Mir ist so kalt...

*** Каждый день. Каждый новый день похож на предыдущий. Каждое утро находятся новые проблемы и поводы для волнения. Они вторгаются в мои мысли, путают все процессы и обмены энергии внутри меня, укачивают меня, как ледяные, жгучие морские волны. Я отвык от общения с людьми. Вокруг меня одни холодные, измучанные души, изголодавшиеся по спокойствию и теплу, но не имеющие смелости и желания искать их и помочь самим себе. Это печально. *** Я не люблю, когда мне хочется много беспокоиться о других. Но мне и взаправду хочется. Из Австрии уже очень давно не было новостей. Неужели Германию это не беспокоит? Время сейчас очень напряженное, то и дело просыпаешься в холодном поту, боясь потерпеть поражение собственному разуму. Нельзя же так. И так, и так нельзя себя вести. Мой долг - сохранять единство государства, быть исполнительной составляющей власти, чувствовать себя частью народа. Чувствую себя предателем. *** Сегодня вся кухня была в хорошем настроении. Кажется, наша повариха придумала что-то интересное и новое для завтрака. Мне жаль, но я как ни старался, не смог распробовать и почувствовать что-либо особенное. Аппетита нет вовсе. Очень хочется спать, голова раскалывается от шумов, которые издает каждый обитатель замка. Но у меня еще много дел. Послушай голос разума, берлинское порождение духа времени, и сядь за дело! Очень клонит в сон... *** Кажется, снова произошло что-то, но поважнее, чем обычный приказ. Ходят слухи, что сегодня приедут какие-то гости. Я не понимаю, мне не приходило никакого письма, и Германия ни слова мне сегодня не сказал. Что-то тут не так. *** Слышу какие-то звуки на улице и на первом этаже. Неужели это правда? Ну вот, из моего окна видно не достаточно для того, чтобы разглядеть герб на прибывшей карете. Наверное, это с южных земель приехали с докладом. Но все-таки нужно спуститься. Дверь со скрипом поддается ленивому толчку двумя меньшими пальцами, и я аккуратно выглядываю в коридор. Никого нет, я ошибся - все-таки что-то случилось. И я об этом не знаю. Это плохо, очень плохо. Я торопливо следую зову любопытства и долга на первый этаж, и, слегка запинаясь о последнюю ступеньку носком туфли, поднимаю голову. Это кучер в австрийской униформе, и австрийская карета виднеются в высоком, слегка замутненном разводами от капель дождя окне, открывающем вид на подъезд ко дворцу. Я оборачиваюсь, и вижу, как Германская Империя единолично встречает Вену. Тот, в свою очередь, держит у груди какую-то серую папку, полную небрежно сложенных бумаг. Задумавшись, я даже не понял, увидел ли он меня, или мне показалось... Если все обстоит так, то, думаю, ГИ достаточно ясно дал мне понять, что мне нужно дождаться конца их разговора. Они точно знают что-то, что я должен буду узнать, слишком уж они сдержанны. *** Меня разбудил тихий стук в дверь. Когда я успел уснуть? Мне это позволили? Который час, и... - Я могу войти? - за дверью раздался знакомый голос, очень тихий, но достаточно громкий для того, чтобы я это услышал. По телу пробежали мурашки. Я уснул в своей комнате, и даже не помню этого, а часы показывают восьмой час вечера. Ох... - А, да, открыто... - встрепенувшись, ответил я неразборчивым, неуклюже громким бормотанием. Открыв дверь и еще даже не переступив моего порога, Вена пошатнулся - то ли от усталости, то ли от увиденного, то ли оба варианта сразу. - Я думал, что ты все понял, и ждал, пока мы договорим, а ты тут... Зажмурившись, я опустил ноги, одернул рубашку и, медленно выпрямив спину, встал с софы. Да, наверное было в этом поступке что-то безответственное и неловкое, но я уже не хотел этого анализировать, а только лишь поднял помятый пиджак с бархатной поверхности и повесил его на стул, обдумывая в тянущемся процессе то, что должен сказать. - Вряд ли тебя сейчас интересуют мои отговорки о том, как я устал и переволновался, не так ли? Я действительно встревожен тем, что могло послужить причиной такого тайного визита. Может, закроешь дверь? С... этой стороны. Кажется, он даже был заранее готов к тому, что я скажу. Опустив глаза, он вошел, закрыл за собой дверь. Замер на мгновение, после чего закрыл ее на защелку, и подошел к моему столу, держа в руках ту самую папку. Ожидая, что он мне покажет какой-то документ, я отодвинул для него стул. Австриец рефлекторно сел, снова замер в недоумении, но, махнув рукой, открыл папку и повернул стул на 90°. Ни слова ни говоря, я прислонился к подлокотнику дивана. - Присядь пожалуйста. - эти слова Вены облили мое сознание холодной водой своей бесцеремонности, и я без раздумий прислушался к ним. Он взял в руки какой-то листок, который просвечивал множеством рукописных, мелких строчек, бесчисленное количество раз перечеркнутых и переписанных. Последовала молчаливая пауза. - Он объявил Сербии ультиматум. Кончики моих пальцев оледенели. - Что ты имеешь ввиду...? - То и имею ввиду! Все это - мои черновики текста ультиматума, записанные с эмоциональных слов АВи. После того, как Франца убил выходец из Сербии, Австро-Венгрия сам не свой! Клянусь, он не понимает, к чему это может привести. Или не хочет понимать. Это станет искрой, которая подожжет фитиль, и все! Я понимаю, что он зол, но Сербия действительно недовольна условиями, а если Империя объявит войну, то - речь австрийца ускорялась с каждым словом, в каждое из которых он вкладывал всю сущность своего беспокойства. Видя, что он на грани того, чтобы сойти с ума при виде своих бумаг, я перехватил его руку за рукав, остановив поток слов и жестикуляций. Наши взгляды пересеклись на мгновение, и я заметил, как его глаза мечутся по комнате, почувствовал через его движения неровный, учащенный пульс переволновавшегося Вены. - Я тебя прерву, но... Вдохни и выдохни, и отпусти злополучную бумажку. Я понял, что ты хочешь мне сказать. Это и правда очень серьезно, но тебе нужно успокоиться, ты ведь... Я едва ли слышал, какими малоправдоподобными клише для отвлечения внимания я говорил. На уме у меня было лишь одно: "Пожалуйста, пусть он перестанет нервничать, мне от этого плохо." Жестоко... наверное. Туман из мыслей окутал меня холодной, затягивающей пеленой, и я просто продолжал слушать австрийскую столицу, который так хотел выговориться в неформальной обстановке. Пускай, пускай он это сделает. Мне ведь не сложно, все как обычно, я лишь немного более лоялен к нему и его мыслям... И тут я вынырнул. Нет, меня выдернули из воды, да так, что у меня заложило уши. Он коснулся моей руки и молча всматривался в мое отчужденное выражение лица несколько секунд, прежде чем спросить то, чего я не слышал от него никогда: - Ты в порядке? Почему? Почему он спросил это сейчас? Я не знал, что ответить, и поднял глаза, даже не отдергивая руки. - Прости, ты и так не особо хотел со мной это обсуждать, а я нагрузил тебя своей болтовней о том, на что у меня даже не получится повлиять. Это как-то.... нецелесообразно. - за считанные мгновения к Вене вернулись холод и рассудительность. Мне стало еще противнее, и проще одновременно. Но это не то. Не то, что я должен был услышать от него. Не то, что он хотел мне сказать в этой непринужденной обстановке, которую сам искал в поздний вечер. Но я не умею. Я не знаю, как говорить с кем-то по душам. Надо попытаться... *** И всё как в тумане. Мы сидели на софе. Я молча положил руку ему на спину, а он склонился, стараясь скрыть от меня свое лицо. Он... плачет? Я, не зная иного выхода, дал ему немного времени, и он поднял голову. По его раскрасневшимся щекам катились остывающие, сверкающие в просачивающемся сквозь шторы свете фонарей слезы. Смахнув часть слез слабым движением руки, он через силу прошептал, искренне и ненарочно наполняя каждое слово эмоциями: - Каждая ночь. Каждая ночь - это одно и то же. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я не могу перестать думать о том, что будет с нами. Я знал, что это случится, но почему... Почему мне так душно и тяжело , когда я делаю вид, что все под контролем? Я не мог игнорировать то странное ощущение, которое охватило меня с услышанным. У моих колен сидел беззащитный, дрожащий город, который только что снял передо мной ту тяжелую маску, которую не приподнимал долгие годы. Только сейчас я почувствовал тепло, исходившее от Вены. Повинуясь своей тоске по чистым человеческим эмоциям, я обвил правую руку вокруг его талии, заставив его подняться и приблизиться, а левая рука сама потянулась к его лицу. Все происходившее противоречило всему, что я думал о самом себе, но теперь я в этом уже не уверен. Аккуратно стерев со светлой, мягкой кожи въедавшиеся, щипавшие ее соленые дорожки слез, я взглянул в глаза столицы, которые все еще ярко блестели и в трепетном волнении смотрели на меня, и подался вперед. Ощутив все свое тело разом, и чуть не вздрогнув от нахлынувшей противоречивости эмоций и физических ощущений, я закрыл глаза. Это был самый умиротворяющий, и, в то же время, эгоистичный поцелуй в моей жизни. Больше ни слова от Вены я в эту ночь не услышал. *** Казалось, произошедшее с пол часа назад уже стало для меня полузабытым сном. Дворец... нет, все вокруг спало мирным сном в такой час. Даже, кажется, я сам. Больше не было ни единой лишней, тревожащей меня мысли. Мыслей не было вообще, я помнил лишь кроткий взгляд, которым меня проводил столица, когда я прикрывал за ним дверь выделенной ему комнаты: "Почему? Почему ты сделал это сейчас?" Я почти был уверен в том, что прочел в его глазах. Но я не думал. Я стоял на балконе, обдуваемый прохладным ветром. С моих губ слетали тихие звуки напевания давно наполовину забытой партии какого-то произведения, которое играл с кем-то в четыре руки. Адажио или ленто? Пальцы сами перебирали аппликатуру, касаясь оледеневших перил лоджии, как если бы они были клавишами, податливыми и певучими. А взгляд скользил по видневшимся вдалеке освещенным фонарями городским улицам, то и дело цепляясь за горизонт.