Невероятная история (всё так)

      Загробный навигатор пиликнул, высветилось:       «Мужчины. 48 и 51 год. Ледовый дворец «Химик».       – Кемерово? – недовольно спросил Андрей, принимая заказ. Работать по пригороду он не любил.       Собирался дождь, дороги были загружены, но терпимо для Междумирья.       На парковке рядом с «Химиком» собралось изрядно машин; слепли от мигалок спасательных служб зеваки, уже подъехали репортеры, испуганные зрители ретвитили и звонили домой. Практически в самой гуще толпы напуганных, но не расходящихся людей, стояли двое – клиенты Андрея. Отличались от живых они тем, что были в блестках и сквозь них то и дело пробегали медики. Андрей повторно подтвердил заказ, пассажиры оказались на заднем сидении.       – Вечер, – буркнул Андрей, глядя на навигатор.       – Ты нас видишь? – удивились с заднего сиденья.       – Да, вижу, – вопреки своим словам, водитель даже не смотрел в их сторону. Куда больше его интересовало как выбраться с перегруженной парковки и никого не задавить: – Вы умерли.       Быстрее введешь в курс дела – быстрее закончишь заказ. Так считал Андрей. Давая отмашку случайным зевакам, он выруливал с парковки.       Голос справа сзади сказал:       – Пиздец. Я так и подумал. Умерли.       – Хорошо хоть, что не в очках, – заметил Шура (для Андрея – голос сразу из-за спины), посмотрел в зеркало. – Мы такими навсегда останемся? Что происходит?       Андрей наконец выехал на дорогу, перестроился, встал в колею загробного маршрута, как на рельсы.       – Вы умерли, но что-то держит вас здесь. Рассказывайте, что да как было в жизни. После этого выстроится маршрут до вашей конечной точки и там я вас высажу. Что будет дальше – не моя забота.       Двое на заднем сидении переглянулись.       – Всем интересно узнать, что же происходит в личной жизни у известного человека: как делал ремонт? Как познакомился с женой? Сколько машинок в коллекции? Даже сейчас? – усмехнулся Лёва. Потом резко схватился за грудь, за горло, захрипел. Пальцы заскребли по обивке сидения.       – Фантомные боли. Вы еще не приняли, что мертвы, расслабьтесь, – Андрей глянул в зеркало заднего вида и вдруг с нотой веселости сказал: – О, вы же про этого пели, – лица обоих пассажиров поскучнели. – Про летчика! Я же и сам летчик, а таксую я так – для души.       – И после смерти узнают, – Шура протянул руку. – Шура.       – Андрей, – ответил водитель.       Пожали руки.       – Лёва.       – Я и не удивлен, что после смерти мы попали в одно такси. Это что-то вроде лимба? – Шура смотрел в лобовое стекло.       Обычная междугородняя дорога. Никакой мистики. Кроме того, конечно, что час назад их обоих убило некачественно закрепленное оборудование.       – Это что-то вроде курьерской службы. Лимб начнется, если вы выйдете из машины. Там все будет по всем правилам: вечные бесплотные скитания по земле, никаких чувств, никаких контактов.       Лёва хмыкнул. Шура обдумывал сказанное.       – Хорошенькая перспектива. А почему по двое перевозите? Машин не хватает? – лёвин голос ещё не окреп после приступа фантомного удушья.       – Вы сами решили попасть в одну машину. Вместе после смерти оказываются те, у кого остались совместные незаконченные дела. Решите их – и кати́тесь на все четыре стороны.       Лёва достал сигареты. Где он их прятал в концертном прикиде – не понятно. Быть может, за пазухой.       – Не дымить в машине, – Андрей глянул на него в зеркало заднего вида.       – Да не убьет, – отмахнулся Лёва.       – Не дымить, – повторил водитель.       – Что ты мне сделаешь? Я умер! – Лёва дернул головой. – Хуже уже не станет.       Машина вильнула, демонстрируя: кто за рулем – тот главный.       – Высажу. Мне одним больше, одним меньше – разница небольшая, – Андрей указал взглядом на счетчик с двузначным числом, показывающим, скольких ему ещё осталось перевезти до ухода на покой. – Не дымить в машине.       Получив понукающий взгляд от Шуры, Лёва убрал сигареты, скучающе поскреб ногтем дверную ручку.       Включилась магнитола. Радиоведущая застрочила:       – Срочные новости! Сегодня, в 20:20 в ледовом дворце «Химик» трагически погибли Егор Бортник и Александр Уман, также известные как Лёва и Шура Би-2. Больше пострадавших нет. По предварительным данным, причиной смерти стала оторвавшаяся во время выступления фанера. В связи с трагическими событиями в Кемерово, наша радиостанция включает бессмертный хит группы «Би-2» «Полковнику никто не пишет», вечная память музыкантам.       – Переключи! – недовольно цыкнул Лёва.       – А мне нравится, – Андрей неторопливо перестроился.       – Пожалуйста, – попросил Шура, поняв, что водитель не собирается исполнять прихоти свежеумершей рок-звезды.       Андрей все же переключил. Магнитола выдала заставку «Ретро.фм».       – И часто у вас тут такие вызовы? – светски осведомился Шура, обдумывая сложившуюся ситуацию.       – Да по-разному бывает, зависит от того, как быстро пассажиры в себе разберутся. Иногда по три дня сидят. Это, конечно, не часто случается, обычно за несколько часов разбираемся. Если двое разом – даже быстрее. Сами между собой обсуждают. Дерутся, конечно, но я такое пресекаю. Вы драться будете? А то я на парковку сверну.       – Не планируем, – вежливо ответил Шура.       Лёва заторможенно смотрел на спинку сидения перед собой.       Магнитола вещала: Странно и смешно наш устроен мир – Сердце любит, но не скажет о любви своей. Пусть живу я и не знаю – любишь или нет. Это лучше, чем, признавшись, слышать «нет» в ответ. А я боюсь – услышать «нет».       Лёва взял слово, сперва негромко и неторопливо, но к концу речи слова его звучали с надрывом.       – Да какая вообще разница – жив или нет? Не чувствую ничего нового. Опять надо ебашить, чтобы что-то получилось, чтобы куда-то продвинуться. Опять едем куда-то. Холодно, мерзко. Лучше бы умерли летом, а не в апреле. Еще и хуй знает, попадем ли куда надо или же так и застрянем в этой развалюхе.       – Это мерс, вообще-то, – обиделся водитель.       – Душу выворачивать перед кем-то. Почему перед тобой? Почему не перед Богом? Разве не перед апостолом Петром положено? Ты Петр?       – Я уже сказал, что я Андрей.       «С причала рыбачил», – закрутилось в голове.        – Андрей!       Лёва захохотал. Да так сильно, что ударился затылком о боковое стекло. Ему не нравилась вся эта омерзительная в своей несуразности ситуация. Почему он сразу не попал куда надо? Что не так? Не заслужил? Почему он опять должен что-то делать, даже после смерти нет ему никакого покоя.       – На вот, не мерзни, – стянув с плеч, Шура отдал ему свою концертную накидку. – Всегда ведь был теплолюбивым.       Лёва перевел на него взгляд. Ах, да, они застряли здесь вместе. Что там сказал водила? Быстрее расскажут что с ними не так – быстрее окажутся где полагается. По ночам в тиши, я пишу стихи. Пусть твердят, что пишет каждый девятнадцать лет. В каждой строчке только точки после буквы «Л»… Ты поймешь, конечно, все, что я сказать хотел. Сказать хотел, но не сумел.       Проникновенно приложив руку к груди и придерживая накидку, Лёва сказал:       – Ты меня и держишь здесь! Так бы по одному разошлись, ан – нет!       Шура резонно заметил:       – А ты – меня, мы в одной лодке. В одном такси.       Он думал, что следует говорить, а что водителю знать не обязательно. Простой путь: смерть, осознание, переход куда-то дальше. Куда? Ещё не понятно. Умереть они умерли, а вместо конечной точки неизвестность. От них зависит только путь. А значит, надо вспомнить, что же нерешенное между ними двоими держит их.       Как-то в сторону Лёва сказал:       – Я люблю тебя.       Шура, чьи размышления оборвала его реплика, бросил в ответ:       – Я знаю.       На кресло упала накидка, Лёва резко повернулся Шуре.       – Знаешь? И как давно?       – Давно, наверное, – Шуре казалось, что это не тот путь, по которому они придут к посмертию. Должно быть что-то ещё.       – Так чего молчал?! – Лёва даже забыл снова укутаться, а ведь из окна дуло.       – Во-во, хорошо идёте, – одобрительно сказал Андрей. Пассажиры быстро вошли в колею.       – А ты не знал? Это было заметно.       – Пошел ты, – как-то растерянно ответил Лёва.       В лобовое стекло будто ударили из брандспойта. Добравшийся до них дождь упал стеной, зашумел, перекрывая лишние звуки.       – И почему ничего мне не сказал? – тихо спросил Лёва.       Шура повернулся к нему.       – И что бы мы делали? Скрывались? Сам же сказал, что на нас смотрят.       В простом ответе оказалось больше слоев, чем, наверное, закладывалось изначально. «Мы», «мы бы – вместе – скрывались», «мы вместе».       «Идиот, идиот, да оба мы идиоты!», – качая головой, думал Лёва. – «Понятно, почему мы едем вместе – два сапога – пара, как полнейшие тупицы молчали всю жизнь, чтобы поболтать только после смерти». Он снова потянутся к сигаретам. В этот раз водитель промолчал, давая ему успокоить мысли.       – Мигрировали бы. Да мало ли вариантов. Придумали бы что-нибудь.       Какой была бы та жизнь? Домик на двоих, собака, общая фамилия? Скорее уж непрерывные взгляды через плечо в СНГ или годы, десятки лет, в чужой стране, один на двоих язык, заперший их между собой, точно в клетке. А была бы музыка? Да кто знает, может, и была бы, но другая.       О детях даже не думалось. Как-то стерлась огромная часть его жизни, когда упала фанера. Осталось только то, что перед глазами. А перед глазами был Шура.       – Сослагательное наклонение не поможет. Мы умерли, – Шура озвучил его мысли.       Лёва смолил в окно. Щурился от дождя.       – Так ты знал?       В этот раз Шура не юлил.       – Да.       Вроде, и сам понял, разгадал, но ответ растекся теплом по мертвому сердцу. А потом стало горько.       – Мы тридцать лет вместе. И даже не попробовали? – то, что они идиоты, озвучивать не хотелось. Получалось так, что они очень продуманные идиоты, идиоты, просчитывающие риски, идиоты, обхитрившие самих себя.       За окном уже плыла Москва. Взмывали из под колес веера водных брызг.       – Может, и попробовали. Ты же не помнишь свои двадцать пять, – попытался пошутить Шура.       Лёва открыл окно шире и выбросил наружу окурок.       – Не помню – не было, – щурясь на врывающуюся сквозь щель в окне морось, он спросил: – Думаешь, зря мы тогда сюда приехали? Тебя жизнь твоя устраивает? – он поправил себя, – бывшая жизнь. Остались бы мы в Австралии, записывались и жили там.       – Как будто тебя бы это устроило?       – Нет, ты подумай. А тогда, тогда ты собирался мне сказать? Я тебе вообще нравился?       – В тебя невозможно не влюбиться, – честно ответил Шура. – Тогда… Нам поступило деловое предложение, впереди была полная музыки жизнь. Как-то отложилось на потом.       Короткая пауза дребезжала, как порванная струна.       – Ответа нет, – махнул рукой Лёва.       Так они и сидели, отвернувшись друг от друга, тряслись на заднем сидении инфернального такси между жизнью и смертью. Искали ответы. А ответов не было. Никто не может сказать как бы изменилась жизнь человека, если бы он поступил иначе. Проверить можно только на практике. И пока не осознаешь, что жизнь прошла и прошлого не изменить, а только принять и простить себя – никуда не сдвинешься.       Они сидели рядом. Как и всегда. От плеча до локтя огромная рана: не понятно, то ли срослись, то ли всю жизнь умирали. Теперь остались только они вдвоем.       – Кто знает, быть может, там наш второй шанс, – подал Шура.       – Или Ад, – отбил Лёва       – Ну, точно не тайваньские трансвеститы, – вошли они в единый ритм.       Переглянулись. Ничего уже не изменить. В Австралию не вернуться, фанеру не прибить к потолку, историю жизни не переписать. Карьера, семья, жены, дети, совместные вечера и репетиции, концерты, праздники, упадок сил и путешествия – все пройдено вместе. Все неизменно. Можно только оглянуться и покачать головами. Или порадоваться – как больше нравится. Строить сценарии того, чего не было и не будет – пустое. Сейчас, лишившись и жизней, и тел, выпал уникальный шанс поговорить, высказать все, что грызло годами. Но не изменить. Просто подвести итоги. А что будет дальше? Одному Богу известно.       Робкими улыбками сообщили друг другу, что они на одной стороне.       Не с чистого листа, не работа над ошибками: ведь жизнь – не ошибка и дважды ее не проживёшь; происходящее – это продолжение их историй. Скрытое от глаз.       – Мужик, ты бы хоть отвернулся, – сказал Шура, наугад лбом прикасаясь к плечу Лёвы.       Андрей повернул зеркало заднего вида в сторону.       – Поцелуй меня насмерть, родной мой, – пропел Лёва, не отстраняясь.       Он поднял шурину голову и аккуратно, без спешки, поцеловал. Почувствовав в изгибе шуриных губ улыбку, сказал:       – Мы не виноваты.       – Мы просто жили, – согласился Шура и упал во второй их после смерти поцелуй. Без лишних свидетелей и недомолвок.       «Маршрут построен, до места назначения сорок две минуты», – сообщил потусторонний навигатор. Андрей мельком проверил конечный пункт.       Для окончательного сходства с ладьей Харона, такси не хватало только весла. Машина почти плыла в сторону Шереметьево. Все время в пути двое на заднем сидении делили одну накидку на двоих. Одно посмертие, пройденное вместе.       Они приехали в аэропорт. Работали дворники. Андрей сказал, не оборачиваясь:       – Прибыли.       Шура кивнул:       – Думаю, это хороший знак, – проведя по лёвиной щеке рукой, он открыл дверь со своей стороны, вышел.       Лёва перегнулся и хлопнул Андрея по плечу.       – Держи вот, можешь продать, можешь в бардачок положить. Пусть останется после нас.       Он просунул в проем между сидениями бумажку с каким-то текстом и вышел, хлопнув дверью.       Сквозь дождь было видно как они уходили, обнявшись. И растворились в дожде.       Андрей убрал за откидное зеркало бумажку с текстом, который будто лился, печально стекал в салон: «Зачем-то позапрошлого признания, В нём на двоих в шкафу один скелет. Я для себя придумал оправдание Того, что нет, того, что нет…»