Проверка на прочность

Пригород Парижа казался райским местечком для всякого, кто хотел отдохнуть от суеты и городского шума. Где найти лучшее место для отдыха, нежели в живописном месте с тихими речушками, оливковыми и виноградными рощами? Именно в таких местах, определённо достойных кисти талантливого художника, и расположилось обширное поместье семейства д'Алансон, которое стояло на этом самом месте на протяжении нескольких веков, однако несколько раз перестраиваясь, что последний раз происходило где-то в двадцатых годах этого века. С тех пор внешний фасад поместья ничуть не менялся, посему оно привлекало всякого любителя окунуться в атмосферу старых времён, в особенности поражали витражи старого крыла, неизменные примерно с начала восемнадцатого века, когда это величественное сооружение и было построено, в ярких витражах угадывалось изображение женщины, согласно семейной легенде то была любимая супруга первого владельца имения. Сад напоминал огромный лабиринт, где каждый уголок чем-то, да отличался от другого своей цветовой гаммой, каждая клумба выглядела отдельным произведением искусства, а из дальнего крыла, где находились спальни, открывался чудесный вид на рукотворный ручей с чистейшей водой, что перетекала за счёт специального механизма из дальней реки, тянущейся вдоль хребта живописной долины, что так же отлично открывалась с верхних этажей, так и с обширной террасы из белого камня, где нынешняя хозяйка любила сидеть в плетёных креслах с прохладительными напитками в летнюю жару, листая модные журналы или рисуя эскизы нарядов в толстом альбоме,— обычно особое вдохновение её накрывало после вылазок во всемирную столицу моды. За домом были разного рода хозяйственные постройки, питомник для собак, и даже конюшня,– Жак д'Алансон страстно обожал верховую езду, а в ранней молодости даже неоднократно участвовал в разного рода скачках, получая награды, и по сей день украшающие каминную полку его рабочего кабинета. Только вот охотой, тоже одним из любимых занятий юности, мужчина много лет не промышлял, не только из соображений защиты природы, но и поскольку искренне полагал, что в своё время потерял свою первую супругу именно из-за этого занятия: это произошло, когда молодые супруги приехали в гости к родителям Жака. Луиза тоже увлеклась охотой, во многом из-за того, что хотела разделить любое увлечение возлюбленного, так и потому что с трудом воспринимала разного рода церемонии и условности, столь любимые престарелыми родителями своего мужа. Вдвоём они великолепно проводили время, казалось, эти сказочные мгновения навсегда останутся в памяти обоих, однако получилось так, что эти дни стали последним, что были отведены Луизе. Уже накануне запланированного отъезда, на очередной охоте, в юную женщину попала шальная пуля, тем самым прервав её жизнь. Безутешный Жак пришёл в ужас до той степени, что даже дара речи лишился на долгие недели, не в силах выбросить из головы даже на мгновение, как возлюбленная истекла кровью у него на руках. И он винил родителей: за их упрямство и непреклонность, за их жеманные манеры и высокомерные взгляды на милую Луизу. Будь они хоть чуточку с ней милее, быть может она не стремилась бы так вырваться из дома, лишь бы не чувствовать этого постоянного давления, изрядно влияющего на её психическое состояние! Мсье и мадам д'Алансон стали родителями долгожданного мальчика в довольно преклонном возрасте, когда обоим было уже ближе к пятидесяти, и окружили его всеми благами и заботой, обучали до того дотошно, что юный Жак с превеликим облегчением отнёсся к "ссылке" в школу пансионат, где при всех правилах оказалось куда больше свободы, нежели в родном доме. Они, безусловно, хотели лишь лучшего для позднего отпрыска, но так же не хотели повторения старой истории: их первенец – дочь – отказалась от выгодного союза и вступила в неравный брак, переехав за тридевять земель, не желая иметь ничего общего ни с дотошными родственниками аристократами, ни с семейными богатствами. Потому, когда их сынок вернулся из Англии с невестой – дочкой бакалейщика откуда-то из-под Корнуолла, они были в глубоком шоке, хотя вынуждены были смириться, поскольку сын хотя бы не отказывался от наследия семьи. После долгих споров свадьба была сыграна, но Луиза так и не стала по-настоящему членом семьи для родителей Жака, не только из-за своего происхождения, но и из-за того, что не спешила радовать семейство внуками, коих мсье и мадам вовсе не прочь были понянчить к тому времени, ведь детей старшей дочери, уже выросших к тому времени, они сроду не видели и их словно бы и не существовало для них. А Жак с Луизой хотели путешествовать, смотреть мир, потом и вовсе грянула война, страна была окупирована в июне сорокового, и они одними из первых решили не быть в стороне. До чего страстными, полными чувства, были их короткие встречи, сколько планов строили на грядущее, прежде чем оба возвращались к своим гражданским обязанностям,— он служил лётчиком, она же — медсестрой в горячих точках. И до чего несправедливо, что даже война и расстояние не сумели их разлучить, а дурацкий шальной выстрел в мирное время — сумел! Временами мужчина не мог поверить, казалось, всё это происходило не с ним, столько воды с тех пор утекло. Как он юн был тогда! Молодой Жак не был хозяином имения, а заниматься намеревался инженерным делом, как его отец и дед до него, хотя чисто забавы ради рисовал разного рода эскизы украшений (этим он увлёкся в очень ранней юности), портреты и пейзажи, что его побуждала делать Луиза, которая прежде всех верила в его талант, всегда полная энтузиазма, вдохновения. Ах, милая, нежная, талантливая, смешливая Луиза, чей образ сопровождал его в самые трудные мгновения и долгие годы был источником его вдохновения! Именно она вещала, что он должен идти за мечтой, пусть даже мечта кажется до того недосягаемой, что сложно вообразить её реальной! Ещё в годы его учёбы в Кембридже, куда Жак таки вернулся после окончания войны, продолжая учёбу, преподаватели сетовали, что в нём погибает великий живописец. Помнится, он даже выставлял свои первые работы на улочках старого города. Они с Луизой тогда жили в Париже, в крохотной квартирке с облупившейся штукатуркой на стенах, с украшенными давней лепниной потолками, не думая ни о титулах, ни о больших деньгах, и были этим более чем довольны. Даже после гибели Луизы он помнил её слова, что нужно следовать мечте, и воплощению своей мечты он и посвятил свою жизнь, проснувшись одним серым утром с пониманием, что иначе элементарно сойдёт с ума. Живописцем он так и не стал, зато вложил часть денег, полученных в наследство к тому времени, в обучение ювелирному делу, на свой страх и риск запустил собственный бизнес, и даже сам удивился, когда после первой же выставки его имя прогремело на всю Францию, с того мгновения кардинально меняя его жизнь. Именно Луизе Жак посвятил свою первую коллекцию ювелирных украшений, как и все последующие, пока однажды, долгие годы спустя, не встретил Маизу, девушку совсем юную, казалось бы, совсем для него не подходящую, и тем не менее к ней он почувствовал нечто схожее на столь давно забытые чувства, чего не находил во множестве случайных женщин, встречавшихся ему по жизни после Луизы. По началу его привлекло внешнее сходство с покойной женой, однако очень скоро он понял, что Маиза совершенно другая, и тем не менее это не повлияло на его чувства, скорее наоборот. Мог ли он знать, что захочет вновь жениться, а тем более – станет отцом, на что давно перестал надеяться? И тем не менее это произошло, а свою молодую жену мужчина искренне обожал, хотя всё было совсем иначе, нежели было в своё время с Луизой. Но как с двумя разными людьми может быть одинаково? Время не возвращается вспять. В огромном холле поместья, сверкающем светом от множества ярких ламп, отражающихся в мраморных полах и начищенных до блеска поверхностях старинной мебели, нынче было людно, поскольку хозяева прощались с гостями, одетыми в лучшие смокинги и изысканные коктейльные платья, которые приходили на званый ужин, приуроченный ко дню рождения Жака д'Алансона. Наиболее заметной среди множества в высшей степени симпатичных дам, безусловно, являлась этим вечером молодая супруга представительного ювелира, чей тонкий стан мягко облегал тонкий материал одеяния глубокого изумрудного оттенка. С убранными назад завитыми волосами и изысканными украшениями на шее и в ушах, Маиза выглядела на каждый дюйм аристократкой, чем несомненно искренне наслаждалась, принимая комплименты от визитёров, впрочем, за последние годы подобные мероприятия стали обычным делом, ничуть не удивляя девушку. И тем не менее она всегда любила бывать в центре внимания! А её муж отлично знал об этой страсти молодой супруги и ничуть не возражал, даже когда вокруг его жены вились молодые поклонники, посвящая ей стихи и приглашая танцевать, ни разу она не увидела от него недовольства, наоборот, Жак гордился этой её способностью очаровывать, манерами и изысканностью девушки, ставшей его женой и матерью его двоих детей. Он баловал её, точно дитя, окружая роскошью и заботой, и ничуть не оскорбился, когда в их медовый месяц застал её в спальне с фотографией некого молодого человека. После этого он узнал из первых уст историю трагической гибели прежнего возлюбленного Маизы, а ещё о том, что у него, оказывается, был брат-близнец, которого, в слепой надежде вернуть потерянного любимого, она жаждала во что бы то ни стало заполучить для себя, даже вопреки тому, что у парня уже была любимая девушка, вскоре ставшая его женой. Девушка со стыдом рассказывала, как пыталась саботировать работу соперницы в надежде, что проблемы повлияют и на семейную жизнь, как попадалась снова и снова на глаза парню, вопреки тому, что тот начал её избегать к тому времени, и как увидела Лукаса на пляже вместе с беременной женой, приходя наконец к болезненному осознанию, что он — не Диогу, как бы ей не хотелось найти в нём черты последнего. Несмотря на то, что стыдилась своего поведения, тем не менее нельзя было отрицать, что гордость Маизы таки была задета отказом парня, не считая избранницу Лукаса ровней себе; Жак однако лишь мягко рассмеялся, замечая мельком поджатые губы супруги, прежде чем она вернула себе прежнее выражение лица, ничуть не осуждая. Не осуждал он Маизу и за её поведение в той истории, и за то, что в ней остались некие чувства к погибшему Диогу, наоборот сочувствуя тому, что ей пришлось пережить подобное потрясение, добавив, что понимает её боль и, вероятно, попадись ему на глаза в своё время сестра-близнец Луизы, тоже не удержался бы от соблазна. Жак был человеком зрелым и мудрым, повидал в жизни слишком многое, дабы всерьёз осуждать чьи-то поступки, а ещё понимал, что чувства и эмоции не всегда подвластны разуму, прежде всего он жаждал быть для жены другом, а потом уж любовником и супругом. С годами он приобрёл незаменимое умение читать эмоции людей, потому Жак знал, что у Маизы есть чувства к нему, но и прежние свои чувства она не может просто выбросить на ветер по желанию, ведь любовь, если она есть в сердце, никуда не девается и сама по себе неподвластна внешним обстоятельствам. Наверное, именно это умение Жака понимать окончательно расположило к нему Маизу, потому, вопреки приличной разнице в возрасте, их брак оказался, как показали последние годы, в высшей степени успешным. Мужчина, пусть уже давно не молодой, вовсе не выглядел на свой возраст, придерживаясь здорового образа жизни, и в высшей степени обаятельный француз умел ухаживать за женщинами. Молодая элегантная Маиза, тонкая, точно тростника, в своём изумрудном одеянии, и высокий широкоплечий Жак с почётной сединой в идеально уложенных волосах, облачённый в тёмный с иголочки костюм, чья ладонь уверенно покоилась на талии его жены, выглядели со стороны на удивление гармоничной парой, чего не могли не заметить окружающие. Пожалуй, им подходила фраза «любви все возрасты покорны». — Ах, до чего чудный был вечер!— радостно заметила Маиза, когда последние гости наконец покинули их дом, обменявшись с хозяевами вечера благодарностями. Девушка чувствовала себя, точно рыба в воде, после таких мероприятий. — Действительно, дорогая,— теплота звучала в голосе ювелира, когда он мягко поцеловал супругу, обнимая её за плечи,— ты была этим вечером просто великолепна. — Но это был твой вечер, я вовсе не планировала перетягивать внимание на себя,– оправдалась она.– У меня иногда возникает ощущение, будто ты нарочно делаешь это... — Нарочно даю понять людям, как сильно мне повезло?— вопрошал Жак. На самом деле он был человеком очень учтивым и скромным, вопреки всей своей публичной жизни и умению подать себя, не любил бывать в центре внимания. После подобных вечеров ему неизменно требовалось немного тишины и уединения в своём кабинете со свежей газетой и стаканом старого доброго виски с содовой, а вот своей женой он восхищался и не скрывал этого. Она лишь мягко рассмеялась, получая удовольствие от явной гордости и обожания в голосе супруга. Получила бы она подобное от кого-то из ровесников? Быть может, она бы и получила любовь, но зрелый мужчина, знающий чего хочет от жизни, мудро не позволяющий посторонним эмоциям влиять на свои поступки, в то же время принимающий окружающих со всеми недостатками, стараясь видеть достоинства, не мог не привлекать. Размышления мадам д'Алансон нарушили огромные старинные часы, пробившие второй час ночи. Пожалуй, стоило бы отдохнуть после полного эмоций и впечатлений дня, не говоря уже о нескольких днях суматохи, пока готовился этот приём. — Ты составишь мне компанию?– поинтересовалась она. Хотя супруг очень часто оставался в её спальне, у него была собственная, довольно спартанская по обстановке в сравнении с остальным домом, тем не менее удобная конкретно для него. — Обязательно,– кивнул он, оставляя лёгкий поцелуй на губах жены,– только прочту некоторые письма в своём кабинете. – Конечно,— Маиза наблюдала, как супруг поднимается по широкой лестнице, тоже следуя его примеру, только вот направилась в другое крыло дома, где располагались спальни. Девушка миновала тихое крыло дома, освещаемое десятками мягких навесных ламп, по пути мельком заглянув в детские комнаты, прежде чем распахнуть двойную дверь собственной спальни. Комната в бело-голубых тонах, с обшитыми светлыми панелями стенами, огромной кроватью, мягкими пушистыми коврами и занавесками из набивного ситца на огромных окнах, откуда открывался чудесный вид на пруд и долину, выглядела очень уютно и радовала глаз хозяйки. Скинув туфли около двери, шатенка одно за другим сняла украшения, присев перед туалетным столиком с тройным зеркалом. Маиза распустила волосы из причёски и расстегнула платье, только после этого направляясь в гардеробную, где и повесила платье на плечики среди множества других, замечая, что несколько коробок лежали не на своих местах, прямо на полу около ящиков, придя к выводу, что её трёхлетний сын — маленький всеобщий любимчик – очередной раз шарил в её гардеробной. Что взять с ребёнка? А вот няню она неоднократно предупреждала, что именно ответственностью женщины будет, если маленький Андрэ по незнанию что-то испортит или сломает! Неужели придётся искать новую няню? Пожалуй, об этом она подумает позже, а пока Маиза просто собрала вещи обратно в коробки, наткнувшись на полный старых фотографий конверт. Она несколько секунд колебалась, а потом таки пролистала снимки, где были запечатлены двое юных возлюбленных, блаженно не подозревающие, что готовит судьба в скором времени для одного из них. Выражение её лица менялось со скоростью света, прежде чем она усилием воли смахнула пелену наваждения и вновь сложила их в конверт, вернув на дно коробки, полной разных перчаток. Прошлое остаётся в прошлом, и никогда время не повернётся вспять,— вот истина жизни, с которой нужно было давно смириться. Она любит своего мужа, так от чего же старые воспоминания до сих пор пробуждают столь сильную тоску в душе? Нет, не нужно было смотреть эти фотографии! Маиза босиком прошла в ванную комнату с чёрно-белой плиткой на полу, открывая старинные краны огромной ванны. Струя горячей воды ударила по мрамору, быстро наполняя посудину водой, пока девушка добавила отдушки из стеклянных баночек на полке перед зеркалом, прежде чем погрузиться в воду, чувствуя, как всё тело приятно расслабляется в это мгновение. Пожалуй, она давно не выезжала из дома, раз ей от нечего делать опять хотелось думать о прошлом. Может махнуть в Милан? Или уговорить Жака на семейное путешествие, куда можно взять и детей вместе с няней? Она решила завтра же обсудить этот вопрос с мужем!

***

Глубокой ночью Латифа в немом крике села в постели, схватившись за горло и пытаясь дышать глубоко, успокаивая бешеный ритм сердца. Она не помнила всех подробностей недавнего сна, однако от страха от увиденного у неё даже перехватило дыхание, было такое ощущение, что вокруг горла обвилась змея. Последние дни она почти каждую ночь просыпалась от кошмаров, предполагая, что так на ней сказывается общее напряжение из-за конфликта мужа с соседкой и семьёй его собственной сестры, охватившего своей интенсивностью весь Сан-Криштован, необходимости постоянно контролировать себя, опасаясь показать какие-то посторонние эмоции в присутствии родственников. Сказывалась на настроении марокканки и вынужденная изоляция от Жади, с которой она никак не могла увидеться, пока Саид и Рамиля в Рио, а ещё — приближение злополучного ужина. До чего противоречивые эмоции охватили душу красавицы, стоило подумать о необходимости находиться в одной комнате одновременно с Зейном и Мохаммедом. Вдруг она не выдержит и как-то выдаст свои чувства? Страшно представить, какими будут последствия открытия её тайных чувств к Зейну! Не приходилось сомневаться, что Мохаммед немедленно даст ей развод, стоит ему только заподозрить о чувствах его "козочки" к мужчине, которого он сам считал отступником, предавшим традиции предков, по крайней мере именно так Мохаммед рассказывал жене про друга своего брата,– знал бы он, что ей и рассказывать ничего не нужно, потому что с этим человеком она знакома уже несколько лет! А развод значил не только расставание с мужем, но и разлуку с сыном – она может больше никогда в жизни не увидеть лица Амина, разве что сын, уже достигнув совершеннолетия, если сам того пожелает, мог однажды навестить свою мать, до чего пройдут долгие годы, за которые родня Рашидов настроит мальчика против неё до той степени, что повезёт, если он просто никогда в жизни не захочет видеться с матерью, забыв женщину, которая дала ему жизнь, а не возненавидит её и всех остальных женщин заодно. Если в своём браке, как ни стыдилась этого факта, Латифа давно не была счастлива, жизнь с Мохаммедом превратилась для неё в непосильное бремя, которое она вынуждена была нести на своих плечах, то потерять сына она очень боялась, именно ради Амина молчала и сносила своё несчастье с улыбкой. Не говоря уже о позоре, что упадёт на голову её родни в случае развода! Как она посмотрит в глаза дяде Али после такого? Всякий раз, стоило только вообразить, что она однажды посмеет попытать счастья с любимым человеком, на смену мечтам неизменно приходило разочарованное лицо родного дяди, который проклинал её за все беды их рода, что всегда действовало отрезвляюще, заставляя принять нынешнюю серую жизнь как данность. И она не верила, что сможет забрать сына себе! Сколько Зейн не обещал решить вопрос по поводу опеки над её сыном, сколько Жади не говорила, что по местным законам дети после развода остаются с матерью, она не могла поверить, что вправду существует такой суд, который отнимет ребёнка у мужчины и отдаст женщине. Как такое может быть? Традиционное воспитание не давало ей понять обычаи этой страны, откуда она уехала совсем маленькой, после чего всю сознательную жизнь прожила в Фесе, пока муж не привёз её в Бразилию. Может потому ей столь непросто иногда понять Жади? Однажды кузина даже заявила, что раз уж Латифа не может быть с Зейном, хотя сама Жади считала глупостью отказываться от любимого человека из-за вековых предрассудков, её сестре всё равно не нужно жить с Мохаммедом только ради ребёнка! Латифа, как заявляла Жади, может развестись с мужем и отобрать сына по бразильским законам, ещё и вытребовать с отца своего ребёнка алименты на содержание Амина! Такие рассказы Латифа воспринимала, наверное, сродни тому, как бразильцы реагируют на многие традиции мусульман, не веря и считая обычными байками. Предприимчивая сеньора Феррас даже с адвокатом (каким-то знакомым Лукаса) посоветовалась, настойчиво пытаясь всучить визитку последнего упирающейся Латифе. Казалось бы, уже ничто в Жади не способно её удивить (образ жизни сестры во многих аспектах казался Латифе очень странным), но в тот раз девушка действительно была поражена предположением кузины, якобы она может просто развестись и опозорить целую семью и отца своего сына, и всё, чтобы жить одной. Даже если она посмеет развестись, чтобы выйти замуж за человека, отступившего от традиций, подобное решение вызовет ужас любого человека, выросшего в консервативном обществе, дорога в Марокко ей будет заказана, но поступить, как предлагала Жади, и вовсе сродни безумию. Как она может жить одна, без дома и семьи, да ещё с сыном, а главное – где и на какие деньги? Дядя Али, сколь бы не болело его сердце от этого непростого решения, вынужден будет прекратить с ней общение и изолировать от семьи, чтобы защитить род Эль Адиб от нависшей над ним тени позора. Она же не может впрямь поселиться в доме Жади и рассчитывать, что кузина или её муж станут обеспечивать их с Амином! Даже если Лукас по началу будет молчать из уважения к Жади, в душе так или иначе будет недоволен, если придётся содержать чужую женщину, пусть и родственницу жены. Разве может быть иначе? Кому нужен лишний балласт? А она, даже если захочет (в чём Латифа не так уж была уверена, поскольку выросла с убеждением, что женщине незачем работать), не сможет найти достойную работу, ведь она ничего не умеет, у неё нет за плечами ничего, кроме уже позабытого за эти годы школьного образования! Нет, даже думать нечего о таком! Женщина не может жить одна, без семьи! Жади может много говорить, но сама-то таки вышла замуж, пусть и за иноверца, но её сестре – Альхамдулиллах – не приходится переживать о поисках куска хлеба и в одиночку воспитывать детей. Так как сестра может всерьёз предлагать ей подобную жизнь? Не приходилось сомневаться: именно из-за страха расстаться с сыном, если она что-то сделает не так, ей снятся эти кошмары. В этом убеждала себя Латифа, пока над ней упрямо нависало предчувствие чего-то нехорошего, будто их дом накрыла тёмная тень и сумерки сгущаются больше и больше, сколько ни жди рассвета, словно и забывшего о вечной, сколько стоит мир, смене дня и ночи. У неё на груди словно сидело что-то тяжёлое, мешая дышать, и с каждым днём становилось всё тяжелее. Такого с ней ещё не было: ни когда сбежала Жади, ни когда у Лары Назиры начался роман с бразильцем Миру, ни когда она признала, что любит Зейна, но никогда не сможет быть с ним, ни даже несколько лет назад, когда Мохаммед сгоряча произнёс слова развода и она боялась, что муж может не принять её обратно, тем самым отобрав у неё сына, которого она носила тогда под сердцем. Тогда Латифа волновалась, была в отчаянии, но как-то не так, а что происходит с ней сейчас,– это чувство девушка никак не могла сравнить с тем, что приходилось переживать ранее. Но тревога продолжала тёмной тенью опускаться на её глаза вместе с каким-то ощущением безысходности, от которого никак не удавалось отмахнуться, а ещё она то и дело ловила себя на желании плакать. Обычно она просто занималась вполне рутинными делами, вела беседы с женой Саида или играла с сыном, а потом какая-то мелочь, чаще всего проходившая мимо её внимания, что ещё больше смущало и пугало девушку, вдруг приводила в смятение, от чего на глазах сами собой выступали слёзы. Именно сейчас, в ночной темноте, привалившись к окну и наблюдая, как ветер колышет ветки пальмы, растущей около бара доны Журы, Латифа вдруг поняла, что нынешняя тревога не имеет совсем никакого отношения к Зейну или Мохаммеду. Она не знала, почему так уверена, но просто знала, прислушавшись к себе, что это совсем другое. Может дело в Жади? На свой страх и риск она пару раз решилась позвонить в дом сестры, но как назло каждый раз отвечала служанка, утверждающая, что хозяев нет дома и она понятия не имеет, когда те вернутся. Последняя фраза, вскользь брошенная служанкой, смутила Латифу. Да что происходит в семье сестры? Неужели Жади и Лукас настолько редко бывают дома? А как же их дети? Неужели бедняжки проводят целый день в обществе чужих людей в ожидании вечно занятых родителей, или их отвозят в дом отца Лукаса? Там вечно положительная дона Иветти, с которой Латифа несколько раз встречалась, маленькая сестра Лукаса, а ещё некая Далва – бывшая няня мужа Жади, живущая в доме Феррас почти что на правах родственницы, которая, опять же, по словам самой сестры, так и не приняла Жади, зато детей просто обожает. Наверное, Мел и Пьетро там хорошо, их любят, о них заботятся в доме их родного деда, но это всё равно не то же самое, что родная мать! Латифа не могла понять, как у сестры хватает духа уходить утром на работу со спокойной душой, оставляя двоих маленьких детей на попечении других людей, даже если это близкие родственники или доверенная няня. Она научилась не поднимать эту тему с Жади, потому что кузина всегда обижалась после подобных заявлений, но подобная жизнь точно не для неё, как решила для себя Латифа: она переживала даже когда приходилось ненадолго оставлять Амина в магазине Мохаммеда, пока она сама уходила закупать продукты и другие мелочи для хозяйства, не говоря уже о том, чтобы проводить половину недели вдали от сына! И всё же, вовсе не сестра была причиной её страха! Нет, здесь что-то другое! Но это точно связано с Амином... Осознание очень напугало племянницу сида Али, так что она запахнула поясок длинного ночного халата и накинула на волосы лёгкий палантин (на случай, если вдруг столкнётся в коридоре с Саидом, хотя в такой час это было маловероятно; Саид позволял Рамиле ходить по дому брата без платка и даже выходить на балкон, однако Мохаммед дал понять Латифе, что их принятое в семье брата никоим образом не касается: Саид мог позволять или не позволять чего-то жене на своё усмотрение, а он – совсем другое дело, Мохаммеду неприятно, если другой мужчина, пусть даже его родной брат, от которого он ничего плохого не ждёт, будет видеть Латифу с непокрытой головой. Не говоря уже о том, чтобы стоять на балконе и всему району бесстыдно демонстрировать свои прелести, как какая-то одалиска! Хотя его жена даже не пыталась спорить, Мохаммед не уставал повторять: вот к чему привело, что его родная Назира выходила в сад их прежнего дома с распущенными волосами и без платка,– она спуталась с бразильским тренером, смешав кровь Рашидов с кариоки, когда родила своему так называемому мужу дочь! Парень забывал даже о том, что его собственная мать тоже была из Бразилии, а Латифа и не пыталась напоминать!) и тихо выскользнула из спальни, направляясь в детскую, где спал и видел десятый сон её маленький сын. Девушка тихо присела около кроватки сына, погладила тёмные волосы ребёнка, наблюдая, как он дышит, что немного успокоило её тревожное сердце. Она не вынесет, если с Амином что-то случится! Неужели Аллах вот так, через сны, посылает ей предчувствия, что её ребёнку грозит опасность? Но откуда ждать этой самой опасности? Как защитить Амина? Напрягая память, Латифа сумела вспомнить подробности недавнего сна: она шла вместе с сыном по дороге, а потом вдруг земля перед ними раскололась, что ей едва удалось удержаться на месте, но Амин упал прямо в пропасть, его маленькая ладонь выскользнула из её руки, как она не пыталась его удержать, а потом, точно из вулкана, из пропасти начали извергаться целые фонтаны вязкой чернильной жидкости, заполняя всю улицу, что в итоге она почти с головой в ней утонула, прежде чем проснулась в ужасе в своей постели, понимая, что это был всего лишь сон. А может не стоило предавать столько значения обычным снам? В конце-концов, дядя Али всегда, сколько Латифа его помнила, не уставал повторять, что верующий человек никогда не верит в разного рода предрассудки, а сны мудрый родственник относил именно к таковым, считая, что спасения от любых тревог мусульманину, да и любому верующему, если уж на то пошло, стоит искать в искренней молитве. И Латифа, опустившись на колени на полу, вознесла все знакомые ей молитвы, умоляя Всевышнего лишь об одном: – Аллах, умоляю Тебя, сохрани моего сына от бед и печали! Защити моего Амина!

***

– О, Аллах, защити сына Латифы,– шептала встревоженная Зорайде в далёком Фесе, читая символы на кофейной гуще, что с течением времени, к её сожалению, не исчезали, а наоборот становились всё более чёткими. Пока внизу за мятным чаем и кальяном засели сид Али и сид Абдул, который открыто возмущался из-за очередной предстоящей поездки друга в "гнездо разврата", каковым он считал Бразилию (из-за недавнего пожара по вине Дунии, они упустили прежние билеты, просто пропустили самолёт, однако на завтрашнее утро уже были заказаны новые и всё было готово к отъезду; а неразумную Дунию, которой глаза затмило от ревности, Зорайде даже жалела и уже просила мужа, чтобы он принял Дунию обратно, пусть даже та теперь станет только четвёртой женой), женщина очередной раз достала чашки своих девочек из закромов, приходя к весьма неутешительным выводам: и Жади, и Латифу ждут серьезные испытания, от каких никому не удастся их спасти, и особенно тяжкие испытания упадут на голову Латифы, прежде чем она сможет вкусить долгожданное счастье после множества испытаний! Накануне она разговаривала по телефону с Жади и этот разговор совсем не успокоил супругу сида Али, скорее наоборот, она пришла в настоящий ужас от рассказанного девушкой по телефону: Жади рассказала не только о том, что поссорилась с мужем и ушла из дома, а теперь вместе со своими детьми живёт в чужом доме (О, Аллах, какой харам!) со своим неженатым начальником, тем самым Зейном, который внёс такой сумбур в жизнь Латифы, скрываясь от Лукаса и не отвечая на его звонки, так ещё о решении, которое приняла несколько лет назад, ни с кем не посоветовавшись, из-за чего они с Лукасом и поругались, когда парень совершенно случайно (и не от самой Жади) узнал правду, которая только по большой удаче не попала в газеты. Тут уж Зорайде порадовалась, что уже сидела, разговаривая с племянницей, иначе могла бы и упасть, узнав такое количество шокирующей информации! Не говоря уже о том, что способ, каким Жади пыталась помочь своей подруге, был откровенно странным (Зорайде не могла поверить, что где-то на свете возможно и приемлимо вложить в утробу женщины дитя двух других людей – её мужа и посторонней женщины, не имеющее к ней самой никакого отношения! Не иначе, происки шайтана, Аллах не мог допускать подобного произвола!), это было сделано втайне от её мужа, а теперь девушка настойчиво утверждала, пока Зорайде не могла вымолвить и слова от ужаса, что это Лукас её оскорбил и обязан перед ней извиниться, если хочет, чтобы она к нему вернулась. Не иначе, в Жади вселился злой дух! О, Аллах, спаси и сохрани неразумную девушку, не понимающую, что своими руками рушит свою семью! Хотя Зорайде в своё время немало помогала Жади и Лукасу на их пути друг к другу, она таки считала, что мусульманке Жади куда лучше подойдёт совсем другой муж, к примеру, тот же Саид, не доверяла Зорайде иностранцам, наслушавшись за свою жизнь разных историй, боялась, как бы девочка не осталась у разбитого корыта из-за непостоянных бразильцев, однако в сложившейся ситуации Зорайде никак не могла обвинить Лукаса, это Жади не успокоилась и мутила воду, даже когда у неё всё сложилось благополучно и как хотела сама Жади! Теперь женщина не могла не радоваться, что в своё время не удалось выдать Жади замуж в Марокко, вероятно, в подобной ситуации, узнай арабский муж, что у его жены мог быть ребёнок от постороннего мужчины, и неважно какими образом стало возможно подобное безобразие, Жади вытащили бы на площадь и пороли плетьми! А что будет с её бедной девочкой ( Зорайде жалела Жади, даже зная, что та неправа и сама накликала на себя беду), если они с Лукасом разведутся? Что будет с их детьми? Вернись Жади в дом сида Али после развода, ни один уважаемый араб не возьмёт её замуж, когда она не только сбежала в своё время с бразильцем, но даже с ним не сумела ужиться! Да и захочет ли девушка подобной участи? Нет, упрямая Жади не станет ни просить у отца своих детей прощения, ни тем более возвращаться в Марокко под крыло родного дяди, скорее всего она останется в Рио и будет жить одна, заняв себя работой, а там может появиться и другой мужчина (а может и несколько, как в ужасе подумала Зорайде), если уж Жади вознамерилась жить как бразильянка, а там новости дойдут до Феса (через языки болтливого Мохаммеда, живущего в Рио, и не менее болтливого сида Абдула, одинаково осуждающих Жади) и опять вся Медина станет чесать языками о скандальной жизни племянницы сида Али! Зорайде не могла даже подумать о том,чтобы рассказать мужу об этом скандале, нет уж, у сида Али и без того достаточно хлопот, а уж в Рио она постарается поговорить с Жади и образумить девушку! Впрочем, гуща ясно показывала, что для Жади и Лукаса всё закончится благополучно! Хотя тени, всплывающие рядом с ними годы спустя, до сих пор не были понятны женщине... Но до этого ещё далеко и Зорайде верила, что ещё успеет понять, что к чему, когда придёт время. А вот Латифа... За что на голову бедной девочки выпали все эти испытания? Если Жади сама вносила бурю в свою жизнь, Латифа была совсем другой, она никак не призывала проблемы, и тем не менее в её жизнь ворвалась сначала запретная любовь, да ещё когда она уже успела выйти замуж за другого, а теперь и это... Зорайде видела, что именно ошибки Мохаммеда приведут к скорой буре, которая раз и навсегда разрушит даже видимость спокойствия в семье младших Рашидов, а потом уже делом времени будет расставание Латифы с мужем и её путь к человеку, который предназначен ей судьбой – Мактуб. Сколько бы Мохаммед ни старался, но не сумеет, ни мольбами, ни силой, совершив по пути ещё больше ошибок, удержать рядом с собой девушку, которая обретёт вдруг решимость раз и навсегда с ним расстаться! Тут уж виновата не Латифа, а сам брат Саида, видит Аллах, девочка пыталась заглушить голос своего сердца и быть ему хорошей женой, родила Рашидам сына и наследника, и ещё бы родила, но не судьба им с Мохаммедом иметь больше детей – такова воля Аллаха! Но почему из-за глупости Мохаммеда должна пострадать Латифа? Почему за своего неразумного отца должен расплачиваться маленький Амин, не успевший ещё нагрешить за свою короткую жизнь? Нет, с этим никак нельзя смириться! А этот Зейн? Откровенно говоря, Зорайде относилась к идее совместной жизни Латифы и Зейна откровенно скептически, сколько не обещала кофейная гуща их благополучный союз, её душа полнилась в разы большими опасениями, нежели даже в то время, когда Жади гналась за Лукасом, отвергая избранного дядей жениха. Она не считала, что Зейн достоин её девочки! Только ей ли спорить с Судьбой, которая выпала Латифе? Всё будет, как написано, ничего не изменить! Но пусть только попробует обидеть Латифу: судьба или нет, а Зорайде ни за что этого просто так не оставит! – Мама!– двойная дверь комнаты вдруг заскрипела, когда её толкнули с другой стороны, и внутрь вбежала Лейла, быстро подмечая чашку в руках матери.– А что ты делаешь?– тот же час полюбопытствовала черноволосая малышка. – Ах, Лейла, ты меня напугала!– воскликнула Зорайде, но тут же улыбнулась дочери, мягко целуя девочку в лоб, куда падали её непослушные кудри.– Я просто решила выпить кофе в тишине. А ты чем занималась? Расскажи мне! – Я училась писать буквы, хотела в следующий раз показать папе, что у меня уже получается лучше, чем в прошлый раз! Я написала все имена правильно и ни разу не ошиблась! Зорайде кивнула на эти слова, потому что знала, что сид Али недавно начал обучать нескольких младших детей, включая и их дочь, грамоте и основам Корана. Она похвалила дочь за усердие, между тем вспоминая, как неугомонный сид Абдул возмущался, утверждая, что приятель совершенно напрасно портит своих дочерей (Так ещё в школу их потом отправить собирается!), которым вовсе не обязательно уметь читать и писать, надо только наизусть знать Коран и поваренную книгу, а остальное лишнее, только вносит опасные идеи в и без того тёмный женский разум. Как считал сид Абдул, женщине достаточно иметь мужа, который умеет читать, а если уж она выучится сама – начнёт ставить под сомнение слова мужа, а хуже и быть ничего не может в семейной жизни. Между тем, старший из Рашидов продолжал искать жён племянникам, даже когда те совсем об этом его не просили! – Мама, а правда, что мы полетим на настоящем самолёте в Бразилию? – Конечно, завтра же и полетим, у нас уже и вещи собраны. Мы уже летали раньше на самолёте, ты не помнишь? – Я помню,– кивнула дочь Зорайде.– А вот Махмуд мне не верит, вот если бы он тоже мог полететь с нами, тогда он бы сам всё узнал и увидел! – Нет-нет, доченька, это невозможно, папа Махмуда сид Ахмет очень занят и не может лететь в Бразилию, а одних Махмуда с матерью он не отпустит!– здесь Зорайде лукавила, но уж точно не могло быть и речи, чтобы брать с собой Кариму. Она и в прошлый раз достаточно намучилась с женщиной, не хватало ещё, чтобы Карима узнала из первых уст, что будет происходить в Рио, и лично понесла новости на Медину! – Очень жаль,– вздохнула девочка. Потом она вспомнила ещё один вопрос, который её интересовал:– А правда, что тётю Дунию, как только она родит моего младшего брата, будут пороть плёткой прямо посреди рынка? – Упаси Аллах! Кто тебе такое сказал?– поразилась Зорайде до глубины души. Конечно, сид Али очень разозлился на Дунию, но не до такой же степени, тем более, публичная порка – огромный скандал и позор для целой семьи! Не станет сид Али так поступать! – Мне никто не говорил, я случайно услышала, как дядя Абдул сказал папе, что он должен так поступить, потому что тётя Дуния едва не сожгла наш дом. Но она же не нарочно, мама? Ты же сама говорила... – Конечно же, не нарочно! Никто никого пороть не будет, сид Абдул просто много говорит, любит он это дело. Ты только ему этого не говори, ладно? Не зря говорят: у человека два уха и один рот, чтобы меньше говорить и больше слушать. – Как скажешь, мама,– кивнула девочка.– А мы будем готовить Рожки газели? – Конечно,– улыбнулась Зорайде, радуясь смене темы,– сейчас же пойдём на кухню и начнём, ты беги, а я скоро приду!– женщина проводила дочку взглядом и быстро спрятала чашки в прежний тайник, после чего впрямь последовала за дочерью. Что лучше, нежели приятные заботы на кухне, отвлекает от разных тревог?

***

В доме доктора Альбиери с раннего утра царило напряжённое настроение, и дело было не столько в дождливой погоде, портившей настроение многим людям в последние дни, а в тех бурях, что были скрыты от постороннего глаза, разыгравшись в бурной душе самого доктора. Учёный стоял возле окна, наблюдая, как в такси усаживается Алисинья, сумки которой загружал в багажник водитель, так наглая девчонка ещё посмела помахать ему на прощание! Альбиери тут же отошёл от окна, едва не оторвав занавеску, настолько он был раздражён всей ситуацией. Может не стоило отселять её в отдельную квартиру, чтобы иметь возможность за ней наблюдать? Но просто выше его сил дальше жить под одной крышей с этой мерзавкой, делая вид, будто всё в порядке! Как некоторые люди, вроде той же Алисиньи, умудрялись врать и при этом совсем не чувствовать дискомфорта, даже получать удовольствие, притворяясь белыми и пушистыми? Ему самому приходилось много врать с тех самых пор, как Симони случайно, сама не зная что делает, подсадила крайне необычный эмбрион в утробу Деузы, чем запустила цепочку совершенно невероятных во всех смыслах событий, и с годами ему приходилось врать только больше, но он никогда не получал от этого вранья удовольствия, наоборот, у него не было ни одного по-настоящему спокойного дня, когда бы его не одолевали тревожные мысли, он постоянно боялся и всячески старался предотвратить возможное разоблачение! Так как Алисинья могла получать от подобного удовольствие? Бывает, что люди врут ради собственной выгоды, боятся последствий открытия своих тайн, это вовсе не редкость, но чтобы радоваться этому... А девчонка явно получает удовольствие, притворяясь и шантажируя его, надо только на её лицо взглянуть, посмотреть как горят глаза Алисиньи! Может у племянницы Эдны что-то неладно с головой? Иначе он просто не мог объяснить такую аномалию! Впрочем, ему ли говорить о подобном? Наверное, уже все его знакомые считают, что он, как минимум, малость не в себе! За последние дни нервное напряжение мужчины достигло своего апогея, что замечали все в доме, включая даже маленькую Джованну, которая реже обычного подходила к постоянно неровному родителю. А сейчас девочка, которая вместе с Эдной была на пути к Ангре, даже не подозревала, да и ещё много счастливых для неё лет не будет знать, что является одним из невероятных "открытий", если так можно было сказать, отчаянного учёного, который решил бросить вызов целому миру, но, как оказалось, очень боялся, что этот самый мир об этом узнает! Причём боялся не только скандалов и урона для собственной репутации, даже не реакции всех невольно вовлечённых в эту историю... Впервые мужчина всерьёз подумал о том, что будет с Лео и Джованной, если широкие массы (а ведь Алисиния угрожала, если он не будет выполнять все её условия, раскрыть тайну не только Эдне, Деузе и всем Феррасам, но обратиться в прессу) узнают правду о клонировании. Да ведь этих детей, как подопытных кроликов, могут закрыть в какой-то лаборатории и будут ставить над ними опыты! Это права людей обычно защищают, а всякого рода глупцы (конечно же, дабы оправдать свои эксперименты) могут даже посчитать клонов не людьми в полном смысле этого слова и совершенно безнаказанно делать с ними что угодно. И разве мало подобных примеров хотя бы на страницах истории? Разве светлокожие люди веками не порабощали тех же темнокожих, считая своими рабами только из-за столь незначительного различия, как цвет кожи? А войны за религии? То, как издевались нацисты над евреями в годы Второй мировой войны, считая их второсортными людьми, после чего прошло не так уж много лет в мировом масштабе? Один факт остаётся бесспорным: если напуганной новыми открытиями толпе разрешить вершить правосудие, будет большинство таких, кто поддастся безумию и будет идти на поводу чего угодно, но только не разума, а уж тем более – сердца! Неужели он вправду хотел такого будущего для этих детей? Нет, ни в коем случае нельзя допустить огласки, иначе они все пропали! Альбиери мог сколько угодно считать себя эдаким Прометеем, несущим простым людям столь им необходимый "огонь", но он отлично помнил, какая участь ждала Прометея, вовсе не желая оказаться на его месте! Но как ему справиться с Алисиньей? Это пока она потребовала только отдельную квартиру, денег на новую дорогую одежду и работу в фирме Леонидаса, а что будет потом? Он в руках этой девчонки! А всё Эдна виновата: она не только пригласила в их дом эту малолетнюю аферистку, но не проверила, когда он указал на то, что Алисиния не так уж мила, как им хотелось думать! И ведь самое главное, что он не сможет даже объяснить Эдне, почему злится, если решит всё высказать, точно так же ему придётся дать объяснения Али, Леонидасу или любому другому из своих друзей, к кому бы не обратился за помощью в этой ситуации, не говоря уже о возможности заявить в полицию: заявив, якобы Алисинья его шантажирует, он должен будет объяснить, за что она его шантажирует,– это просто какой-то тупик! Так что же ему делать? Как справиться с ситуацией? Может досье на девчонку поискать: у такой вполне может быть что скрывать. Но что может быть более грандиозным, нежели его собственная тайна – даже две "тайны"? – Нужно бежать поскорее, уезжать из Бразилии, даже если Алисинья отдаст копии моего дневника в прессу, они захотят в первую очередь увидеть реальные доказательства, без клонов рядом, не зная, где я нахожусь, она ничего не докажет, её просто сочтут сумасшедшей! Главное, чтобы она никогда не узнала!– доктор даже не заметил, как начал бормотать вслух, нервно расхаживая по дому.– Решено: сегодня же постараюсь убедить Деузу переехать вместе с Лео! Она сразу не согласится, но может за неделю или около того обдумает решение и поймёт, что так будет лучше, тем более я договорюсь с той школой танцев по поводу возможной работы для неё, она любит танцевать и не удержится! А потом,– продолжал шептать доктор,– после разговора с Деузой, поеду в Ангру, там и поговорим с Эдной о переезде! Она никогда не возражала мне настолько, чтобы её нельзя было убедить; Эдна поедет со мной в Англию, а вместе с нами и Джованна! Главное всё сделать быстро и незаметно, пока нас не хватились!– как только он принял решение, как действовать дальше, доктору стало немного легче дышать, хотя он осознавал, что придётся ещё немало понервничать, уговаривая на переезд Деузу, с которой отношения в последнее время совершенно некстати испортились, а потом "замести следы" своей необычной деятельности в Рио, пока ещё кто-то не узнал тайны! Ещё много чего предстоит сделать на пути к достижению целей, главной из которых было, несомненно, переехать туда, где его не найдёт подлая интриганка, узнавшая его секреты по недосмотру.– А досье на Алисинью надо таки поискать! Вдруг там будет что-то интересное? Кто такая и вовсе эта девчонка! Мы впустили её в дом, ничего о ней не зная, как же неосмотрительно! О чём я только думал, соглашаясь на подобную авантюру?!– не переставал корить себя доктор, собирая вещи в портфель, снимая с крючка ключи, прежде чем выйти из дома к ожидающей его внизу машине. Ему предстоит очень сложный день! А сколько ещё подобных предстоит в будущем? И думать не хотелось!