите, посему юноша надеется быть для них союзником и крепчайшей опорой в делах и правлении. Но если они воюют друг с другом или ранят, Адриан уходит, желает не видеть и не слышать. Их вражда — не то, в чём он может кого-либо из них поддержать. Она для царевича горячая и совершенно невыносимая. И в тот же час он является единственным, кто способен это пламя борьбы охладить. И если юноша оказывается заключённым меж двумя осколками вечности, ни Царь-Еретик, ни солнечная Царица не способны через него пройти. Матерь царевича не может вложить силу, чтобы через него переступить, а отцу известно, сколь долго и упрямо его наследник способен стоять, даже если пред его ликом брошен указ отойти в сторону.       Адриан не раз за свою жизнь слышит слова о том, что он не способен любить или хотя бы понимать все сердечные чувства. Кто-то говорит, что юноша рождён с камнем в груди, и то есть великий труд Дарклинга, что не перестаёт вкладывать чернь и грязь в сердце своего наследника. И в такие часы юноша знает, сколь сильно мир недооценивает его мать. С ранних лет его очаровывает необыкновенный талант солнечной святой обращать все сложные понятия в простые, объяснять их теми словами, которые ребёнок был способен понять. Её чувство и эмоции всегда открыты, написаны на лице и сердце, так что для Адриана никогда не предстаёт трудностью их понять. И если он способен знать дружбу, любовь и привязанность, то он знает их от заклинательницы солнца. И если суждение Дарклинга те извращает — бросает к непониманию, Царица-Алина никогда не скупится на то, чтобы объяснить вновь.       В тот же час обращаясь к холодному взгляду отца, Адриан учится смотреть на людей через его призму прожитых лет и увиденных судеб. Юноша знает, что ни один человек не будет с ним вечно, и со временем каждый из них исчезнет. Он принимает и то, что людской род способен предавать и ударять в спину, а их жадность иногда не имеет границ. Но царевич уверен в одном — ни к кому из живущих он не располагает теми чувствами, что связывают его отца и мать. Сквозь года Адриан собирает это понимание по крупицам. Дарклинг смотрит на заклинательницу солнца так, словно она — единственный человек в мире, в котором он способен нуждаться, точно одного её существования достаточно, чтобы восполнять его и являть собой страсть к жизни. Ненавидят ли они или враждуют, юный принц знает, что само время не родит того человека, что сможет ослабить хватку Чёрного Еретика на естестве Санкты-Алины. И для него… Для него она совершенна во всех понятиях, что даны человеку и мужчине. То, что остаётся пустотами на его существе, заклинательница солнца способна восполнить. И то, в чём он преобладает, она вольна уравновесить.       Адриан не чувствует того ни к кому. Может быть, он лишь заурядно в таком человеке не нуждается. Может быть, он понимает, что такого никогда не найдёт. Юный принц любит столь много вещей, что иногда он сомневается, понимает ли вовсе значение слова «любовь». И любовь к людям, что дали ему жизнь, есть для него совершенно непохожая — два абсолюта чувств, что обретают смысл с одними мыслями об отце и матери. С каждым из них юноша знает иное. В близости Дарклинга для него нет противоречий — только уверенность, отсутствие страха. Адриан не знает опасности в присутствии отца, не ведает о несчастьях, находит только восхищение глубиной его знаний и крепостью пред болью и всеми трагедиями. И со своей матерью царевич знает вкус к жизни, её красоту и желанность, страсть к калейдоскопу чувств, из которых сотканы люди. Одно присутствие заклинательницы солнца заливает мир теплом и красками, даёт редкую красоту всему окружающему, наполняет чувства и переживания смыслом, делает их значимыми. И может быть, её уроки не сравнимы с теми, что даёт Чёрный Еретик, но они равны для Адриана в силе, и он уважает каждый из них.

•

      Он зачерпывает холодную воду обеими ладонями и брызгает ей на своё лицо. Долгое время жмуря глаза и стоя с опущенной головой, юноша опирается на камень умывального стола, позволяя воде стекать с его волос и падать в медную раковину. Кап-кап-кап… Кап-кап… Звук звонкий и лёгкий, но не приносящий и мгновение покоя. Заклинатель возносит взгляд, заставляя себя взглянуть в широкое зеркало, золочёная ветвистая рама которого искрится в солнечном свете. Ладони разбираю волосы, откидывая длинные отяжелевшие пряди назад. Сколько раз люд спрашивает, острижёт ли принц свои распрекрасные локоны? Солдаты не перестают болтать о том, что носить эти причёски — подлинная глупость для воина, словно их тяжесть способна решить, сколько силы царевич вкладывает в удар. Адриан избавляется от волос всего раз, когда в восемнадцать заступает на службу в Первой армии и надевает на себя чужое обличье. Но он никогда не обманывает себя в том, почему не стрижётся коротко, почему не перестаёт укладывать длину чёрных прядей в витиеватые плетения и нанизывать изысканные бусины. Юноша знает, почему народ в его присутствии нередко задерживает дыхание, а глаза людей полнятся ужасом — они никогда не позволяют забыть, кого видят в лике своего принца.       «Мальчишечья дурость» есть то немногое… То малое и редкое, что отличает их с Дарклингом. Когда волосы Адриана подрастают после службы, даже слуги, привыкая не вглядываться в лица, путают их с Дарклингом. Вероятно, если они обменяются одеждами, позволят портным коснуться их лиц, а юноша научится подражать манерам своего родителя, они смогут выдавать себя друг за друга, точно братья, делящие одну кровь. И юный заклинатель не сомневается в том, что однажды придётся. В этой схожести нет бремени, но зачастую Адриан боится потерять за ней самого себя. Он ходит в тенях нередко, и посему кожа его бела подобно редкому искусному фарфору, но лик чист — нетронут людской жестокостью, когтями чудовищ и беспощадностью холодных оружий. Второе отличье. Юноша почти не носит шрамы, пусть и некоторые отражение рисует ясно. Над левой грудью стоит неаккуратная звезда от рваной раны, полученной в море, когда юному царевичу было всего пятнадцать. По плечам и ступням тянется побледневшая обожжённая кожа, что родна ему настолько, будто он всегда её имел. Адриан не помнит время, когда не имел на себе отпечаток войны между отцом и матерью, и огонь её ненависти щедро лизнул его тело.       За этими шрамами и густой кровью отца прятать от людских глаз солнце святой спасительницы не предстаёт трудным. Юноша не ожидает, что люди забудут его власть над солнцем. Он заставляет их забыть, так что теперь рождённое в мальчике равновесие является лишь предметом людских сказаний и застольных шептаний. Адриан волен дать люду то, что он так желает, — нужду всё упрощать. И если народу угодно видеть в нём наследника своего отца, то юноша не найдёт смысла в притворстве. Но в том сполна от преимуществ, и он желает их все.       Юноша просыпается в ранний утренний час, в который гриши ещё не спускаются к первой трапезе и учёбе в Малом дворце, посему он почти не слышит их голоса из главного зала. Царевич облачается в бесформенные одежды, что покрыты въевшимися росчерками травы да грязи, где-то вывалившиеся нити рисуют дыры, оставленные клинками. В приёмной опричников его похлопывают по спине, голосами провожая из комнат, и в коридорах дворца Адриан скрывается за лучами поднимающегося солнца, направляясь к дальней части обители. С его детства в угодьях королей и королев меняется мало, но ныне за Малым дворцом строится ещё одно крыло, схожая на мастерские фабрикаторов и портных пристройка с невозведённым куполом. Королевская гвардия трапезничает с гришами, но царевич хотел, чтобы у них были свои комнаты. Посему сейчас коридор выводит принца к резным деревянным воротам, половины которых увенчаны солнцем и затмением. Двери пропускают юношу к переходу, резные столбики которого поддерживают треугольную крышу. Арки обнажают густую зелень леса с его многоголосым пением птицы и шуршанием, что тянется по траве. Удерживаясь за одну из деревянных колон, Адриан свешивается наружу, щуря глаза и осматривая высокий аккуратный терем. Он прост — стены обделены деталями, лишь наличники редких окон вселяют в здание жизнь. Но юноша сам составляет чертежи в университете Кеттердама, и он следит за строительством уходящую пару лет. Царевич называет эту часть Малого дворца академией. Она обучает и становится домом для членов королевской гвардии. Вдалеке звенят колокола, отбивая очередной утренний час, с чем Адриан толкает двери, проливая солнце на прямой широкий коридор. Комнаты гвардейцев находятся в его конце, и выбегая с порогов, каждый из них строится подле собственных дверей. Кто-то моргает сонно, одежды других перекошены от спешки, но несмотря на ночь службы, они все поднимаются для упражнений, которые делят с опричниками. Гвардия служит королевской семье, но Адриан является их командиром, и боятся ли они его или считают недостойным, их уважение и страх достаточно велики для того, чтобы соблюдать установленный порядок. Коля несильно толкает своего царевича в плечо, когда неаккуратным строем покидая дворец, они направляются на улицы. Минувшей ночью настроения на дорогах остаются спокойными.

•

      Тянущая мышцы боль всё ещё глубоко лежит в теле, когда жмуря глаза, Адриан сидит на скамье, что под покровом ив прячется у берега озера. Шумно дыша, собаки сидят у ног. Мозолистые подушечки пальцев размазывают угольные линии на бумаге, делая гриву лошади более живой, являя всё больше оттенков. Его матерь — заклинательница солнца сидит рядом, держа на коленях небольшой холст, полный зелёных и синих красок. Но её руки в этот час не касаются красок, пока королева рассказывает о своём утре, что проводит в обществе Королевы Эри. Шуханцы являются первыми, кто принимает приглашение и прибывает в Равку. Шестью годами ранее младшая принцесса Табан приходит к власти, и то прокладывает дорожку к давно утерянному миру на юге. Сол-королева путешествует в Шухан нередко и, несмотря на то, что Адриан относится к Королеве Эри с недоверием, вся Равка может видеть плоды их союза. Новая правительница на юге останавливает создание Хергуд, начатое её сестрой. И в Гражданской войне она перенаправляет многих гришей под власть Равки. В последние же годы шуханская королева заботится о деле лабораторий, которыми всё ещё полнится южная земля. Гришей не перестают резать на столах подобно свиньям, но Адриана учат понимать, что путь к тому не быстр. Союзничество между его матерью и королевой Эри крепко, пусть и шуханцы не берутся признавать равкианские порядки и их понимание природы гришей. Без наследников положение правительницы на юге всё ещё не укрепляется в послевоенные годы, её окружение полнится врагами. Царевич видит уважение, которое она хранит для солнечной царицы, и этому он способен доверять. Мир сможет увидеть этот союз, когда иностранные господа соберутся в Равке.       Сама страна шагает далеко, и всякому властному сударю то будет приметно. Несколькими годами ранее корона отменяет обязательный военный призыв для откзаников и гришей, заменяя его годовой военной подготовкой, после которой человек или возвращается в родной дом за ожиданием своей надобности, или заступает в армию. Сейчас же равкианцы трудятся над тем, чтобы забрать владение над зовами у своих богатых господ, что ныне содержат гришей в домах. Дарклинг желает изменить систему к тому, чтобы Вторая армия стала для них больше служащими, нежели рабами, даже если не всей знати это приходится по вкусу. Зовам должны будут платить за их труд, и они будут вольны идти туда, куда пожелают. В тот же час Равка развивает своё воздушное сообщение, посылая корабли далеко за Истиноморе в поисках союзников. Чудится, празднованию от того должно породить десяток сотрудничеств и предательств, но Адриан не знает эти опасения. Миру легче верить в глупость и слабость равкианцев или их бояться, никто не станет разбрасываться сталью или строить серьёзные предложения на этой земле. — Я дождусь мгновения, когда Дарклинг договорится о твоей помолвке с фьерданской принцессой, — забавляется его мать, порицая все немудрёные ожидания, — и посмотрю, как ты запоёшь тогда, сын мой.       Фьерданцы должны прибыть в следующее утро, и слова Королевы напоминают о том не впервые, словно царевич может позволить себе забыть. Отношения Равки с севером тяжелы по сей день. После окончания Большой войны, когда Фьерда восстанавливает свою силу, они ещё не раз атакуют границы, как делают и по сей день, являя свою силу на безлюдных землях — у края северной Равки. Сейчас эти атаки никого не ранят, люди давно не живут в тех выжженных лесах и не надеются вернуться. Граница тщательно охраняется подразделениями Первой и Второй армии, но со временем всё сильнее растёт количество диверсий и сепаратистов — групп солдат, что пытаются пройти в Равку с оружием и не признают своего короля. Они фьерданцы, но если они не признают корону, никто не может прийти в Джерхольм с требованием ответить за преступления. Нападения Фьерды редки и преследуют границу всего раз за один или два месяца, но они всё ещё крадут жизни военных, и Адриан испытывает это на себе, служа в Первой армии. Никто не желает выстраивать дипломатически отношения, никто не находит оснований, но под правлением Дарклинга Равка защищается столь же ожесточённо, сколь суровы нападения её врага. Дрюскелей много лет не видят на территории страны, но они всё ещё служат на севере и продолжают являться в мире — на Блуждающем острове и в Новом Земе. Равка уже два года пытается добиться того, чтобы Керчия запретила их деятельность, но все попытки оказываются тщетны. Может теперь, когда Дарклинг проводит более трёх месяцев на острове, ему подвернётся немного больше удачи, о которой так любят говорить керчийцы. Равкианские шпионы щедро рассыпаны по Фьерде, и это преимущество дорого — оно не позволяет северу вновь наполнить свои клетки и отслеживает передвижения гришей и беженцев. Когда приходит черёд созывать иностранных гостей, о севере говорят вскользь, отвергают все раздумья и бесконечные «если». Но Дарклинг принимает решение их пригласить. И до сих пор Адриан не понимает причины. Раз в год они посещают Джерхольм для решения дел политических, но их присутствие на празднике предстаёт принцу бессмысленным. Теперь им предстоит принимать визит принца Ирмина в сопровождении двух дочерей короля Расмуса, что до сих пор не имеет наследника. Может быть, царица понимает о том больше, и юноша боится найти правду в её словах. — Старшей из них нет и десяти, матушка, — подставляя лицо солнцу, напоминает Адриан. Женитьба не то, отчего он станет бежать, но царевич верит, этот удел не настигнет его ещё пол сотни лет. В Равке не примут этот союз, и принц верит, что сам не примет тоже. — Хотела бы я утвердить, что это остановит фьерданцев, если они пожелают торговаться об этом браке, — качает головой женщина. Её взгляд с раздумьем обращается к зеленоватой глади озера. — Договориться они могу и сейчас, и вас поженят девятью годами позже. — Ты будешь против этого брака. — Разумеется, я буду против! — восклицает его мать, заставляет Адриана рассмеяться. — Последнее, чего я желаю, это фьерданскую принцессу в наших дворцах. Равка и гриши не нуждаются в этом союзе, любой дурак это знает. Но Александр прав, — юноша замирает на мгновение. Он слышит имя отца с множества уст, но есть что-то исключительное в том, как его изрекает Сол-королева. — Нам необходима близость к Гримьерам, и я не возьмусь гадать, какими путями он возьмётся её достигать, — подбирая кружевные полы юбок, женщина разворачивается на скамье, обращаясь к Адриану с исполненными вниманием глазами. — А какие у тебя есть причины, чтобы не желать жениться? — Я буду скверным мужем и сделаю бедную девушку несчастной, — пожимает юноша плечами, обрекая свою родительницу вздохнуть. Он не может дать своей жене детей, верность или хотя бы своё присутствие. В этом царевич матери не лжёт. Быть может, она даже мечтает о гораздо лучшем, и собственный сын очерняет все её святые представления. — Боюсь, Адриан, принцессам не дают право выбирать, — тише молвит королева. Но юноша уже знает эту истину. Множество историй есть ему учением вместе с путём заклинательницы солнца. — И может быть, однажды найдётся тот, кто украдёт твоё молодое сердце. — Я не желаю, чтобы кто-либо крал моё сердце. Это ненадёжно, — один из псов высоко гавкает со словами царевича, зовя улыбнуться. Они тоже не одобряют. — Я люблю своих приближённых, разве того недостаточно? — Столь сильно, что ищешь утешения от человека к другому? — Но ведь и ты тянулась к отцу, хоть и любила следопыта, — выпаливает Адриан, находя этот разговор дивным, но смолкает мгновенно, обращаясь к лику матери. Со скулением животных у своих ног юноша поникает, плечи сутулит над своим рисунком. Говорят, он слишком горд для стыда, но слова родительницы всегда могут поселить тот в груди. — Я сказал лишнее? Я прошу прощения. — Нет, ты прав, — многие мгновения проходят пред тем, как заклинательница солнца отвечает, отворачиваясь и покачивая кисть меж пальцами. — Хотела бы я рассказать тебе про любовь больше.       Не обращаясь к речи вновь, Адриан напоминает себе о том, что сколь бы ни была велика гордость, именно мама учит его извиняться. Не всегда и не для всех он находит эти слова, но отчего-то пред ней просить прощения доводится чаще прочего. Юноше свойственно ненавидеть то, что причиняет ей боль, и бояться сделать то своими руками. Прогуливаясь с собаками после упражнений, Адриан не упускает тот час, когда дворцы просыпаются, к их ступеням прибывают кареты. Гуляя меж клумб, он видит, как его матушка спускается по ступеням Большого дворца, почти сбегая в руки господина Ланцова, что кружит её над землёй. Госпожа Назяленская целует её в щёку, а Женя Сафина не отпускает из объятий долгие минуты, и даже мера Оретцева наполнена теплом и восполненным скучанием. Дети рвутся к рукам заклинательницы солнца. Они любят её, в какие бы положения их ни ставила жизнь. И она любит их. Адриан не обделяет своих людей меньшим, он ценит друзей и союзников. Но понятие о любви принадлежит людям, а в равкианском царевиче, кажется, немало крови чудовищ.

•

      Забираясь к стеклу с ногами, юноша сидит у окна кабинета, рассматривая главную дворцовую площадь. Наваливаясь на угол стены, Коля стоит рядом, складывая руки на груди и рассматривая кольцо вокруг фонтана особенно пристально. Несмотря на позднюю службу и короткий сон, он выглядит благородно, как полагается брату князя. Тёмно-русые волосы уложены в прямой пробор, лицо гладко выбрито, а одежды начищены. Он не надевает красный семейный кафтан, предпочитая свою серебристую гвардейскую форму, отмеченную знаком фамилии на плече. Сердцебит не должен служить, его род это не одобряет, и то становится очередной причиной разлада, хоть и Адриан клянётся князю Румянцеву беречь жизнь его младшего брата. Но ныне взгляды их обоих обращены к каретам, у которых Михаил помогает Валерии спуститься, и они вдвоём ожидают, пока по ступеньке спускается девочка десяти лет и мальчик немногим младше её — тот не перестаёт поправлять свой кафтан целителей. Младший княжеский сын, следует полагать, остаётся в имении, находясь в возрасте, который не располагает к торжествам и долгим путешествиям. Вокруг карет идёт пара. Синий жилет рисует тяжёлую фигуру инферна, чья аккуратная светлая борода делает его похожим на богатого фьерданского господина. Супруга — сударыня Надежда Румянцева, идёт с ним под локоть неспешно, пока мужчина опирается на трость. Её рука сжимает ладонь девочки лет шести, чьи заплетённые в косы волосы напоминают ржаные колоски. Одним из последних кареты покидает мужчина с вьющимися, позолоченными солнцем светло-русыми волосами. Его кроваво-красный мундир отяжелён орденами, а на плечах лежат тяжёлые эполеты с покачивающимися кисточками. Господин Воскресенский останавливается у ступеньки, протягивая руку и помогая спуститься Ирине — старшей сударыне семьи после своей княжны. Ветер развивает лёгкую алую ткань, что лежит на её плечах, и перебирает длинную россыпь волос, что походит на золотистый шёлк. Высокая фигура госпожи мягко покачивается с каждым шагом.       С юных лет Адриан часто бывает в доме Румянцевых. И в многие из первых послевоенных годов он встречает Владима Воскресенского на пороге чужого дома. Коля его не терпит за гордость, но царевич находит восхищение в чужой преданности и крепости духа. Ирина не всегда хочет его видеть, не всегда хотя бы желает говорить о нём. Нередко она проводит время у семейных погребений, оставляя даже своих братьев, их супруг и детей. В её положении нет ничего лёгкого. Адриан знает, как громко и как долго она способна кричать по ночам, как часто может впадать в молчание. Коля от своей силы всегда может сказать, что ей больно, словно даже память может быть чужим оружием. Нет того, что может эту агонию исцелить. И в тот же час принц знает, кем является Владим. Его наглость и самомнение редко приходятся людям по вкусу, но кажется, они становятся ключом. Мужчина зовёт сударыню Румянцеву прогуляться верхом, когда остальные боятся просить о многом. Он играется с мечом до тех пор, пока не вдохновляет её снять свой со стены, даже если руки сердцебитки слишком слабы для стали. И если Ирина не находит в себе сил делить с ним один диван, сидя по другую сторону залов, Владим читает ей написанный князем стихи или сидит за инструментом, наигрывая её любимую музыку. Он не может избавить девушку от страдания, что её преследует, но мужчина находит путь к доверию молодой госпожи и становится рукой, что проведёт её через боль, даже если это значит, что генерал Воскресенский окунётся в неё сам. И первее прочего он становится славным другом семьи Румянцевых, проводя с ними немало дней и вечеров, разделяя удачу, счастья и беды, так что мужчины Румянцевых зовут его своим названным братом. Верится, семь лет генерал Воскресенский уже живёт в их доме, пять из которых он занимает комнаты напротив тех, что принадлежат Ирине. Они, как кажется, любят племянников, точно родных детей. И тремя годами ранее они венчаются в одном скромном суждении церкви и своих семей, потому что Владим вселяет в девушку желание вернуть всё то, что у неё отобрали, даже если с пленом фьерданцев она не помышляет об уделе невесты. Но в одном Ирина не уступает — в фамилии. Она Румянцева. Рождается таковой, страдает и надеется умереть одной. Сердцебитка не оставляет фамилию и покидать дом отца не желает. — И что же сказала церковь? — вопрошает принц князя Румянцева, слыша о том, что господа остаются при своих фамилиях. — А церковь, Адриан, молча положила себе пару золотых в карман и отпустила все грехи.       И с того дня княжеское имение Румянцевых живёт тремя семьями, вид которых явлен царевичу. Они богатеют, обрастают новыми жизнями. Но вскоре за господином Воскресенским является облачённая в красный бархат девушка — ровесница равкианскому принцу, что несёт на руках розовощёкого мальчика лет двух. Половина четвёртой семьи, которой не было никогда. Лада — жена Коли, скромная молчаливая девушка-целительница с худым телом, веснушчатыми щеками и медово-русыми волосами. Сколько себя помнит, Адриан слышит от друга о том, что не таит любви к супруге и сыну. Они являются больше его долгом, нежели делом сердца, но даже сейчас изредка поглядывая на Колю, он видит, что сердцебит ищет их взглядом, точно надеется рассмотреть благосостояние из тени. — Прятаться за службой с этой неделей не получится, друг мой, — указывает царевич, зная, что сердцебит скорее покинет Ос-Альту за срочным поручением, чем возжелает разговаривать со своей семьей. — Я не стану прятаться, ты это знаешь. — Твой сын нуждается в тебе, Коля, — вновь молвит Адриан, его голос становится строже. Юноша младше своего друга почти на три года, но он единственный, кто желает вести этот разговор. Может, мальчик знает Дмитрия и Михаила, но сколь бы их младший брат ни верил в иное, они никогда не станут ему отцом. — Он не «мой», — дробно заключает сердцебит. — Он принадлежит моему брату. Михаил хотел, чтобы я женился, — горячая злоба поднимается в чужом голосе, и Адриан фыркает, отворачиваясь, слыша эти слова не впервые. — Михаил хотел, чтобы у меня были наследники. Я дал ему это. Это — его забота, не моя. Мальчик будет знать его как своего отца и князя, этого достаточно. Я не могу его чему-то научить или дать больше, чем может позволить себе мой брат. — Ты знаешь, что это не об обучении, — царевич качает головой с неодобрением. Он переводит взгляд на девушку, что не знает горя в доме Румянцевых, но всегда предстаёт ему горюющей. — И что же до Лады? В книгах пишут, не было того Румянцева, что делал бы свою избранницу несчастной. И прошу, не отвечай мне так, будто у неё был выбор отказать князю Михаилу в предложении.       Адриан помнит — Лада рождена от целительницы, что служила в доме одного из равкианских князей, где её мать сгубил нечеловеческий труд вскоре после появления дочери. И девочку, верится, не ждала иная судьба под жестокостью и жадностью властителя. Помнится, Дарклинг его казнил за надругательство над жизнями гришей после того, как во дворцы пришло неподписанное оборванное известие о чужих преступлениях. — Михаил, Валерия, Дмитрий, Наденька, даже этот мерзавец Воскресенский, — кивает Коля за окно, — они все любят. Я не нахожу того же в себе, только ответственность. Достойная жизнь не строится на тепле сердца. И в отличие от тебя, братец, — мужчина пихает сапог принца, сбивая его ногу с подоконника, — я всегда имел только одну женщину. — Женщину я тоже имел только одну, — огрызается Адриан, надеясь ударить своего друга по ногам, но только пачкает чужие штанины, когда низко смеясь, Коля отходит в сторону. И тогда царевич улыбается хитро, зная, что он не обделит гостей своим обществом, а его советнику должно следовать за ним.

•

      Большой дворец полнится неспешно идущими навстречу дворянами, чьи милые улыбки не предстают являться взгляду, пока принц идёт по коридорам, и подле него тянется тень верного советника. Многие господа и сударыни останавливаются, чтобы поприветствовать и говорить с юным царевичем. Адриан меняется, и всякому его приближённому это будет заметно. В службе во дворце волосы юноши распущены и лежат за ушами, а с боков подкреплены украшениями, напоминающими две половины серебряной диадемы. Под грудью белая шёлковая рубашка перетянута широким поясом, из-под чёрной бархатной жилетки выглядывают рукава-фонарики с высокими узкими манжетами, а пальцы отяжелены холодными кольцами. Он не одет подобно воину, а подлинно сходит на купающегося в роскоши принца. Так легче расположить к себе, легче очаровать и увести в бессмысленный разговор.       Стражи открывают двери Тронного зала пред своим царевичем. Ведущие к тронам чёрные дорожки полнятся обилием красного. Под сводами из белого кварца звучит детский плач, и юноша легко находит Ладу, что покачивая ребёнка на руках, пытается мальчика успокоить. И если судить о руке Валерии, что поддерживает девушку за спину и нечто изрекает, успех им не даётся. Дети таковы — иногда плачут не от горя или боли, а заурядно потому что хотят и могут. И тяжестью это становится только для господ семьи, что терзаются рыданием. Старшие дети почти подпрыгивают подле родителей, завидев своего принца и почти выступают ему навстречу, но пробегая по ним взглядом, Адриан качает головой, указывая на их маленького брата. Родители придерживают их за плечи, благодарно улыбаясь, когда юноша подзывает к себе Ладу, забирая мальчика. В его руках ничто живое не плачет, и даже сама боль стихает. Царевич тихо посмеивается, стирая слёзы с красных щёк, пока маленький Румянцев часто моргает, рассматривая его своими большими глазами. Он может слышать, как Лада шумно выдыхает, берясь за руку Коли, что возникает у её бока. Адриану верится, она должна его ненавидеть. Разумеется, девушка знает большую поддержку в доме Румянцевых, и о её ребёнке есть кому позаботиться, но для каждого другого найдётся своя семья, а Лада… Лада в их доме одна.       Но царевич отвлекается от этого раздумья, когда оказывается окружён детьми, что неуклюже раскланиваются на потеху своим родителям. Равкианский принц — частый гость их дома, и они взрастают на его глазах, храня в своих взглядах большую любовь и радость от общества юноши. Дочь Дмитрия и Нади и сын Михаила и Валерии обнимают его за пояс, не позволяя сделать хотя бы шаг. Истинное бескультурье. Адриану с трудом это не в тягость, когда он подходит к старшим господам. Князь Михаил вдыхает в него жизнь, и их семья даёт ему заботу в первых детских годах. Юноша не платит им меньшим. И каждый из Румянцевых видит необходимым глубоко поклониться, когда он к ним обращается. И правда такова, что Коля никого из них до сих пор не удостаивает даже словом, разговаривая с Ладой в стороне, хотя Михаил в его сторону смотрит нередко, но в том нет злобы, только сожаление. — Я полагал, вы должны были приехать днём позже, — заключает Адриан, обращаясь к князю Румянцеву. Взгляд того мгновенно направляется к девочке — дочери Дмитрия, что о чём-то перешёптывается со своим братом. — Мы бы хотели говорить с Королём или Королевой о деле семейном, — признаёт сердцебит. — Кроме того, мы предпочтём избежать встречи с гостями с севера, — поддерживает его слово Валерия, подходя ближе к руке своего князя. Владим видно кивает. Царевич знает, это же является причиной того, что семья Румянцевых будет присутствовать на званном ужине пред торжеством, а после отбудет в своё имение. — Но мы могли посмотреть на фьерданского принца, матушка, — почти восклицает маленький сын семьи, обращая к себе взгляды семьи. Адриан сдавленно улыбается, покачиваясь с чужим сыном на руках. Эти дети не знают. Вероятно, они ещё слишком юны, чтобы знать. Раньше, чем кто-либо из Румянцевых говорит, Адриан обращается к мальчику, что выпрямляется гордо. — В разговоре с твоим отцом и князем в стократ больше мудрости и благородства, чем в принце Ирмине.       Но вспоминая о чужой цели визита, Адриан разворачивается к Коле. И находя внимание своего принца, он отступает от плеча Лады. Но царевич не подзывает его, чтобы они могли вместе направиться к помосту, как полагается монарху и его советнику. Юноша заурядно отдаёт ребёнка отцу на руки, изъявляя его право занять место со своей женой. Адриан верит, это неправильно — то, как мальчик упирается руками в грудь родителя, словно желает отстраниться от чужого человека. Но он заставляет себя развернуться, направляется к тронам, пока господа расходятся пред ним. Ступеньки прокладывают путь к тяжёлому деревянному стулу с резной спинкой и знамением затмения на чёрном бархате. Царевич наваливается на один из подлокотников. — Его величества нет во дворце, — объявляет он, обращаясь не к друзьям — к своим подданным. Легко приметить удивление на лицах, никто не предполагает, что правитель вернётся лишь к самому началу торжеств. — И Сол-королева в этот час говорит с нашими верными союзниками с запада. Полагаю, дела Триумвирата и нашего воздушного флота под предводительством Николая Ланцова можно назвать неотложными, — Адриан улыбается с трона. — Но я вас послушаю. — Наша дочь, Ваше высочество, — Дмитрий подзывает к себе девочку, и она встаёт подле рук матери, задирая голову. — Она является одной из корпориалов. — И если память меня не оставляет, эта правда обнаружена мной, — напоминает господину юноша, слегка прищуриваясь. — Это так, — инферн склоняет голову, признавая правду. Отчего-то задача, что явится с его уст, предстаёт Адриану ясной. Это лишь вопрос времени, когда семьи начнут спорить о её обучении. И к удивлению, взгляд Владима обращается к госпоже Надежде Румянцевой, своей сестре. Он желает, чтобы говорила она. — Крови от рода Воскресенских в ней столько же, сколько и от Румянцевых, Ваше высочество, — молвит Надя. — И мы не хотим спорить о том, кому следует её учить. — Чего желает девочка? — взгляд принца падает к ребёнку, что оборачивается на своих родителей. — Я хочу знать мастел-ство матушки, — высокий голос почти теряется под стенами залов. Детская речь подменяет звуки. — Для моего брата и князя будет большой радостью принимать племянницу в своём доме, Ваше высочество, — речь Владима обращается к царевичу, и Адриан легко различает непонимание на лице генерала, когда смиряет его взглядом. Вероятно, они все забывают часть общей истории. — Но насколько мне известно, — юноша наклоняется вперёд на троне, — госпожу Надежду Воскресенскую мастерству дома обучал не ваш князь, а вы сам, генерал. Кроме того, я считаю неправильным отрывать девочку от отчего дома даже с благородной целью, — господа переглядываются в молчаливом согласии. Это станет бременем для каждого, посему взгляд царевича Владима Воскресенского не покидает. — Вы возьмётесь за обучение девочки. И когда она станет старше, и если таково будет её желание, она сможет обратиться к вашему брату, чтобы взрастить свою силу. — Значит, так тому и быть, — заключает Михаил Румянцев. Корона, как оказывается, вершит судьбы так же быстро, как и оружия врагов.

•

      В следующее раннее утро, когда Адриан неспешным шагом направляет свою кобылу к главным воротам Ос-Альты, он благодарен дню, что доводится провести в обществе Румянцевых. По обеим сторонам от принца идут всадники королевской гвардии — Виктор и Николай II. Они фьерданцы, и юноша не упускает возможность позвать к службе именно их. Царевич обращает голову к своей королеве, что восседает на белой лошади. Они оба облачены в парадные чёрные кафтаны, а их плащи закреплены на груди тяжёлой брошью, являющей собой затмение. Лицо женщины остаётся спокойным, но Адриан способен ладонью перебрать её тревогу, что разлита меж ними. Они не в состоянии войны — не в той, которую фьерданцы желают признавать. И если они принимают приглашение, равкианцы выставят себя дураками, возжелая отступить сейчас. Город всё ещё спит, хотя в Равке, разумеется, знаю о прибытии фьерданской делегации, и это кажется разумным. Матушка за последние годы не раз встречает представителей их короны, но до сих пор любые встречи являются предметом нескончаемых переговоров и конфликтов. Сейчас же они приглашают север пировать наравне со всеми. И если Фьерда не надеется напасть на чужую столицу вновь, возможно, они даже обойдутся без кровопролития.       Хотя, следует верить, для фьерданцев оскорблением уже является то, что их встречает Королева , а не Король. Главные городские врата открывают, поднимают решётки. На стенах строится стража с прибывающими по главной дороге каретами. Как и равкианцев, Ирмина и путешествующих с ним принцесс сопровождают гвардейцы. Ни солдат, ни дрюскелей в страну не допускают, хотя рассматривая северных стражей, Адриан легко находит тех, что могли бы сойти за охотников. Форма в такой час решает непомерно мало, и облачены фьерданские господа в белые мундиры, отмеченные волчьей головой. Принц Ирмин восседает на крупной лошади, гордо возвышаясь в седле. Присматриваясь к мужчине, юноша подмечает, что металл венчает тяжелый разворот плеч. Его фигура внушительна, а лицо подёрнуто бородой. Рыжеватые кудри волос смягчают грубость лика. Адриан напоминает себе о том, что Ирмин лишь на восемь лет старшего его самого. Королева покидает седло. Спешиваясь вместе с ней, юноша ступает у плеча своей матери. Рука ложится на эфес меча больше в привычке, нежели в угрозе. Звучат дипломатические речи, и царевич легко подмечает, что фьерданский принц присматривается к нему, как должно присматриваться к врагам. Его взгляд от какой-то дивной нужды падает Адриану за спину, но там нет никого, кроме двух закалённых гвардейцев. «Ваше высочество», — обращается Ирмин в чинной мере. Его лицо являет едва приметную улыбку, но глаза исполнены довольством. Но то не принадлежит царевичу, в этом он уверен, когда принимает обязательство сопровождать фьерданского принца в городе.

•

      Мир не обращается к ним изнанкой с прибытием фьерданской делегации. Разумеется, они привозят с собой дипломатов и советников, но они прибывают не для того, чтобы говорить о политике. Гости с севера остаются в одном из министерских домов, когда к полудню Адриан возвращается ко двору. Пути быстро разделяют их с матерью, и юноша направляется к Малому дворцу. Гости с севера оставляют свой отпечаток на людях — все знают, что они находятся в городе. Фьерданцы враги, и они не пытаются изменить то виденье в глазах мира. В дневной час у ступеней малой обители толпятся гриши — одни спешат к занятиям, другие разговаривают, ступая вдоль стен. Дети бегут то тут, то там. Ныне в Малом дворце учатся лишь те, кто старше четырнадцати. И даже с таким порядком комнаты общежитий не обделены учениками. Общество принца им привычно, пусть и Адриан не всегда ходит среди них, зачастую ускользая из дворца и приходя узкими внутренними коридорами. Но всё в нравах гришей отличается от поведения дворян. Они не ищут расположения или выгоды, они жаждут признания и одобрения, посему каждый смотрит вслед царевичу. Они всегда разглядывают, находят тех, к кому обращаются глаза наследного принца. И как они называют тех, кто удостаивается словом? Любимчики. Избранники . Зовы верят, что тем из них, кому доводится быть удостоенными вниманием короны, прокладывается путь к тому, чтобы служить в королевской гвардии или быть приближёнными солдатами Дарклинга и его высокопоставленных генералов. Многие же другие гриши тянутся за расположением Триумвирата и зачастую гоняются за каждым визитом его членов в столицу.       Юные не перестают шептаться о столичных гостях и обилии высоких чинов, прибывающих в Ос-Альту. Они смотрят царевичу вслед, когда он проходит врата и окунается в прохладу коридоров, направляется под золотой купол главного зала, что полнится шумными голосами. Гриши сидят на лавках за линиями столов, некоторые из них располагаются подле каминов — рядом с самоварами, рассиживаются на подушках. Стены пестрят красным, синим и пурпурным. Зовы проводят час за дневной трапезой, и их голоса широко стихают, когда царевич проходит в палаты, направляясь к дверям, увенчанным солнцем в затмении. Они не встают, Адриан этого не требует, но головы вытягивают любопытно. За одним из столов сидят члены королевской гвардии, что поднимаются вслед за своим принцем. Взгляд царевича находит знакомые лица. Одна из них Феодора — девушка-сердцебитка с яркими золотистыми кудрями и строгим хмурым лицом, дочерь Ивана и Ярославы. Адриан едва приметно кивает, зная, что от неё то не укроется. В следующее мгновение Федя поднимается, и с ней встают иные гриши от всякого ордена, что теперь ступают вдоль столов, направляясь за принцем, пред которым открывают резные врата. Их немного — может, чуть меньше двух десятков, что будут толпиться в Зале военного совета. Те, кого остальные будут звать избранными. Но Адриан никому из них не отдаёт личное предпочтение. Он слушает учителей и ищет тех, кто выделяется своими способностями, пробирается выше, нежели другие, и хватается за большее. Юноша ценит труд в равной мере, как и честолюбие. И каждый, кто предстаёт пред ним, заслуживает своё место усердием, а не обещаниями или сладкими речами. С тем, как в столицу прибывают иностранные гости, особенно сильно возрастает нужда знать всё, о чём говорят в дворцовых угодьях. И для Адриана нет большей выгоды, нежели обратиться к тем, кто ходит повсюду, теряется среди народа и слышит каждую жалкую сплетню.

•

      Гриши уже покидают Зал военного совета, когда при нём остаются лишь члены Королевской гвардии. Они — детище Адриана и его солдаты. Идея о них появляется после его путешествия в Новый Зем, когда юноша находит необходимость в воинах, преданных одной короне и пригодных для всякого дела королевской семьи. Отряду принадлежат и отказники, и все ордена гришей — царевич избирает солдат лично, советуясь со старшими господами. Они все носят одну форму — цвет, который многие обзовут мышиным, но принцу больше прочего он напоминает мерцание стали, его холодный лоск и скромную роскошь. Больше благородный серебристый, нежели серый. Каждый из воинов несёт на себе герб в виде затмения, и всякий располагает оружием, в котором нуждается. До сих пор королевская гвардия знает всего трёх солдат, что располагают более глубокой связью с Адрианом. Николай II Румянцев. Хэлен, что сопровождает Дарклинга в Керчии. И Виктор — сослуживец царевича в Первой армии, которого юноша привозит с собой в столицу. Но они все близки, занимая академию, тренируясь вместе и трапезничая за одним столом. Адриан с рук отца сам составляет их уставы, и из-за близости к королевской семье, служба для каждого из них завершится на политой кровью сырой земле или на плахе за предательство. Будут ли они когда-то стары, чтобы покинуть службу, юноша не знает. Заботиться об их нуждах есть его долг. И его же долг казнить за измену. — Я уважаю твоё слово, отец, — молвит царевич со своим возвращением из Нового Зема много лет назад. Его грудь исполнена нуждой, получить дозволение или отказ. — Ты нуждаешься не в слове, а в том, чтобы я определил, правильно ли ты поступаешь или разобьёшься о собственные амбиции, — указывает Дарклинг, зная нужду своего сына искать ответы и правды среди векового опыта. Адриан верит, тот мог бы уберечь от множества ошибок, но как считает государь, в том мало от учения. И с полуулыбкой Король заключает единственное. — Я не скажу тебе. Время и тяжесть командования сами испытают твои желания, — не оставляет он слова. В этом мало от наставления и больше от приказа. — Ты будешь искать людей. Ты будешь слушать их нужды, изучать их страхи и трагедии. Ты будешь находить для них учителей и следить за службой. Ты будешь сомневаться в них, потому что сила человека ограничена, а жадность бесконечна, — холодность и суровость слова стискивает грудь в знании, что чужое предательство будет не одним людским преступлением, а ошибкой самого Адриана. — Ты будешь награждать их за победы. И ты будешь наказывать и казнить за проступки и предательства. Они не твоя семья, и они не есть друзья. Они солдаты королевской семьи. И ты будешь командовать ими, как таковыми.       И ныне, ото дня к другому возвращаясь к словам отца, Адриан взирает на солдат королевской гвардии, что служат Равке немногим больше двух лет. Труд их исключителен. Они не для того, чтобы побеждать армии врагов. Они сражают нужды, а те бывают хитрее битв. Многие из них покидают Зал военного совета, отправляясь за поручениями. И даже Коля уходит, чтобы следить за исполнением дел. Только один солдат остаётся, разваливаясь на стуле подле левой руки Адриана. — Ты выглядишь так, будто ожидаешь битвы, Мой принц, — изрекает мужчина, его голос хрипит слегка, но речь, как и всегда предстаёт тягучей, сладкой вполне. Виктор тяжёл в теле, его фигура выдаёт фьерданский склад. Но мягкое в чертах лицо гладко выбрито, и его обрамляют желтовато-медовые волосы, которые юноше нравится перебирать под пальцами. В мужчине нет ничего нежного, и он не млеет под прикосновениями царевича, хоть и притворяется умело, отдаваясь власти в редкие часы. — Что ж, это лучше, чем быть неготовым, — вознося брови, указывает Адриан. Его голова склоняется набок, волосы рассыпаются у плеч, и юноша может видеть, как Виктор следит за этим движением. — Однажды мы уже принимали фьерданцев в своей столице, и то обернулось трагичным действом. — Тогда мы будем готовы. — Королева надеется, — не выказывая большого внимания исполненным гордостью словам и вздыхая, юноша отстраняется к спинке стула, взирая на солдата исподлобья, — на наше пристойное поведение.       Адриан не таит улыбку, когда мужчина начинает хохотать. Разумеется, он может отослать солдата из столицы, но царевичу кажется, это будет последним проявлением слабости. В иное время он не помилует того, кто посмеет смеяться над словами его матери, но юноша надеется, что мера солдата позабавит. — Тогда от слова моей правительницы мне полагается удалиться, — заключает Виктор, его глаза отражают играющие огоньки свеч. — Только если ты этого желаешь, Высочество. Я мог бы отвезти Аннику к дому её матери и быть им подспорьем, — не таит довольства мужчина в знании, что его речь предстаёт царевичу дразнящей. Он мог бы принять это решение, если бы таково было желание девушки. Они трое близки в мере, которую Адриан не предпочитает тащить за стены дворцов. — И кто-то попытается вас украсть, как только я начну вас прятать.       Юный принц не сторонится правды о том, что людям всегда нравится говорить о тех, кто находится в его расположении. Он не обделяет внимание дворянских девушек и не сторонится многих иностранных гостей, так что людские речи полнятся множеством имён. Но Адриан знает близость лишь двоих, не ища большего. Ему привычна истина того, что будь то любовники, союзники или друзья — все, кто знает общество царевича, притягивают взгляды и лезвия врагов. Кто-то может желать их загубит из-за мести. Другие же от простой зависти или человеческой нужды. — Идём, — велит юноша, поднимаясь из-за стола. Но раньше, чем Виктор может встать, принц склоняется над его ухом. — Пусть наши союзники и враги хорошо рассмотрят вас.

•

      Сердце Адриана не лежит к тому, чтобы идти против слова своей матери и Сол-королевы. Но она надеется, что юноша позаботится о безопасности своих приближённых, и царевичу кажется, путь к тому лежит не через закрытые двери и опущенные головы. Если он начнёт их прятать, все злые господа рассмотрят в том страх, и это не то, что заклинатель предпочтёт допустить. Они находят Аннику в библиотеке Малого дворца за помощью в составлении очередной переписи. Щёки девушки мгновенно краснеют с визитом своего принца и сопровождающего того гвардейца. Сидящие под стеклянным куполом гриши за своими столами низко опускают головы, перешёптываются, когда Адриан просит проливную сопроводить его к стенам Большого дворца в мелкой нужде. Её синий кафтан лежит на плечах, и Виктор забирает его, кладя себе на руку, словно может сопровождать благородную госпожу. И таковой Анника выглядит. Лишённое деталей платье из темно-синего шёлка свободно спускается по округлой фигуре, подол того плетется у ног. Лишь манжеты рукавов подкреплены мелкими мерцающими пуговками. С ушей Анники спускаются тонкие золотые нити серёг. Она не прячет эти подарки, пусть и никогда не признаёт своего воздыхателя. И пока девушка сопровождает своего принца, он говорит с ней так, как молвил бы с солдатом гришей, благородной дамой или чужой принцессой.       Дарклинг не имеет интереса к тому, кого Адриан берёт в любовники, но Царь-Еретик напоминает не раз. Если принц достаточно зрел и полон смелости для того, чтобы иметь чью-то близость, он должен уметь властвовать над их жизнями — беречь от чужих ножей да ядов и следить за тем, чтобы они не поднесли клинки к его горлу. Переход пропускает спутников царевича в стены Большого дворца, что не пустеют с часом. К вечеру за богатыми застольями не одна госпожа будет гадать, какая девушка сопровождала их принца, пока он сам внимательно вслушивался в её слова, не отпуская взгляд северных глаз. Адриан бросает скромность в жестах, когда они проходят внутреннюю часть дворца, и он находит присутствие своей матери. Юноша мог бы уйти, притянуть к ним всем лучистое солнце и скрыться. Но он знает цену внимания Королевы. Она защищает Равку и её народ. Напасть на того, кому принадлежит тепло её сердца, есть преступление совершенно иное.       Анника над чем-то высоко смеётся, когда они входят под высокие своды, где к полам тянутся изгибы двойных лестниц с бегущими по ним золотистыми дорожками. На стенах висят картины в тяжёлых рамах, а прохлада воздуха густо исполнена запахом цветов в клумбах. Королева спускается по ступеням, оборачиваясь к плечу и улыбаясь со словами господина Ланцова. Весь Триумвират сопровождает их, за спинами теряются невысокие фигуры чиновников. Трусость пред их вниманием не приходит. Царица всё ещё не обращает к нему взгляд, когда Адриан чувствует укол в груди, нить связи крепко натягивается. Она недовольна, юноша это знает, и он надевает свою самую приветливую улыбку. Не уделяя взгляд кому-либо из её друзей, царевич направляется к лестницам. — Ваше величество, матушка, — подаёт он королеве руку и с трудом держит лицо, потому неодобрение в её взгляде прочитать легко.       Но скоро это выражение смягчается, когда юноша подводит Аннику ближе. Никто при дворе не осмелится предполагать, что Королева-Солнце находит интерес в девочке-беженке, что служит при дворцах. И это является Адриану преимуществом, когда он представляет проливную своей матери. Юная заклинательница учтиво кланяется, выпаливая множество слов о благодарности за оказанную честь. Выходит сносно — предстаёт тем, чему поверят люди. Царевич не одну минуту рассказывает об исключительной службе проливной и её преданности делу и после оставляет то на суждение Королевы. Пока она говорит с Анникой, Адриан поднимает голову, напарываясь взглядом на Николая Ланцова. Он знает эту игру. И когда юноша ему подмигивает, уголок губ мужчины дёргается предвестником ухмылки. Хотя, следует приметить, генерал Назяленская окатывает Аннику видным неодобрением и госпожа Сафина качает головой, явно стараясь не выказывать внимания развернувшейся сцене. И в тот час Виктор склоняется над плечом своего принца, подхватывая игру и стоя столь близко, что Адриан мог бы навалиться на него спиной. Губы мужчины почти касаются уха. Они быстро оставляют общество господ, не желая задерживать свою Царицу, но все трое начинают смеяться, скрываясь за углом очередного коридора.

•

      Огонь трещит в камине, когда юноша располагается у очага, пока стрелка часов движется к полуночи. Эти палаты принадлежат академии — высокие стены из тёмного дерева и полы, что застелены хранящими тепло коврами. Адриан задумывает эти комнаты одними из первых — место, где все члены королевской гвардии могли бы собираться у камина. Ныне у огня стоит всего одно кресло, под подлокотником у которого таится округлый столик с выставленной на нём шахматной доской. Царевич не перестаёт рассматривать переливающиеся от пламени фигурки. Эта партия принадлежит им с отцом, и в последний раз он делает ход пред своим отъездом в Керчию. Но до сих пор юноша не перемещает свои фигуры, не зная, как заполучить преимущество на доске. Шахматы, как и битву на мечах, ему не выиграть у Дарклинга, но принц может чему-то научиться. Скоро к Ос-Альте прибудет корабль царя, и Адриану придётся сделать ход. Из коридора доносится невесомый шаг и, держа в руке бутыль, Виктор проходит внутрь. Его рубашка широко распахнута, а ступни босы, когда он усаживается в ногах юноши прямо перед камином. Волосы фьерданца рисуются цветом того же пламени, что пляшет пред глазами. Он делает глоток с узкого горлышка и, не морщась, передаёт бутыль своему командиру. По языку разливается крепкая настойка, от которой у Адриана вяжет челюсть. — Что гложет твоё сердце, Мой принц? — Твоё незнание меры, — скалится юноша, смотря себе под ноги. Если Виктор запрокинет голову, та ляжет принцу на колена. — И непонимание того, когда язык следует держать при себе. — Язык одна из лучших и самых умелых частей меня, — хмыкает мужчина. Акцент почти теряется в его словах со спокойной манерой. Он вдруг вытягивает руку с прошением вернуть ему найденную в подвалах настойку. — Ты слышал весть? Доминик был у экзаменаторов, — прищуриваясь, Адриан прямее садится в кресле. Гриши проявляют свою силу и в три года, и в пять лет, но это всё ещё считается совсем юным возрастом. — Корпориал. — Я удивлён, — признание связывается на губах царевича. Дивно. Отец — отказник с полным родом фьерданской крови. И мать — знаменитая шквальная. Мальчик, верится, будет знать редкую славу и, вероятно, бахвальство сильнее того, что принадлежит его родителю. — Полагаю, когда весть пойдёт по Ордену живых и мёртвых, весь Малый дворец будет праздновать. Два ребёнка Триумвирата принадлежат им. — Я расспросил гришей, они сегодня немало времени провели с мальчишкой, — заслушиваясь сказом, Адриан протягивает руку к чужой шее, закручивая вокруг пальцев медовые пряди волос. Вокруг них лежит глубокий мрак, и тот двигается вместе с руками своего господина, точно всегда следует за заклинателем. Виктор к этому привыкает, но юноше нравится чувствовать, как он дрожит слегка, потому что ладони принца теплы, точно пронизаны солнцем. — Маленький гордец. Говорит, что не должен никому кланяться, и на самом деле является принцем в изгнании, — смеётся фьерданец. — Кровь Ланцова в каждом своём проявлении. — Он не ходит под этой фамилией.       Доминик и Лилиана Опьер-Назяленские носят кровную фамилию отца и славную фамилию матери. Господин Николай не нарекает их Ланцовыми. Может, для того, чтобы обезопасить. Может, для того, чтобы убедить Дарклинга в своей незаинтересованности троном. Адриан никогда не пытается выспросить. — Но он может, — Виктор вольно разворачивается у ног царевича, закидывая руку на кресло, так что та тяжестью ложится на бедро. Мужчина не таит серьёзность в голосе, немногим он пьян, но его слова селят сомнения. — И возможно, уже думает, что ты занимаешь его место. Гордость Николая Ланцова и шквальный нрав генерала Назяленской принадлежит ему по крови. И ты знаешь, кто в мальчика вкладывает эти мысли, Высочество. — Ему пять, — ладонь Адриана пробегает по чужой шее, опускаясь на воротник рубахи. И заставляя ту затрещать, он тянет мужчину на себя, наклоняясь вперёд в равной мере и зависая над чужим лицом. — Я не ищу врагов в детях, — раньше, чем с уст Виктора срывается очередное слово, юноша его целует. По языку распускается горечь настойки, и царевич прикусывает губу мужчины, но подняться не позволяет, слегка надавливая на его грудь коленом. Он отстраняется с рычащим звуком в горле фьерданца. — И если ты не желаешь продолжать вставлять себя балагуром, ты тоже не станешь.

•

      Два дня минует пред тем, как переваливаясь с ноги на ногу на сырой земле, Адриан прокручивает меч в руке, подпуская к себе трезвящий холод стали. Ночью летние столичные просторы небо окатывает дождём, что кормит землю и питает урожай. В ранний час влага густо лежит в воздухе, на нагой груди прозрачными каплями оседает. Юноша стоит на поляне посреди дворцового леса. Угодья всё ещё спят, и даже птицы поют редко. Строй деревьев приносит редкий треск, пока заклинатель подвязывает волосы на затылке. Он чувствует себя легче, полнее в своей сути — это понимание приходит в поздний вечер, отчего царевич засыпает крепко. События минующей ночи приносят правильность окружающего. Адриан рассматривает траву под сапогами, когда с лёгким порывом ветра, он разворачивается, с полной силы рукой ударяя пред собой. Сталь скрещивается, рождая звон, и юноша смотрит в глаза в точности подобные своим. Время, в которое он позволяет застать себя врасплох, проходит давно. — Отец, — царевич глубоко склоняет голову, отпуская силу. Мечи падают в их руках, опускаются к земле. На поляну стремится тень.       Не столь давно они видят друг друга в Кеттердаме, но Адриан всегда ждёт возвращения Короля. Его представление не меняется с той поры, в которую маленький принц являлся лишь ребёнком. Густые смоляные волосы спускаются ко лбу мужчины, а его лицо написано едва заметными линиями шрамов. Ветер треплет чёрные отпущенные полы рубахи. Кожа в нечеловеческой мере бела, льстя благородному лику. Человеческий взор и постава есть то, в чём они не похожи. Сила Дарклинга и власть густо разливаются вокруг него, вторят каждому шагу, обозначая себя во взгляде самой ночи и беспросветного мрака. Присутствие отца всегда щедро вокруг разлито, одно его присутствие лежит непомерной величиной на всём живущем. — Алина считает, что твоя помощь была значительна в моё отсутствие, — утверждает мужчина, его взгляд с ледяным расчётом поднимается к лицу сына. Выражение Короля складывает полуулыбку. — Хорошо.       Адриан не находит для себя время спросить о большем, когда Дарклинг возносит меч вновь. Он никогда не даёт поблажек, никогда не смягчает удар, и зачастую они ранят друг друга, пока упражняются на мечах. Эта боль несущественна, лишена значения. Юноша того не сыщет, если к дневному часу он взрастит большую силу в руках и сделает замах крепче. Дарклинг владеет сталью дольше, чем люди берутся за ружья, и Адриан не представляет себе более совершенного мечника. Он двигается легко и искусно, уходя из-под всякого удара и тая в рукаве всё новые и новые приёмы, что пока для царевича не знают конца. Не все получается отбивать, и того реже юноше доводится задеть отца лезвием. Матушка всегда боялась этого — того, что однажды безжалостный, лишённый мягкости удар Дарклинга ранит Адриана слишком глубоко. Но первостепенно приёмы Царя-Еретика вымерены. Того достаточно, чтобы порезать юного принца и загнать его к земле, но всё ещё слишком мало, чтобы убить. И в удовольствие матери царевич не боится колоть сталью тело отца. То является одним из первых его уроков — тех, что Адриан узнаёт в пыточных. Сомнение в замахе может стоить ему жизни. Решения должны быть тверды, а слабость или раздумье способны сгубить.       Но нечто в том, как Дарклинг нападает с мечом сейчас, предстаёт иным, и юноша замечает это не сразу. Он быстр, словно они взаправду находятся в сражении. И он не позволяет их борьбе взрасти, выбивая меч из рук сына или опрокидывая его на землю, подцепляя голени лезвием меча. Их кожу щиплет, а штанины брюк начинают липнуть к ногам, напитываясь кровью. Дыхание Адриана становится всё шире, оборачивается загнанным, его ладони дрожат от тяжести. Он отбивает направляющийся к его шее меч, но раньше, чем юноша успевает отследить следующий удар, Дарклинг подсекает его ноги мыском сапога, обрекая упасть на колени. Он никогда не сражается в полную силу. Но царевич знает, что в это утро его отец вкладывает больше от мастерства. Адриан не находит унижения в своих падениях, пусть и гордость заставляет его задрать голову. И он должен уметь подниматься — так долго, как однажды придётся. — Идём, — взгляд юноши напарывается на спину Дарклинга. С единственным велением он направляется в сторону дворцов. — Я желаю говорить с тобой.       Юный принц обладает малым терпением, и пока мелкие порезы продолжают изнывать, то является очередным уроком, потому что в словах отца есть ясность. От грязных одежд хочется избавиться, и взмокшее разгорячённое тело требует целителя, но Адриан не сдастся этим нуждам, пока не выслушает своего короля. Он многому мечтает научиться, но некоторые понятия приходят лишь с опытом и годами жизни. Дарклинг знает боль — она является ему союзником и редким оружием, что Еретик использует умело. Он умеет её подчинять, и сам пред мукой не преклоняется. Но царевичу это мастерство неподвластно. Многие года тренируясь с опричниками и проходя службу в Первой армии, юноша привыкает к синякам да мелким ранам, но пред большим он не имеет крепости. Когда его отравляют, рыдая на руках матери, Адриан молит о том, чтобы эта пытка прекратилась. Когда его ранят в море, лишь руки Коли помогают не раскричаться от боли. И сейчас набирая полную грудь воздуха, юный принц сдавливает рукоять меча в руке, надеясь отвлечь себя от ран.       Через ходы прислуги они возвращаются в Малый дворец и узкими неосвещёнными коридорами достигают Зала военного совета. За дверьми их встречает Хэлен. С их детства она вырастает в высокую изящную девушку, чья кожа сияет подобно выставленной на солнце бронзе. Её губы и глаза наполнены цветом, а волосы густо лежат за плечами. Она одета в ту же форму королевской гвардии. Уже почти десять лет Хэлен живёт на равкианской земле, и даже если Адриан становится предметом её нескончаемого раздражения, они зовут друг друга братом и сестрой. — Я что-то сделал неправильно, отец? — спрашивает царевич, когда Дарклинг останавливается во главе стола. Его взгляд обращён к старинной равкианской карте, пока пальцы застёгивают рубашку. — Выслушай его, Адриан, — просит Хэлен, но юноша не оборачивается на неё. Его мать не присутствует при этом разговоре, и он не знает, чего должен ожидать. — За мной следили в Керчии и на пути в Равку, — голос Дарклинга завладевает стенами зала. Царевич привыкает повелевать в этих палатах, но одно явление Короля преуменьшает всякую собственную власть. Еретик улыбается следующей правде и изрекает так, словно надеется распробовать её вкус. — Я мог бы вернуться в Ос-Альту с целым собранием фьерданских шпионов, — взгляд Адриана дёргается с непониманием. Нет ничего примечательного во врагах, что надеются разведать дела Равки. Но множество из них способно перерасти в угрозу. — И сейчас от наших людей в Джерхольме я узнаю, что на севере известно то, для чего я отбывал из дворца и почему вернулся. — Вероятно… — Адриан, — юноша смолкает мгновенно, словно он есть лишь один из солдат, что сидели бы за этим столом. Пальцы Дарклинга ведут по дереву пред тем, как он присаживается на его край, садясь к сыну боком. — Между шпионами и предателями всегда есть разница в том, как много они знают, и какими истинами располагают. И сейчас наши враги ковыряют те правды, которые в их руки могут быть вложены только нашими же союзниками, — холодная судорога норовит подломить ногу, и склоняя голову, Адриан замечает, что тени пляшут под ногами, зная о его боли, ведая и о страхе. — Твоя сестра расскажет тебе о том, насколько много им известно. Мы допрашивали фьерданцев на всём пути к Ос-Альте. Адриан, я знаю тех, кто мне служит, — указывает отец, являя в голосе непреложность правд. — Мне известно, чем они живут и в чём нуждаются… — Потому что контроль не отделим от власти, — не смея оставить Дарклинга взглядом, говорит царевич. — Надо же, — протяжно хмыкает мужчина. Кварц его глаз обращается холодным, почти обжигающим, так что Адриан чувствует себя щенком, которого тыкают носом в проказу. — Ты не позволяешь думать, что тебе известно хоть малое о контроле, маленький принц. До того, как фьерданцы попались нам в руки, я смотрел за спину твоей матери. У предателей есть эта дивная привычка прятаться у юбки королевы. Но мне следовало смотреть за тебя.       При дворе говорят, когда сам Король улыбается, на Равку опускается мрак. И в этот час Адриан сказу верит. Слова отца гвоздями ложатся в тело. Предательство Королевской гвардии будет спрошено с её командира, юноша это знает. И он не может позволить себе отступить сейчас. С самого начала юный принц знает только удачу с этими воинами и будет знать ещё столько же, если докажет их невиновность. — Ты уличаешь кого-то из моих солдат в измене? — юноша вскидывает голову, убирая руки за спину и вставая ровнее, преодолевая боль в ногах. — Мне нравится гордость, Адриан. Но прекрати выставлять себя тщеславным глупцом. — Я выбирал этих людей, — огрызается царевич. — Ты сделал недостаточно, — ясность слов колет, заставляет плечи сжаться, когда вместе с ними где-то вдалеке прокатывается гром, а Король-Еретик делает шаг от стола. — Ты должен был смотреть внимательнее и спрашивать больше. Ты позволил волку притаиться среди нас. — Отец… — Я знаю, кто предал меня, — Дарклинг не позволяет говорить, — тебя, всю Равку… Но ты не знаешь, — Адриан отворачивает голову, за жарким липким чувством перебирая лица своих солдат одно за другим. Он контролирует их службу, он отвечает за них, и он это допускает. Нить связи покачивается, приносит беспокойство. Юноша мог бы ждать, когда матушка справится о его состоянии, но он вдыхает глубоко, надеясь осадить чувства. «Оставь это, Адриан», — ласковый голос матери успокаивает сердце. — «Выслушай его и уйди. Люди Тамары найдут предателя».       Но наперебой велению заклинательницы солнца голос отца несёт в себе непоколебимость слов, указывает. Он отворачивается тоже, возвращаясь к началу стола. — Найди предателя, Адриан. И тогда мы поговорим. Не справишься или решишь медлить, и его найду я, перебирая каждого твоего солдата, пока не доберусь до того, кого ты упустил. Я дал тебе королевскую гвардию, я могу её забрать. Ты не достоин командования, если позволяешь крысам таскать из-под своего носа. — Ты знаешь, кто это… Скажи мне, отец, — просит юноша и ненавидит то, что речь сходит на мольбу. Челюсти Дарклинга видно сжимаются. — Скажи мне, и я не помилую его. Я допрошу, и я буду присутствовать на казни. — И каким уроком тебе это будет? — брови родителя вздымаются слегка. Его вопрос лёгок, словно он говорит о давно решённом деле. — Я могу защитить то, в чём нуждаюсь, сын мой. Я могу сжать руку так крепко, что никто и никогда не сможет вырвать из неё то, что принадлежит мне. А ты? — Кто-то пострадает, если я не поспею. — Равка уже пострадала, маленький принц. Это твой просчёт и твоя ошибка. Ты примешь их последствия, и я буду внимателен к тому, как ты решишь поступить. — Матушка говорит, что её шпионы уже ищут того, кто предал нас, — пробует Адриан, не упуская то, как подле отца свиваются тени. Их взгляды на эту трагедию разнятся, и юноша может это чувствовать. Только ему придётся выбирать, как поступить. — И ты позволишь ей обнаружить лжеца среди своих людей? — вопрошает Дарклинг и в тот же час знает ответ. — Желаешь это унижение? — Не больше, чем твоё разочарование, — царевич выдыхает со смехом отца. Переливающийся звук тих и мягок, почти невесом, совсем не подходит жестоким словам государя. — Разочарование, Адриан, оно для тех, кто не знает меры ожиданиям.       Юный принц не находит смысла в споре и борьбе, когда коротко кланяется, разворачиваясь к дверям, чтобы уйти. Чем больше он медлит, тем больше секретов теряет Равка. Голос отца не зовёт его вновь, и в мгновение, когда царевич оборачивается единственный раз, Дарклинг уже сидит за столом, обращая стул своим троном. Может, он покинет зал сразу за своим сыном, а может, призовёт к себе опричников. — Идём, братец, — зовёт его Хэлен в чудном наигранном раздражении, потому что её принц медлит в дверях. Но как только их крадёт мрак коридора, Адриан останавливается вновь. — Ты знаешь. — Я знаю, — признаёт девушка, её лицо делается непроницаемым. Дарклинг её этому научил, в этом нет сомнений. — Скажи мне, — велит юноша. И когда Хэлен молчит мгновение, он говорит вновь с горячим сердцем. — Я твой принц, я приказываю тебе сказать. — Да, ты мой принц, братец, — кивает Хэлен, её ладонь неожиданно слегка сжимается на плече. Чарующий тон голоса приносит неестественную безмятежность. — Но он мой король. Я помогу тебе, но будет лучше, если ты узнаешь правду сам.

•

      Они ужинают в одном из скромных залов Большого дворца, где над столом висит обруч люстры, а вазы хранят в себе пышные белые цветы. Адриан извечно засматривается на зеркала, которыми увешана стена по другую сторону палат. Ныне королевская семья, если им доводится ходить по одной земле, поступает так нередко — трапезничает за одним столом. Чаще прочего Хэлен ест вместе с ними, и юноша пихает её локтем, когда девушка крадёт из его тарелки от одной забавы. Царевич быстро опустошает тарелку, оставляя приборы и покачивая в руке кубок с водой. Его думы занимает чужое предательство. Но смех матери чаще прочего отвлекает его. Дарклинг приезжает ещё в поздний вечер, и нетрудно угадать, ночь они проводят вместе. Адриан всегда может чувствовать, когда ей становится спокойнее и радостнее, словно само сердце женщины находит себе место. Ненависть есть одно — то, что не противоречит блеску в глазах его матери, пока она смотрит на Дарклинга, и смеху его самого, что приходит со словом Сол-королевы.       Они говорят о Керчии — о деле дрюскелей и островных купцов, что не знают страха и праведности. Северные охотники, приходится сожалеть, не являются единственным горем гришей. Зовы укрепляют своё положение в Равке, Шухане, Керчии и в Новом Земе, бегут из Фьерды. И чем крепче они стоят на земле, тем дороже становятся. Дело дрюскелей находит поддержку среди тех, кто желает ими торговать. И Дарклинг путешествует на остров не впервые, чтобы пресечь произвол богатеев и воров. Адриан всегда смотрит на то с восхищением. Служить Равке сложно. Но оставлять её ещё сложнее. А Царь-Еретик никогда не боится доверить то своей солнечной королеве. — Ты могла бы позвать к столу своих друзей, Алина, — молвит Дарклинг. Его подбородок лежит на ладони, когда он обращается к Королеве. Юноша усмехается, замечая, с каким настроением губы матери кривятся. Отец говорит специально, давит на чужое неуважение, что даже самой Царице доставляет терзание. — Они желают, чтобы я принимал за оказание большой чести то, что впервые за эти годы они считают Ос-Альту достаточно безопасной для своих детей. Скажи мне, должен ли я? — мужчина отстраняется к спинке стула. — Дивно это спрашивать человеку, что является причиной их худших страхов. Кроме того, — хмыкает сол-царица с улыбкой, поднося к губам ароматный игристый напиток. Хэлен, чудится, усмехается, — никто из них не сыщет желание делить с тобой званый ужин. — Жалость, — с уст Дарклинга звучит заурядное цыканье. — И ни один из твоих маленьких союзников не был достаточно щедр, чтобы удостоить твоё наследие тем же отношением, которое ты даёшь их детям, — Адриан кладёт руки на стол, выпрямляясь, но голос матери не позволяет говорить. — Словно хоть раз за десятилетие тебя это терзало! — Но это терзает тебя, — мужчина разводит ладонью, обозначает простое знание, что крадёт у Королевы слова. Она раздумывает мгновение, и её глаза смыкаются на Дарклинге, но уже в следующую секунду царица выдыхает. — Святые, три месяца тебя не было в Равке, — голова женщины возносится гордо, — и пусть не было бы ещё столько же, можешь не думать, что я терзалась тоской. — Моя королева… и всегда умелая лгунья. — Я не нуждаюсь в милости или доверии твоих друзей, матушка, — Адриан обращается к своей матери, заверяя в правде, — и не ищу с ними дружбы. Рано или поздно дорога сведёт меня с их детьми, — юноша не упускает то, что взгляд отца обращается к нему. — Не думай, что они не будут бороться за своих детей, — наставляет заклинательница солнца. В её словах нет тревоги, вера в благоразумие и добрый нрав своего сына тверда. — Я в этом не сомневаюсь.

•

      Время приготовлений к званому ужину для равкианских господ обращается тремя днями ожидания, пока в Ос-Альту съезжается знать, и прибывают все судари из дальних земель. Фьерданцы мирно занимают министерский дом и гуляют в сопровождении двух рядов стражи в часы, когда улицы не полнятся людьми. Адриан спит мало или не спит вовсе. Его промедление или скверный расчёт будут стоить жизней равкианских людей и всей Королевской гвардии. Юноша верит, что рассчитывает всё верно. Среди его солдат есть предатель. И как рассказывает Хэлен, зная о том, что шпионы с севера попадаются в руки Дарклинга, он надеется бежать с отъездом фьерданской делегации из Равки. Но до того должны пройти празднования, и это единственное время, которое есть у Адриана. У каждого есть свой господин, и эта правда есть то, с чего приходится начать искать. Час, когда в Равку съезжаются иностранные гости, есть тот, когда всякий предатель будет надеяться получить новые указания. Люди не рыщут без толку, и даже самого малого солдата следует направлять. Адриан не может рассчитывать на помощь опричников, и за всем следит сам, но день приводит его к малому, как и первая ночь. Исключения делать непозволительно, и ему приходится подозревать всех. Вторую ночь проводя у перехода из Малого дворца в академию, чтобы не закрывать глаза, юноша нервно жуёт юрду, зная, что к утру она оставит неприятный желтовато-рыжий оттенок на губах. Адриан окунает себя во мрак, когда чужие руки хватают сзади, ладонь накрывает губы, а сердце быстро проваливается. От неестественного чувства царевич падает на колени, находя силу в другом человеке знакомой. — Прекрати, братец, — шипит Коля на ухо, когда ладони заклинателя вспыхивают солнечным светом, но они слабеют мгновенно под могуществом сердцебита. Сердце берёт скачущий ритм от мысли о том, что он мог бы быть предателем. — Лучше бы тебе объяснить, почему ты сторожишь эти двери, пока я не положил тебя ко сну прямо под ними, — его рука покидает лицо, и Адриан вдыхает гулко. В глазах собираются слёзы. Но выворачивая руку сердцебита, юноша толкает того к стене. — Из ума выжил?! — речь сипит, но мужчина мгновенно замолкает, когда замечает, что по коридору идёт двойка стражей. Огонь их фонарей скрывается не сразу. — Я не знаю, Коля, — всхлипывает юноша, утыкаясь лбом в плечо друга. И тот прижимает его к себе, обнимая обеими руками. — Кто-то нас предал, — к дыханию возвращается ровность. — Эта загадка не распутывается. Я обыскивал ваши комнаты. И всё, что я нашёл, это сборник фьерданских сказок в комнате Виктора. О том, как волк загрыз рысь, представляешь? — но сердцебит только баюкающе шипит на ухо. — Я прослежу за дверьми, тебе следует отдохнуть. — Я не могу, — заключает Адриан, выпрямляясь. Но что-то мелькает во взгляде Коли, и юноша делает лишь шаг назад, когда в глазах начинает темнеть. — Прости, братец, — он пытается совладать со слабостью в ногах, когда сердцебит глубоко склоняет голову, ловя друга за руку. — Мои слова — приказ твоей матери.

•

      Весь следующий день царевич проводит за приготовлениями к позднему ужину, на котором соберутся славные мужчины и редкой красоты женщины, гриши высоких званий и самые одарённые ученики Малого дворца. Делом части Королевской гвардии становится обеспечение их безопасности, и в отместку за сотворённое царевич приставляет Колю стоять у стола, где будет располагаться его семья. Но большую часть дня Адриан не говорит ни с кем, надеясь разгадать головоломку. Он позволяет Хэлен заплести его волосы с одного бока, у второго же девушка складывает пряди в тонкие косички и нанизывает на них тяжелые серебряные бусины. Юноша избирает к торжественному дню укороченный мундир, что расшит подобно звёздному небу. Его будут ждать в бальных залах, и в обыкновение царевич рад провести ночь за танцами, вином и игрой на рояле, но ныне дозволять то предстаёт непозволительным. Но и предать данное гришам обещание за их добрую службу и достойную учёбу Адриан не может. Возлагая на голову серебряную корону, он оставляет мысли о предателях и отступниках, когда держа руку на эфесе своего меча, направляется в главный зал Малого дворца, где строятся пары юных гришей. Портные шьют для девушек платья в цветах их орденов, а для юношей выделяют укороченные лёгкие кафтаны, что вероятно непригодны для битвы, но производят яркое впечатление своим роскошным видом. Они одеты и подготовлены подобно знати, и все задирают носы, надеясь рассмотреть своего принца. Он не строит их по орденам, позволяя смешаться друг с другом, как того бы желала королева. Как самые низкие в своём чине гости они пройдут в залы первыми.       На Равку уже опускается глубокий вечер, когда Адриан приводит юных гришей к переливающимся ступеням Большого дворца. Федя идёт с ним под локоть, приметно стараясь не вертеть головой и держась воистину возвышенно. Когда они входят под стены, юноша не перестаёт слышать за спиной восторженные вздохи и воодушевлённые шептания. Коридор дворца кругом расходится пред вратами бального зала, и стены полнятся всеми славными гостями, что ожидают начала ночи. Многие семьи держатся друг подле друга, Адриану нетрудно их отличать, но он не смотрит в чужие стороны, идя прямо и чуть возвышая голову. Федя, кажется, находит в толпе своих родителей и горделиво улыбается им, так что царевич находит лицо господина Северцова красным от вида того, что его дочь идёт под руку с принцем. Но врата открываются пред Адрианом, являя виду длинные, полные яств столы и сияющие хрусталём люстры. Сегодня равкианцы будут гулять, пока люди их принца будут точить ножи.

•

      Сидя подле королевы и не успевая коснуться маслянистых яств, царевич слушает лишь несколько торжественных речей пред тем, как поднимается из-за стола, явно обращая к себе пару неодобряющих взглядов, но Адриан им не внимает. Хэлен покидает роскошь залов вслед за ним, явно не находя удовольствия в том, что с одним началом редкого ужина её принц становится причиной всех недовольств и разговоров. Юноша не отвечает ей долгие мгновения, считая. Десять его солдат стоят в бальном зале и не смогут покинуть свои посты незамеченными. Ещё пять сторожат школу и Малый дворец вместе с опричниками и будут замечены в случае измены. Но четверо стоят при министерском доме, следя за фьерданцами, и никто не станет за ними смотреть под час большого торжества во дворце. Адриану должно быть там. Солдаты знают его, им будет свойственно верить, что царевич не покинет празднество, проведя ночь за гуляньями. «Идём» есть единственное, что говорит юноша, бегом направляясь к конюшням и прося о плаще.       В городе всё ещё сыро от прошедших дождей, и в поздний тёмный час всадники с трудом видят лужи, что попадают под копыта лошадей. Но очень скоро они спешиваются, рассматривая блестящие крыши министерских домов издалека. Верхом их быстро заметят, и дальше они пойдут пешком. Адриан разводит руками, стягивая к себе густые лоскуты теней и вдыхая глубоко. Прохлада ночи успокаивает ноющее сердце, когда та скрывает их в своих объятиях. — И что ты сделаешь, когда найдёшь предателя? — смотря вперёд, вопрошает Хэлен. Несмотря на форму гвардейцев, её волосы вокруг головы сложены в искусное плетение и закреплены заколками, что напоминают ракушки и морские кораллы. Глаза девушки подведены серебристым и зеленовато-синим. — Зависит от того, кого я найду.       Они обращаются к скромному худому лесу, чтобы рассмотреть необходимое здание ближе. Оно построено из белого мрамора подобно Большому дворцу. В малой части окошек горит свет, а при высоких светлых дверях с ручками в виде колец стоит пара стражей и один из гвардейцев. Они не могут видеть своего царевича, когда тот направляется к дому, обходя тот стороной. Второй солдат гвардии выходит прямо на них с Хэлен, и многие минуты они не двигаются, ожидая, пока тот завершит обход. До боли сжимая челюсти, Адриан верит, остаются всего двое, кто мог предать Равку. Юноша не понимает эту нужду, но берёт девушку за руку, ведя ту за собой, пока они обходят деревья и идут кругом, ища измену. Взгляд обращается к Виктору, что держа руку на рукояти кинжала, стоит у задней стены здания, мгновение смотря в ту сторону, где должно стоять его принцу. Ветки ломаются под ногами, но Адриан не идёт дальше. Все солдаты королевской гвардии занимают отведённые места. Памяти возвращаются слова, изречённые отцом, сестрой, матерью, проведённые без сна ночи и разговоры, потерянные в стенах академии. Предатель есть. И царевичу нет нужды проводить часы под стенами дома министров, чтобы знать, кто он. Принц Фьерды уже сам рассказывает Адриану. — Ваше высочество? — зовёт его Хэлен, пока они идут по безлюдной улице верхнего города, чтобы настичь своих лошадей. — Адриан? — Беги вперёд, обрадуй своего царя, — указывает ей юноша, перебирая под мысками сапог мощёную камнем дорогу. — Ты не отворачиваешься от меня сейчас, маленький брат. Ты в боли… — Я не назову это болью, — перебивает её Адриан. Он может ошибаться. Чудится, он читает и понимает чужие жесты неправильно. Этому отдана его надежда на то, чтобы всё было иначе, нежели царевич желает представлять. — Никто не пострадал, — убеждает его Хэлен. Сила лежит в её голосе, нигде не является огонь. Девушка слегка встряхивает головой. — Подумаешь, дворцовые тайны, что с того? Никто не может полагать, что кроме одного гвардейца в Равке не найдутся ещё шпионы да наши враги.       Но кто-то мог пострадать. И Адриан страдает, отчего-то чувствуя себя грязным и измученным. Кто знает, сколько предатель успел выдать Ледовому двору? И всё, потому что один юный командир не смотрит внимательнее на того, кого подпускает к делу королевской семьи. — Прошу, поторапливайся во дворец, забери свою славу, пока я не пришёл за позором. — Плевать на славу, — широкий шаг Хэлен выводит её вперёд. — Плевать, что скажет гвардия. У неё будут ещё десятки новых солдат, ты это знаешь. Я служу тебе и твоей чести, и эта мерзость на неё посягнула. Мы пройдём через это вместе. Предателю полагается кара. — Я найду для него достойную, — кивает Адриан, впервые за день и ночь улыбаясь. Девушка берёт свою жестокость от моря, а юноша знает её от крови. Та щедро разольётся для врагов.

•

      Торжества будут проводить неделю. Ныне множество разноцветных шатров и сцен стоит в полях за стенами Ос-Альты. Эти места способны стать местом для самых широких гуляний. Повсюду растянуты знамёна и пестрят цвета. Люди выступают с танцами и пениями, стоят ряды лавок со сладкими и жирными яствами. И Адриана, как и его мать, не оставляет мысль, что они ходят по крови тех, кто даёт Равке будущее, полное празднества. Фьерданцы казнят людей прямо на этих полях во время захвата Ос-Альты, но их принц, вероятно, не найдёт в себе смелость и честь, чтобы признать преступления. Адриан говорит с многими иностранными гостями, особенно долго с керчийскими послами, с которыми Равка поддерживает скверные отношения. Посещая университет Кеттердама, царевич видит их нередко. Шуханцы, кажется, как и керчийцы, не брезгуют обществом Фьерды, нередко ведя беседу с принцем Ирмином, пока Король и Королева Равки говорят с земенцами, что старательно Адриана избегают. Немудрено. — Её величество велела мне проследить, чтобы ты держался в стороне от принцессы Талии, — в один из часов молвит Виктор, идя подле плеча своего царевича. — Что ты сделал, чтобы заслужить недоверие своей матушки? — Причина не в недоверии, — отпивая из полного медовухи кубка, обозначает правду Адриан. Талия является наследной земенской принцессой, что под час торжества не покидает своих родителей. Девушка обладает высокой вытянутой фигурой, и её кожа темна подобно редкому дереву, фигура облачена в яркий цвет платья, а заплетённые в тугие косы волосы полнятся бусинами, колечками и украшениями подобными тем, что носит сам равкианский принц. — С тех пор, как Равка завершила большую войну на севере, корона видела наиболее удачных союзников в Новом Земе. Земенцы не убивают гришей, богаты специями и сталью, умелы в вооружении. Они были первыми, с кем Равка начала строить крепкие отношения, — юноша поднимает кубок, слегка разводя руками, отделяя слова. — Когда мне исполнилось шестнадцать, для развития дела гришей в Новом Земе их правительство задумало доверительную миссию на год. Вместе с тем королевская семья предложила Равке прислать своих юношей и девушек для обучения при их дворе. Её величество была против, — Адриан таит на губах усмешку. У его матушки есть редкое умение чувствовать человеческие несчастья. — Но наш царь настоял на том, чтобы ехал я. Я должен был сам выбирать людей, что сопровождали бы меня в этой миссии, и я впервые должен был представлять Равку без присутствия наших Короля и Королевы. — Позвольте угадать, Ваше высочество. Вас сопровождал Николай II Румянцев. — Да. Коля, Матей, Хэлен, Анника, несколько ребят из семей опричников… Я был юн и выбрал тех, кому мог бы доверять на чужой земле, — признаётся Адриан, не стыдясь правды. Рука подцепляет угощение, выставленное при одной из лавок. Сладость со сливочным вкусом оседает на языке. — Талии уже было двадцать, но она была приставлена ко мне как компаньон и проводница в своём доме. Она должна была показать мне Новый Зем и обучить тому, как живут их народы. Она сопровождала меня к праздникам и звала к тому, чтобы провести время с королевской семьёй. Я нравился им, несмотря на то, что был гришом, и мы быстро сблизились. Если бы наша миссия удалась, Талию бы отправили в Равку. Может, приставили бы к нашему двору или женили, передав корону её младшему брату, и посему она никогда не скрывала своей нелюбви ко мне. Но несмотря на её недружелюбие, это были лёгкие десять месяцев. Но потом, — отделяет юноша. Память о том времени давно оседает в груди. Но мысли приносят ужас страшной ночи и кровь всех раненных. — Делегация не знала, что не всем в мире по душе наш союз с Новым Земом. Кто-то заплатил земенским наёмникам за то, чтобы они убили равкианцев в надежде на то, что это положит конец миру за Истиноморем, — с уст Виктора срывается задумчивое «хитро», и Адриан заставляет себя кивнуть. Убийцы приходят за группой юных и слабых, а это не есть трудно во всех чужих представлениях, лишь низко без меры. — Равка очень любит своих детей, и она никогда бы не простила гибель десятерых из них и покушение на своего принца. Солдаты Нового Зема бросились защищать королевскую семью и не сразу поняли, что не они были целью наёмников, поэтому защищать нас было некому. Убийцы были хитры — знали, что я стану если не гибелью, то немалой помехой. Я не знаю, сговорились ли они с Талией или угрожали ей, но она должна была меня отвлекать, пока моих друзей намеревались зарезать в собственных постелях. — Неужто земенская принцесса пыталась тебя соблазнить? — лёгкость чужих слов приносит какую-то чудную забаву. Вдалеке звучит перелив девичьих голосов, поёт смех. — Пыталась, — соглашается Адриан. Вязкость давно испитого напитка наполняет рот, словно он до сих пор может помнить его вкус. — Я никогда не был с женщиной до неё, поэтому я нашёл мало приятного в попытках. Но земенцы практичные люди. В вине, которое она мне подала, не было яда, но был наркотик. Страх к юрде-парем живёт до сих пор, но то было тем же ужасом. Я быстро потерял твёрдость в ногах и ощущение своей силы, не понимал, куда идти и как сражаться. Я должен был защищать тех, кто приехал со мной, но я лишь с трудом освободился от Талии и едва мог разобрать, куда иду. Коля в ту ночь убил впервые, чтобы спасти себя и разыскать меня. Наёмники ранили многих, Аннике вспороли горло, — под пальцами рисуется ощущение шрама на шее проливной. — Она истекла кровью бы за минуты, если бы не присутствие Коли. С нами приехал всего один целитель, и не имея возможности стоять, я приказал ему спасать раненных, а не меня. Лишь когда я пришёл в чувства, я узнал, что в беспамятстве ранил Талию.       Адриан помнит, что она прячет под тёмно-зелёным платком, обвивающим её шею. Шрамы. Ожоги. Шея слабое и уязвимое место человека, и пока перед глазами плыло, юноша вцепился в неё в необходимости выбраться из плена Талии. Но сознание с наркотиком стремительно дурнеет, и заклинатель легко утерял понимание пределов своего могущества и контроля. Сила поддерживает гриша и защищает его. Солнце тогда обжигает Талию щедро, оставляя подёрнутый рисунок ладоней на её шее. Адриан сам отдаёт приказ исцелить её, когда возвращается к чувствам. И многие часы его раздумья украдены собранием равкианской делегации и связью с Королём и Королевой. Но с покоем приходит отвращение к тому, чем юноша обращает солнце своей матери, в какую низкую жестокость он её возводит. Но Дарклинг встряхивает его безжалостно, лицом тыкает в сторону раненных равкианцев, указывая, что Адриан должен думать лишь о трагедии, что могла бы обернуться ещё большим несчастьем. Но юный принц это уже знает. Не от того ли столь яростно рвётся от Талии в ушедшую ночь? Вероятно, не найдётся во всём свете того, что могло бы преградить юноше путь к своим людям в нужде защитить их и быть рядом. Но в тот же час он не желает боли Талии, он не нуждается в её ранах, и он извиняется перед ней, зная, что в здравости ума не нашёл бы бесчестия хотя бы её ударить. Переговоры Равки и Нового Зема ведутся многие недели, потому что земенцы не желают раздора и не хотят, чтобы речи о случившемся ходили по миру. Равкианцы после войны нуждаются в слишком многом, чтобы не ставить условия своим союзникам за Истиноморем.       Уже в следующий час праздника Адриан ведёт под руку одну из дочерей их министров, выслушивая лепетание девушки о том, какими действами полнится званый ужин. Они направляются туда, где звенят голоса, неизбежно привлекая всё людское внимание. На небольших квадратных сценах мужчины размахивают мечами — не в битве, а скорее забаве, необходимости обозначить своё превосходство и, возможно, найти избранницу среди людей. На одном из помостов стоит сам принц Ирмин, поправляя кожаные ремешки своих серебристых доспехов. Щёки фьерданца красны, словно он ведёт сражение с десятком мужчин. И как говорят, до сих пор не проигрывает ни одно. Зазывалы кричат на множестве языков, но среди ненасытных зевак только переглядываются. Кто-то хохочет. Смельчаков среди господ не находится. Бьются, как видно, на настоящих мечах. Адриан осматривает себя. Несколько пуговиц шёлковой рубашки расстёгнуты, пока переливающуюся ткань перебирает ветер. Его корона лежит слегка набок, а пальцы липки от кушаний. Надлежащий вид для глупца, что не знает ничего о войне. — Я стану вашим соперником! — с чистым фьерданским языком Адриан направляет слова к толпе, чем явно пугает свою спутницу, заставляя её охнуть. Но покачиваясь, юноша только поднимает кубок в сторону принца Ирмина прежде, чем отпивает вино и вольно откидывает тот в сторону. Обращающиеся к нему господа, вероятно, рассудят, что царевич пьян. Фьерданцы, кажется, вовсе разглядывают равкианского сына с пренебрежением. — Ваше высочество, вы должны поберечь себя в этой игре! — восклицает девушка, что с видным страхом отпускает руку Адриана. Её благородное лицо бледнеет. — Уверена, честь Равки есть кому защищать.       Но юноша не внимает словам, вскоре направляясь сквозь толпу, что не полнится радостными возгласами и явно скучает. Равкианцев среди них немного, и даже те, вероятно, ни разу не видели в руках своего царевича оружие. У Адриана нет меча и, улыбаясь гостям, он смотрит сквозь толпу, надеясь разыскать хоть одно знакомое лицо. Кто-то освистывает его сзади, и принц разворачивается под тяжёлой рукой. Он не успевает обернуться, когда Николай Ланцов подоспевает к его боку, прижимая к тому тяжёлый меч с выгравированным на рукояти золотым орлом. Взамен на услугу Адриан подхватывает с головы корону, отдавая ту мужчине в руки. — Проиграешь с этим мечом фьерданцу, — слова господина Ланцова замирают над ухом прежде, чем он отпускает своего царевича вперёд, — и я раздумаю над тем, чтобы оставить эту корону себе, маленький принц.       Юноша не собирает волосы, когда направляется к ступеням помоста. Он не просит принести кафтан или мундир, лишь закрепляет чужой меч на поясе, отмечая, что он значительно тяжелее всех тех, что доводилось держать в руках. Но Адриан упражнялся с господином Ланцовым, и знает силу этой стали. Правда, ничего из того не известно всем приезжим гостям и принцу Ирмину, что никогда не встречает сына Равки в битве. Руки царевича сильны, мужчина может это видеть. И вероятно, он знает все рассказы о мастерстве Дарклинга. Но в юноше не знают воина. — Если память меня не подводит, Ваше высочество, — молвит Адриан с вежливой мерой, улыбчиво обращаясь к фьерданцу. Лицо того остаётся холодно, — пока я был мал, вы оскорбили мою Королеву. — Стараниями ваших правителей, Ледовый двор заплатил сполна за тот раздор. — Нет, — хмыкает юноша, возвышая голову и давая себе рассмотреть мужчину. Тот значительно превосходит его в росте и шире в теле, но то же царевич знает с опричниками и господином Ланцовым. — Вы заплатили за нарушение дипломатического соглашения, но Фьерда никогда не отвечала за неоднократное оскорбление равкианской короны. — Возможно, ты пожелаешь надеть доспехи, принц, — не отвечая словам Адриана, указывает Ирмин, окидывая чужого наследника не одним взглядом. — Какое бескультурье, мы же не собрались тут для того, чтобы убить друг друга. Не правда ли? — Без магии! — гаркает кто-то у помоста. Страж фьерданцев пятится мгновенно, когда юноша скашивает на него свой взор. — Со взглядом на то, что мастерство гришей является наукой, я могу заверить вас, что никакой магии не будет здесь места, — дипломатичный тон заставляет гостей с севера поджать челюсти и замолчать. Адриан вскидывает голову, бусины позвякивают в его волосах. — Разве что некоторые не поскупятся на слова о том, что моя красота способна околдовывать. — Как бьёмся? — голос Ирмина хрипит со спросом. — До первой раны? Пока другой не сдастся? — Пока один из нас не истечёт кровью, — юноша легко подмечает, как чужие глаза сощуриваются с недоверием. Фьерданский принц облачён в доспехи, а значит, лезвие туда не достанет. Адриан отдаёт ему преимущество, предполагая, что шёлк дорогих одежд не станет преградой для стали. — Поверьте, вы будете не первым, кто захочет посмотреть на меня истекающим кровью, Выше высочество. Я никогда не обделён желающими. — Только стоять против тебя, мальчишка, есть унижение, — гнушается фьерданец, стоит им обоим разойтись к краям помоста.       Но царевич в тот час рассматривает лезвие господина Ланцова, что предстаёт широким и чистым. По его грани тянется гравировка на равкианском — клятва верности этой земле. Адриан не смотрит на толпу. Он знает, что скоро к сценам прибудут члены королевской гвардии, а Николай Ланцов, нет сомнений, зазовёт к зрелищу весь священный Триумвират. Юноша чувствует взгляд своей матери, знает, что скоро прибудет и отец. Вся Равка смотрит на него, и она в этот час предстаёт больше всего мира. Царевич поднимает голову. — О, уверен, тогда проиграть мне станет для вас трагедией.       Мгновение скрещивает их клинки. Звон стали зазывает воодушевлённые возгласы. Адриан держит удар, но не нападает. Меч покачивается в руке, когда Ирмин пробует вновь, замахиваясь сверху и после вновь направляя меч к чужому плечу. Но его оружие не настигает тело. Он думает, что это будет легко, пытается распробовать силу равкианского наследника, что балуется со сталью. У юноши пальцы до боли сжимаются на рукояти, потому что выпады фьерданца сильны, и стоять под их тяжестью стоит большой крепости в ногах. Лицо Ирмина подёргивается видным раздражением, пока они кружат подле друг друга. Сомнение нарастает в толпе. Адриан до сих пор даже не поднимает меч, раз прокручивая тот в руке. Что ж, долгое время Равка лишь держит нападения, и он — сын Равки, выстаивает одну серию ударов, после вторую. Щёки северного мужчины вновь становятся красны. Вероятно, ему не приходится по нраву игра. Рождая многоголосые крики, Адриан вскользь отражает лезвие его меча, но не отступает вновь, замахиваясь поперёк чужой груди, после направляя меч к поясу врага и метя на его руку, обрекая Ирмина пятиться назад. Там, где его приём тяжёл, юноша быстр и юрок. Теперь они сражаются в полную силу. Но расслабляя ладонь, царевич почти позволяет выбить свой меч, гулко выдыхая и перебрасывая тот в левую руку — в свою ведущую. Внимание фьерданца дёргается к мере, и хватка вздрагивает, в нужде удержать направленный снизу выпад. Кисть мужчины неестественно изгибается, и Адриан знает, что вывернет её, если надавит сильнее. И если он отпустит, то оружие врага полетит прямо на его грудь. Юноша падает к земле, ногой ударяя по чужим коленям и вынуждая Ирмина запнуться, что даёт царевичу время встать. Он наступает снова, не медля и ведя врага у края сцены, перил которой может оказаться недостаточно, чтобы уберечь от падения в истоптанную траву под ноги всем кричащим гулякам. С наступающим замахом фьерданец переносит в удар вес своего тела, и рука Адриана быстро подламывается, но он рвётся в сторону, обрекая соперника упасть вперёд себя. Напряжение толпы становится горячим. И верится, следует заканчивать представление. Юноша вновь перекидывает меч в правую руку, и отбивая лезвие Ирмина вбок, он не готовится к следующему удару, бросаясь на фьерданца и хватая его за ведущую руку, наваливаясь телом на холодную броню. Собственный меч оказывается заключен между их телами, и фьерданец перестаёт рваться, чувствуя сталь у своей шеи. На металл скатывается капля крови. Люд заходится криком, рукоплесканьями и свистом. И сходя с помоста, Адриан забирает свою корону и вновь проваливается в гулянье. Ирмина учит война и северная суровость. Но равкианского наследника взращивают тысячи врагов, умения которых заключены в Дарклинге.

•

      В поздний вечерний час сменяя одежды на чистый белый шёлк и избавляясь от запаха костра, пока острый холод колет запястье, юноша направляется под стены академии, где Анника должна его ждать. Виктор, оставляя свою форму, сидит на одном из кресел, и взбираясь на один из подлокотников, проливная хохочет над его плечом. Белый сарафан рассыпается у её ног. Они дружны с той поры, в которую Адриан привозит сослуживца во дворцы. Виктор всегда щедро может рассказать о Фьерде и её холодной беспощадной земле. И в одну из ночей они сами избирают прийти к нему вдвоём, владея этим соблазном лучше самого юного принца. — Я победил, — широко улыбаясь, царевич разводит руками, славя своё превосходство. Мужчина поднимается на ноги, направляясь к нему. Его грубая ладонь властно ложится к шее, обращает к себе. — С триумфом, мой принц, — позволяя фьерданцу смять его губы, Адриан верит, что вновь чувствует вкус наркотика на языке. Он пьянит и дурманит, отравляет не меньше. Холод металла скользит у ладони, и углубляя поцелуй, юноша вздрагивает широко, когда мужчина над ним корчится, глотая хриплый стон. — Не дёргайся, — шипит царевич, прижимая Виктора к себе и чувствуя, как кровь с его бедра теплом окропляет пальцы. Коля и Хэлен проходят сквозь двери, всё это время следуя за ним. — Неприятное чувство, не правда ли? Почему бы было не вонзить клинок ещё тогда, когда я лежал под тобой? — вопрошает Адриан, разворачивая чужую голову к себе. Коля хватает фьерданца за плечи. Он не позволит ему истечь кровью. — Полагаю, твой король не погладит по голове за упущенную возможность.       Мужчина морщится с клинком в бедре. И юный принц надеется слышать отрицание, хочет достать с чужих глаз слёзы и убеждения в ошибке. Но Виктор только улыбается с этим наглым вольным выражением, какое любит особенно сильно. — Убить тебя никогда не было моим приказом. — Мне должно утопить тебя самой, — доносится слово от камина, где Анника сидит на кресле, покачивая ногами. Но мужчина вдруг смеётся хрипло и надрывно, порываясь развернуться к ней и широко дрожа. — Думаешь, ты не будешь следующей, кто истечёт кровью в руках своего любовника? — Я бы в твоём положении предпочла молчать, — указывает Хэлен. Виктор приметно кривится, почти падая на Адриана. Он позволяет пройти мгновению, в которое Анника молчит, и отдаёт фьерданца рукам друга, обнаруживая, что собственные ладони блестят от густой крови. Юноша их не обтирает, но убирает волосы с лица, зная, что щедро себя пачкает. — В Тронный зал, — указывает царевич. И прежде, чем они минуют двери, Анника подрывается с кресла. Белая юбка вбирает в себя кровь с полов. Она берёт Адриана под руку, вдыхая глубоко. Виктор предаёт их обоих.       Никто не узрит раненного члена королевской гвардии этой ночью. Но возможно, стражи найдут дорожку крови на полах, что неизбежно приведёт к царской обители. Адриан не сомневается в том, что его родители стоят в стенах Тронного зала, но он не ожидает общество Николая Ланцова и членов Триумвирата. Вид крови на своём царевиче проносится ужасом по их лицам. Что ж, они не терпят его с юных лет. Теперь Адриан даст им повод не прятать свою ненависть. — Я нашёл предателя, дорогие родители, — юноша широко кланяется с тем, как Коля опускает Виктора на дворцовые ковры, позволяя тому упасть на спину. Господин Ланцов, слышится, присвистывает. — Рад служить Равке и её короне, — мысок собственного сапога надавливает на чужое бедро, заставляя фьерданца вскрикнуть. — Покайся пред своими правителями. — Адриан Александрович Морозов.       Голос заклинательницы солнца зависает в стенах Тронного зала. И кажется, даже знамёна под потолками перестают покачиваться. Всегда слишком милосерден в глазах отца. Всегда слишком жесток в очах матери. Адриану тяжело взглянуть ей в глаза, как было и во все мрачные годы. И он смотрит на неё очами преданного мальчишки, точно спрашивая, знает ли она, что его обидчик сделал? Вероятно, одна только женщина знает правду — то, как сильно тело её сына дрожит. Он хочет любить весь мир. Но мир его не принимает, и Адриан учится тот ненавидеть. Ему не нравится причинять боль живому, но он обделён выбором. И видя, как голова Дарклинга склоняется к Виктору, юноша знает, что избирает меру верно. Родительница просит его оставить это дело ей не от гордости, а потому что смотря на него сейчас, она убеждается вновь — не хочет, чтобы кары приходилось отводить да вершить Адриану. Виктора будут допрашивать. Виктора казнят. И это не то, что способно удивить людей при дворе. Королева-солнце, вероятно, надеется, что могла бы сделать этот мир лучше для своего сына. И видя его ныне объятым жестокостью, она не корит его, она лишь жалеет, что не может спрятать его у своих рук и утешить раньше, чем Адриан найдёт нужду в этом кровопролитии. — Наследие отца, — утверждает Зоя Назяленская, — во плоти.       Госпожа Сафина, видится, отправляет своего супруга прочь из залов, но тот не желает её оставлять. Царевич отходит прочь, беря Аннику за руку, перебирая под пальцами её мягкую ладонь. Она, как и всегда, не знает страха. Плечи Адриана сжимаются, когда руки матери ложатся на него, но он не пытается уйти, низко держа голову. Она нуждается в знании, что её сын не ранен. Кровь не принадлежит ему, тогда почему же во всём теле болит? Дарклинг ступает вокруг Виктора, но тот не пытается отползти. Члены Королевской гвардии знают лучше, нежели молить о пощаде. — Говори. — Я служу одному роду Гримьер, — хрипит мужчина на фьерданском, точно читая молитву. Как быстро меняются настроения. — Мой отец был одним из преданных Джерхольму солдат, которых собирали для захвата Ос-Альты. Многие из тех отрядов брали с собой юнцов. Мы были уверены в своей победе и знали, что если наша армия преуспеет, мы будем первыми, кто займёт Равку. — Но вы проиграли, — улыбается Дарклинг, но от выражения этого по коже бежит холод. — И я никогда не позволял себе отвернуться от смерти отца и братьев, что не исполнили свой долг. — Твой отец пришёл в чужой дом с мечом, — обращается к фьерданцу королева, держа руку на предплечье своего сына. — От меча он и погиб. — Я мечтал о том, — не внимая её словам, смеётся Виктор. Коля ступает ближе к нему, когда лужа крови на белом мраморе становится видимой, — чтобы взрасти и набрать силу для того, чтобы ранить Равку изнутри. Я выбрал службу в Первой армии не спроста, — горечь связывается на языке. Нападение на приграничный отряд заставляет Адриана явить себя на службе и после покинуть Первую армию. И до сих пор он не понимает, кто дозволяет эту трагедию. — Я передавал фьерданской стороне положения равкианской армии. Я пересылал письма командования, так что на севере всегда знали следующий шаг Равки. И после, — рука Виктора тянется к торчащему из ноги клинку, но Коля прокручивает ладонь в воздухе, и та падает обессиленной. — Мне возлагают в руки возможность служить самому принцу. Я нашёл способ связаться с Джерхольмом, и я мог предложить им свои умения. Вы не можете отрицать, Ваше высочество, — мужчина, кажется, пытается задрать голову, чтобы взглянуть царевичу в глаза, — я был хорош. — Играешь славно, я почти поверил, — молвит Адриан сквозь сжатые зубы. — Следует сказать, поверили все, — добавляет господин Ланцов подлинно беззаботно. Они оба с Дарклингом кружат подле Виктора. Точно изголодавшиеся лисица да снежная кошка. — О, я лгал о многом, Мой принц. Но только не о похоти. Не вам сомневаться в моих желаниях, — последние слова фьерданца обрываются криком, когда Дарклинг надавливает на его рану. — Ты ведь провёл свою юность здесь, Виктор, — любезно тянет господин Ланцов, зовя внимание Царя-Еретика взметнуться к нему. — Ты взрос на улицах, по которым бегали гриши. И ты ни разу не усомнился в правильности своего выбора? — Я видел, как те же ведьмы ломают кости нашим волкам.       От слов отвлекает ложащаяся на плечо ладонь, и Адриан отпускает руку матери, поворачиваясь к госпоже Сафине. Но она не обращается к заклинательнице солнца, рассматривая Адриана. Огонь несокрушимости рисует взгляд и каждую краску на лике женщины. — Найди меня после, — наставляет портниха, не уточняя понятия. Её лицо наполняется не то материнской заботой, не то простым людским сожалением. Верно, после трагедии. — Думаю, нам есть, о чём поговорить. — Поспешите отсюда, — указывает заклинательница солнца, обращаясь к своему сыну и Аннике. Адриан оборачивается на гвардейца с нескладным «но» на губах. — Идите, — повторяет Королева вновь, так что юноша не раздумывает над тем, чтобы слушаться. Коля направляется с ними. Дарклинг обещает своему наследнику разговор, и царевич отчего-то верит, что тот уже случается.

•

      Помогая Аннике вернуться к своим комнатам, Адриан следит за тем, чтобы для неё согрели самовар. Он сидит у её постели недолго, но достаточно, чтобы выслушать. Девушка знает преданность. Она знает и предательство. Новый Зем ясно рассказывает ей об отличиях. И Анника не желает бежать сейчас, говоря о том, что предатель вонзает клинок в сердце преданному, так почему бы эту сталь не вернуть? Анника знает жестокость с Джерхольма и до сих пор видит её немало. Жестокость Адриана её не пугает, предстаёт ожидаемой, чувство чего рождает их детство.       Покидая комнаты проливной, юноша возвращается к общим залам Академии. Он ложится на один из диванов, и пока стены пустуют, он позволяет солнечным лучам разойтись вокруг него с нуждой, чтобы те его согрели. Но Адриан продолжает дрожать, пока не загоняет себя в некрепкий сон, от которого зовёт ласка рук — ладонь поглаживает его по голове и волосам с тем же теплом, что рождено солнцем вокруг него. Не открывая глаза, юноша переворачивается набок, сворачиваясь подле родительницы, что сидит на краю дивана. Он так и лежит, жмурясь, держа молчание и купаясь в солнце, тая желание содрать с кожи всю грязь и чужую кровь. — Говори со мной, Адриан. — Я должен был показать ему лучше, — бормочет царевич в подушки. — Я должен был дать ему спасение. Но вместо того я дал ему мишень. — Ты дал ему выбор, — исправляет голос матери. — И Виктор выбрал неправильно. У него было много лет на то, чтобы обратиться ко двору и узнать порядок. И он выбрал продолжать вонзать ножи в наши спины. Для него нашлось бы милосердие. Но не сейчас, — суждение заклинательницы солнца приносит спокойствие, и Адриан хочет в него обернуться. — Ты любил его? — Нет. Но он был отрадой. Я ещё под час службы узнал, что Виктор любит. Я привлёк его с первой встречей, и мне стало интересно, — фыркает юноша, как мог бы и раскинуть плечами. Санкте-Алине из Тенистого Каньона должны быть знакомы дела, которыми богата Первая армия. — Я верил, что нет никакой опасности, если он не знал, кто я. Уже после, когда я ушёл со службы и начал собирать королевскую гвардию, я пригласил Виктора во дворец. Они быстро сблизились с Анникой, и нам троим было хорошо. Я думал, наша близость не имеет значения, пока это не мешает его службе. — Адриан, я знаю, что это сложно, искать врагов среди тех, кому ты веришь, — ладонь матери убирает слипшиеся волосы со лба, и Адриан открывает глаза, сонно моргая и видя всего чёрную ткань чужого кафтана. — Тяжело настолько, что иногда хочется не верить никому. Сейчас ты желаешь искать ножи в руках всех тех, кого знаешь… — И какой выбор у меня есть? — Анника, Хэлен, твой Николай… Они не должны нести вину за то, что сделал Виктор. И чужое предательство не делает их твоими врагами, — дрожь покидает тело. И с мирным чувством приходит вера в слова родительницы. Адриан ей верит. И иногда думает, что должен верить только ей одной. — Но почему ты так сильно желаешь, чтобы мои друзья тебя боялись? — оседает между ними вопросом, который юноша отчего-то ждёт. — Никто из них тебе враг. — Они и без стараний всегда меня боялись, — сжимая окровавленными ладонями одну из подушек, царевич ложится ровнее, обращает взор к своей матери. Её тёплые глаза исполнены признанием вины, которую маленькому принцу никогда не нравилось видеть. — Ты знаешь, что я никогда не давал им повод. Они не желали моей ноги рядом с их детьми, и я никогда не смел настаивать, хотя я тоже был ребёнком. Госпожа Сафина не перестаёт шептать на ухо своему сыну о том, чтобы он держался от меня в стороне, хотя это я был тем, кто спас ему жизнь, — плечи женщины опускаются с этой правдой, и на мгновение она отворачивается. Портниху не получается осудить за беспокойство о собственном ребёнке. — Я почти умер, возвращая Алексея его родителям. Я убивал за него, и всё, что я когда-либо получил, это благодарность. Слова, которые для Жени и Давида никогда ничего не значили. Я столько раз протягивал руку господину Ланцову и искал с ним мира… Ради чего? Госпожа Назяленская смотрит на меня так, будто это я голыми руками растерзал её семью, — ладонь матери несильно сжимается не плече с этими словами. Деяния те принадлежат Дарклингу, но Адриан всегда знал их вес. — Сколько бы лет мне ни было, они всегда меня боялись. И даже когда не было причин, они меня ненавидели. И ты, — юноша крадёт ладонь родительницы со своего плеча, несильно сжимая. — Они ждали тебя в своих домах, они звали тебя к праздникам и рассыпались радостью, когда ты привечала их детей у своей груди. Я не просил об этом. Я никогда не надеялся получить это отношение хоть у кого-то из них. И всё, на что я когда-либо рассчитывал, это уважение. Я тоже был ребёнком — твоим ребёнком, но никто из них хотя бы раз, хотя бы ради тебя не старался смягчить эту ненависть. Меня не заботит их пренебрежение, — твёрдо выговаривает Адриан. — Возможно, я последний мерзавец, раз не понимаю, что их отношение простительно после того, что сделал отец. Но мне всегда было обидно за тебя. Ты достойна большего и гораздо лучшего. — Нет, Адриан, — женщина неожиданно качает головой, но её губы расходятся в улыбке. Свет вокруг святой сияет ярче. — Мы похожи. Я в равной мере грешна, как и он. И ещё больше я виновна за любовь к нему, за веру. И уж точно, — усмешка срывает с губ Королевы, — я не могла бы просить о большем. У меня всё есть. Но я всегда найду «лучшее» для тебя. — Я знаю, мама, — юноша позволяет ухмылке разойтись на его лице. — Но не проси более Колю силой отправлять меня ко сну. Сол-королева смеётся, и с её забавой для Адриана меркнут все трагедии.