fucking foxes.

Эндрю вытягивает руку и сгибает все пальцы, кроме среднего, из-за чего царапины, расположившееся поверх синяков, трескаются вновь, расходятся, обнажая алые капли. Он не обращает на это внимания и так ничего и не говорит, продолжая смотреть в противоположную сторону. В предыдущей главе: Сет и Элисон все еще в ссоре, что особенно сказывается на состоянии первого — он переполнен энергией, направленной далеко не в позитивное русло. Нил отправился в клуб вместе с Эндрю, Аароном, Ники и Кевином. Несмотря на то, что он ожидал подвоха, им все равно удалось обвести его вокруг пальца и накачать наркотой, а после попытаться выбить ответы — Эндрю обвиняет его в том, что он связан с Рико, сломавшем руку Кевину, а Нил пытается понять, как одно связано с другим и где найти выход в бесконечном потоке тел. В конечном итоге он выбирается из клуба, но не знает, куда идти — каков шанс, что он найдет дорогу до дома лисов и вернется? И, главное, захочет ли он возвращаться вообще? *** Нил крупно вздрагивает и рефлекторно дергается в сторону, когда слышит шум — тут же его плечо встречается с тумбой, заставив ту едва заметно пошатнуться; Нил чертыхается, когда тупая боль разливается по руке — хорошо, что задел здоровым, плохо, что он не очень понимает, где он и кто он вообще. Воспоминания мелькают яркими до слепоты вспышками, пронзающими голову подобно ножу — Нил жмурится и невольно отползает назад, подальше от источника звука, из-за чего стукается еще раз — на этот раз его противником стала стена, а частью тела, принявшей удар — затылок. Руки судорожно мечутся по полу, пока виски пульсируют в такт неровному сердцебиению — пальцы сталкиваются с чем-то твердым, гладким наощупь, с лёгкими зазубринами, и Нил поспешно прижимает предмет к себе в качестве единственной линии защиты; тот оказывается непривычно тяжелым, но Нил держит крепко. — Нил? — знакомый голос бьет под дых удивлением, и Нил, пусть и не отпускает орудие, неохотно разлепляет глаза, почти сразу прикрыв их снова — свет, льющийся из открытой двери, невыносимо жжет зрачки, привыкшие к тьме ночи. — О боже, малыш. Нил отступает еще немного, так, чтобы лицо оказалось в тени, и предпринимает очередную попытку — в этот раз распахивает глаза по очереди, медленно, словно ленивый домашний кот, и смотрит ими сначала в пол, — плитка слегка покачивается — а уже после аккуратно поднимает к комично застывшему в дверях Ваймаку — его силуэт тоже дрожит; вьющийся на руках огонь татуировок не скрыт рукавом майки, пальцы сжимают телефон на небольшом отдалении от лица, глаза покрасневшие, будто он не спал последние дня два. Мужчина выглядит удивленно, будто не ожидал увидеть Нила, либо же был поражен видом — чем дольше бодрствует Нил, тем больше вспоминает событий минувшего вечера. Судя по жжению, кулаки Эндрю и его остро заточенный нож Нилу не приснились, а, значит, сейчас его лицо наверняка напоминает карту, исчерченную неопытной рукой, да и к тому же залитую цветной краской в процессе. Одновременно с этим осознанием накатывает следующее, словно волна, стремящаяся похоронить Нила под собой — клуб, наркотики, поцелуй, а, главное, обвинения, что он крутил в голове всю бесцельную дорогу; та действительно не имела цели, учитывая, что он понятия не имел, куда шел. Изначальным планом было просто удалиться как можно дальше от клуба и опасности, притаенной Миньярдом, обезопасить себя, увеличив расстояние между ними — когда же он понял, что поворот направо кажется таким же незнакомым, как и тот, что вел налево, просто слепо продолжил путь, особо ни на что не рассчитывая. Нилу неожиданно повезло — дома казались такими же чужими, как и все, между которых он прошел в тот вечер, однако вскоре начали появляться знакомые постройки; Нил даже предположил, что ему показалось — все-таки голова нещадно болела, от сухости во рту его мутило, пустой желудок неприятно урчал — в такой атмосфере легко принять желаемое за действительное. Однако вскоре он убедился в том, что не ошибся. Нил не знал названия этой улицы, однако был уверен, что уже был тут раньше — вскоре он вспомнил, что именно здесь его и подстрелили, и, следовательно, слегка поднапрягшись, он мог вспомнить дорогу до магазина, куда приполз в тот злополучный вечер. Он заставлял себя делать шаг за шагом, опираясь на чистое упрямство и злорадство — он не сдохнет в безымянном переулке на зло Эндрю. И отцу. Не доставит подонкам такого удовольствия. Вскоре в поле зрения действительно показался магазин: Нил так часто закрывал его, когда солнце давно покинуло небо, что не мог не узнать в темноте — его сердце радостно пропустило удар, чувство, схожее с облегчением, грозило укрыть его теплой пеленой. Оставалось всего лишь перейти дорогу и сделать пару десятков шагов вперед — и вот она, безопасность, ключ от которой буквально у него в кармане. Конечно, все не могло быть так легко, хмурится Нил, опустив биту — а в смятении он уцепил именно ее, пока пытался нащупать хоть что-то — и обратив внимание на следы на запястьях: уродливые синяки, которые еще из смутно голубого успеют перейти в ярко-фиолетовый, прежде чем станут желтовато-зелеными. Их мог оставить Эндрю, схвативший Нила за руку и притянувший к себе — но тогда отмечено было бы лишь одно запястье; из этого можно сделать вывод, что следы являются последствиями хватки другого человека. Нил сглатывает отвращение. Он появился внезапно — хотя, может, если бы Нил не был одурманен или самонадеян, то предположил бы эту встречу, по крайней мере, учел, как возможный вариант развития событий; а еще он был в хлам пьян. — Посмотрите, кто здесь, — протянул Фрэдди, растягивая губы в улыбке, а руки в неоцененной попытке обняться — Нил, услышав его голос, отшатнулся, из-за чего улица слегка затрещала по швам, чуть снова не разбилась на кусочки, бьющие в голову, а отдающие в тело. Фрэдди его реакция по-своему впечатлила — он довольно облизнулся, сделав неустойчивый шаг в сторону Нила, что в ответ сделал два назад, чуть не запутавшись в своих же ногах и проклянув Миньярда на всех языках, что знал. — И без биты, хм, да? Нил знал, на что мужчина пытался намекнуть, к чему все шло и склонялось, и это не могло не заставить его покрыться холодным потом, влажным пятном отпечатывающимся между лопаток — он вспомнил их первую встречу, пристальный до отвращения взгляд и касание, грязью оставшееся на коже; нельзя было не припомнить также то, как ловко расправился с ним Ваймак и как довольно усмехался Нил, не подозревающий, что это еще аукнется ему, причем в самый неподходящий момент — когда он будет избит, чуточку сломлен, а также накачан наркотиками, сплетающими его организм в сложную разноцветную мозаику, раскачивающуюся на крае стола — в шаге от кайледоскопа. — Что, нечего сказать? — Фрэдди противно срыгнул, довольно потерев собственный выпирающий живот, а после сплюнул вязкую слюну на разбитый тротуар, освещенный лишь слегка — ближайший к ним фонарь не работал, а следующий стоял достаточно далеко для того, чтобы все, что Фрэдди хотел с ним сделать, осталось незамеченным проезжающей мимо машиной или редким пешеходом. — Есть, но тебе не понравится, — вытолкнул Нил, прикидывая, успеет ли добежать до магазина, открыть его ключом, зайти внутрь и запереться за те две секунды, что уйдут у Фрэдди на то, чтобы осмыслить ситуацию. Ответ выходил неутешительным, и даже если бы Нил решил не проворачивать этот трюк, а просто сорвался бы с места, был велик шанс, что мужчина нагонет его — Нил едва не упал, пока пытался отойти, что будет с ним, примени он чуть больше скорости и усилий? — Почему же? — голос прозвучал сладко, Фрэдди улыбнулся шире, подступаясь, — Нил на каждый выпад делал свой, но в противоположную сторону, и не мог избавиться от привкуса газировки во рту: та тоже осыпалась сахаром на губах, а в итоге загнала его в ловушку и лишила силы воли, оставив беззащитным перед хищниками, всегда готовыми вцепиться в его горло клыками. — Пока мне все очень нравится: ты, я, луна — романтика, да? И никакого Дэвида и его палки. — И никакого Дэвида и его палки, — эхом повторил Нил, все-таки решившись — он кинулся в сторону и, как и предполагал, едва совладал с конечностями; следом послышалось шумное дыхание и громкое восклицание, ударившее по барабанным перепонкам — Нил чувствовал, как задыхается спустя считанные метры, в отличие от своего обычного состояния, когда целые мили были ему по плечу. Собственная беспомощность охватила его также, как пальцы Фрэдди — липкие и толстые, те легли на плечо Нила и одним коротким движением потянули на себя; Нил мог бы извернуться, мог бы поднырнуть под чужой рукой, если бы та не накрыла аккурат пулевое ранение, вцепившись ногтями в податливую плоть. Нил вскрикнул и споткнулся, ошеломленный болезненным жаром, а Фрэдди хватило этой заминки, чтобы развернуть Нила и перехватить оба его запястья в жесткой, почти жестокой хватке, обещавшей остаться напоминанием об этом вечере в виде синяков. Нил зарычал и попытался вырваться, тщетно бультыхаясь меж чужих рук — Фрэдди наградил его насмешливым пьяным взглядом и наклонился, желая запечатлеть поцелуй. В голове Нила одна за одной пронеслись картинки — клуб, прожекторы, Ники, губы, Ники, Ники, и он инстинктивно отвернулся, заставив мужчину вжаться влажным от пота лицом в его шею; от касания у Нила побежали мурашки, не имеющие ничего общего с удовольствием, он был уверен, что будь его желудок наполовину полон, а не полностью пуст, его бы тут же вырвало. Однако рассчитывать на один и тот же козырь дважды за день не приходилось, и Фрэдди, недовольный сопротивлением, поспешил показать степень своего разочарования — его ладонь хлестко встретилась с щекой Нила, той, на которой сразу же открылся оставленный Эндрю порез; лицо обожгло острой болью, а взгляд затуманили слезы, которые Нил, несмотря на скапливающееся унижение в животе, постарался сморгнуть. — Я хотел по-хорошему, — процедил Фрэдди, обдавая кислым дыхание лицо Нила — следующий поцелуй достиг своей цели, но Нил приложил все усилия, чтобы не дать зубам разомкнуться — все тщетные попытки мужчины проникнуть скользким языком внутрь, оставить нестираемый след и противный привкус дешевого пива стали победой настолько маленькой, что Нил не испытал от нее ровным счетом ничего. Его все еще касались чужие руки, все еще оглаживали сокровенные места так, будто имели на это право — Нил протестующе задергался, когда его запястья оказались небрежно перехвачены одной рукой, в то время как вторая заползла в штаны Нила, минуя пуговицу и замок, и с силой сжала его член, что не мог быть менее заинтересован в ситуации, а после перешла к заднице, неприятно пощипывая и сминая нежную кожу. Так больше не может продолжаться, проскочила глухая мысль, но что он мог сделать, когда все его тело ощущалось, как сгусток боли — беспомощное, поломанное нечто. Ему не хотелось ничего так сильно, как упасть мертвым грузом на асфальт, раствориться в нем, спрятаться от кулаков Эндрю, губ Ники, пальцев Фрэдди, людей отца. Это была слабость, самое настоящее ее проявление, и мать, застань она его в этот момент, позволила бы мужчине продолжить исключительно в качестве наказания для Нила, принявшего свою судьбу слишком рано. Он попытался собрать себя, привести из разрозненных кусков в клейкое состояние — ноги пульсировали от долгой ходьбы, но они не были сломаны; руки онемели от хватки, но они не были отрезаны; голова была налита свинцом, но оставалась на месте. Значит, он должен справиться. Нил зажмурился, понимая, что должен делать все быстро — но смог бы он поручиться сейчас за свой организм? Выхода не было. Нил приоткрыл рот, пропуская склизкий язык Фрэдди внутрь, на что мужчина издал довольный стон и притянул его бедра к своим, дав почувствовать твердость эрекции против абсолютно равнодушной глади в штанах Нила, от чего последнего замутило. Это был шанс — в ту же секунду, что язык замысловатым движением обвел рот Нила, тот резко сомкнул зубы и оттолкнул Фрэдди на достаточное расстояние, чтобы нанести ему удар коленом в пах; во рту разлился металл, кровь хлынула бодрым потоком, окрасив губы Нила красным, а мужчина, не ожидавший нападения, жалобно всхлипнул и покачнулся, чуть не утянув Нила за собой на землю — к счастью, тот успел вовремя дернуться в сторону, избегая падения. — Ты, маленькая шлюха, — просипел Фрэдди, обхватив ладонями свое пострадавшее достоинство — его лицо, как и тогда в магазине, исказилось сначала яростью, а после слезами; но тогда здесь был Ваймак, внушающий в него страх и трепет, сейчас же никто не помог бы Нилу, даже если бы он попросил. Поэтому он не стал наслаждаться выражением лица Фрэдди и сдержал любой язвительный порыв, развернувшись и сорвавшись с места в сторону оставшегося позади магазина — спустя три крупных шага за ним послышался топот, очевидно, старый извращенец не собирался отпускать его так просто; Нил не стал оборачиваться, чтобы увидеть, как близко тот уже подошел к нему — это стало бы пустой тратой времени и преимущества, он лишь прибавил скорости и едва не влетел в дверь магазина, ответившую на удар дребезжащим звуком, со второй попытки вставив заранее достанный ключ в замочную скважину — он чувствовал фантомное дыхание на своей шее, пока прокручивал его, чуть не вывернув себе запястье из-за резких движений. За секунду до того, как чужая рука схватила бы его за загривок и силой оттащила от двери, та наконец подалась, и Нил скрылся за ней так быстро, как только мог — Фрэдди влетел в закрытую перед его носом дверь всем телом, заставив Нила, стоящего по другую сторону, поспешно вставить ключ и из последних сил вывернуть его три раза. Если бы все было так легко — чужие кулаки принялись долбить по стеклу, и, хоть Нил не видел стоящего по ту сторону мужчину из-за брошюр, украшающих прозрачную поверхность, он явственно ощущал опасность и усталость, соревнующиеся за первенство в его организме. Выломай или сломай Фрэдди эту гребаную дверь, понял Нил, на подгибающихся ногах отходя к кассе, он едва ли смог бы сопротивляться ему и уж точно не нашел в себе сил бежать. Все его тело пронзила странная дрожь, вызванная не то нервами, не то отвращением, клубившемся в низу живота подобно пропасти, пожирающей любую эмоцию на ходу. Нил залез под кассу, туда, куда раньше неизменно запихивал сумку — было тесно и неуютно, а с битой, зажатой меж ладоней, и вовсе неудобно, но Нил не шелохнулся ни когда удары стихли, ни когда ночной покой воцарился вновь, оставляя его наедине с собой и суетящимися мыслями. Дыхание вырывалось неровными кусками, порубленными отрезками, застревающими в глотке. — Пр-прекрати, — прошептал сам себе Нил, придвигая биту ближе к груди, собственными руками обхватывая себя за плечи — дешевая пародия на объятие, которого он никогда не ощущал; мать не стала бы жалеть его, не стала бы гладить по головке и причитать о том, как жестоки люди и невиновен Нил — она бы вцепилась в его волосы, оставляя следы от острых ногтей на коже головы, и заставила бы его пожалеть обо всем случившемся, ведь это, бесспорно, его вина. Не был достаточно быстр, не был готов. Был наивен, был слаб. Нил стиснул плечи сильнее, так, что в забытом пулевом ранении снова вспыхнула боль; голова безвольно опустилась на острые колени. — Х-хв-ватит. Вс-се в поряд-дке. Голос звучал задушено и дико, подпрыгивая на каждом слове, и отражался бесчисленным эхом в ушах Нила. Его неустанно била дрожь, скатываясь волнами от губ, горящих от чужих касаний, до нижнего белья, ощущающегося подобно наждачке после произошедшего. Нил сам не заметил, как заснул — свернувшись в комочек, достаточно маленький, чтобы остаться незамеченным среди больших акул этого мира, привлеченных запахом его крови, словно та была не хуже афродизиака. Бита, в какой-то момент выскользнувшая из хватки и приземлившаяся на холодный кафель со стуком, заставила его дернуться, но не проснуться. Зато Ваймаку удалось не только разбудить его, но и заметить, и теперь тот не мог отвести от него взгляд, сканируя сонное выражение лица и все украшающие его следы странным взглядом, от которого Нил почувствовал себя еще хуже. Отвернись, думает Нил, не смотри на меня — он чувствует себя грязным, будто покрытым коркой не только снаружи, но и изнутри, и отследить источник этого чувства не может, иначе уже давно безжалостно уничтожил бы его. — Ты в порядке? — вопрос кажется жестокой насмешкой над обычными словами Нил, но Нил кивает, конечно, он кивает, делает это так поспешно, будто думает, что если промедлит хоть чуть-чуть, то выпалит правду, не задумываясь. Он не уверен, насколько Ваймак верит ему — темный взгляд придавливает к земле, однако понять по нему что-то невозможно. Нил невольно дёргается назад, когда мужчина, вздохнув, заходит в магазин, захлопнув за собой дверь — та закрывается со звоном, отбивающем дробь в ушах Нила. Он вздрагивает и неохотно поднимается, не забыв подхватить биту — Ваймак видит, как он цепляет ее и крепко держит, и все ещё молчит. Эта тишина давит на Нила, это безмолвное напряжение заставляет его покрыться липким потом, а пальцы — крепче стиснуть основание в руках. В конце концов Ваймак так ничего и не говорит, лишь проходит мимо Нила и кассы дальше, исчезая в стенах магазина, на ходу запихав телефон в карман. Нил прислоняется к стене, пока ждёт его — шея и спина явно не остались довольны его выбором места и позы для сна, о чем спешат сообщить ему резкой тянущей болью; кажется, будто все его тело сейчас представляет собой болезненный комок — лицо и руки украшены синяками и порезами, в голове набатом отдается сердцебиение, попытки двигаться вызывают хруст, словно ему не семнадцать, а семьдесят. — Сядь, — Ваймак появляется снова, выныривает из ряда ровных полок, заставив Нила вновь напрячься; не решаясь злить мужчину — а тот, судя по выражению лица, уже чем-то недоволен — он послушно придвигает табуретку и садится, зажимая биту между ног. Сдвинув калькулятор в сторону, Ваймак ставит на стол перед ним не открытую бутылку воду, при виде которой Нил подавляет желание закашляться — только сейчас его настигло осознание того, как сухо у него во рту, что совсем неудивительно, учитывая, что единственную выпитую жидкость он выблевал, а после не нашел минутки пополнить водный баланс; а также что-то в пластиковой упаковке. Присмотревшись, Нил понимает, что это печеньки, схожие с теми, что Ваймак одолжил ему в первую их встречу — Нил помнит, как тем же вечером доел остатки и долго сражался со здравым смыслом, говорящим, что нет толка в попытке сохранить пустую упаковку в качестве напоминания о первой и последней доброте в жизни Нила. Конечно, здравый смысл победил. — Поешь. А потом поговорим. Нил сглатывает, едва не проиграв битву с першением, поднимающимся по горлу — стараясь двигаться плавно, словно у него не болит половина тела, а руки не дрожат, он первым делом подхватывает бутылку воды и открывает ее, приложив больше усилий, чем потребовалось бы ему обычно. Он осушает ее в считанные секунды, хоть изначально и пытается вести себя более менее прилично — вскоре он бесконтрольно задирает голову, едва ли не залпом выпив пол-литра. Ваймак молча следит за ним взглядом, и Нилу от этого тихого внимания тут же становится неуютно и чуточку стыдно — гнев, преобразуй все в гнев, шепчет голос матери, и Нил прислушивается к ней, напоминая себе, кто виноват в его нынешнем состоянии — Эндрю ебаный Миньярд. — Еще? — спокойно спрашивает Ваймак, и Нил, поразмыслив, кивает — ему неприятно увеличивать свой долг перед мужчиной до трехзначных чисел, и все же выбора особо нет; горло все еще чувствуется раскаленным металлом, охладить который смогло бы, наверное, только озеро. Пока Ваймак со вздохом скрывается из вида вновь, Нил поспешно разрывает хрустящую упаковку и заталкивает печенье в рот; к тому моменты, как он возвращается, Нил уминает полпачки и жадно набрасывается на вторую бутылку воду — Ваймак никак не комментирует это, спокойно ждет, и когда Нил отодвигает печенье в сторону, а полупустую бутылку оставляет в руке, то и дело поднося ее к губам, он начинает говорить. — Я знал, что Эндрю планирует провернуть. Он предупредил меня. И уже делал это раньше. Теперь молчит Нил — сначала в его голове так пусто, нет ни одной мысли, за которую он мог бы захватиться, чтобы выразить недовольство. После их становится так много, что боль ударяет по вискам с достойным восхищения рвением — внезапно все то, что Нил успел сложить в картину «Ваймак», рвется, рассыпается прахом прямо в его руках; Нил аккуратно опускает взгляд вниз, стараясь держать чужие руки в поле зрения, и осматривает крышку, лежащую на столе перед ним — точно ли была закрыта эта бутылка? Его живот скручивается от чего-то кислого, похожего на ужас — вода была самой обычной на вкус, не сладкой и не соленой, абсолютно нормальной, но Мэри не смогла бы перезнакомить его со всеми наркотиками мира, даже если бы загорелась этой целью — было столько всякой дури, которой они могли бы напичкать его, а он бы даже не узнал. Нил медленно откладывает бутылку обратно на стол — пальцы не слушаются, сомкнутые вокруг горлышка, они дрожат, выдавая все то, что скрывает полная пустота на лице Нила. Он вскакивает в ту же секунду, в которую Ваймак протягивает руку в его сторону — стул со скрипом отодвигается назад, а битва непривычным весом ложится в руки, когда Нил одновременно заносит ее и делает шаг назад, становясь вплотную к стене. Между ним и мужчиной — островок кассы, которой, как однажды видел Нил, Ваймак может с легкостью перепрыгнуть. — Не подходите, — это должно быть угрозой, но звучит как просьба — или, быть может, мольба — Нил чувствует, как наливается кровью плечо, и руку начинает потряхивать, но он упрямо держит биту перед собой, боясь глянуть в сторону двери — этого секундного отвлечения хватит, чтобы он схватил его. Ваймак глядит на него практически бездушно — настолько темными кажутся его глаза — и опускает руки вниз и даже делает шаг назад, отчего Нилу не легче; однажды он повелся на чужое дружелюбие. Он не повторяет ошибок дважды, не имеет на это права, если хочет жить. — Малыш, — тон Ваймака тяжелый, и это заставляет Нила только больше напрячься, пока он прислушивается к себе — голова кружится не больше, чем до приема воды, зрение не плывет. Ваймак, заметив то, как еще более неподвижной стала фигура Нила, делает еще два шага назад, упираясь спиной в стеллаж; несмотря на увеличившееся расстояние Нил не двигается с места, как и не спешит опускать биту — ни за что, блять, он не опустит ее, не после того, как Эндрю накачал его наркотиками, Ники поцеловал, а тот, от кого Ваймак однажды защитил его, оказался божьим одуванчиком по сравнению с Тренером — Фрэдди, по крайней мере, никогда не скрывал своих намерений, не прятался за лицемерной маской добропорядочного человека. Это разъедает Нила изнутри — глупо, глупо поверил, жестко, жестко ошибся. Материнский кулак почти материальный там, где он врезается в щеку, раз, два, три, еще один под дых, так, чтобы Нил скорчился у ее ног, и пара пинков для закрепления результата — Нил проглатывает хрупкий образ, сгоняя пелену; Мэри здесь нет, и все, что произошло, лежит грузом и ответственностью на его плечах — дрожащих. — Прежде, чем ты отдубасишь меня, дай объясниться, ладно? Нил не отвечает на его слова ни единым словом или действием, даже не моргает, боясь пропустить удар — глаза наливаются кровью, боль течет по венам от плеча до пальцев, а оттуда невидимой вязкой жидкостью стекает вниз. Он не собирается «дубасить» Ваймака. Все, чего он хочет, это уйти — пока еще может идти. Но физическое преимущество, играющее не на его стороне, останавливает Нила, оставляет примороженным к кафелю, также как и сумка, оставленная в доме лисов — к городу. Нил не хочет думать о том, как он будет добывать ее — от перспективы снова принять на себя роль покорителя крыш его мутит, хотя, может, это ебаные печеньки и вода, в чьей чистоте он сомневается, дают о себе знать. — Приму это за согласие, — Нил поджимает губы; видимо, Фрэдди руководствовался тем же принципом. Они действительно до отвращения похожи. Ваймак ловит взгляд Нила с третьей попытки — и то только потому, что сам Нил позволяет ему, оторвавшись от чужих рук, сейчас скрещенных на груди в абсолютно расслабленной позе; каким бы оружием ни обладал Нил, как бы ни старался, они всегда хозяева положения и его судьбы. — С чего бы начать, — Ваймак вздыхает, поднеся одну ладонь к темному вороху волос, превратив сущий беспорядок в что-то еще более абстрактное; Нил прослеживает движение, невольно впившись короткими ногтями в деревко в руках — те слегка белеют на кончиках. — Ты знаешь Рико, верно? Рико Морияма? Нил неоднозначно дергает головой — не совсем согласие, но и не категорический отказ. Он знает Рико таким, каким представляли его медиа, и немного таким, каким успел запомнить сам с той смутной встречи, оставшейся в далеком прошлом. Но вчерашние — сегодняшние? — слова Эндрю разбили сложившуюся картинку, и теперь он не уверен, что думать о нем. Как и не уверен, что лисы и в частности Эндрю думают о самом Ниле, отчего предполагают их связь и почему видят угрозу. Не то чтобы он ею не является — смерть идет по его пятам, словно потерянный ребенок, опирающийся на хлебные крошки; ветру удается раздувать их достаточно быстро, чтобы та время от времени теряла след, но настанет день, когда вместо урагана придет штиль — в этот день Нил решит остаться. И она найдет его. Придет за ним. — Он спортсмен, — бросает коротко Нил, хрипловато. Хотел бы он сделать вид, что лишь прикидывается несведущим, а на самом деле видит то, что замечают за этим именем все остальные — но он действительно не обладает достаточными знаниями, чтобы охарактеризовать Рико как нечто большее или меньшее, чем это. Ваймак кивает, принимая такой ответ — он долго всматривается в глаза Нила, будто думает, что тот утаивает нечто от него, а после, видимо, удостоверившись в правдивости, разглаживает черты собственного лица — напряженные брови расходятся, морщинка, поселившаяся между ними, исчезает. — Был спортсменом. Как много ты знаешь о его семье? — вопрос заставляет Нила невольно сглотнуть — он не в курсе всей подоплеки этой семейки, но простым рабочим в доме Балтиморского Мясника никогда не были рады, только если те не были прислугой — будучи создателями набирающего популярность вида спорта и стоящими во главе крупной фирмы людьми, Морияма наверняка имели и теневую сторону бизнеса. Нил не думает, что Ваймак начал этот разговор с целью поведать ему то, что он может найти по первому запросу в интернете — значит, за его словами скрывается нечто более существенное, готовое взвалится на голову Нила; как с этим связан Эндрю, накачивающий людей наркотиками, Ваймак, не препятствующий ему, Кевин, получивший перелом в подарок от названного брата, и Рико, чье имя в последнее время мелькало слишком много раз, чтобы быть совпадением. Не дождавшись ответа, Ваймак продолжает. — Конечно, Морияма широко известны в первую очередь из-за экси. Мало кто в курсе их подпольных дел. — Но вы в курсе, — выдавливает Нил, с трудом поборов желание опустить биту — та ходит волнами в его руках, так что навряд ли удалось бы нанести достаточно сильный удар, и все же совсем избавляться от орудия не хочется. Ваймак, без сомнений, видит, какой ценой Нилу дается стойка и хватка, но ничего говорит — и чтобы тот ни сказал, Нил не собирался его слушать. — Да, преимущество дружбы с Кейли и ее сыном, — Ваймак закатывает глаза, что должно выражать недовольство, однако Нил не видит и капли его; голос мужчины пропитан странной нежностью, а имя девушки произносится до интимного тихо, печально, и Нил не может не вспомнить письмо, обнаруженное в комнате Ваймака — полное предвещения надвигающейся беды и тревоги, тоже трепетное до невозможного. Нил хмурится; Кейли просила старого друга позаботиться о своем ребенке, не подозревая, что ее товарищ может быть хуже того, кого она опасалась. Но как она могла не знать о гнилой натуре Ваймака, скрытой благими намерениями — если они оба были так привязаны друг к другу, как кажется, то неужто Кейли доверила бы самое ценное в руки такого человека? Что-то не складывается. — То, на чем строится их основной заработок, не совсем законно. Срок за продажу наркотиков — ничто, по сравнению с тем, что грозит им за все остальные «злодеяния», просто чтобы ты понимал, о чем я. Нил может прикинуть глубину пропасти, когда верхушка айсберга так высоко — это заставляет его сердце неприятно сбиться с ритма. Он всегда считал своего отца влиятельным — в детстве он думал, что в этих жестоких окровавленных руках сжат весь мир, однако, подрастая, он все больше убеждался в том, что возможности его отца широки, но не безграничны; со временем ему даже почти удалось убедить себя, что тот вовсе и не бессмертное всемогущее создание, выдуманное и вознесенное им на костный трон в юные годы. Смерть матери отрезвила его, напомнила, от какого монстра все эти годы Мэри его спасала — и все же Нил давно не приравнивал отца к божеству; даже такой монстр, как он, не мог бы поравняться с богом, не знающим пощады и ограничений в своем безумстве. Но Морияма… одно дело быть крупном бизнесменом, одним из десятка и, если повезет сотни, и скрывать тела в своем подвале. Совсем другой уровень мастерства — быть у всех на слуху и оборачивать известность в свою сторону так тонко, не давая папарацци и повода усомниться в чистоте твоих помыслов и рук. — Что насчет срока за нелегальное введение наркотиков человеку против его воли? К тому же, несовершеннолетнему, — как бы между прочим спрашивает Нил, неуверенный, существует ли уголовное наказание за подобную деятельность на самом деле, однако то, как искажается лицо Ваймака в чем-то, очень похожем на вину, доставляет ему легкое удовольствие, ни в коей мере не сравнимое с гневом и страхом, что он испытывает. К тому же, сознание грозит затопить усталость, подпитываемая болью. — Мы до этого дойдем, — буркает Ваймак, выглядя пристыженным. — Так вот, Морияма. Семья делится на две ветви — основную и побочную. Все незаконные делишки относятся к основной — сделки, торговля и прочий синдикат. Деньги там вертятся такие, какие нам, простым смертным, никогда не увидать. Побочная же отвечает за законные стороны дела — экси, контракты. Кевин, как непрямой родственник, и Рико, как второй сын, принадлежат именно к ней. Номер один и номер два, это имеет смысл. Как и их бахвальство, взращиваемое с малых лет — оба с детства знали, какой семье принадлежат и каким целям в ней служат. — Они должны были стать звездами экси — и когда я говорю «должны», я имею в виду, блять, обязаны. Их мнение не слишком учитывалось в этом вопросе, хотя не то чтобы кто-то их них был особо против — что плохого в том, чтобы добиваться большего в деле, которое тебе нравится? — видимо, что-то плохое нашлось, раз Рико ушел, а после убедился в том, что и его брат последует за ним. Однако на заботу и любовь не похоже — неужели поле представляло такую опасность, что между ним и здоровьем Кевина тот без раздумий выбрал сокрушить последнее, лишь бы увести его за собой? К тому же, не казалось, что это сработало — Нил не видит в Кевине человека, отказавшегося от мечты. Зато разглядеть в Рико завистливого ублюдка получается на удивление просто, сместив фокус на неочевидное: пристальный взгляд тут и там, кривая ухмылка. — Но Морияма — прежде всего бизнес, а во вторую очередь семья. Любой актив, что не приносит прибыли, плохой актив, не стоящий инвестиций. — Получается, Рико не стоял инвестиций? — аккуратно спрашивает Нил, стараясь отследить нить разговора, ведущую к запутанному клубку. Если опираться на слова Ваймака и принимать их за правду, — а после случившегося он вовсе не уверен в том, что ему можно доверять и верить — то посему выходит, что внезапное решение Рико покинуть Эдгар Аллан и команду всего спустя год не принадлежало ему изначально, а было сделано кем-то выше, основываясь на отсутствии выгоды для семьи. Брови Нила сходятся; одного года мало, чтобы сделать настолько радикальные выводы и устранить кровного родственника, к тому же, Рико редко показывал себя плохим нападающим — было бессмысленно отрицать, что потенциал у него был, пусть тот и мерк при сравнивании его игр со старыми тренировками с Кевином. Значит, должно быть что-то другое, подтолкнувшее к его исключение — и если сам Рико вполне окупал себя, то, связывая слова Эндрю и все то, что так тщательно пытался разжевать ему Ваймак, Нил мог прийти только к одному выводу. — Или… он не стоял того, чтобы терять другие инвестиции? Ваймак кивает спустя несколько секунд напряженного молчания, за время которых Нил нерешительно опускает биту. Не сдача и не признание поражения, а также не дань доверия — его руки так сильно дрожат, что еще секунда, и та бы выпала сама по себе, а, значит, ему пришлось бы наклоняться за ней, выпустив из вида Ваймака на драгоценные секунды. Нил не мог так рисковать. Сказка, рассказанная мужчиной, кажется правдоподобной, и все же Нил не станет судить, опираясь на слова человека, уже предавшего его. В голове отчего-то всплывает мысль спросить Эндрю — несмотря на абсолютно неадекватную улыбку и склонность к жестокости, его слова жалили не ложью, а били по больному правдой. Эндрю был прямолинеен или, по крайней мере, не имел привычки лгать через каждые два слова, как это делал Нил. Ему тем более нельзя доверять, напоминает себе Нил, поливая спиртом притихшие угли и шипящие раны, твое состояние — его ответственность, отпечаток руки Фрэдди ниже живота и языка Ники во рту — его ответственность, его ответственность, его ответственность, повторяет про себя Нил до тех пор, пока прежняя злоба не захлестнет его снова. Так-то лучше. — Я не могу утверждать все доподлинно, все-таки, меня там не было, но мои источники достаточно надежны, — начинает Ваймак, расставляя слова с той же неспешностью, с которой охотники расставляют ловушки. — Говорят, что Рико совершенно неуправляем — он склонен вымещать свой негатив на других. На Воронах, если ты еще не понял. Конечно, никто не решится высказываться об этом открыто — кому-то затыкают рот руки, кому-то — деньги, но заставить молчать всех невозможно. Спусковым крючком стал один момент… Ваймак странно медлит и морщится, будто ему действительно неприятно говорить об этом. — Он избил одного из сокомандников до полусмерти. Его собирали буквально по частям. Я не буду называть имен, однако, думаю, угадать будет не сложно. В конце концов, Морияма слишком дорого обошелся Рико — не считая средств, что он тратил на себя и тех, что они тратили на то, чтобы заткнуть всех о нем, было неприемлемо вот так лишить их перспективного актива, — в голове Нила мгновенно всплывает имя и образ — Жан Моро. Первокурсник, как и Рико, он долговязой стеной отражал удар за ударом; конечно, до идеального защитника ему было далеко, однако внимание общественности он привлекал постепенно и окончательно — в начале сезона он был лишь тенью, а к концу светился в заголовках на третьем месте после Рико и Кевина. Фанаты предполагали, что это не с проста и именно он должен пополнить счетчик лидеров экси новой цифрой, однако предположения так и остались предположениями, когда Жан, вслед за своим Королем, не вернулся на поле в следующем году. Болельщики грустили, но недолго — они не были знакомы с французом достаточно долго, чтобы горевать, к тому же, потеря Жана на фоне потери Рико казалась настолько незначительной, что стала и вовсе упущенной из виду. — И хоть он и гандон, но он семья. Они, конечно, не могли убить его, как поступили бы с любым другим неугодным. Поэтому они нашли ему применение — добиться такого уровня власти и вседозволенности невозможно, не имея глаз и рук во всевозможных местах. Контролировать каждого преступника по отдельности сложно и муторно — гораздо проще назначить доверенное лицо, которое будет заниматься этим вместо тебя, во время предоставляя все отчеты о происходящем. Еще лучше, когда это кровный родственник — преданность прописана в его заводских настройках. Нил неосознанно постукивает ногтем по деревку биты, обдумывая чужие слова. Ваймак, видя его затруднительное положение, продолжает: — Иначе говоря, Морияма поручают своим головорезам города или целые штаты, однако никогда не спускают глаз с них. Может, ты слышал о Балтиморском Мяснике? — прозвище застывает в венах Нила непреодолимым холодом, и сейчас все импульсы его организмы направлены на сохранение ровного лица. — Наверное, самый известный в криминальных кругах пес Морияма — забавно, как все впадают в ужас от одного имени, даже не зная его лица… Нилу не смешно. Не забавно. Каждый шрам отзывается на звуки, издаваемые ртом Ваймака, ноющей болью. Они не зря боятся. Ужас — это меньшее, что стоит испытывать, когда над тобой занесен топор, особенно когда он принадлежит Натану Веснински. Особенно когда он принадлежит твоему собственному отцу. — …но речь не об этом. Эй, ты в порядке? Что-то ты побледнел, — Ваймак прерывается, заметив то, как переменилось лицо Нила — животрепещущий страх удалось сдержать, скрыть под маской столь тонкой, что еще чуть-чуть и та порвется, разойдется по краям; неестественную бледность же, непроизвольно окрашивающую щеки, никуда не спрятать. Нил пытается сглотнуть вязкую слюну, но та застревает посередине горла комом, равно как и осознание — посередине мыслей. «Пес Морияма» — именно так Ваймак назвал его отца. Это было уничижительно, и внутри Нила все мгновенно померкло. Почти сразу он понял, что это было правдой. Его непобедимый и несклоняемый монстр оказался лишь зверьком на повадке. Насколько была жестока и сурова рука, что этот поводок держала? Кажется, только в этот момент Нил ощутил, какой на самом деле угрозой являются Морияма — он не боялся их, не больше, чем отца, когда думал, что те лишь сотрудничают, но если они были не коллегами, а подчиненным и начальником, страшно было представить, в какой опасности был Нил, просто живя под одной крышей с человеком, имеющим прямую связь с этой семьей. — Все в порядке, — выдавливает Нил. Слова льются знакомой сказкой — ложной, той, в которую перестаешь верить, едва повзрослев. Он не знает, что еще сказать, не может придумать ни одной фразы, что не начиналась бы на «Я должен», а заканчивалась на «уйти». Нил прикрывает глаза, хотя тут же распахивает их, вспомнив, что сейчас очередное чудовище с ним наедине — чудовище не двигается, все еще стоит, прислонившись к полкам, обеспокоенно глядя на Нила сверху вниз. — Так что там с Рико? Они причислили его к этим «головорезам»? Ему становится капельку легче, когда Ваймак возвращается к этой теме, позабыв о Мяснике. — По сути, да. Отличный выход для излишней жестокости, а также способ для Морияма регулировать определенный район и Рико в придачу — все остались в плюсе. Кроме, наверное, нас, — Ваймак дергает губами в тщетной попытке улыбнуться, однако прежде, чем Нил успеет уточнить, кто входит в это обобщающее понятие, Ваймак поясняет. — Совпадение или нет, но Рико оказался приписан к Южной Каролине и конкретно к Пальметто. — Почему ты думаешь, что это не случайность? — хрипло интересуется Нил, делая осторожный шаг назад — его лопатки касаются стены, и Нил позволяет себе опереться на нее, отслеживая реакцию мужчины на это; тот не ведет и глазом, и Нил обмякает еще больше, наслаждаясь коротким отдыхом так сильно, как только может в данной ситуации. Ваймак уклончиво качает головой. — Потому что, потеряв доступ к Кевину на поле и территории Воронов, единственным местом, где он снова смог бы найти его, оставался этот городишко — как я уже сказал, мы с Кейли были близкими друзьями, так что после ее смерти я взял за привычку навещать его; тогда у меня еще не было лисов, по крайней мере, не этих — только одна нерадивая команда при приюте, так что встречались мы довольно часто. После Кевин подрос и сам стал приезжать ко мне, — Нил подавляет странное ощущение в груди. Что-то похожее он уже испытывал однажды, стоя посреди второго этажа дома лисов и наблюдая за тем, как Ваймак осматривает лицо Эндрю после их с Нилом небольшой стычки — чувство цепляется острыми когтями, оставляя кровоточащие царапины на сердце. Единственным человеком, которого Нил мог бы представить на его месте, при условии, что вместо Эндрю стоял он, была мать Нила — но ни за что та не была бы бережна. Нилу невольно подносит кулак к грудной клетке, надавливая, и коротко трет саднящее место — лучше не становится. — Эндрю сказал, что Рико сломал руку Кевину, — Ваймак вздрагивает — то ли не ожидал столь прямых обвинений, то ли подобное заявление все еще режет слух. — Это правда, — подтверждает он спустя две секунды, устало вздохнув. — После того, как этот сукин сын обосновался здесь, Кевин, конечно же, стал делать остановки и в его доме тоже — они же росли вместе, как никак. Чуть больше месяца назад после одной такой встречи я застал его на пороге магазина, совсем как тебя: окровавленный, в слезах, не в силах связать и два слова. Уже потом он рассказал, что произошло, — Ваймак поднимает руку, проведя ладонью по коротким волосам. — С тех пор Кевин окончательно переехал ко мне. Конечно, одно дело заходить раз в месяц и совсем другое — жить в этом дурдоме. Больше всего разногласий у него возникло с Эндрю — хотя, я бы сказал, что это было очень односторонне. Кевин бухал, как не в себя, а Эндрю нравилось пинать лежачего. Нил возвращается мыслями к той ночи, когда Элисон поймала его в ванной за покраской волос, и приходит к выводу, что ее слова и слова Ваймака во многом совпадают. Несмотря на видимость искренности девушки, нельзя не засомневаться, что это просто сговор, но… против кого? Неужто лисам нравится отлавливать неудачников вроде Нила, втираться им в доверие, а после накачивать наркотиками и… и делать что? Нил бы понял, если бы его изнасиловали или ограбили, даже если бы убили — тогда за таким поведением стоял бы мотив. Проворачивать подобную схему просто ради удовольствия кажется неразумным, откровенно глупым — слишком много усилий для кратковременного эффекта. Нил решает дослушать Ваймака до конца. — И как же они стали лучшими подружками? — приподняв в немом вызове одну бровь, уточняет Нил. — Этого я и сам не знаю. Пришли к какому-то взаимовыгодному соглашению — и с тех пор ходят в обнимку. Все, что мне известно — Эндрю по какой-то причине защищает Кевина, и не могу сказать, что я против, хотя иногда его методы бывают радикальны. — Это тот момент, когда ты говоришь мне, что Эндрю накачал меня наркотиками, потому что думал, что я представляю угрозу для Кевина, а спросить языком через рот слишком сложно для кого-то, кто умственно и ростом не тянет даже на первый класс? Нет, дай я закончу, — отрезает Нил, увидев, как Ваймак собирается что-то вставить. — Также он — и все вы, очевидно, раз уж происходящее случилось с твоего согласия, Тренер — считали и, вероятно, считаете, что я гребаная пешка Рико, «отосланного» незадолго до моего прибытия — я угадаю, вред главному активу не слишком пришелся по душе основной ветви, и те решили найти «сукиному сыну» новое применение — ведь, блять, гораздо лучше перебрасывать его, как горячую картошку, чем заняться его ебаным воспитанием. Упустил ли я что-то? Может, только то, что ты рассказал всю подноготную преступного клана человеку, которого знаешь меньше месяца и он действительно может быть виновен во всем, в чем вы его обвиняете? Да, вроде, забыл лишь это. Ваймак пораженно молчит, несколько раз открывает рот, будто вот-вот скажет что-то, а после снова закрывает — Нил терпеливо ждет, да и не то чтобы у него был выбор. — Что ж, я вижу, ты уловил суть, — медленно начинает Ваймак. — И насчет последнего — конечно, я не могу залезть тебе в голову и посмотреть, действительно ли ты тут из-за Рико и желания еще больше сломать Кевина, а, будь ты здесь именно по этой причине, то не признался бы или соврал. Но, малыш, иногда случается чудо — я просто верю тебе. Да, я знал о планах Эндрю на тебя, и он делился со мной своими подозрениями и доводами — довольно убедительными, ха, ты серьезно с раненной рукой полез в их комнату через окно? Вчера я еще не был уверен, поэтому позволил Эндрю решить все его методами, но сегодня, сейчас я окончательно убедился, что мое первое впечатление о тебе было верным. Нил поджимает губы, сдерживая вопрос, однако Ваймак все равно отвечает, слегка улыбнувшись. — Ты лис, а не ворон. — Что же убедило тебя? То, что прямо сейчас я стою с битой, в шаге от того, чтобы ударить тебя по ебалу? — Нил приподнимает оружие и взваливает его на здоровое плечо. Ваймак, невпечатленный, не реагирует. — И это тоже. Будь ты псом Рико, то не вернулся бы в этот магазин, а спрятался бы под его юбкой, — улыбка Ваймака становится шире, будто он поймал Нила с поличным, и Нил не может сдержать легкое смущение, выплывающее поверх злости — да, будь Нил крысой, то после приема Эндрю не стал бы возвращаться; это все равно что подписать себе приговор. — Я просто очень хороший актер и упорный подручный. Никуда не уйду, пока не уничтожу Кевина Дэя, — Нил сжимает пальцы крепче вокруг деревянного ободка и придает выражению лица свирепости — не отцовская ухмылка, но ядовитый взгляд матери. Реакция Ваймака заставляет его мгновенно сменить гримасу на недоуменную — тот смеется, будто слышит самую смешную шутку в мире, распирающую его изнутри до легкого хрипа. — Попробуй еще раз, но действительно имей это в виду, — советует мужчина, утирая влагу, выступившую на ресницах. Нил хмурится, но не успевает возразить. Ваймак выставляет ладонь, останавливая очередную порцию лжи. — Мы можем продолжать этот спектакль бесконечно, но время близится к пяти утра, и я полночи обзванивал морги и больницы, другую половину — обходил сборища бомжей, пытаясь отыскать тебя. Да и ты наверняка устал. От неожиданной заботы Нила пробивает колкими мурашками, больше напоминающими сыпь, которую хочется расчесать до боли — конечно, Ваймак врет, ведь какой ему резон беспокоиться о Ниле? Потенциально опасный незнакомец — это все, чем он приходится мужчине и этой странной семье. И все же… Ваймак звучит… искренне, признается сам себе Нил, почти сразу наткнувшись на вопрос, чего стоит эта искренность. Он уже доверялся его праведным мотивам — и оказался избит и едва ли не… В общем, оказался не в лучшем состоянии. Так что стоит ли верить ему сейчас, стоит ли хотя бы пытаться, или это приведет к повторению порочного цикла, где в самом центре — Нил. Сломленный. — Мне нужна моя сумка, — в конце концов, выталкивает из себя Нил, так и не определившись, что ему следует делать. Самый соблазнительный вариант — вернуться за сумкой и тут же уйти, потеряться среди дорог, остаться одним из многих бродяг и чужаков. Самый логичный — поверить. Какие бы опасности не нес дом лисов и его обитатели, нельзя отрицать то, что помимо потерь Нил также получил немало прибавлений: стабильная работа, не здоровая, но и не заплесневшая еда, промятый, но мягкий диван в качестве спального места. Когда твоими лучшими друзьями являются тараканы, обитающие в дешевых мотелях и заброшенных домах, и они же порой служат едой, сложно не впасть в отчаяние, не стать готовым отдать честь и совесть за кусочек тепла. Ваймак понимающе кивает, хотя его глаза, совсем недавно светившиеся смехом, быстро гаснут, наполняясь сложной смесью раскаяния и принятия — Нил, не желая лицезреть чужую палитру, прямо влияющую на его решительность, наклоняет голову в сторону выхода из магазина. Ваймак, уловив намек, первый двигается к нему. Нил следует за ним с промедлением в минуту. Неохотно он кладет биту туда, откуда взял, и закрывает за собой дверь магазина, то и дело оборачиваясь через плечо — нет ни топота шагов, ни тьмы ночи, ни шумного дыхания, но Нилу становится труднее дышать, пока он не отойдет от магазина и от этой улицы. Все в порядке, убеждает он себя, нарочно отставая от Ваймака на три шага, ничего не случилось, забудь. Он заталкивает образ толстых пальцев и кислых губ как можно дальше в сознание — и останавливается у порога дома лисов. Ваймак возится с ключом, чертыхаясь себе под нос, пока Нил молча наблюдает за ним. Вскоре ему удается сразить дряхлый замок, и дверь приветливо распахивается перед ними. Нил ступает по деревянному полу, ловко огибая скрипучие половицы; Ваймак уже на кухне к тому моменту, как Нил равняется с диваном. В его отсутствие тот не пустует — Сет, уткнувшийся лицом в обивку, судя по всему, едва ли двигался с тех пор, как Нил видел его в последний раз. Разве что принял лежачее положение вместо сидячего и в какой-то момент пытался стянуть с себя штаны, однако, судя по количеству опрокинутых пивных банок у дивана, не слишком преуспел и так и заснул с поясом, оказавшимся на уровне середины ягодиц. Нил отворачивается и бесшумно следует за Ваймаком на кухню. Мужчина роется в кружках, что, ударяясь друг об друга, издают тихий звон — с недовольным бурчанием спустя долгую минуту он, наконец, находит то, что так упорно искал; среди месива розовых, синих, лиловых, желтых и неровных, округлых, квадратных бокалов Ваймак сумел достать ничем не приметный прозрачный стакан совершенно обычной формы. Нил, держась в отдалении, наблюдает за тем, как Ваймак тщательно моет его, протирая изнутри порванной голубой губкой, а после, ополоснув мыльную жидкость, наливает воду из-под крана и ставит стакан на стойку, подталкивая его в сторону Нила легким движением руки. Нил молча ловит его, не зная, что сказать — судя по всему, реакция Нила на предоставленную воду в магазине не прошла мимо мужчины, и тот понял, что Нил скорее издохнет от жажды, чем примет нечто теоретически разбавленное из его рук. Нил слегка смущается: именно поэтому он искал прозрачный стакан и даже промыл его на глазах Нила. Нерешительно он подносит его ко рту и делает глоток — вода на вкус не отличается от любой другой, однако ему становится проще, когда горящее хрипотой горло омывается холодными каплями. Он не благодарит Ваймака, когда ставит стакан обратно на стойку, но тот, похоже, и не рассчитывает на это — Ваймак огибает Нила длинной дугой, — хотя тот все равно болезненно напрягается при движении мужчины — и, оказавшись у подножия лестницы, делает знак идти за собой. — Пойдем, заберешь сумку, — Нил не совсем понимает, зачем Ваймак хочет составить ему компанию в этом деле, но, стиснув зубы, поднимается вслед за ним, сохраняя дистанцию в две ступеньки. Он едва не врезается в спину Ваймака, когда тот неожиданно замирает посреди коридора — Нил, тревожимый этой заминкой, поспешно делает шаг в сторону, стремясь отойти от мужчины, но это также меняет его угол обзора, и Нил видит, что стало причиной остановки — Эндрю, сонный и невпечатленный, скользит взглядом сначала по Ваймаку, возвышающемуся над ним на целую голову или даже две, а после неторопливым ручьем течет к Нилу, что вынужден до боли сжать левую руку в кулак, чтобы не кинуться на Эндрю прямо сейчас. — Ваш мальчик с пальчик нашелся, — отмечает Эндрю, словно это не Ваймак привел Нила, а тот сам каким-то волшебным образом материализовался за его спиной. Его взгляд при этом остается прикован к Нилу — синяки на лице почти жжет, как и царапину, но куда больше гудит то, что следов не оставило: поцелуи и касания, ни одно из которых не было желанным. Нил, старательно вынашивающий ярость всю ночь, с шумом выдыхает, позволяя злобному потоку подхватить себя. — Пошел нахуй, — говорит он, совсем как в клубе — ядовито и остро, но в этот раз наркотиков в нем ни на грамм. Вода, предоставленная Ваймаком, была все же полностью чиста, и это осознание проходится по разбитому доверию пластырем — но кто, блять, клеит пластырь на стекло? Всем известно, что его не починить таким образом. Эндрю, уловив неподдельную ненависть во взгляде Нила, дергает уголками губ в улыбке — Нил делает шаг вперед, не сумев совладать с собой, но почти сразу оказывается остановлен рукой Ваймака, взлетевшей в воздух и остановившей еще не начавшуюся ссору. Нил бросает злой взгляд на мужчину, однако подойти к Миньярду не пытается — тот, словно в насмешку, сам делает два шага вперед, оказываясь прямо напротив Нила, и все, что лежит между ними — рука и гора неозвученных обвинений. «Я убью тебя» — хочет пообещать Нил, выписать эти слова кровью на чужих венах. «Ну же» — словно вопрошают эти глаза. Ваймак разбивает гнетущее молчание: — Нил уходит, — Эндрю очень неправдоподобно отыгрывает удивление: его брови комично приподнимаются, почти достигая линии роста волос, а рот приоткрывается в виде маленькой буквы «о». Нил видит скрытое под маской довольство — Эндрю, судя по всему, не слишком расстроился, когда не смог выпытать у Нила ответы; просто он знал, что после случившегося Нил не станет больше задерживаться в этом доме. Это обжигает внутренности Нила горячим потоком гнева, и противоречие подсказывает ему опровергнуть слова Ваймака, бесстрашно заявить, что он собирается остаться — и тогда увидеть настоящую реакцию Эндрю, а не заготовленную постановку. Нил поджимает губы, сдерживая рвущиеся наружу слова. Он приказывает себе остыть — он не сможет забрать слова назад, если все же выпустит их наружу. Его решение должно быть взвешенным, а не сиюминутным; особенно, когда оно касается дальнейшего проживания с людьми, что а) накачал наркотиками и избил, б) поцеловал против воли, в) предал то немногое доверие, что Нил успел заиметь. Список выходит впечатляющий, и причин уйти, как всегда, больше, чем причин остаться. Отчего-то в голове всплывают руки Ваймака — те протягивают ему воду и печенье, взваливают на себя большую часть веса, когда Нил теряет сознание, кладут перед ним ключи и, словно зацикливая невидимый круг, снова вручают те же самые продукты. Эти руки еще ни разу не ударили его, хотя Нил мог бы продиктовать столько случаев, когда это было бы уместно — и если прислушаться к Натану, то в любой момент, но желательно самый неожиданный; тогда будет больнее. Единственная оплошность была вызвана недоверием к персоне Нила, и тот с неохотой признает, что его замкнутое поведение не способствовало построению крепких отношений — но в этом и смысл, не так ли? Просто он слишком задержался, из-за чего подобный скрытный стиль жизни стал вызывать вопросы и предположения, далекие от правды, однако приведшие к этой ситуации. А остальные? С Эндрю, конечно, все понятно — это была вражда с первого взгляда, с первого глаза в глаза, когда сразу становится ясно, что со всем этим удушливым напряжением между друг другом одному из них однажды придется выбыть из игры; другого исхода Нил не видел. С его компанией, монстрами, тоже — те, как послушные собачки, во всем руководствуются решениями вожака стаи, с отвращением думает Нил, припоминая липкий привкус чужой помады. Но что насчет Мэтта, обнявшего его при первой встрече так осторожно, что плечо не почувствовало и капли боли в ответ на эти движения; вступившегося за него перед Кевином? Что насчет Элисон, последние несколько дней активно пытавшейся стать Нилу «другом», вплетавшей свои пальцы в его волосы так аккуратно, что любое сравнение с матерью, грубо дерущей его за пряди, меркло, так и не появившись? Даже тот же Сет, излучающий агрессию большую часть времени, по сути, не сделал Нилу до сих пор ничего плохого. На другой стороне монеты был Кевин. Кевин, напрямую связанный с людьми, у которых, оказывается, в подчинении ходил его отец — и если Дэй не узнал его, то каков был шанс, что эти люди также не увидят знакомых черт в его лице, если им доведется однажды пересечься? А Нил был уверен, что встреча обязательно состоится, рискни он остаться — Морияма наверняка не оставили бы Кевина без присмотра. Слишкой ценный, как выразился Ваймак, актив. Нил медленно выдыхает через нос, голову простреливает короткой вспышкой боли. Уйти — значит сдаться, променять любое подобие стабильности на дорогу и ревущий в ушах ветер, когда свобода становится ношей, а большой мир — таким маленьким, едва влезающим в ладони. Это также значит потешить эго Эндрю. И Ники. И Фрэдди. Остаться — не значит победить, но это продолжение битвы, бесконечный бой, только если он не сможет убедить ебаного Миньярда, что не представляет опасности для его обожаемой супер-звезды; Нил подавляет смешок — Кевин гораздо смертоноснее для него, чем наоборот. — Вообще-то, — вставляет Нил, звуком голоса остановив и Ваймака, почти опустившего руку и двинувшегося в сторону своей комнаты, и Эндрю, чье довольство стало пробиваться сквозь фальшь сочувствия. Темные глаза сразу нашли глаза Нила — все еще непривычно светлые без линз, и Нил, не сдержав порыв, растянул губы в жестокой улыбке, отдающей привкусом крови. — У меня появилась причина остаться. Нил видит момент, когда Эндрю в полной мере осмысливает его слова и приходит к выводу, что те ему не нравятся — его лицо искривляется, будто перед ним нечто до горечи кислое, и он делает твердый шаг вперед, заставив Ваймака вновь вскинуть руку — сгиб локтя упирается в грудь Эндрю, но тот словно и не замечает этого. Все его внимание безраздельно принадлежит Нилу, как в клубе, когда Эндрю заметил, что Нил догадался о наличие веществ в собственном стакане. Только в этот раз Нил не опьянен и не беспомощен — он смотрит на Эндрю в упор и издевательски ведет бровью на его резкое движение, несмотря на легкий холодок, пробежавшийся по внутреностям. — Я вижу, что вчера ударил тебя слишком сильно, Пиноккио. Неужели я выбил тебе все мозги и чувство самосохранения? — речь Эндрю неторопливая и тягучая, как сладкий-сладкий сироп; жаль, что Нил ненавидит сладкое. — Не переоценивай свои карликовые ладошки, — фыркнул Нил, с нарочито задумчивым видом постучав по щеке с синяками — кожа отозвалась на давление тупой болью, которую Нил привычно проигнорировал. — Мэтт мог бы пощекотать меня, и эффект был бы сильнее. Эндрю издает тихий смешок, хотя его лицо остается непроницаемым; Ваймак мечется глазами между ними, не уверенный, стоит ли встревать, и в итоге останавливается на Эндрю — морщинка между бровей говорит о серьезности. — Если Нил хочет остаться, он может это сделать, — голос Ваймака тихий, и Нил только благодаря этому вспоминает, что время, скорее всего, около пяти утра, а значит все лисы сейчас спят. Только Эндрю, словно по счастливой случайности, оказался бодрствующим — но действительно ли это случайность, или он ждал, пока Нил приползет в дом, чтобы продолжить выпытывать ответы уже здесь? — Тренер, Тренер, Тре-нер, — тянет Эндрю, ни сколько не обеспокоенным возможным шумом, что создает — Ваймак морщится, но не призывает его говорить тише, наверняка, потому что знает, что это заставит Эндрю лишь повысить тон. — Не вмешивайтесь не в свои дела. Вам за это не платят. Ваймак хмурится. — Это мои дела, пока это касается моего дома, Эндрю. Нил имеет право здесь находиться так же, как и любой из вас, идиотов. Я потакал твоим подозрениям, но продолжать не намерен — я верю Нилу, и если я говорю, что он остается, то именно это и происходит, — тон Ваймака пропитан нескрываемой сталью, и это звучит до того непривычно жестко, что Нил вздрагивает, на секунду увидев перед собой отца. Это видение быстро меркнет в пределах желтоватого коридора, разбитое о дырявую майку мужчины и спортивные шорты — Натан ни за что не надел бы нечто подобное даже под дулом пистолета, если кому-нибудь когда-нибудь хватило бы смелости направить оружие на него. Нил смаргивает ужас и вновь переключается на Эндрю, мимо которого явна не прошла его вспышка беспокойства. — Ну, Тренер, незадача вот в чем: я не верю Нилу. Не хотелось бы ставить ультиматумов, но судьба — забавная штука. Поэтому либо остается Нил, либо я забираю Кевина и Ники с Аароном и не появляюсь на пороге этого дома до тех пор, пока он ошивается здесь, — Нил поджимает губы — это удар ниже пояса, направленный не только на Ваймака, мгновенно помрачневшего, но и на Нила. Он ни на что не рассчитывает — даже если бы все они находились в равных условиях и были одинаковое количество времени знакомы с Ваймаком, Нил бы скорее поверил в фей, чем в то, что его могут выбрать. Поэтому прежде, чем Ваймак даст ответ, который озвучивать совсем не нужно, ведь это до боли очевидно, Нил вклинивается в разговор: — В чем твоя проблема? — огрызается он на немецком, заставив обоих мужчин замереть. На лице Ваймака — сложная смесь непонимания и удивления, Эндрю же, похоже, больше склоняется ко второму; что-то внутри Нила приятно расправляется, когда вместо фальшиво распахнутого рта и широко открытых глаз он видит искреннее проявление замешательства, выраженное в поджатых уголках губ и темном взгляде. — Ники нельзя приставать ко мне, а накачать меня наркотиками против воли — это правое дело? Кем ты себя, блять, возомнил? Нам обоим совершенно ясно, что выберет Ваймак, а твоего дерьмового представления мне хватило и ночью, спасибо, так что не могли бы мы побыстрее перейти к части, где ты прямым текстом высказываешь свою претензию, а я честно на нее отвечаю и оставшуюся часть дня не вижу твое ебаное лицо? Или тебе просто нравится ходить вокруг да около, а после обвинять меня в том, что я тебе вру? Конечно, любое мое слово покажется тебе ложью, когда ты подозреваешь, что я грейпфрут, пока я думаю, что ты считаешь меня гребаным ананасом. Эндрю, пораженный то ли длительностью его речи, то ли языком, что Нил выбрал для того, чтобы высказать ее, около минуты молчит, прежде чем все же ответить — слова вылетают медленно, осторожно, будто Эндрю взвешивает каждое из них, прежде чем положить в рот, словно горькую пилюлю. Вполне возможно, что прямо сейчас он вспоминает все разговоры, проведенные при Ниле на немецком, и тому даже жаль, что он позволил гневу взыграть и упустил карту, которую смог бы разыграть более удачно в будущем. — Как бы ни был увлекателен этот фруктовый салатик, — говорит Эндрю, тоже переключившись с английского, оставив Ваймака за пределами их разговора, что ему, судя по сложной эмоции на лице, не слишком приходится по душе. — Я не люблю сюрпризы, Нил… — Меня ли ебет, что ты любишь, — с плоским лицом отчеканивает Нил. — …а ты не перестаешь удивлять меня, — заканчивает Эндрю, с прищуром осмотрев всего его — темные волосы, сбитые в беспорядке, черная одежда, все также непривычно тесно сидящее на теле, упрямые глаза. Пытаешься найти еще что-то, что упустил, что не заметил, чему позволил проскочить мимо себя? Нил усмехается. Слишком много всего. — Не слишком хорошо для тебя, но мы оба уже заметили, что с инстинктом выживания у тебя все туго. Хочешь прямую претензию? Не подавись ею: Рико знает, что Кевин остановился для восстановления у Ваймака, и не может лично наведаться к нему, зато подослать мальчика на побегушках — легче легкого, особенно такого мелкого, как ты. Все эти цветные линзы и волосы, одежда из ближайшей мусорки — разве ты не идеал самого неприметного человека? Если бы ты просто пришел к порогу лисов, то, конечно, все бы сразу поняли, что и кто за тобой стоит. Действовать через Ваймака было умно — естественно, он не удержался от очередной слезливой истории и пригласил тебя к себе. Предпринимать что-то по прибытие было бы верхом идиотизма — сначала тебе нужно было завоевать доверие если не всех, то хотя бы меньшей части, показать, что ты не намерен причинять кому-либо вред и лишь хочешь залечить здесь плечико. Однако Рико слишком поторопился; ему следовало бы подождать хотя бы пару недель, а не так сразу подбрасывать свою собачонку — возможно, я бы больше поверил тебе. Но посмотри-ка, что мы имеем: поддельная внешность, поддельная личность, несерьезное ранение и одержимость Кевином в придачу. Прости, что залез в твой личный дневник. Эндрю не выглядит сочувствующим, а Нил не спешит исправлять то, как он назвал его папку. Глядя с такой перспективы становятся ясны основания для подозрений, но не то чтобы до этого момента Нил не понимал, что невольно сам подбрасывает дров в огонь — в конце концов, каждый отвеченный, а не отклоненный вызов со стороны Эндрю, говорил явно не в его пользу. — Давно сказки пишешь? — складывает руки на груди Нил, приподнимая бровь; плечо простреливает острой болью, будто кто снова поднес к нему дуло пистолета, но Нил не вздрагивает и не опускает руку, даже если в таком положении каждое маленькое движение ощущается как пуля. — Давай теперь я расскажу тебе одну. Жил-был мальчик Нил, и, ого, его действительно кто-то просто подстрелил — знаю, в это трудно поверить, ведь в Саутсайде это ебать какая редкость, но сказки на то и сказки, верно? Так вот, Нила подстрелили, и, когда выбор стоял между тем, чтобы подохнуть от потери крови между мусорными баками и обратиться за помощью к единственному знакомому человеку в этом городе, он выбрал второе — настоящий шок, не правда ли? Я сокращу эту историю до минимума подробностей, чтобы ты уловил суть: Нил решил задержаться, так как у него не было сил и денег на то, чтобы уйти — что ты должен был заметить, когда просматривал мою сумку и мой «дневник»; неужели Рико послал бы меня сюда, не отсчитав налички? Какой бы идиот согласился работать на него без минимального залога? Кажется, в твоей сказке больше сюжетных дыр, чем в моей. Эндрю подносит руку к лицу и с задумчивым выражением лица постукивает по нижней губе; Нил не уверен, пытается ли он действительно осмыслить это с точки зрения Нила или просто в очередной раз насмехается над ним — если под таблетками эмоции Эндрю яркие до слепоты и желания отвернуться, то без них все кажется приглушенным, подавленным еще до выхода наружу, лишь редкие улыбки, словно напоминание о непрерывной циркуляции лекарства в крови, проскальзывают в моменты относительной трезвости. — Что ж, звучит убедительно, — в конце концов выносит вердикт Эндрю, однако Нил не верит, что после недель запугивания и попыток выяснить правду Эндрю отпустит его так просто, не раскроив грудную клетку и не достав голыми руками тайны изнутри. — Но, Нил-Нил, ты все еще ходишь вокруг да около — не хочешь же ты мне сказать, что с Рико никак не связан, а? На губах Эндрю, словно ядовитый цветок, расцветает улыбка — Нил судорожно пытается слепить правду из лжи, припоминая слова Ваймака о Морияма. — Что, слишком сложный вопрос? Можем начать с чего попроще… Где твои родители? — последние три слова бьют под дыхом невидимым кулаком, выбивающим все дыхание из легких, оставляя погибающий на губах хрип. Нил невольно приоткрывает рот — то ли от удивления, то ли в попытках связать между собой два слова так, чтобы не выдать себя и свою семью. — Они мертвы, — он старается произнести это твердо, уверенно, но шаткие ноты пробираются в тон, заставив Нила поморщиться — он смотрит Эндрю в глаза, стараясь уловить реакцию на собственные слова, и находит бездонное озеро болотного цвета, поглощающее его, словно тина, цепляющее за ноги и утаскивающее на дно. Это, конечно, ложь — Натан, к сожалению, мог бы посоревноваться с Нилом в живости, и вышел бы победителем несмотря на возраст. Но это самое близкое к правде, что Нил только мог сказать, мог отдать, не оторвав от себя половину. — Ты убил их? — Нил изумленно смотрит на Эндрю — что это, блять, за вопрос. Не то чтобы в реалиях таких людей, как он и Эндрю, невозможно подобное, однако Нилу сложно даже представить, как он поднимает руку или нож в сторону Натана; через секунду та бы лежала в противоположном углу комнаты, отлетев так быстро, что скорость света позавидовала бы ей. — Ты убил своих? — он бросает это в основном потому, что ему не нравится, как окрашивается легким удовольствием лицо Эндрю, когда тот отмечает, как на Нила подействовал заданный им вопрос. В голове всплывают слова Ники, сказанные накануне, о матери близнецов — автомобильная авария, Эндрю в той же машине, Аарон единственный, кто рос с ней, но прежде, чем Нил успеет последовать за нитью, та спутывается в клубок, когда непрошенные воспоминания, вызванные упоминанием Ники, затмевают взгляд: клуб, вспышки, губы, губы, губы, Фрэдди, руки в нижнем белье. Нил прикусывает язык так стремительно, что сразу чувствует легкий солоноватый привкус — Нил давит сильнее на образовавшуюся ранку, и мысли возвращаются к настоящему. Эндрю, тем временем, не выглядит впечатленным неожиданным поворотом их разговора. — Хочешь узнать больше обо мне? У тебя будет шанс, если я позволю тебе остаться, — с противной улыбкой, пробирающей Нила до дрожи, говорит Миньярд. Нил спускает ему это на тормозах, но делает себе пометку спросить позже — если, конечно, для него будет это «позже». — Отлично. Нет, я не убивал их. Их убила семья Рико, — из-за легкой злости, вызванной небрежным уходом от темы Эндрю, эти слова звучат куда убедительнее, чем предыдущее его заявление. Нил, увидев, как Эндрю напрягся и навострил уши, поспешно принимается объяснять, боясь позабыть историю, выдуманную им же две минуты назад. — Мой отец был… одной из их пешек. Продавал всякую дурь, координировал пару районов. Ничего особо серьезного, легкие деньги — так и было, пока ему не захотелось большего. Он так осмелел, что укусил кормящую его — нас — руку, украл у Морияма деньги, несколько миллионов. Пропажу обнаружили быстро, а мы не успели убраться достаточно далеко — отца пристрелили на месте, мать тоже, я сумел улизнуть только потому что был проворным ребенком — с тех пор они сидят у меня на хвосте и хотят поймать, чтобы возместить убытки. — Ну, а мой «дневник» — это зависть в чистом виде, — слова обжигают горло, неприкрытые и честные, они заставляют Нила покрыться холодным потом, жаром обдают лопатки, и Нил понимает, что продолжает говорить против собственной воли, словно прорванная труба, что на протяжении долгого времени была заткнута всевозможными подручными материалами — было глупо рассчитывать, что такая плотина выдержит давление воды. — Кевин и Рико — все то, чем я никогда не буду. У них были поклонники, экси, любовь всего мира. А у меня… а у меня ничего. Потому что и сам я — никто, без имени и фамилии, без дома. Я не планировал здесь оставаться, никогда не смог бы, даже если бы захотел, я просто… я устал быть никем. Нил выпаливает слова на одном дыхании, и учащенное сердцебиение, отзывающееся точеными ударами под челюстью, не то, что он смог бы сымитировать, даже если бы очень захотел — пули пролетают так близко к бронежилету, так опасно вплотную к коже и всему его нутру, что на секунду Нилу становится плохо: зрение плывет кроваво-черными пятнами, силуэты Эндрю и Ваймака становятся нечеткими тенями, сквозь которые в сторону Нила тянется женская рука. Ногти тупые, а, значит, чтобы оставить следы, нужно приложить больше силы, больше боли, и Нил почти чувствует эту боль, это наказание — за слова, за поступки, за действия; перекатывает привкус крови на языке и жмурится, когда пальцы почти касаются его лица. …Он действительно чувствует руку. И тупые ногти. И пальцы. Но не в волосах и не в области щек или глаз, куда могла бы вцепиться Мэри — аккуратно, точечно, чьи-то пальцы касаются его шеи, там, где страх Нила очевиден больше всего. Ровно на пульсе, медленно открыв глаза, отмечает Нил, Эндрю держит указательный и средний палец ровно на его пульсе, большим упершись в основание горла — легкое, почти незаметное касание; сбитые костяшки Эндрю, покрытые синяки и корочками, при каждом выдохе Нила царапают его подбородок, посылая дрожь по всему телу, прихватившую табун мурашек с собой. Нил, поглощенный неожиданным прикосновением, встречается взглядом с Эндрю — тот оказывается ближе, чем был, когда Нил смотрел на него две секунды назад, однако рука Ваймака все еще между ними, барьер, к которому еще чуть-чуть, и они прижмутся вплотную, если попытаются подойти еще ближе друг к другу. Нил не хочет подходить к Эндрю; и без того сбитый пульс пускается в судорожную пляску, опасность — вспыхивают красным сигналы тревоги в голове Нила, но он не находит в себе сил пошевелиться. Тени, сгущающиеся перед глазами, рассеиваются, и видение о руке матери оказывается стерто другой рукой — той, на которой след от ударов по лицу Нила. Лежащей на шее Нила, хранящей свидетельства удушья от этой же руки. — Позволь мне остаться, — Нил ненавидит каждую секунду, в течение которой звучит эта беспомощная просьба, двоится, множится, разлетается по коридору пылью, тысячей осколков, которые не собрать, не ободрав ладони. Ты не должен ничего у него просить, пытается вразумить себя Нил, он избил тебя, напоминает себе Нил, из-за него тебя чуть не изнасиловали — это правда, но это тщетно. Это так бессмысленно, когда дыхание постепенно приходит в норму, а тепло пальцев и то, как подбородок Нила встречается с шероховатостью костяшек, заземляет его — Нил выдыхает чуть свободнее, пока паника исчезает в спертом воздухе, растворяется в пространстве между ними. — Я пока не готов уйти. Эндрю, словно отрезвленный этими словами, резко отнимает руку — холодок бежит по коже Нила, его пальцы непроизвольно дергаются — он не знает, хотели ли те прижаться к шее, преследуя спокойствие, подаренное касанием, или руку, что его подарила. Нил отмахивается и от первой идеи, и от второй, наблюдая за тем, как Эндрю отступает на шаг, а затем на еще один, будто внезапно испугавшись чего-то такого, что видит лишь он. Руку при этом Эндрю держит под странным углом — словно в нарочитом отдалении от тела, как если бы та была испачкана в чем-то; Нил не придает этому большого значения — он почти уверен, что его кожа липкая от пота и чужих прикосновений, неудивительно, что такая палитра не пришлась Эндрю по душе. — Оставайся, — желаемое слово звучит оглушающе громко в звенящей тишине, и у Нила едва не подкашиваются ноги, стоит ему услышать это. Эндрю даже не смотрит на него, пока говорит — его взгляд прикован к полу, а из-за отведенной в сторону руки он смотрится странно и несколько комично. Следующие слова отрезвляют Нила, но облегчение, пришедшее после первого заявления, им не перебить. — Мы оба знаем, что это ненадолго. Раз — и Эндрю исчезает, спускается вниз звучными шагами, явно не боясь перебудить весь дом. Нил, только что вспомнив о Ваймаке, поднимает глаза к нему, чтобы обнаружить, что тот уже глядит на него — пристально, внимательно, как на сложную задачу, решение которой обещается быть до нелепого простым. Осознав разделяющее его и взрослого мужчину расстояние, Нил поспешно делает два шага назад, увеличивая дистанцию. — Так что… Сумка? — уточняет Ваймак, для которого их с Эндрю разговор, понимает Нил, так и остался тайной, тарабарщиной на незнакомом языке. — Душ, — аккуратно поправляет Нил. — И сон, если можно. Ваймак прикусывает нижнюю губы — чтобы не улыбнуться, догадывается Нил, когда видит, как уголки губ мужчины непослушно все же поднимаются вверх. Он не отвечает на улыбку Ваймака собственной, напоминая себе, что решение остаться — прагматичность в чистом виде, никакой личной привязанности, тем более к тому, кто позволил Эндрю провернуть с Нилом такое. Об успокаивающем касании Миньярда Нил старается не думать — слишком сложно отыскать мотивы. — Конечно, можно, — кивает Ваймак и машет Нилу рукой, подзывая к своей комнате — та, что необычно, оказывается заперта на ключ. Ваймак отпирает ее одним из множества тех, что висят на связке, которую Нил уже видел — ему интересно, к чему относятся остальные, но он не хочет спрашивать. Усталость заполняет его тело с каждым последующим вдохом, ненаполненным страхом от неминуемого ухода, и каждый новый шаг становится вызовом против самого себя — Нилу хочется верить, что он справляется достойно, когда со стуком приземляется на пол у комода, открывая заветный третий ящик. Колени обжигает от столкновения с полом; Нил игнорирует боль, пробегаясь руками по содержимому сумки — он остро чувствует Ваймака позади себя и не позволяет себе перерыть все наполнение, по привычке осмотрев свое, как выразился однажды Эндрю, «малочисленное имущество». Нил подхватывает футболку и шорты из ряда однотипных, лежащих сверху, и, слегка углубившись, достает нижнее белье. Бросив взгляд на Ваймака и убедившись, что тому не до него, — он старательно глядит в потолок так, будто видит его в первый раз — Нил с тихим жужжанием молнии закрывает сумку, а следом и полку, издающую визгливый скрип, что заставляет его поморщиться. Ключ он возвращает в карман ненавистных узких штанов, где уже лежит тот, что принадлежит магазину. Не оборачиваясь, Нил выходит из комнаты и скрывается за дверью ванны, беззвучно провернув защелку. Только после этого он позволяет себе сползти раненым ужом на пол, прижавшись спиной к хлипкой древесине, а руками — к холодному мрамору. События последних семнадцати часов проносятся перед глазами цветными картинками, словно сериал, а не маленькая жизнь простого Нила Джостена, неприметного человека, одного из миллиардов. Вздох. Если бы он действительно был Нилом Джостеном, неприметным человеком, одним из миллиардов. Если бы все было бы так просто. Но просто не бывает — и, сколько бы не длилась эта отсрочка, оставаться навечно невозможно, найди он даже самый безопасный бункер мира и поселись там. Отец достал бы его и оттуда, голыми руками выкопал бы из могилы, посмей Нил умереть до встречи с ним — кто знает, криво усмехается Нил, отчего порез на щеке неприятно тянет, возможно, он также не побрезговал прибегнуть ко всяким псевдо магам и колдунам в попытках вернуть Нила к жизни; и далеко не для того, чтобы в последний раз взглянуть в его глаза и сказать все то, о чем так и не успел поведать. Чтобы еще раз убить его — снова, абсолютно жестоко и безжалостно, мучительно, до агонии. Нил поднимается с пола, на ходу скидывая одежду — руки путаются в рукавах кофты, плечо, припомнив хватку Ф… мужчины, отдает пульсацией, оседающей в голове Нила вспышкой боли. Нил утрамбовывает все вещи в бак, стоящий у двери, с трудом поборов желание поджечь их прямо здесь или выбросить из окна — какие бы воспоминания ни несла одежда, слишком расточительно для кого-то вроде него так бездумно избавляться от нее. Хотя Нил с трудом может представить, что в ближайшее время захочет снова надеть ее или прикоснуться к ней — от одной мысли об этом его пробивает дрожь, от которой он прячется за тонкой занавеской, поспешно выкручивая горячую воду. Поток слабый, а температура прыгает от обжигающе огненной до чуть ли не холодной — Нил тщательно проводит мыльной рукой по всем доступным участкам тела, чувствуя легкий стыд, когда дело доходит до собственного члена. Он не смотрит вниз, будто чужие касания могли оставить следы, когда в третий раз смывает пену, и чисто физически не может без зеркала взглянуть на свою шею, едва не стертую в порошок — прикосновение Эндрю теряется, стекает по телу Нила запахом лаванды и уносится воронкой в водопровод. Когда его тело вновь становится белым листом, чистым от чужого присутствия, Нил отключает воду и аккуратно вылезает из ванной, едва не поскользнувшись на мокром от собственных ног полу. Вытершись, Нил, пока натягивает шорты и футболку, отрешенно размышляет о том, куда ему лечь — диван внизу занят Сетом, и тот несмотря на свой сумасшедший график раннего подъема в этот раз явно не собирается просыпаться сейчас; логичным было бы, раз уж Сет посягнул на его спальное место, забраться в кровать Сета, но Нил неуверен, за какой из дверей искать спальню, в которой обычно ночует он. Это точно не комната Эндрю — там всего три кровати, и те принадлежат близнецам и Кевину; остается не так много вариантов, однако все они не устраивают Нила — он мог бы предположить, что Сет делится пространством с Мэттом и Ники, как оставшимися парнями в доме, но Нил не уверен, что может зайти в спальню и, увидев мирно спящего Ники, не задушить его подушкой; страшно было представить, что этот урод мог бы провернуть с ним в беззащитном состоянии. Мысли все больше начинают путаться, и Нил отмахивается от них резким движением головы — глаза слипаются, но ничего страшного, он потерпит. Если что, отоспится в магазине — первые клиенты не приходят раньше часа-двух. Около двери в ванную Нила поджидает Ваймак. Заметив мужчину, Нил напрягается, сжав ключи в кармане шорт до легкой боли, не зная, что еще тому надо — мог бы уже спокойно отправиться досыпать законные часы отдыха. — Что, — хриплым тоном осведомляется Нил. — Что, что, — передразнивает его Ваймак, впрочем, без особого запала. — Сюда иди, чтошник. Нил, поколебавшись две секунды, идет в указанном Ваймаком направлении — это спальня мужчины, куда Нил не спешит заходить, остановившись в паре шагов от двери с немым вопросом в глазах. — Как же с тобой сложно, малыш, — вздыхает Ваймак, утерев невидимый пот со лба, будто на его долю выпала крайне трудная работа, непосильная ему. — Руку дай. Нил неохотно протягивает левую ладонь тыльной стороной вверх, на что Ваймак смотрит на него выразительным взглядом и самолично переворачивает ее, одновременно с этим оставив меж его пальцев что-то теплое — опустив взгляд, Нил видит ту самую сцепку ключей, нагретую чужим касанием. Тяжелая — первая мысль, проскакивающая в голове Нила, вторая — зачем? Ваймак, видимо, догадываясь о следующем вопросе Нила, отвечает сразу: — Поспишь сегодня в моей спальне. Вот этот, — Ваймак указывает пальцем на ключ, окрашенный под бронзу — краска местами облупилась, показывая неприглядный ржавый цвет. Нил неосознанно обводит его. — От двери. Иди давай. — А вы… — вырывается скорее инстинктивно, пока Ваймак заталкивает его внутрь — несмотря на нарочитую грубость движений, это вовсе не больно, осознает Нил, когда дверь перед его носом бесцеремонно захлопывается. Он отупело моргает и на уровне вызубренных с помощью матери рефлексов вставляет ключ, на который указал Ваймак, в дверь, проворачивая его все три раза и так оставляя связку висеть — ветер, пробивающийся из открытого окна, силится столкнуть железяки друг с другом, и те едва заметно покачиваются. — Ну ладно. Нил решает не слишком много думать о неожиданном жесте со стороны Ваймака, как и о том, насколько легче стало ему, стоило двери и замку отделить его от всего мира — преграда скорее психологическая, чем реальная, умелому дельцу хватит сил и взломать, и выбить дверь. И все же… это приятно. Если в это короткое слово можно заключить тепло, разливающееся по телу Нила вместо усталости. Нил поворачивается к кровати, и почти сразу его взгляд падает на что-то другое: в углу около окна неровным комом лежит ткань — постельное белье, понимает Нил, подойдя ближе. Судя по всему, пока Нил мылся, Ваймак успел заменить наволочку, пододеяльник и простынь на новый «комплект» — синяя подушка лежит на розовой в цветочек простыни, укрытой зеленым одеялом. Нил не жалуется; разноцветный набор далеко не худшее, с чем ему приходилось иметь дело — сегодня и вообще. Он опускается на кровать осторожно, но та все равно издает легкий возмущенный хрип в ответ — также, как звучат все двери, окна, ступеньки и даже люди в этом доме. Принять лежачее положение, когда у тебя болят обе стороны лица и одно плечо, не невыполнимая задача — Нил свёртывается в клубочек, прижимаясь здоровым плечом и опухшей щекой к ткани, что источает едва заметный аромат — привкус какого-то дешевого ароматизатора и легкой затхлости, будто никто давно не пользовался этим бельем. Нил глубоко вдыхает запах, и тот уносит его за собой в сон прежде, чем до него доберутся цепкие руки, липкие губы, тупые ногти, шероховатые костяшки и звенящие у двери ключи.