Lauren Babic ft. Seraphim – Lovely
Прохлада в комнате гуляла даже по самым дальним её уголкам. Сильные порывы морозного ветра не обходили стороной светлые шторы на окнах, настенный бумажный календарь тысяча девятисотых годов и белую футболку, что свисала со спинки стула, как ненужная на первый взгляд тряпка. Темень за окном наводила только на тоску. Чонгук раскрывает глаза медленно – всё тело нещадно ноет, мышцы болят кошмарно, затылок будто придавило огромным булыжником, и дышать, несмотря на обилие кислорода, всё ещё было трудно. Он еле находит в себе силы, чтобы поднять руки и помассировать пульсирующие от боли виски, и тут же жалеет о том, что решил отойти ото сна, в котором он не видел ничего, кроме обволакивающей пустой темноты: воспоминания о событиях последней ночи бьют больнее самого жестокого противника. Сердце сдавливает будто гидравлическим прессом. Он не просил возвращать себе человечность, не просил заставлять себя вновь чувствовать хоть что-то, кроме жажды крови и озорства от всех его убийств. Чонгук не просил вынуждать его испытывать переполняющую грудь желчь от предательства и боли, но теперь каждое из этих чувств стало сильнее в несколько раз, и он с тихим отчаянным всхлипом прикусывает губу до крови, сжимая в кулаке пододеяльник, которым был укрыт по пояс. Он не только был растоптан своей любовью к Лорду Тьмы, но и теперь наконец-то узнал губительную правду о той ноябрьской ночи тысяча семьсот двадцать первого года – Чонгук убил своими руками одного из самых близких ему людей из-за злости и дикой ревности Давиана. Стоило ли начать истерично смеяться, потому что он получил ответ на вопрос «Любили ли его по-настоящему?» (а к нему вдобавок и на вопрос «За что с ним так поступили?»), или же рыдать навзрыд, уткнувшись носом в подушку из-за того, что все те события, наконец, обрели хоть какую-то ясность, но от этого стали ещё трагичнее и кошмарнее – он не знал. Хотелось снова закрыть глаза, дать себе волю и вновь избавиться от удушающих эмоций, только сможет ли он второй раз пережить такое потрясение, чтобы вновь начать чувствовать, Чонгук не был уверен. Ему с лихвой хватило и этого, поэтому он только опускает взгляд на свои бледные ступни, выглядывающие из-под довольно короткого пододеяльника, и сглатывает вязкую слюну: пить хотелось неимоверно. На пороге комнаты тенью появляется Чимин со стаканом в руках и, совсем немного помявшись на пороге, подходит к кровати, присаживаясь на самом краю. Он сжимает в пальцах холодное стекло и поднимает ужасно подавленный взгляд на Чонгука, поджимая губы. — Как ты себя чувствуешь? — Пак говорит вполголоса, будто боится нарушить стоящую в комнате тишину. — Как будто меня почти сожрали оборотни, — Чонгук невесело усмехается и давит в себе отчаянный крик, когда смотрит в ответ на встревоженное лицо. До сих пор поверить не может, что смерть Чимина на его плечах не простое стечение обстоятельств. Чимин понятливо кивает и протягивает Чонгуку стакан, наполненный кровью, как он понял по слишком густому и тёмному содержимому. — Держи, она тебе нужна, чтобы скорее восстановиться. Чонгук в ответ молчаливо кивает в благодарность и делает пару больших глотков, дотягиваясь до прикроватной тумбы, чтобы случайно не пролить остатки. Кошмарная слабость всё ещё одолевает тело. — Как ты вообще умудрился нарваться на этих собак несчастных? — Пак складывает руки на коленях и вновь смотрит на Чонгука. — Случайно, — прочищает горло Чон, чтобы перестало так отвратно першить. — Выбрал не ту дорогу к отелю. Я не придал значения тому, что волки по ночам выходят охранять свою территорию, а когда меня мощным толчком в прыжке повалили на землю и вцепились клыками в плечо, думать об этом было уже поздно. Отбиться попытался, но их было трое, так что… мне повезло, что я еле выбрался. — Когда ты мне позвонил и сказал, что умираешь, я чуть от страха не поседел, — нервно хмыкает Чимин, но тут же поникает, перебирая пальцами воздух. — Но… что там делал… Давиан? От одного только упоминания его имени у Пака сводит челюсть – он его ненавидит всей душой, до сих пор не может смириться с мыслью, что его Тэхёна нет, и поэтому приходиться стиснуть зубы до боли в челюсти, лишь бы не сорваться на слёзы, что душат совсем невовремя. Чонгук треплет складку на пододеяльнике пальцами и глубоко вдыхает, отводя взор в сторону окна, где вновь от потока ветра всколыхнулись занавески. — Помогал. И как бы иронично это ни звучало, но Давиан ведь просил не соваться в сторону «Кровавой луны». Будто знал, что это станет ошибкой Чонгука, почти приведшей к смерти. На пару минут повисает душащее молчание. И Чонгук, и Чимин посвящают их своим мыслям, что, почему-то, оба чувствуют, точно об одном и том же, и никто не собирается это молчание нарушать. Оно больше похоже на скорбное, то, от которого внутренности сводит, но Чимин шмыгает носом, что не остаётся незамеченным Чоном, и возвращает взгляд со своих рук снова на лицо Чонгука, полное настоящей человеческой усталости. — Чонгук? — полушёпотом зовёт его Пак, заставляя обратить на себя внимание. Чимин глубоко вздыхает, прежде чем задать волнующий вопрос. — Правда, что Тэхён… Давиан? В его умоляющем взоре надежда на то, что Чонгук опровергнет его самую ужасную догадку, потому что следом не прошли те воспоминания, что были разделены только между им и Тэхёном (тот день Чимин считал одним из самых счастливых в своей жизни), и Давиан о нём уж точно знать не мог, но по огромному сожалению в глазах Чона, Чимин и не сомневается, что ответом будет односложное: — Да. — Но… почему? Как так вышло? — Он же полукровка, — фыркает Чонгук. — Подавил свою сущность, запечатал воспоминания, воссоздал новые и семь лет жил человеком по имени Ким Тэхён, пудря мозги не только нам, но и самому себе. — Боже, — всё, на что хватает Чимина. Пак судорожно выдыхает, облизывая пересохшие губы, и прикрывает глаза, жмурясь до бликов перед глазами. Он до сих пор не желает в это верить, давится собственными эмоциями, но старается дышать глубоко и этим всплескам глубоко внутри не поддаваться. Чонгуку от его вида самому не легче. Перед глазами мелькают картины ужасных воспоминаний, поэтому он аккуратно присаживается, спиной упираясь в изголовье кровати, и тянется к Чимину, накрывая его ладонь своей. — Чимин, он не виноват, — Чонгук и сам не верит в то, что говорит, самому так ужасно гнусно, но то, что Тэхён не виноват в том, что оказался Давианом, он уверен. — Тэхён этого и сам не знал. Я его в какой-то степени понимаю – тяжело жить, когда не знаешь о себе ровным счётом ни черта. — И ты готов простить ему всё, что с тобой произошло? — полушёпотом спрашивает Пак, поднимая тоскливый взгляд на Чона. — Я… Я не уверен, — Чонгук поджимает губы и старается звучать уверенно, но его голос предательски подрагивает. — Я всегда считал, что он поступил со мной подобным образом из-за своего эгоизма, потому что просто считал меня своим развлечением. Что я для него, Лорда Тьмы, обычный человек? — нервно усмехается он. — И он, и правда, в какой-то степени эгоист, но он… — Чонгук тяжело вздыхает. — Он делал всё это лишь потому, что любит меня. И так сильно, что у меня внутренности сводит. Порой я вспоминал все дни, проведённые с ним, когда мне было совсем отвратительно, и это давало мне какую-то надежду. И, вероятнее всего, встреча с Тэхёном стала той отправной точкой, когда для меня уже не имеет значение, кто же он – древнейший вампир, гибрид, Лорд Тьмы и самое опаснейшее существо Давиан, или простой смертный человек, детектив полиции, думающий, что он двойник, Ким Тэхён. Это… это всё ещё он, Чимин. Кем бы ни был. — Ты же отключил человечность из-за этого, Чонгук, — так же полушёпотом говорит Пак, смаргивая одну единственную слезу. — Ты не вынес боли, и теперь так просто говоришь о том, что мог бы его простить? Чонгук мягко улыбается, несмотря на ноты отчаяния в его взгляде, и поглаживает костяшки Чимина, что подрагивают из-за накатывающих чувств. — Ты когда-нибудь любил? — спрашивает он вполголоса. На грани слышимости. Чимин в ответ кивает. — И ты же смог простить человека, что причинил тебе невыносимую боль только из-за того, что когда-то любил? Ты простил меня, мой милый ангел, поэтому ты должен меня понимать. Чимин вдруг испуганно распахивает веки и смотрит на Чонгука огромными красными от подступающих слёз глазами. — Откуда… — Откуда я знаю, что ты был в меня влюблён? — тихо усмехается Чонгук. — Я же не слепой. И никогда им не был. Возможно, я старался твоих чувств ко мне не замечать, потому что мои мысли даже на тот момент были заняты совсем иным, — нарочно не упоминает, что именно Давианом, — но я видел всё, и… я хочу извиниться, Чимин. Мне искренне жаль, что я не оправдал твоих надежд стать для тебя хорошим партнёром, и что игнорировал твою тягу ко мне как к мужчине из-за своих заморочек. И за то, что оставил тебя одного на триста лет, когда ты во мне нуждался. Прости меня, мой милый ангел. Чонгуку эти слова даются легко. Он умеет делать выводы и признавать ошибки, умеет принимать свою вину, когда она действительно за ним имеется, и умеет не повторять чужих оплошностей. В тот момент, когда он осознал, что поступил частично, как Давиан, то и подумать не мог, что действительно когда-нибудь ещё хоть раз встретит парня, который был для него лучиком света в тёмные времена. Чимин с тех пор сильно изменился, не внешне, но морально. Стал сильнее и взрослее, и перед ним сейчас сидел не просто двадцатитрёхлетний юноша, таскавшийся за вампиром хвостиком и даривший ему какой-то внутренний покой, а именно красивый мужчина, который, сам того не зная, оберегал человека, обрёкшего его на смерть. Об этом Чонгук Чимину рассказывать не собирается, унесёт с собой в могилу, когда бы она его не встретила, потому что знает, как Пак дорожит Тэхёном, как дорожит их дружбой, как он ему предан, и делать больно и без того разбитому ангелу было верхом его эгоизма. Не верни Давиан ему человечность таким гнусным способом, он бы не пожалел и выражения выбрать похлеще, чтобы ещё жёстче, ещё тяжелее, но его душит вина за то, что он делал не по своей воле, и от того язык завязывается в узел. Тэхён ему когда-то сказал, что когда он хочет, то это чувство всегда рядом, и Чонгук хочет чувствовать себя виноватым в том, что он сотворил той холодной ноябрьской ночью. Чимин на его слова громко всхлипывает, не сдерживая больше слёз, и сам льнёт к груди Чонгука, обхватывая его поперёк талии. Жмётся ближе, утыкаясь носом в ложбинку между плечом и шеей, и не стесняется своих слёз, невыплаканных за сотни лет. — Я не злюсь на тебя, — шепчет он, чувствуя лёгкие поглаживая на своей макушке. — Больше нет. Прости, что был с тобой так резок в нашу первую встречу. — Ты собирался меня убить, — напоминает ему с лёгким смешком Чонгук. — Я помню, — кивает он, потираясь кончиком носа о холодную кожу. — Я был так зол. — Ты имел право злиться, ангел. Обещаю, что больше никогда не посмею сделать тебе больно, — Чонгук легко целует его в макушку взлохмаченных волос и ласково гладит по часто вздымающейся спине. — Мир? — спрашивает он с улыбкой на губах и вытягивает одну руку, демонстрируя Чимину мизинец. Пак чуть отстраняется от его груди, поднимает на Чона милый слезливый взор и сцепляет свой мизинец с его, кивая. — Мир. Ещё около часа они сидят и переговариваются о чём-то своём, вспоминая моменты их прежних дней как старые добрые друзья, Чонгук продолжает успокаивающе поглаживать Чимина по спине, даря свою заботу, которой тот был лишён долгие годы, хотя самому было кошмарно тошно от мыслей, что оказались заперты исключительно в его черепной коробке как в стальной непробиваемой клетке, и изредка смеётся, когда Пак шмыгает носом и говорит, что залил Чонгуку всю грудь своими соплями. Чон на это так же в ответ посмеивается, убеждая, что в этом нет ничего страшного, просит Чимина не рубить с плеча, если он ещё когда-то увидит Давиана, рассказывая, что в порыве своего бесчувствия Чонгук собирался наведаться сюда, в «Кровавую луну», а Давиан его чуть ли не за руку оттаскивал и просил не совершать ошибок, потому что боялся, что Чимин сойдёт с ума, узнав, что Тэхёна больше нет, и Паку на это оставалось только кивнуть и согласиться. Он и сам прекрасно понимал, что Давиан, будь ему всё равно, не стал бы убеждать Чимина его отпустить, не стал бы терпеть ледяной руки на своём сердце, а молча бы убил и пошёл бы дальше, и это давало совсем крохотную надежду на то, что человеческого в ужасном Лорде Тьмы стало гораздо больше. Чонгук сказал ему то же самое, и, встретив тёплую улыбку, отпустил Пака из своих объятий. Чимин не упустил возможности узнать, что же спасло его от неминуемой смерти из-за волчьего яда, и Чонгук, не скрывая, сказал, что Давиан, переродившись вновь в своей истинной сущности, оказался гибридом вампира и оборотня. Как так вышло, не поняли оба, но оставили этот вопрос на потом, сойдясь на том, что главное в исходе этой долгой ночи то, что Чонгук остался жив. Для полного душевного спокойствия этого было мало, но уже дышать стало чуточку легче. Не прошли мимо и разговоры о чувствах Чонгука, которые он старался пропускать мимо ушей, потому в основном без умолку говорил Чимин. Думать сейчас об этом Чонгуку было слишком сложно, голова и без того казалась тяжелее раз в двадцать, а потому он попросил оставить его одного, чтобы просто полежать и попытаться свыкнуться с мыслью, что его любовь к монстру сильнее, чем чувство гордости.***
NF – You're special
Чимин спускается в гостиную уже в весьма приподнятом настроении. Беспрестанно всё ещё назойливо гудели мысли о Тэхёне – называть его Давианом язык не поворачивался, – но то, что Пак смог, наконец, решить один из важных вопросов его прошлого грело душу. К Чонгуку он ныне питал исключительно дружеские чувства, его романтический интерес давно угас, возродившись в другом человеке, о котором он думал с того самого дня, как смог поговорить с Юнги у его любимого кедра, и теперь, когда с Чоном у них всё же родился новый этап перемирия, Чимину стало чуточку легче. Он проходит к барной стойке, по привычке наливая виски, и усаживается на барный стул, рассматривая янтарную жидкость, плавно скользящую по гранёному стеклу. Невольно прокрадывается сравнение, что, вероятно, быстро катящиеся вниз по стенкам бокала капли олицетворяют жизнь, потому что, если у него она долгая и размеренная, изредка наполненная яркими красками, то каков же на самом деле человеческий век? Короткий и быстротечный. Сегодня тебе только-только исполнилось восемнадцать, а следующим днём ты просыпаешься с испещрённым морщинами лицом и идёшь будить внуков. Чимин радости подобной жизни никогда не испытывал, и не испытает более, хотя ему и было бы интересно посмотреть на себя в старости с любимым человеком, которого он бы держал за руку и улыбался ему искренне и нежно, даря ежесекундно каждый вдох лишь ему одному, но и вечная жизнь не кажется ему чем-то удручающим. Казалось бы, от трёхсот лет жизни можно было порядком устать, но как тут соскучишься, когда за три только месяца он пережил столько, сколько точно не смог бы вынести будучи человеком. Чего стоил только один новорождённый Мин Юнги, свалившийся на его голову так не вовремя вместе со своей свитой волков, что теперь кажутся не прямыми врагами, а вполне себе неплохими приятелями. Друзьями оборотней Пак называть и не спешит, до такой степени ещё далеко, но, вроде как, исходя из последней встречи, между их небольшим семейством вампиров и волками Сеула заключено перемирие, а значит, прямых стычек быть не должно. Единственное исключение – Чонгук, которого стая Сеула не знала в лицо лично, но он надавит на Хосока через Юнги и вынудит принести извинения, потому что, откровенно говоря, оборотню повезло, что в эту ночь рядом с Чонгуком оказался Давиан, иначе бы Пак лично пошёл на них войной. Он бы мог лишний раз проявить свою импульсивность, выплеснуть всю свою ярость, но за всеми негативными эмоциями от новости, что его Тэхёна никогда не существовало, он свой гнев погрузил куда-то в самый отдалённый уголок души. Не до него сейчас было. И это тоже играло немалую роль. Чимин делает пару больших глотков спиртного, смачивая горло после долгой истерики, проведённой на плече Чонгука, и поднимается с барного стула, решая переместиться на диван, чтобы удобнее забраться на него с ногами и погрузиться в свои тревожные мысли, от которых всё равно бы он скрыться не смог, но со стороны лестниц выходит Намджун и молча кивает Чимину, первым занимая место на диване. Пак присаживается рядом с ним, оставляя бокал с виски на столике, и смотрит перед собой, прикусывая губу. — Как он? — спрашивает тихо Намджун, прерывая повисшую меж ними тишину, и складывает руки на коленях. — Жить будет, — так же тихо отвечает Чимин. — Как бы я ни хотел этого говорить, но благодаря Давиану. Ещё день отлежится и будет как новенький. — А ты как? — Ким поворачивает в его сторону голову, внимательным взглядом изучая красные глаза, и крохотные морщинки залёгшие у нижнего века. — Я вижу, что ты плакал. — Это из-за Чонгука, — нехотя признаётся Чимин. Он всё же поворачивается к Намджуну в ответ и слабо растягивает губы в улыбке. — Спустя триста лет мы пришли к миру и вроде как к нормальным дружеским отношениям. Поговорили по душам, и всё такое… — Я рад, — Намджун улыбается. — Ты достоин быть чуточку счастливее. Крохотный груз с твоих плеч наконец-то упал. Чимин слабо усмехается. — Этих грузов ещё слишком много, чтобы я стал поистине счастливым, но… ты прав. Что-то наконец-то покинуло мою и без того слишком грустную душу. Только… — с пухлых губ срывается тихий вздох. Чимин отворачивает голову назад, сверлит взглядом полупустой бокал с виски. — Никак не смирюсь с тем, что Тэхёна больше нет. Знаешь… вот вроде бы его и так никогда не было, оказывается, Давиан пудрил мозги всем нам и себе самому, и… он, по словам Чонгука, почти не изменился, только вот бессмертие своё обрёл, и я так хочу верить, что Давиан останется, в конце концов, тем самым Тэхёном, которого я знал, пусть это очень глупо и наивно, но я сначала потерял Чонгука, теперь Тэхёна, и если хоть кого-либо ещё я потеряю, я точно сойду с ума, — на выдохе заканчивает Пак, сглатывая вязкую слюну. Он вновь тянется к виски, делая пару глотков и возвращая бокал на место, а затем смотрит на Намджуна, что улыбается ему отчего-то ласково и спокойно, протягивая свою руку. Чимин скептически смотрит на его ладонь, не понимая, что от него требуется, но вкладывает в его свою, и вскидывает бровь, когда Намджун переплетает их пальцы и подносит сцепленные руки к своим губам, целуя холодные костяшки. Почти точно так же сделал Чонгук, когда поглаживал их большим пальцем, но если от прикосновений Чона он просто получал лёгкое успокоение, то от касаний Намджуна у Чимина перехватывает дыхание, и он старается глубоко вдыхать кислород носом, лишь бы не задохнуться вовсе. — У тебя всегда буду я, Чимин, — проговаривает Ким чарующим голосом, низко и плавно. — Я вижу, как тебе сейчас сложно. Всем нам, Чимин, потому что мы совершенно не знаем, чего ждать от Давиана, но поверь, что бы ни случилось, я буду рядом с тобой. Я и Сокджин, потому что при любых обстоятельствах, мы всё равно останемся семьёй, которую никто и ничто не посмеет разлучить. — Ты Юнги забыл, — улыбается в ответ Чимин. — Он всё равно живёт с Хосоком, — пожимает плечами Намджун. — Это не меняет того факта, что он тоже наша семья. — Ты прав, — Ким согласно кивает. — Хорошо. Тишина окутывает небольшое пространство, погружая каждый квадратный метр в гнетущее молчание, но ни Чимину, ни Намджуну не кажется оно каким-то удручающим. Пак так и сидит со сжатой ладонью в руке Намджуна, стучит пальцами по своему колену, и всё равно через пару минут поднимает на Намджуна взгляд, кусая нижнюю губу. — Намджун? — зовёт он его тихо, встречая заинтересованный взор в ответ. — Прости меня. — За что? — вскидывает бровь Ким. — За то, что я порой бываю слепее крота, — хмыкает он. — Пара близких человек меня кое на что надоумили, открыли глаза, и я хочу извиниться, что не замечал твоих чувств ко мне раньше. Намджун смотрит на него удивлённо, хотя во взгляде проскальзывает тревога от того, к чему может вести Чимин, но Пак только удобнее усаживается на диване и сам сильнее сжимает руку вампира в своей, перебирая пальцы своими. — Чимин… — Нет, послушай, пожалуйста, — просит Пак, пока готов к своим собственным откровениям. — Я долгие годы был на своей волне, не обращал внимания ни на знаки внимания в мою сторону, ни на откровенные подкаты от кого-либо, просто потому что был уверен, что дважды на эти грабли под названием «чувства» я не наступлю – одного раза мне уже хватило, – но из-за этого же я мучил тебя. Я понятия не имею, сколько лет ты испытываешь ко мне что-то большее, чем дружеские чувства, но я не замечал их не потому что не хотел, а потому что даже не рассматривал кого-либо в качестве своей влюблённости. Мне было далеко не до этого, и... пару дней назад один прекрасный человек, — от своих же слов Чимин невольно закатывает глаза, потому что называть Юнги прекрасным при любых других случаях у него бы язык не повернулся, — сказал мне подумать и приглядеться, потому что не могу же я всю свою вечность делать вид, что вот такой вот я бедный мальчик с разбитым сердцем, — на губах теплится лёгкая усмешка. — Мне, в конце концов, триста лет, тот этап давно пройден, и… — Чимин кусает щёку изнутри, понимая, что вся его длиннющая речь была не более, чем попыткой оттянуть время, но он глубоко вдыхает кислород, чуть прикрывая глаза, и старается на Намджуна не смотреть вовсе. — Я хочу, чтобы ты был рядом со мной, — и ещё тише, почти шёпотом. — Моим. Чимин в его сторону не смотрит, опускает глаза на их сцепленные руки, чувствуя сильное волнение. Это решение далось ему и без того сложно, потому что пускать в своё сердце кого-либо спустя такие долгие годы тяжело, Чимин к этому, признаться, совершенно не готов, но продолжать жить в страхе перед самим собой тоже сложно. Больше не может бегать, когда и так знает слишком много и всё, что ему нужно сейчас для более-менее стабильного состояния, знать, что рядом с ним есть человек, готовый вот так вот тяжёлыми ночами держать за руку, и поэтому он молча пялится в никуда, так и не поднимая глаз, а когда чувствует на своей щеке лёгкое прикосновение холодных пальцев, всё же вскидывает голову, натыкаясь на карий пронзительный взгляд, полный нежности и любви, от которого лёгкие сжимаются в сотни раз, сокращаясь в размерах. — Я обещаю, Чимин, — шепчет ласково Намджун. — Только позволь мне любить тебя по-настоящему. А Чимин просто кивает. Соглашается со всем, потому что терять ему уже особо и нечего, и сам двигается ближе. Намджун чуть склоняет голову, перемещая руку с щеки на подбородок, и чуть приподнимает лицо Пака, опуская глаза на его губы. Чимин, мог бы он, точно бы залился краской от смущения, но он тепло улыбается и первым подаётся чуть вперёд, накрывая своими губами губы Намджуна. Просто мягко сминает их в робком, почти детском поцелуе, не спешит сразу бросаться в омут с головой, и Намджун его в этом поддерживает. Поглаживает пальцами линию челюсти. Совсем немного надавливая на подбородок, приоткрывает рот чуть пошире, но не старается этот романтичный момент как-то опошлить – перебирает только губы своими и улыбается в поцелуй. — Прости, что так долго шёл к этому, — разрывая поцелуй полушёпотом просит Чимин и укладывает голову Намджуну на плечо. — Главное, что пришёл, — перебирает его волосы Ким, пропуская меж пальцев тёмные пряди с синеватым отливом. — Остальное теперь уже не так важно.***
Возвращаться в полицейский участок будучи не тем, кто готов посвятить свою жизнь расследованию преступлений, Давиану кажется слишком весёлым. Поводов для искренней радости у него уж точно нет, но удивлённые взгляды его коллег, когда он проходит по отделу в светлом бежевом костюме с белой рубашкой на выпуск под пиджаком, не оставляют равнодушными. Он приветливо машет им ладонью, зная, что Тэхён бы заявился помятым и уставшим с вечным желанием послать кого-нибудь куда-нибудь подальше, и лишь поэтому многие офицеры смотрят на него в оба глаза, приоткрыв рты. Давиан проходит мимо них с озорной усмешкой на губах и направляется точно в кабинет Вана, чтобы раз и навсегда оборвать любые нити с местом, ставшим его личным адом в последние пару месяцев. Он заходит в кабинет без стука и приглашения, игнорируя то, что Ван разговаривает с каким-то неизвестным ему мужчиной, присаживается на кресло, вытягивая ноги, и смотрит на него пронзительным голубым взглядом. Ван сутулится, ощущая явное давление, но всё равно отрывается от диалога и смотрит на Давиана в ответ, морщась. — Ким, стучать не учили? — фыркает он, наблюдая, как Давиан облизывает губы и мило хмурится, явно насмехаясь. — Вышел вон, не видишь, я разговариваю? Давиан на эту фразу лишь хмыкает, поднимается с кресла, подходя к мужчине, с которым разговаривал Ван, заглядывает в его глаза, прося удалиться, а когда собеседник остаётся за пределами кабинета, он вполоборота поворачивается к своему непосредственному начальству и стучит длинными пальцами в золотых кольцах по столу. — Я пришёл писать заявление об увольнении, — ровно проговаривает он, а затем заглядывает в глаза Вана, продолжая более вкрадчиво. — И ты его подпишешь. Спустя пятнадцать минут, сдав свой значок и оружие, которое у него осталось от прошлой бессмертной жизни, Давиан подмигивает некоторым сотрудникам, что продолжают сверлить его удивлённым взором, и направляется в лабораторию. Ведьма, которую он искал, встречает его перед столом, усыпанным какими-то пробирками и множеством различных медицинских приборов, но, заметив силуэт напротив, головы не поднимает, а только хмыкает, продолжая что-то перебирать в одноразовой пластиковой баночке пинцетом. — Привет, детектив. Костюмчик-то нацепил, — Селестия тихо присвистывает. — Чонгук на свиданку позвал? — И тебе привет, вредная ведьмочка, — Давиан мило улыбается, даже когда девушка на него не смотрит, и забирает из её рук пинцет. Селестия вскидывает брови, поднимая глаза на своего гостя, и давится возмущением, от такой наглости, потому что её просто отвлекают от работы. — Тэхён, а ты не обнаг… — она прерывается на полуслове, стоит встретиться с лазурным прожигающим взглядом, и пару раз промаргивается, пытаясь избавиться от миража, но когда понимает, что ни едкая ухмылка, ни голубые радужки не пропадают, то шокировано раскрывает рот и втягивает воздух, теряя весь свой запал. — Давиан?! — шепчет она испуганно и отступает на два шага назад, тут же кланяясь. — Простите, Лорд. Боже, простите, я… я не ожидала и… Давиан с её забавности в данный момент тихо смеётся и поднимает обе ладони вверх, в одной из которых зажимает пинцет. — Не надо так официально, Тия, — ласково растягивает слова вампир, склоняя голову к плечу. — Я польщён твоим уважением ко мне, но давай сойдёмся на том, что мы давние друзья. — Но… как? Вы же ведь… — Ты помогла мне вернуть мою душу в моё тело, — разводит руками в стороны Давиан. Он кладёт пинцет на место и упирается ладонями в край стола. — Не смотри на меня так удивлённо, — мило улыбается он. — Давай я тебе чуточку позже расскажу всю эту занимательную историю, потому что мне правда интересно увидеть твою реакцию – остальные отреагировали интересно, конечно, но мне нужна твоя помощь. Селестия всё ещё глупо моргает, пытаясь убедиться в том, что она не сходит с ума на ровном месте. Давиан хмыкает, удивляясь тому, как быстро сменилась вся спесь ведьмы на её лёгкий мандраж от встречи с таким сильным и древним существом, но он и так потерял почти целые сутки, пребывая в неведении, что же творится с Чонгуком, которого он напоил своей кровью, и Чимином, разочарование в глазах которого стало его личным палачом на всю длинную ночь, и сейчас у него есть куда более важная цель, чем наслаждение прострацией Тии от увиденного и осознанного. — Что… что Вам нужно, Лорд? — успокаиваясь, спрашивает девушка, хотя пронзительный взгляд всё ещё бегает по его лицу в недоумении. — Просто Давиан, — кивает он, отходя от стола. — Или Тэхён. Как тебе удобно, я уже привык и к тому, и к другому. Мне нужно найти кое-кого по крови, сможешь организовать? — Вы… то есть, ты — исправляется она тут же, стараясь выглядеть непринуждённо, — хочешь использовать меня как ищейку? — Звучит грубо, — задумчиво трёт подбородок Давиан, — но так и есть. Это не составит труда, особенно после того, что ты вытворяла, когда пыталась избавить Тэхёна от меня же самого, — хмыкает он. — Так что… поможешь? Селестия медленно кивает, переваривая слова и пытаясь понять как тут связаны Тэхён и Давиан и что значит «от меня же самого», но соглашается, потому что отказать Лорду Тьмы она не имеет права, как бы ни хотела. — А… как я смогу найти кого-то по крови? У тебя есть родственники? — удивляется вновь ведьма. — Обычно это работает исключительно на кровные узы. — Не дай Дьявол мне таких родственников, — фыркает Давиан. Он проходит вдоль кабинета лаборатории и находит на стене прикреплённую карту Сеула, которую замечал здесь не раз в ходе работы. Снимает её, убирая серебряные кнопки, воткнутые по углам в стены, и кладёт карту на свободный рабочий стол, подзывая Селестию к себе рукой. — У нас с этим человеком течёт одна кровь, потому что моей он был обращён. И так же волчья сущность тоже одна на двоих. — Что… — Селестия становится возле угла стола и хмурится, поворачивая голову в сторону вампира. — Что значит волчья сущность одна на двоих? — Помнишь, я говорил про О Хана? — хмыкает Давиан. Тия замедленно кивает, поджимая губы. — Так вот, этот ублюдок обратил себя в гибрида, убивая волков Хосока, вожака стаи Сеула, и забирая их яд, но на клинке, которым он меня пырнул, когда мы с Чонгуком приехали с ним разбираться, была волчья кровь. Видимо, им он помогал себе избавляться от оборотней, а… как ты знаешь, или не знаешь, но суть не в этом, при попадании крови волка в организм вампира, он при смерти не умирает, а перерождается гибридом. Вот тебе краткий экскурс. Селестия вновь хлопает ресницами, рассыпая под нижними веками тушь, и хмурится ещё сильнее, составляя в мыслях какие-то картинки. — Погоди, погоди, погоди-ка, — мотает она головой в разные стороны, выставляя руки перед собой, — то есть, ты мне сейчас хочешь сказать, что ты, Давиан, Лорд Тьмы, был всё время Тэхёном, потому что именно этот вреднючий детектив мне и говорил со своим милым Чонгуком, — фыркает Тия, — и Хан, который говнюк, тот самый мудак, убил тебя, Тэхёна клинком, о котором я ни черта не знаю, но, судя по всему, это именно то, что могло тебя убить по-настоящему, потому что что-то я об этом чудо-способе слышала, а на этом орудии пыток была волчья кровь, и ты переродился гибридом, так ещё и в своей истинной сущности Лорда Тьмы? Вот прям так всё просто, да? Давиан за её потоком мыслей не успевает, но искренне удивляется тому, насколько же девушка умна, раз из каких-то мелких фактов и незначительных фраз самостоятельно сложила картину произошедшего. — Тебе бы в детективы, — хмыкает Лорд. — Такой великолепный мозг пропадает здесь, в стенах этого ужаса. Но ты абсолютно права. — Охренеть… — только и тянет в ответ Селестия, прикрывая рот рукой. — Вот это просто охренеть. А я-то и думаю, какого чёрта твоя душа приплелась к телу Тэхёна! Она же твоя же и была, просто была запрятана в кулоне! Подавлял сущность, да? Ты же полукровка! Селестия даже не собиралась пугаться или отшатываться в разные стороны, как при первой встрече, а теперь безостановочно кидала столько интересных и верных гипотез, сверкая огоньком в глазах, что Давиан не смог сдержать тихого смеха, по-прежнему удивляясь лёгкой безбашенности и бесстрашию юной ведьмы. — Ты точно потомок Аделины, — хмыкает Давиан, поглядывая на знакомые черты лица. — Узнаю её манеру. Она была почти такой же. — Ох, чёрт… — вдруг раскрывает глаза девушка, замирая на месте. — Точно, я же её потомок. Вот это, конечно, подарки судьбы! — Если ты сейчас перестанешь тянуть время и поможешь мне, я тебя с ней познакомлю. Только давай побыстрее, на кону жизнь моих друзей, — просит Давиан, заглядывая точно в глаза девушки, но её собственные раскрываются ещё больше. — Она… она жива?! — выходит гораздо громче, чем планировалось. — Подарил ей бессмертие в подарок за преданность, — уклончиво отвечает вампир. — А теперь давай-ка разберёмся с моей проблемой, пока я тебя не пришиб, а потом я расскажу тебе то, о чём ты спросишь, договорились? — Офигеть… — продолжает удивляться новым познаниям ведьма. — Селестия! — Ой, да, да, прости, — она тут же приходит в себя, услышав своё имя в недовольном тоне, и подходит ближе к карте, проводя по ней красными, длинными ногтями. — Давай свою кровь, будем искать. Давиан бросает на неё последний взгляд, всё же отмечая, что Селестия действительно чем-то напоминает ему Аделину, и задирает рукав пиджака вместе с белоснежной рубашкой. Прокусывает запястье, позволяя алым каплям крови окропить чистую доселе карту, и смотрит, как те растекаются по её поверхности. Селестия громко вздыхает, выставляя одну ладонь над кровавыми узорами, и тихо бубнит себе под нос что-то на латыни. Давиан опускает рукава обратно, наплевав на то, что остатки крови на коже окрасят белую ткань в оттенки алого, и внимательно следит за тем, как россыпь его крови на карте собирается в один небольшой сгусток и медленно движется по направлению главной улицы в сторону трассы. Ведьма следит за ним так же внимательно, очерчивая глазами каждое движение, и говорит вполголоса, краем глаза поглядывая на Давиана. — Хан в городе, — говорит она очевидное. — И движется точно в сторону лесополосы. — В лес… — вторит ей Давиан, рассматривая сгусток крови, что медленно перетекает по длинной толстой линии на карте, которой обозначается дорога. — В той стороне «Кровавая луна», — доходит до него сразу же. — Чёрт! Он ищет Чонгука, чтобы отомстить мне. Селестия тут же убирает руку от карты и встревоженно смотрит на Лорда Тьмы, что сжимает руки в кулаки и скрипит не зубами – клыками, проводя по ним кончиком языка. — И что это значит? — Мне пора туда. Его нужно остановить, пока не стало слишком поздно. — Я еду с тобой! — тут же подхватывает его идею девушка, встречая недовольный взгляд. — Не смотри так на меня, чудо природы, — и в этом нет никакого оскорбления. Скорее, констатация факта: Давиан ведь, и правда, чудо природы, рождённое вопреки всем законам. — Сильная ведьма в арсенале против этого ублюдка не помешает. Ты на тачке? — тут же спрашивает она. Давиан отрицательно мотает головой. — Зато я на ней. Давай, пошли спасать задницы. Давиан даже поспорить с ней не может. Он молча кивает, наблюдая, как девушка стягивает с себя белый рабочий халат и накидывает на плечи чёрное пальто, а затем вместе с ней направляется на парковку к серебристому БМВ девушки. Она права, сильная ведьма может стать хорошим щитом. По дороге Давиан успевает рассказать ей все мелочи того, что происходило за эти три месяца, повторив то, что она успела уже додумать сама, обязательно упомянув все мотивы и истории из далёкого прошлого. Селестия была сосредоточена на мыслях о Хане, но слушала внимательно, каждый раз выдавая сокрушённое «охренеть», но не пугалась и не спешила оскорблять и говорить, что он Исчадье Ада, как произнесли все те, кому пришлось за пару суток лично убедиться в этом, и только когда машина подъезжает к отелю, где стоит гробовая тишина, он выдыхает, понимая, что успел гораздо раньше Хана. Давиан первым выходит из машины, помогая выбраться и Селестии, и входит в «Кровавую луну» уверенным шагом, сбрасывая по пути пиджак. В гостиной его удивлёнными взглядами встречают Чонгук и Сокджин, что сидят у барной стойки, и, коротко взглянув в глаза Чона, полные оттенка прошедшей сильной боли, он останавливается у дивана, прихватывая за руку ведьму. — Времени на разборки у нас нет, сейчас будут куда страшнее, — сквозит он сталью в голосе. — Сюда несётся Хан, и я так понимаю, что он сюда рвётся не просто найти меня, а убить тебя, Чонгук, — Давиан смотрит на него внимательно, замечая, как Чон оставляет бокал с ромом на барной стойке и спрыгивает со стула, скрещивая руки на груди. — Можешь после высказать мне всё, что пожелаешь, — обещает он. — Даже дам тебе в руки клинок, и если захочешь меня убить, то я не буду сопротивляться, но сейчас, пожалуйста, мне нужна ваша помощь. Всех. Я могу выстоять против него и один, но он обратил себя в гибрида, и справиться с ним будет гораздо сложнее. Где Чимин и Намджун? — он осматривается по сторонам, не находя вышеназванных, но первым из-за угла появляется Пак, а за ним и старший из братьев Ким, очерчивая гостя тяжёлым взором. — Чего-то хотел? — холодно интересуется Намджун, притягивая к себе за руку Чимина. — Нас ждёт кровавая бойня, братец, — спокойно произносит со стороны барной стойки Сокджин. Он так же спрыгивает со стула и медленной походкой приближается к диванчику, возле которого стоят Давиан и Селестия. — А это, кстати, кто? — бросает он взгляд на девушку. — Селестия, можно просто Тия, — мило улыбается она, протягивая руку Сокджину. — Потомок ведьмы, открывшей миру тёмную магию и воспитавшей вот этого здоровяка, — кладёт она вторую ладонь Давиану на плечо. — Так что могу послужить вам щитом. Благодарностей не надо. И всю историю произошедшего я знаю. Чонгук-и, — она кидает взор в сторону вампира, так и продолжающего стоять со скрещенными на груди руками, — тебе повезло. Он мне все уши протрещал о том, как любит тебя. Мне б где такую любовь найти, эх… Селестия подмигивает, сбрасывая со своих плеч пальто, после того как Сокджин всё же жмёт ей руку в ответ, и становится почти посреди гостиной. — Почему мы должны тебе верить? — продолжает настаивать Намджун, сверля Давиана презрительным взглядом. — Потому что он никогда никому из вас не лгал, — подаёт, наконец, голос Чонгук. — Я как бы ни был настроен скептично по отношению к нему, — взгляд точно в сторону Давиана, — но если есть возможность избавиться к чёртовой матери от выродка Хана, то я встану на его сторону. Именно Хан испоганил и мне, и ему жизнь, и я планирую разодрать его в клочья, со мной вы или нет. — Подвергать свои жизни опасности? — хмурится сильней Намджун. — Я не позволю никому из вас умереть, — тем же холодом обещает Давиан. — Клянусь. Хватит с меня и со всех нас. — Я ему верю, — выглядывает из-за спины Намджуна Чимин. Ким оборачивается, бросая на Пака удивлённый взор, но молчит, спрашивая одними глазами. — Тэх… Давиан, — исправляется он, встречая в ответ голубой пронзительный взгляд. — Если кто-то из нас всё-таки погибнет, — звучит он решительно, — я лично тебя прикончу. — Хорошо, — не остаётся ничего кроме, как согласиться. — Чимин, — зовёт он вампира, что смотрит исключительно на него, — спасибо. — Поговорим потом, — фыркает Пак. Сокджин окидывает его сомнительным взглядом, но в итоге соглашается попытаться избавиться от такого же древнего ублюдка, что оказался куда страшнее самого Лорда Тьмы. Намджун под гнётом взглядов младшего брата с тяжёлым вздохом сдаётся, и всё же кивает, скрещивая руки на груди.***
Motionless in white – Another life
Небо ближе к вечеру окрашивается в тёмные тяжёлые оттенки. Прошло около десяти минут с тех пор, как морозный воздух начал обжигать кожу на лице, но Хана в пределах отеля так и не было. Давиан уже начал сомневаться в том, что все действия Селестии были верными, даже Намджун успел сотню раз пожалеть о том, что согласился поверить Лорду Тьмы, но когда за их спинами вдруг раздаётся слишком громкий грудной рык, Давиан отлетает в сторону на пару десятков метров, прикладываясь спиной о крепкий сосновый ствол. Хан в своём волчьем обличии нависает над ним опасной тенью, но Давиан по его животным глазам видит, что в приоритете у гибрида не он, а его друзья, которых он собирается растерзать на глазах у Лорда Тьмы, чтобы причинить ещё большую боль. Волк встряхивает чёрной пушистой шерстью прямо перед его лицом, клацает острыми клыками, задевая плечо и разрывая на нём ткань рубашки, а заодно и кожу, и стремительно разворачивается в стороны остальных вампиров и ведьмы, что тут же выставляет руки вперёд и прикрывает их тем, что волк стремительно оседает на снег и грозно рычит, пытаясь вновь подняться. Чонгук нехотя бросает взгляд в сторону Давиана, что, отряхиваясь от снега, поднимается на ноги и тут же принимает форму огромного серого волка с проблесками чёрной шерсти, что кажется гораздо темнее, чем шерсть полностью чёрного Хана, и несётся в сторону оборотня. Селестия, замечая рядом с ним Давиана, опускает руки, и Хан тут же поднимается на лапы, но сдвинуться с места не успевает – Давиан сшибает его с места, вместе с ним падая в ближайший сугроб, и бьёт по брюху острыми когтями, не жалея ни себя, ни крови. Хан утробно рычит, вновь пытаясь клацнуть клыками перед его лицом, но Давиан отводит голову в сторону и снова бьёт когтями по брюху, но с другой стороны. Громкий рёв двух волков заставляет Селестию совсем немного сжаться, но она бросает взгляд в сторону Чимина, попутно стараясь не упускать из виду рычащих друг на друга волков в снегу, что порядком окроплён алыми брызгами крови, и поджимает губы, вздыхая. — Эй, симпатяжка! — зовёт его девушка. — Чимин! — чтобы обернулся точно. Вампир смотрит на неё удивлённо, но сам старается не сводить взгляда с гибридов, раздирающих друг друга клыками и когтями. — У меня на заднем сидении клинок Давиана! Нужно принести его сюда, быстрее! Он сможет убить гибрида! Чимин, отбрасывая всё своё прошлое презрение к ведьме, сосредотачивается на том, что действительно важно, и кивает, скрываясь сразу же из виду. Хан провожает вампира уничтожающим взглядом и, собрав все свои силы, которые успел выбить из него волк над ним, бьёт лапой Давиану по боку и отбрасывает его с себя. Давиан хребтом чертит по земле, останавливаясь у острых камней, что впиваются ему в поясницу, и пытается подняться на лапы, но когда где-то в паре метров от него раздаётся громкий женский визг, Давиан еле успевает дёрнуться, как видит Чонгука, пытающегося сбить Хана с места, лишь бы тот не рванул за Чимином. — И чего ты ждёшь?! — кричит ведьме Намджун, перемещаясь от неё к Чону, удерживающему всеми силами волка за холку, что рычит и пытается укусить Чонгука через плечо. — Сделай уже что-нибудь! — Я не могу! — Селестия кричит в ответ и смотрит на Давиана, что мотает головой, стряхивая с шерсти клубы снега, и поднимается на лапы, порыкивая от кровоточащей раны в боку. — Если я попытаюсь подавить Хана, то подавлю и Чонгука! И тебя в том числе! — Да давай уже! — кричит Чонгук, чувствуя, как волчьи клыки царапают кожу на руке, а держать Хана становится практически невозможным, несмотря на наличие Намджуна рядом. — Иначе кто-то из нас сейчас точно сдохнет! — Чёрт… — Селестия протяжно вздыхает, но всё же повинуется. Слышать как от боли, сковывающей всё тело, рычат вампиры слишком неприятно, но то, как пытается не скулить Хан, Селестии нравится. Она осматривает территорию, замечая, Сокджина, что поднимает вернувшегося в форму человека Давиана, помогая ему дойти до Хана с прижатыми к земле Чонгуком и Намджуном, а сам бегал глазами по территории, пытаясь отыскать Чимина, которого нет слишком давно. Но стоило только открыть рот, чтобы задать вытекающий вопрос, Пак останавливается возле Селестии, удерживая в руках клинок, выпачканный с прошлого его «использования» в крови Давиана и испуганными глазами смотрит на Чонгука и Намджуна, а затем и еле плетущегося на ногах Давиана, что держится обеими руками за плечи Джина и болезненно морщится. — Какого чёрта здесь происходит? — шипит он озлобленно на ведьму, но та только мотает головой, тем самым объясняя, что это не её воля. — Кому клинок давать? — Давай мне, — подаёт голос Давиан, хрипя от явной усталости. — Ты и так еле дышишь, — прыскает от негодования Пак. — Хан настолько силён? — Он почти ровня мне, — сплёвывает кровавую слюну на пол вампир. — Чимин, отдай ему клинок, — просит Сокджин. Он сам ужасно хочет, чтобы это всё уже наконец закончилось, но то, что он сам еле стоит на ногах, когда останавливается перед местом с Ханом, Чонгуком и Намджуном, потому что сила, которую Селестия вкладывает в то, чтобы удерживать трёх сильных существ на месте, слишком велика, и давит в том числе на Джина, не говоря уже о том, что Давиан, еле справляющийся с нагрузкой для передвижения, падает на колени, выскальзывая из рук Джина, что его уже самого почти не держат. — Да сейчас, — вновь фыркает он. — Сам справлюсь. Чимин поворачивает голову к ведьме, одним тяжёлым взором прося её перестать их удерживать, и приходится отступить: девушка вновь опускает руки, а Чимин вмиг оказывается возле Хана, чтобы вонзить в его грудь клинок, но тот, заметив его тень, резко перескакивает за спину Чимина и, вернувшись в человеческий облик, пробивает Паку спину, сжимая в руке его сердце. Чимин от неожиданности хрипит, сильнее стискивая в руках клинок, и смыкает губы в одну плоскую линию. Чонгук с Намджуном обессиленно валятся на землю, устав от такого давления на тело, а Хан за спиной смотрит точно в глаза еле поднявшегося обратно на ноги Давиана и заливисто и громко смеётся, являя всё своё истинное безумие воплоти. — Сдавайся, Давиан, — рычит он, сдавливая в руке сердце Чимина, отчего тот заходится в хриплом кашле, и приоткрывает рот. — Ты вновь проиграл. — Отпусти его! — Давиан почти подрывается с места, забывая о том, что его рана от волчьих когтей сильно кровоточит, но Чимин, чувствуя, как на его сердце сжимается рука ещё сильнее, выдавливает из себя жалкое «не надо», опуская голову. — Отпусти его, Хан! Это наша борьба, они все здесь ни при чём! — Так не ты ли первым всех их сюда приплёл? — скалится он. — Побоялся выйти со мной один на один? Побоялся, — сам же на свой вопрос отвечает. — Так что ты теперь тут играешь в защитника? Их смерти будут на твоей совести. Давиан невольно усмехается, бросая короткий взгляд на Чонгука. Тот говорил ему то же самое. Все смерти на его совести. — Отпусти! — вновь повторяет Давиан, но уже не приказным тоном, а просит. Смерти никого из них он не вынесет и пойдёт следом за всеми. Хан облизывает разбитые губы, слизывая с них засохшие капли крови, и пылающим рыжим взглядом смотрит на Давиана, сохраняя дикий оскал. — На колени, — рычит он злостно. — Или что, твоя гордость и чувство собственного достоинства выше жизни какого-то вампирёнка? Тебя ведь никогда не заботили простые человеческие чувства, так ведь? Какая тебе разница, умрут они все сегодня или нет? Ну же, Давиан, — вдруг тянет он елейно и приторно мягко, а потом вновь резко меняет выражение лица на ледяную стену. — На колени, жалкое ты отродье! Давиан стискивает зубы, пропитываясь изнутри дикой яростью и ненавистью, смотрит краем красных глаз на Чимина, что продолжает хрипеть и задыхается от того, насколько сильно чужая рука удерживает его сердце, и смиренно опускается на колени, склоняя голову. Он не допустит ничьей смерти. Он поклялся. А Лорд Тьмы всегда держит своё слово. — Какой послушный пёсик, — фыркает раздражённо Хан. — Думаешь, твоя покорность всё равно убережёт его от смерти? Давиан резко вскидывает голову, когда понимает, что это всё был лишь спектакль, чтобы Хан потешил своё самолюбие, уже предвкушает то, что сердце Чимина сейчас так и останется в его руках, а его безжизненное тело упадёт навзничь, но вопль Селестии оглушает почти всех: ведьма, вопреки своему чувству страха, вновь подавляет всех, заставляя каждого из вампиров застыть с ужасом в глазах и дикой болью в каждой клеточке тела, а затем подходит к ним ближе и, забрав из рук Чимина клинок, вонзает его Хану в спину, заставляя отшатнуться в сторону и разжать холодное сердце в ладони. Действие сил сразу прекращается, Давиан только и успевает поймать почти рухнувшего наземь Пака, аккуратно укладывая его на снег, а затем, оказавшись возле Хана, который склонился над землёй, чувствуя весь жар от пронзившего его орудия, вынимает клинок из его спины и резко возвращает уже в область сердца, пригвождая за горло к сосновому стволу. — Твоя игра окончена, мерзкий ублюдок! — грозно рычит Давиан и с силой прокручивает в его груди остриё клинка, задевая сердце. Хан смотрит на него последний раз с дикой ненавистью во взгляде, а затем обмякает в его руках, начиная плавно рассыпаться пеплом, стремящимся в воздух с порывами холодного ветра. Теперь эта игра окончена раз и навсегда. Лорд Тьмы сдержал своё обещание.***
Hurts – Redemption
— Как ты себя чувствуешь? Давиан проходит чуть дальше по комнате Чимина, стоящего возле зеркала в полный рост и рассматривающего свои немногочисленные раны, что вот-вот должны полностью исчезнуть с его тела, и присаживается на край кровати. От всех событий прошло не более получаса. Чимин смотрит на него через отражение, поджимая губы, и накидывает на себя футболку, разворачиваясь к Давиану лицом. — Как ты и сказал, жить буду, — безразлично отвечает Пак. — Всё ещё хочешь меня прикончить? — Давиан старается звучать непринуждённо, но получается слова из себя только выдавливать. Его раны оказались куда глубже и тяжелее, чем всех остальных. Даже Чонгук, которого Хан полоснул клыками отделался лишь царапинами, а не ядом в крови. — Ты же живучий, — Чимин опирается спиной о дверцу шкафа и складывает руки на груди, сдувая со лба прилипшую чёлку. — Толку-то? — Я дам тебе клинок, — просто отвечает Давиан. — Тогда нам с Чонгуком придётся подраться за право убить тебя. Ты же ему обещал, — хмыкает Пак, вздыхая. — Ах, да. Точно, — Давиан опускает голову, слабо улыбаясь, и вновь поднимает, возвращая взгляд на Чимина. — Мне правда жаль, что Тэхён оказался мной. Я знаю, как ты дорожил той версией меня, как искренне меня любил и заботился, и… мне так было страшно смотреть в твои глаза той ночью, когда я притащил сюда Чонгука. Но… Чимин, я не хочу терять нашу дружбу, — он звучит почти шёпотом. — За все свои долгие годы жизни, ты первый, кто стал мне настоящим другом, пусть и в моей человеческой версии. Я боюсь тебя потерять. Я не хочу тебя терять, — Давиан смотрит с искренним сожалением в голубых радужках и гулко сглатывает, потому что Чимин смотрит на него и молчит. И это молчание кажется ему куда страшнее, чем сотни слов о ненависти, которые он мог бы изречь. — Я могу быть жестоким в своей истинной сущности древнего вампира, но ради вас, своих друзей, я готов принять даже смерть, лишь бы вы остались живы. Я прошу тебя, не отворачивайся от меня. — Почему ты встал на колени перед Ханом? — сухо спрашивает Пак, устремляя взгляд в пол перед собой. — Потому что мне плевать было на своё величие и гордость, когда ты был в шаге от смерти, — честно отвечает Давиан. — Плевать было бы, если бы он убил меня, потому что я пообещал, что вы все останетесь живы, и я был готов сделать всё, чтобы сохранить вас. Чимин понятливо кивает, сохраняя молчание, которое повисает в комнате на долгую минуту, кажущуюся в этот момент бесконечной вечностью, но затем Пак отталкивается плечом от дверцы шкафа и подходит к Давиану. Смотрит на него сверху вниз совершенно нечитаемым взглядом и просит холодным стальным голосом, почти приказывая: — Встань. Давиан послушно поднимается на ноги, рассматривая в темноте лицо Чимина, и чуть не падает обратно на постель, когда Пак резко сжимает его в своих руках и обнимает настолько крепко, что не успевшие до конца прийти в более-менее нормальное состояние раны начинают пульсировать острой болью. Давиан не двигается, терпит жжение, и сам укладывает ладони Чимину на спину, прижимая его к себе ещё ближе. — Ещё раз ты выкинешь такие фокусы, придурок несчастный, — бубнит ему в плечо Чимин, — я найду этот сраный клинок и заставлю тебя его сожрать, чтобы ты подавился им к чёртовой матери! — Я тоже тебя люблю, Чимин, — посмеивается в облегчении Давиан. — Прости меня, что не рассказал тебе сразу. Ты ведь знаешь, что я ни черта о себе не помнил. — Знаю, — кивает ему в плечо Пак. — Чонгук мне по ушам наездил знатно и просил тебя простить. — Чонгук? — Давиан аккуратно отстраняется от Чимина, заглядывая в его глаза, на что вампир мило морщится. — Чонгук, Чонгук, — кивает он вновь. — Его заслуга, что я решил тебя простить. Тем более, ты вроде даже после своего перерождения особо не изменился. Всё тот же Ким Тэхён, только глазки больно красивые стали, — фыркает он, но тут же тихо смеётся. — Блин… это ты теперь сильнее меня… Гибрид и все дела… Я кого защищать-то буду? Давиан всё-таки смеётся в ответ и щёлкает Чимина по носу пальцами. — Найдёшь кого. Может, нового новорождённого нам скоро подкинут, а то Юнги же со своей волчьей свитой теперь тусуется. — Не-е-ет, — тянет устало Чимин. — Новых новорождённых мне не надо. С этим я намучился на годы вперёд. — Значит, подыщем тебе нового смертного. — И тут промах, господин древняя задница, — снова фыркает Пак. — Всё равно лучше тебя я уже не найду. И не обольщайся сильно, а то треснешь сейчас от своей улыбки на полтора километра. — Ладно, — Давиан согласно кивает и всё-таки выпускает Чимина из рук, поправляя на плечах разорванную рубашку. — Пойду к Чонгуку. Ты не против? — Иди, — машет ладонью Пак, улыбаясь. — Он тебя заждался уже. Давиан подхватывает с кровати клинок, который всё это время лежал возле него, как напоминание его слабости, и покидает комнату Чимина. Встречает за дверью Намджуна, что сразу же скрывается в его комнате, и неспешным шагом спускается вниз на первый этаж. Он совершенно не представляет, что должен Чонгуку сказать, особенно после того, что ему пришлось узнать о ночи в далёком тысяча семьсот двадцать первом, но, когда Давиан замечает его сидящим на диванчике с бокалом виски в гордом одиночестве, он и вовсе теряет все мысли из головы. Главное, что Чонгук жив, что он продолжает дышать и радовать близких людей своим присутствием, а уж о себе Давиан и вовсе старается не думать. Он готов к любому исходу, который предложит человек, занявший почти всё место в его ледяном и тёмном сердце. Давиан подходит к нему со спины, зная, что Чонгук уже узнал о его присутствии, и протягивает ему клинок, стараясь выглядеть при этом абсолютно уверенным в своих действиях. — Держи, — шепчет он, гулко сглатывая вязкую слюну. — Я обещал, что позволю тебе лично убить меня, если ты того захочешь. Чонгук тихо хмыкает, оставляя на столике свой напиток, и забирает из рук Давиана клинок. Он за секунду оказывается возле него, заставляя поясницей упереться в спинку дивана, и приставляет клинок к сердцу, как в ту ночь, когда он узнал о нём всю правду, но более он не вгоняет его в тело, а просто держит у груди, у самого сердца, заглядывая в его глаза слишком смело. — Даже не рыпнешься, если я сейчас вгоню его тебе в твоё бездушное сердце? — вкрадчиво шепчет Чон ему на ухо, склоняясь чуть вперёд. Давиан чувствует обжигающее дыхание в районе своей шеи и сам немного подаётся вперёд до тех пор, пока остриё клинка не пускает первую крохотную каплю крови. — Нет, — он мотает головой и укладывает обе руки Чонгуку на плечи. — Ты владеешь моей душой, телом и сердцем, и только ты волен делать со всем этим, что пожелаешь, — Давиан отвечает тем же шёпотом, будто кто-то может услышать все эти откровения, хотя любопытных ушей здесь достаточно. — Ты владеешь моей жизнью, Чонгук. Я полностью отдаю себя тебе. Чонгук усмехается ему на ухо, пуская табун мурашек по и без того ледяной коже, и прикусывает мягко мочку уха, скребя кожу у подбородка клыками. Но останавливается он точно напротив его губ, распаляя тихий огонёк где-то внутри ледяной души. — Ты хоть представляешь, как я тебя ненавижу? — шепчет ему в губы Чонгук и почти касается их своими, но не переходит эту тонкую черту, медленно вычерчивая кончиком клинка на его груди незамысловатые узоры. — За всё, что мне пришлось пережить за все эти годы, Давиан. Я верю, что ты оставил меня тогда потому, что боялся за мою жизнь, но… ты мог хотя бы спросить меня, хочу ли я ждать тебя чёртовых пятьсот лет, а не прятаться где-то вместе с тобой? Я был бы согласен на моё обращение, потому что сам этого желал, но из-за твоего эгоизма всё вышло так, что я твой жест доброй воли расценил как предательство, понимаешь? — Так было нужно, Чон-и, — шумно выдыхает Давиан, облизывая свои губы и задевая кончиком языка чонгуковы напротив. — Даже если бы ты прятался вместе со мной, тебя бы всё равно ждала опасность. — Ты снова о своём, — Чонгук вдруг совсем слабо надавливает на клинок и остриё входит под правое лёгкое. От сердца Чон его давно убрал. — Почему же ты не можешь просто признать, что да, ты жёстко оплошал? — Признаю, — тем не менее, кивает Давиан. — Да, я виноват перед тобой, Чон-и. И в том, что смерть Чимина на твоей совести тоже виноват я. Во мне была дикая ревность, потому что, несмотря на долгие годы разлуки, я любил тебя с каждым днём ещё крепче и ещё сильнее. В этом мире и слов не хватит, чтобы передать всё то, что я испытываю к тебе, и, если ты хочешь, чтобы я забыл о тебе навсегда, то тебе придётся меня убить. Иначе, я просто не отстану, — Давиан приоткрывает глаза, что до этого были закрыты, и смотрит в упор в пронзительный карий взгляд напротив, задыхаясь от близости любимого тела рядом. — Я буду рядом с тобой вечно, хочешь ты этого или нет. — И снова ты о своём эгоизме. — Да, — Давиан и не отказывается. Знает, что это его главный порок. Его любовь к Чонгуку – главный порок. — То, в чём я могу быть эгоистичен – мои чувства к тебе. Но они настолько сильные, что я не в праве ими распоряжаться. Они живут во мне самостоятельно, и я иду у них на поводу. — А я не могу контролировать свою ненависть к тебе, — вновь шипит в его губы Чонгук. Он плавно вынимает клинок из-под лёгкого, и опускает его в район живота. — Но знаешь, что сильнее моей ненависти? Моя любовь к тебе, и что с этим делать, я не знаю. — Тебе нравится испытывать ко мне ненависть? — в ответ горячо шепчет Давиан, чувствуя, как клинок очерчивает его пупок, словно Чонгук знает его тело наизусть, потому что он вниз даже не смотрит. — Нет. — А любовь? — Ужасно. — Выбор очевиден, не так ли? — хмыкает Лорд Тьмы, опуская одну свою руку на руку Чона, что сжимает клинок. — Сильнее тьмы в твоих руках лишь моё сердце, Чон-и. Потому что я – тьма, и я полностью в твоих руках. Чонгук усмехается, позволяя руке Давиана забрать из его клинок, и шумно выдыхает, обдавая его губы жарким дыханием. — Взаимно, мой Лорд. — Ты дашь мне последний шанс исправить всё? — уже серьёзно спрашивает Давиан, откидывая клинок на сиденье дивана. Он им больше не нужен. — Клянёшься, что больше никогда не позволишь мне страдать? — так же серьёзно спрашивает Чонгук, укладывая обе руки Давиану на талию. — Клянусь. Давиан мягко улыбается, и облегчённо выдыхает, когда Чонгук накрывает его губы своими в несдержанном поцелуе. Льнёт к его груди ближе, не сдерживая тихого стона наслаждения, и всё-таки совсем тихо посмеивается, стараясь успеть за губами Чона, что перебирают его собственные вдруг так трепетно и нежно, что ледяное сердце в миг оживает, окрашиваясь в самые светлые оттенки. Давиан и в жизни больше не посмеет причинить никому из его семьи вреда. Лорд Тьмы ведь поклялся. А он своих слов на ветер не бросает. — Ой, ну хватит лобызаться-то тут, — за их спинами вдруг раздаётся счастливый голос Чимина, и Давиану приходится первым отстраниться от Чонгука, спрятавшись ото всех в его крепких объятиях. — Сошлись на любви? — интересуется он, поглядывая то на одного, то на второго. Из-за поворота появляется и Намджун, всё же улыбаясь представшей картине, и подходит к Чимину, обнимая его со спины за талию. — Я бы его убил, если бы не любил так сильно, — отвечает за обоих Чонгук. — Я помню, Чон. Я помню, — Чимин кивает, получая лёгкий поцелуй от Намджуна в щёку, а Давиан отрывается от Чонгука и смотрит на них искоса, вскидывая бровь. — Не смотри так. Не вы одни тут созрели. — Поздравляю, — мягко шепчет Давиан. — Спасибо, — Намджун вежливо кивает. — Сейчас прибежит Юнги вместе с Хосоком, потому что мы устроили бойню без него. — Хосок, кстати, злится, что ты не дал ему шанса расправиться с Ханом, — пожимает плечами Чимин. — Я не хотел подвергать опасности и его, — честно признаётся Давиан, удобнее усаживаясь на спинке дивана, продолжая держаться за руки Чонгука, покоящиеся на его талии. — Скажешь это ему, когда он тут будет рычать как подбитая собака, — доносится голос Сокджина, и все поворачивают в его сторону голову, когда он выходит со стороны лестниц вместе с Селестией, тихо посмеиваясь. — Вы нашли коннект? — удивляется такой паре Чимин, и Ким-младший уверенно кивает, помогая Тие усесться на валик дивана. — Ужас. — Эй, симпатяжка, не ревнуй, — она тычет пальцем Чимину в бедро, и тот бросает на неё недовольный взгляд. — Мы и с тобой поладим. Ты будь только потерпеливее к людям. — Пак Чимин, я тебя прибью, твою мать! В гостиную совсем бесстрастно влетает Юнги, даже не смотря на всех здесь присутствующих, и сразу же бросается Чимину в руки, обнимая его крепко, до хруста рёбер. — Испугался? — треплет его по макушке Пак. — Если бы ты сегодня сдох, — Мин даёт ему сильный подзатыльник, — я бы тебя воскресил и снова бы отправил на тот свет! Ты собрался меня кинуть, да, засранец? Я для тебя вообще ничего не значу? Чимин заливается тихим хохотом, просто обнимая Юнги в ответ, а затем склоняется к его макушке и шепчет в самые волосы: — Хрен тебе такая радость перепадёт. Я тебя и с того света достану, новорождённый! — Ну что за детский сад? — прыскает в сторону Юнги Сокджин, отлипая от Селестии. — Может, и нас обнимешь? — Я так понимаю, это конец? — на фоне всего шума шепчет в шею Чонгуку Давиан. — Я боюсь, что это только начало, — тепло отвечает Чон и целует его в макушку, сильнее сжимая в своих руках. Где-то на периферии раздаётся и голос недовольного Хосока.