Сказки дедушки Хабибуллы

Али-Баба широко открыл рот от удивления. Приподнялись, как антенны, кончики великолепных артистических усов. Было чему поразиться Али-Бабе. То ли со слухом произошли нелады, то ли шайтан играет, то ли и впрямь пойманная капканом зверюга разговаривает по-человечески. Да ведь это дно золотое, а не волк! Циркач на всякий случай поковырял пальцем в ухе и просительно обратился к Хабибулле: — Не убивай Нуцала, почтенный! Отдай лучше мне! Я понимаю, много он ущерба принёс, злы на него люди. Опять же премия положена, деньги немалые. Но, может, договоримся, а? Нуцал тоже знал, что за его голову полагается премия. Размер её с годами менялся, но неизменно оставался немаленьким. Одно время пятьсот рублей обещали за волчью шкуру — велосипед можно купить или товаров всяких вдоволь: мануфактуры там, соли, спичек и прочего. Нуцалу даже льстило, что он оценен так дорого. Сколько лет награда оставалась невостребованной! И вот теперь отойдёт злейшему врагу. В труппу Али-Бабы Нуцал не хотел: лучше пасть от горячей пули врага, чем прыгать через обруч, чтоб те, кого он столько лет обкрадывал, видели его унижение. Нуцал стоял, не шевелясь, и ждал выстрела. Слабость одолевала его. Он боялся пошатнуться. — Зачем же убивать? — отозвался Хабибулла. Он так и не снял с плеча ружьё. Внимательно смотрел старик на Нуцала, словно впервые видел. Что скрывать, поступок волка удивил его. Хабибулла ожидал от заклятого врага трусливо поджатого хвоста, мольбы о пощаде, посулов навсегда покончить с разбоем. Но не смелости. — Зачем же убивать, — повторил Хабибулла. — Из него ещё толк выйдет. Достав из кармана деревяшку, он быстро приладил к ней пару бечёвок и бесстрашно подошёл к волку. — Подержи-ка это в пасти, Нуцал. Я не хочу, чтоб ты укусил меня, пока я разжимаю капкан. О, такая уловка Нуцалу ведома. Позволить Хабибулле связать пасть значит оказаться перед ним полностью беспомощным. Ведь сам Нуцал путы не развяжет — руки-то отнял колдун. А раз старик не собирается убивать его, значит, приготовил участь хуже смерти. Вот где аукнутся Нуцал-хану костёр и каменный мешок! — Чтоб ты смог делать со мной, что хочешь?! — прорычал волк. — Я не укушу тебя, даю слово. Хабибулла пожал плечами: мол, как знать, может, и укусишь. — Я знаю цену твоему слову, Нуцал. И вот моё ответное слово: либо ты подчиняешься мне, либо сидишь в капкане. — И я стану твоим пленником? — торговался Нуцал. — Ты уже всё равно мой пленник, Нуцал. Куда ты пойдёшь с такой лапой? Спор этот мог продолжаться сколько угодно. Хабибулла, решительно крякнув, быстрым движением сунул деревяшку в волчью пасть. В тот же миг Али-Баба всем весом, — а весил он пять с лишком пудов, — навалился на волка и прижимал к земле, покуда Хабибулла завязывал бечёвки на затылке Нуцала. Пленник задёргался, забрыкался, пытаясь высвободиться, замотал головой, истратив оставшиеся силы на последний рывок к свободе. Али-Баба выпустил его. Волк лежал, злобно косясь на людей. Зубами сжимал деревяшку с такой яростью, что, казалось, вот-вот перекусит её, размолотит в щепу. — Помоги-ка мне, уважаемый! — попросил Хабибулла. Вдвоём с Али-Бабой они разжали стальные дуги капкана, высвободив защемлённую лапу. Хабибулла, всегда имевший в карманах всё необходимое на все случаи жизни, перевязал рану куском чистого полотна. Избавившись от тяжёлой железяки, Нуцал вздохнул с облегчением. Хотел было встать — и не смог. Тогда Хабибулла, вложив два пальца в рот, по-мальчишески залихватски свистнул. На свист из глубины сада прискакал Кират. Увидев старого обидчика, ослик вскинулся на дыбы, норовя заехать копытом волку по голове, и задрал губу, обнажив длинные жёлтые зубы. — Ничего, ничего, Кират, — Хабибулла ласково погладил ослика по шее, успокаивая. — Он больше никому не причинит вреда. А сейчас довези, пожалуйста, Нуцала до шалаша, сам-то он идти не сможет. — Его? Довезти? — возмутился обычно покорный Кират. — Да я лучше мутной воды напьюсь, чем посажу на спину этого разбойника! А мутную воду, как известно, не станет пить ни один уважающий себя ослик. Хабибулла пустился уговаривать друга, посулив за труд пучок моркови. Морковь подействовала. Кират, снисходительно раздув ноздри, подогнул ноги, чтоб пассажиру ловчее сесть. Али-Баба ни слова не понял из речи ослика, но восхитился способностью Хабибуллы ладить с животными и тут же свой восторг выразил, мол, прямая дорога другу в укротители. Что подумал Нуцал — осталось неизвестным, но, судя по сердитому взгляду, что-то неодобрительное. Пристало ли хану ездить на осле?! Однако старик с циркачом, пользуясь численным превосходством, вынудили его совершить и этот позор. Нуцал, свесив лапы, прокатился до самого шалаша под восторги Али-Бабы, жалея, что не может закрыть себе уши. Болтовня усатого о том, какой отменный получился бы номер, сидела у него в печёнках. Нуцал не удивился, когда Хабибулла посадил его на цепь, словно простого пса. Хотя предосторожность счёл излишней — он бы и так не сбежал. По крайней мере первые дней пять. Насторожился он, когда Хабибулла, бормоча под нос, вытащил из шалаша странный ящичек. Нуцал учуял запах сушёных трав, мазей и той жгучей жидкости, какую иногда люди употребляли внутрь, отчего становились разговорчивы и веселы. Волк попятился, прижавшись боком к стволу тополя: дескать, плен пленом, а так мы не договаривались. Однако сила преобладала не на его стороне, поэтому Нуцалу пришлось стоически терпеть, покуда Али-Баба удерживал его, а мучитель Хабибулла сгибал и кромсал пострадавшую лапу, а она и без того болела. Зато после всех манипуляций Хабибулла всё-таки снял намордник. Нуцал с наслаждением зевнул, свернув в трубочку язык. Рана от дуг капкана оказалась обработанной лечебными мазями и как следует забинтована. Нуцал надулся: Хабибулла мог и сказать, что просто полечит его, он бы тогда не вырывался. Преодолев инстинктивное желание зализать рану, пленник залёг под тополем. Он слушал беседу старика с циркачом. Али-Бабе по-прежнему хотелось заполучить в труппу чудесного волка. Он уезжал с гастролями по аулам и не мог долго ждать. Хабибулла резонно возражал, что лапу сначала надо вылечить. А там видно будет. Нуцал не помнил, чтоб враг его так упорно с кем-нибудь спорил. Сошлись на том, что волк пока останется в Долине Садов на попечении Хабибуллы — пускай залечивает рану. Нуцал впервые пожалел, что не попросился в труппу. Прыгать через обруч, конечно, унизительно. Но уж лучше пойти в артисты, чем зависеть от милости Хабибуллы. Остаток дня старик возился в саду, варил на костре кулеш с бараниной и не обращал внимания на пленника. Нуцал, вздёрнув голову, жадно ловил ноздрями вкусный запах, но просить еду ему не дозволяла гордость. Старик вскипятил закопчённый чайник, залил костёр, поужинал, бойко орудуя ложкой в глиняной миске, и всё не глядел на Нуцала, будто того и нет. Покончив с трапезой, Хабибулла приготовил две миски. Одну наполнил водой, в другую вывалил остатки кулеша, сверху добавил половину чурека. С мисками в руках он подошёл к волку. При его приближении Нуцал сел. Жёлтые глаза приняли вопросительное выражение. Хабибулла видел, насколько непримиримый, давний противник сделался потрёпан и тощ, ему стало жаль Нуцала. Присев на корточки, он поставил миски на землю. — Поешь, Нуцал. Еда хорошая. Нуцал вздрогнул всем телом. Он оторопело смотрел на пищу, будто Хабибулла вместо кулеша положил перед ним охапку сена. Затем перевёл взгляд на старика, пытаясь, видимо, прочесть, что кроется за усмешкой, спрятанной в белой бороде, в выцветших от долгих лет глазах. Прижал уши, поражённый какой-то мыслью. Горло его задрожало, будто волк пытался сглотнуть ком и у него не получалось. — Ты… Кхм… Ты… — справившись кое-как с распиравшим грудь волнением, он снова заговорил. — После всего зла, что я причинил тебе… Ты лечишь и ещё кормишь меня?! — А что ж, надо было оставить тебя раненым да голодным, коль угораздило влететь в тот капкан? — пригладил бороду Хабибулла. При упоминании о капкане Нуцал понурился. Рассказать старику или не надо? Никогда в жизни не испытывал он такого мучительного, такого жгучего стыда — кажется, даже кончики ушей пылали. И от него не сбежать, в землю не зарыться. Уж лучше бы пристрелил его Хабибулла, или проклял, вволю оттрепал плетью — это понятней Нуцалу. Ведь сам бы он не проявил милосердия, попадись Хабибулла к нему в лапы. Он — не пощадил бы. Опять проклятый колдун взял верх над ним. Как не возненавидеть его пуще прежнего? — Я ведь тебе готовил ловушку, — криво ухмыльнулся Нуцал, избочив голову, — да позабыл одну мудрую вещь, а ведь она не нами придумана, она задолго до нас родилась. — Знаю, — кивнул Хабибулла. — Думаешь, я не догадался, зачем ты в кусты полез? — И ты не держишь на меня зла? За былое и… — он запнулся. Старик поднялся, обвёл рукою вокруг себя, указывая на чуть слышно шелестевшие деревья, показал на кроны тополей. — Они вот уверены, что зря я всё это затеял, надо было уважить просьбу почтенного Али-Бабы, и камень с души долой. Былое сам знаешь, как тяжко забыть. Слишком много плохого ты натворил, Нуцал, твой костёр навек мне запомнился. Но иногда я думаю: если б не ты, не принёс бы я те персики и не узнал своей силы, как ты не знаешь своей. Ладно, заболтался я, ешь живее, пока не остыло. Мне посуду надо мыть. Опустошив миску с кулешом и вылакав воду, Нуцал долго лежал в одной позе, сосредоточенно рассматривая свои передние лапы.