Days and daisies

      Внутри что-то сладко пело от всплесков смеха и улыбок. За окном уже вечерело, а уходить совсем не хотелось, наоборот, обострялось чувство посидеть подольше между улыбчивым и расслабленным Фредом и милой Пенни, чьи светло-карие глаза ярко блестели в свете огней. — Представьте себе, все так и было! Звонко смеется Доминик и взмахивает руками, случайно задевая мальчиков, из-за чего начинает смеяться еще громче. — Он не смог и минуты продержаться на метле, если бы не я, мы так и упали бы в навозную кучу, — ее густые, ярко-рыжие волосы падали и падали с плеч, настырно желая там задержаться, а светло-голубые глаза уже не раз слезились из-за непрекращающегося смеха. Казалось, бедную Уизли схватила бы икота, если бы не яростные колики в животе, из-за которых та периодически успокаивалась. — А так хвастался: «Я могу, я лучший». Да даже Виктуар и малыш Лу держатся увереннее, чем он. Мерлин, представьте себе: впервые у маминой бабули на родине, и такие дураки вокруг. Не верьте, девочки, первым встречным. — Дом, все твои бывшие первые встречные, — подперев ладонью щеку, Фред ухмыльнулся. Его щеки болят до невозможности, но прекратить смеется он, конечно же, категорически отказывается. Как и подтрунивать над кузиной, которая, пнув его, гордо приосанивается и выпаливает: — А вот поэтому и не надо, оставьте побольше мне, — и вновь хохочет, утирая пальцами слезинки. Удивительно, но Доминик старается совсем не смотреть на них с Пенни, и Офелии кажется это грустным: смех сквозь настороженные слезы над своей любовью, которую та лелеяла почти все весенние прошедшие месяцы, был настолько же очевиден, как и их с Пенелопой неловкие улыбки и озабоченные взгляды. Ведь она тогда едва ли не летала на невидимых крыльях и постоянно читала письма на зацелованной бумаге. Ее комната по заверениям соседок была увешена колдографиями симпатичного мальчика с утонченными чертами лица и мягкой улыбкой. Офелия видела эти маленькие памятные квадратики, когда вечером, во время ужина, учуяла горелый запах и нашла там гриффиндорку с красным носом и таким разбитым видом, что невольно сделала шаг вперед, чтобы успокоить ее, но лишь развела никому ненужный шум и спугнула Доминик, которая, подскочив, быстро убежала куда-то. А Фели, вглядываясь в фото, поняла: в том, что он соврал не было ничего удивительного — такие нежные руки еще и поискать стоило бы. Но разве успокоило бы это девушку? Выкинув в костер последний сгорающий листок, Офелия, оглянувшись, ушла, напоследок вычистив с помощью заклинания каменную плитку, будучи уверенной, что знать о таком никому не обязательно. Но сейчас... Но сейчас надеется, что искреннее облегчение не отражается на ее бледном лице. Может быть, Доминик отпустила? Мерлин, это было бы замечательно. — И как вы сейчас? Общаетесь? — полюбопытствовала Пенни, взволнованно взмахнув ресницами. — Конечно же, нет, — усмехнувшись, Дом повела из стороны в сторону ладонью, будто навечно прощаясь с неудачными отношениями, — он не первый и не последний. Вот бы и ей так относиться к таким вещам. Не удержавшись, Офелия смущенно посмотрела на свои ладони: — Мне бы тоже так хотелось, — отпускать юные и глупые вещи сквозь недолгие слезы и неприятную горечь, чтобы вновь пойти на старой доброй дороге влюбленности. Ах, вот всегда было бы так — легко и просто. Одним движением разорвать все ниточки уз между двумя людьми и сделать так, будто они никогда и не было знакомы. Могли ли это стать настоящим непростительным преступлением? Любили бы тогда половинки искренне и вечно? Любят ли многие сейчас? — Это невозможно, — с огорчение произнесла Фели, — невозможно быть одним целым с человеком. — Полностью согласна. Мои соседки без слез в зеркало не посмотрят, а им взаимную любовь подавай, — важно кивнула Доминик, поддевая ложкой последний кусочек яблочного пирога. Кажется, сейчас для нее нет в мире более важного дела, чем это сладкое лакомство, и поэтому ее глаза, к не счастью, как и Офелии, не уследили за тенью, пробежавшей по лицу некогда спокойного Джеймса. — Гребанная тупость, — от огрубевшего голоса все за столом нервно поерзали, и некоторые неловко уставились на грязную посуду. Можно было увидеть, как дрогнули уголки губ Доминик, и та, сжав губы в полоску, заинтересованно посмотрела на кузена. Что ты творишь, Джимми? — Джеймс, да ладно тебе… Добрый, спокойный Фред, не задумываясь, вмешивается и щелкает пальцами в воздухе, намеренно перехватывая внимание лучшего друга. Какая мандрагора его укусила? Уизли злится и готовится встать, чтобы осадить Джеймса, и не дать тому налажать еще больше. Его напряженный взгляд останавливается на его искривленном лице, глаза которого неотрывно наблюдали за тем, как Фели, медленно поднявшись, хватается за его руку и взволнованно впивается взглядом в его профиль. Успокойся. Фред закатывает глаза. Черт возьми, но ему нужно прикусить язык, чтобы не посмеяться над абсурдностью ситуации. Он всего лишь хотел отпраздновать новый учебный год. Просто останови это, приятель. Уведи его на улицу. — Это очень грубо, Джеймс. Ну, теперь это полная задница. Как же ты некстати, Феллс. — Заткнись, — напряженно вымолвил Джеймс и резко встал, скривившись от испуганно вида Пенелопы. Его взгляд намеренно пренебрежительно прошелся по лицу Офелии, и он громко фыркнул: — Я не виноват, что ты говоришь такие тупые вещи. И он ушел. Его старый, добрый друг сбежал, как крыса Доры Уизли, не попрощавшись. — Мерлин, — громкой стон от досады вырвался из рта Фреда, и тот уткнулся лбом в стол, — почему ты сделал его таким идиотом. Он сидел так до тех пор, пока взволнованный голос Пенни не побудил его открыть глаза. И замереть в ужасе. Пустое место. Офелия ушла за ним. — Черт, нет, — Фред сел и посмотрел на Доминик, чьи глаза бездумно уставились на пустое место кузена. — Все должно было пройти совсем по-другому. Ему нужно встать. И найти их. Он должен все исправить. — Оставь их, — хватка кузины оказалась слишком сильной. — Ты нужен нам с Пенни здесь. Фред уверен, что пожалеет об этом, когда тянет руку вверх и просит принести им еще сливочного пива.       Слишком холодно. — Где же он? Дрожащие от порывов ветра руки схватились за края чужой куртки и прижали их друг к другу. Длинная юбка платья билась о худые ноги, причиняя дискомфорт, и даже секундное трение не спасло их от уродливой красноты и жжения. — Джеймс… Ее шепот исчез с резким смехом толпы студентов, в руках которых были магловские сигареты, которые те определенно скупили у кого-то еще в поезде и спрятали в чемоданах, и стаканчики. Неожиданная дрожь пробрала Офелию, и та сделала шаг назад, осторожно ступая на тропинку, скривившись от хруста сломанной ветки. Ну, конечно же. Ее взгляд вцепился в темную высокую фигуру: она быстрым шагом направлялась прочь из Хогсмида. Джеймс? — Эй, Малфой, — кажется, один из студентов, смутно напоминающей ей семикурсника из Слизерина, кажется, Роберта Грина, с вечно неприятным запахом никотина изо рта и рук, которыми тот неосознанно махал перед ее носом. — Давно не виделись, — Офелия поморщилась и зажала нос, с огорчением понимая, что дышать сейчас может с трудом. Рядом не было никого и внутренне хотелось задохнуться от несправедливости. — Присоединишься? — улыбается широко, но Фели все равно неприятно сжимает пальцами куртку. Ей не нравится его взгляд на ее ногах и лице: темные глаза пугающе блестят сквозь пелену, вызванную алкоголем. — Давай, Фели, расслабимся вместе. Нет, спасибо. — Мне нужно найти кое-кого, — вежливо улыбнувшись, волшебница махнула рукой и, наконец, повернулась к компании спиной. Она глубоко вздохнула, радостно отдавшись сильному порыву ветра. — А, ты про полу-Уизли? — Роберт засмеялся, закинув голову, и девушке неожиданно захотелось вступиться за молодого гриффиндорца. — Наша нежная ловчиха полетела вон в ту сторону. А мы ведь только начали говорить о своем, о чувствах, понимаешь?.. Все еще смеясь, Грин внезапно поперхнулся огневиски из-за рвения, с которым присосался к бутылке. Он согнулся и резко шикнул на взволнованную компанию. Кажется, влетело не в то горло. С мрачным удовлетворением подумала Офелия. — Он был так зол, представляешь? — опираясь на колени, он усмехнулся и покачал головой, а потом резко выпрямился и выхватил у кого-то пачку сигарет. Он ведь не подойдет к ней? — Видимо, Поттера действительно отшили, раз он выглядел таким побитым. Мне пришлось предложить ему платочек. Он достал его: удивительно белый и чистый. И протянул ей. — Может передашь? — Грин издевался и, кажется, был уверен, что безупречно хорош в этом. — Утешишь его вместо нас, наша милая Фели? Замолчи. О, Мерлин, как зудят ее руки из-за отсутствия палочки. Где она, черт возьми? — Эй, Фели, — сладкая улыбка отдалась мерзкой дрожью, и волшебница задержала дыхание, когда он все-таки шагнул к ней и склонил голову. — может, мы вместе его поищем? — Зачем? — Офелия пальцами ухватилась за свои длинные светлые пряди и потянула их прежде, чем убрать за спину. — Ты будешь лишним, Берти. Чужая куртка разошлась, и взгляд Грина зацепился за ее ключицы. Он выглядел таким же довольным, как когда-то год назад на приеме ее семьи. Фели вздрогнула и сцепила зубы. Ей нужно немедленно смыть грязь со своего тела. — Надеюсь мы не увидимся ближайшее время. Ей хочется закрыть уши и бежать отсюда. Спрятаться, как маленькой девочке, за штаниной отца или забраться ему на руки: он бы точно помог ей. — Эй, постой, — Роберт ступил, пошатываясь, вперед и протянул к ней руку, — черт, Фели! Нет. Она идет слишком быстро и тихо смеется от облегчения, заворачивая за ближайший дом. — Где же он? — холодные пальцы прикасаются к горлу, и Фели судорожно осматривается. — У озера? Она бежит прямо туда, чувствуя, как горят легкие и тело. Ей кажутся фейерверками огни факелов и старых люстр в домах, а невысокие люди без растрепанных темных кудрей исчезают, превращаясь в блеклые тени. Мерлин, зачем она вышла за ним? Она ведь могла остаться, выпить еще что-то и даже обсудить с Пенни новую книгу по гербологии ее отца. Спросить Доминик об удивительном зелье для волос и… Он. Возле старых лодок. Смотрит вдаль, как одинокая вдова из старых бабушкиных магловских фильмов. Укутанный в свой дурацкий красно-золотой шарф и пальто на все пуговицы. Самый невозмутимый во всем Хогсмиде, Мерлин его прокляни. Он вообще стоил этого? Ее подсознание прошептало, что она дура. И что должна немедленно вернуться обратно. Но вместо этого Фели оглянулась, вслушавшись в посторонние звуки, и ступила вперед. Ей пришлось глубоко вздохнуть через нос и проклясть себя за отсутствие палочки. Она же даже не взяла ее сюда. Было бы очень кстати достать хотя бы какой-нибудь блокнот из огромных карманов, но и свой плащ она не взяла, потому что была уверена, что они быстро вернуться. Чертовы Поттеры, в голове тихий и гневный голос отца стал спусковым курком ее терпения. И она направилась к нему, взмахивая рукой: — Джеймс Сириус Поттер! — она кричит слишком громко, отчаянно сожалея, что забыла свою сумочку, и поэтому не замечает ошалелых карих глазах и открытого рта, — Мерлина ради, зачем ты ушел? Что мы такого обидного сказали? Прошу, давай вернемся в теплое место и забудем этот неразумный поступок. Она причитала, моля саму себя успокоится, пока где-то глубоко внутри надеялась, что у него замерзли хотя бы его вечно краснеющие уши, чтобы он запомнил этот день из-за своей абсолютной дурости. Ей нужно было увидеть его виноватое лицо и высказать еще больше слов в эти наглые, довольные, поддетые небольшой дымкой из-за алкоголя глаза. Она замолкает и готовится продолжить, как невольно замирает, недоуменно уставившись на губы, искаженные в совершенно не виноватом изгибе. — Тебя смешит эта ситуация? — она сипит и кривится от того, что напоминает самой себе маленького, обозленного полукнизла из женского общежития. И из-за этого раздраженно отбрасывает волосы назад, гневно поднося ладонь к чужим губам и накрывая их: — Не смей становится в моих глазах абсолютнейшим идиотом, Джеймс, — и продолжает что-то бурчать уже себе под нос, не замечая, как замер, пошатнувшись, волшебник и как предательски сощурился. Ее гнев не злил его, нет, но теплые губы почему-то дрожали, и пальцы это чувствовали. Такие нежные. Что? Фели широко открывает глаза и больше всего на свете желает оказаться на другом конце озера, рядом с Хогвартсом и своей комнатой. Она медленно поднимает голову и надеется, что стук ее сердца не слышим среди деревьев и редких птиц, кричащих над верхушками. — Ты должен… — ее тихий шепот вновь отозвался дрожью, и Джеймс выдохнул горячий воздух. Его ладонь непривычно нежно накрыла ее собственную и сжала пальцы, отнимая их, но не отпуская. Его молчание было подходящим для чего-то, что Офелия яростно игнорировала, но продолжала шокировано стоять и смотреть, чувствуя, как тепло распространяется в месте их сплетения. Странно не хочется дышать, когда Джеймс напряженно улыбается ей, немного отчаянно, словно последнее, что он желал, это видеть ее здесь, такую катастрофически лохматую и краснощекую из-за гнева, но совершенно не из-за смущения. Его волосы впервые в ее жизни выглядели приличнее. Ей хочется попросить его перестать вести себя так. Ты не можешь позволить себе говорить это. — Тебе и мне следует вернуться, — она хмурится и слабо дергает рукой. — Или подождать их здесь, – хрипло отвечает ей Джеймс. Офелия перестает ощущать чужое тепло на своей коже и недоуменно смотрит на свою ладонь, шевеля пальцами так, словно до этого их никогда не существовало. Нелепо. Она ведет себя глупо. — Джеймс, — и не смотрит на него, пряча руки в карманах, — еще раз, зачем ты ушел? Это было неразумно. Его насмешливый взгляд цепляется за ее безумное гнездо на голове, и Фели сжимает губы, понимая, что ушли, вообще-то, они вместе. — Потому что это было самое глупое, что я слышал, — волшебник усмехается и делает шаг вперед. — И что же я должна была сказать, Джеймс?— напряженно вырвалось из Офелии, и она ахает, когда внезапно Поттер оказывается слишком близко и тянет свои горячие руки к ее лицу. Удиви меня. Фели закрывает глаза, совершенно не готовая даже к мысли о том, что сейчас может что-то произойти, и вздрагивает, когда ее ледяных щек касаются чужие пальцы, оказываясь в смущающей близости с ее дрожащими губами. Мерлин, его дыхание слишком быстро и опьяняет ее, моля совершить что-нибудь действительно глупое. Ей нужно уйти. И она резко открывает глаза, встречаясь с совершенно убитыми карими глазами. — Ты ничего не знаешь о любви, — он шепчет ей, вгоняя в тихий гнев из-за слов, которые Фели впитывает, и болезненно улыбается, словно знает что-то сокровенное и недоступное. Джеймс аккуратно проводит мизинцами по ее коже: — Как ты можешь говорить, — и наклоняет голову, продолжая задевать ее, — что-то, если вообще ни разу не любила. Он отстраняется и, кажется, внимательно смотрит на нее, ожидая хоть чего-то, что могло бы подтвердить его слова. Может, даже недоуменно хмурится, когда она улыбается и поднимает свои руки, крепко сжимая теплые пальцы: — Мы собираемся вернуться к нашим друзьям, Джеймс, — ее голос вежливый и сиплый, словно от крика, который так и не вырвался и затерялся где-то глубоко в горле. — Постарайся прийти в себя, пожалуйста. Его руки слишком резко были скинуты с бледных щек, и Офелия проигнорировала то, как выдохнул Джеймс и обошел ее. А она шла позади, впервые за этот день удивляясь вечерней красоте маленькой деревни.