Libys - Moon
Королевство Великая Моравия,
880 год.
Кровавая луна на мрачном небосводе размывает блики ярких звёзд, что, кажется, меркнут одна за одной каждую ночь. Великая Моравия сегодня познала истинность зла. И земля дрожит от тяжёлых шагов в вековом замке с множеством башен. Из него сегодня весть отнюдь не благая вышла. Человеческий род осквернён на веки вечные нечестивым. В ребёнке новорожденном кровь смешанная течёт. И это горе необъятное для моравийцев. Оно страх порождает, такой, что поджилки трясутся, воздух леденеет, лёгкие заставляя сжиматься. Голова кругом идёт, ведь непосильно такое, что человек дитя-полукровку выносил с кровью тех, кого детьми ночи зовут. Кровопийцами. Вампирами. По узкому длинному коридору, свет в котором исходит лишь от серебряных канделябров с наполовину сожжёнными свечами, эхом от стен отлетают тяжёлые шаги. Молодая женщина в белом платье из шёлка с кружевным воротником и перчатках, залитых кровью младенца в её руках, что в чёрные пелёнки укутан, вышагивает гордо. Лёгким взмахом ладони зажигает свечи, чтобы освещать дорогу, а потом этой же ладонью тёмный пушок на голове младенца приглаживает, нашёптывая слова ласковые. За ней два стража с копьями идут, сторожат новорождённого чудо-младенца с ведьмой, что назвалась ребёнку приближённой – она его появление на свет видела, сама роды у смертной королевы бессмертных принимала, с её чрева кровь смывала, а теперь её отдыхать оставила в покоях, специально отведённых, и с младенцем к королю направляется, чтобы отец своё дитя увидел. В конце коридора по взмаху ладони, облачённой в перчатку, зажигаются три последних канделябра, раскрываются массивные деревянные двери с золотыми вензелями, и ведьма входит в огромный зал. Он пуст почти, а витражные окна занавешены кроваво-красными бархатными шторами. Здесь мрак стоит, и холод ужасный. Девушка ёжится, прижимает к себе младенца ближе, целует его в лоб, ловит голубой пронзительный взгляд. Малыш только на свет появился, а смотрит уже осознанно, пухлые губки размыкает, причмокивает. На всех людских младенцев не похож – уже взрослым кажется, – и очаровательный донельзя. Ведьма у входа так и замирает, пока стражи за ней двери закрывают и становятся по обе стороны, покой охраняя. Она вновь заносит руку над его головой, тёмный пушок приглаживает, улыбается ему нежно-нежно, мысли в голове прогоняет о том, что дитя это – порождение зла, что оно пощады знать не будет, что истинным кошмаром всего человеческого рода станет, что взгляд этот ярко-голубой цвета небес, когда солнце где-то высоко-высоко над горизонтом, такой осознанный, уже достаточно смышлёный, будто младенец этот всю свою жизнь наперёд знает, станет приговором для каждого, кто посмеет в эти глаза взглянуть. Он как ангел сейчас, пусть в чёрные пелёнки укутан и дьявольской силой своей давит даже столь сильную ведьму. Она думать об этом не желает, хочет малыша посланником небес, чистым и искренним видеть, но знает, что невозможно это. Что всё уже судьбой предрешено. Что полукровка, рождённый от вампира, обращённого сильнейшей тёмной магией, что мир разрушить способна, человеком никогда не сможет благодатью стать. Только кровь прольёт и страдать заставит. Ведьма жмурится, целует малыша в щёчку, пока он смотрит всё так же осознанно, будто происходящее понимает, и вздрагивает: перед ней король стоит, сложив руки за спиной. Он строг и ужасен по своей сущности, характер стали подобен, но стоит ему на свёрток с родным дитя в руках девушки взглянуть, как взгляд ледяной тает. ― Ваше Величество, ― склоняет она голову перед королём и протягивает ему младенца в худых руках. ― Ваше дитя. Король ребёнка забирает, пока девушка на пару шагов назад отходит, всё ещё голову склонённой держа, и крепче к себе прижимает, ведьму и взглядом не удостоив. ― Прекрасное, ― шепчет он непривычным для себя голосом, прижимает к себе ребёнка, и пальцем указательным в золотом перстне проводит по румяной детской щеке. ― Поверить не могу, что подобное чудо возможно, коли слагают легенды о нечестивости и невозможности представителям кошмарного рода наследников родить. ― Истинное чудо, Ваше Величество, ― улыбается ведьма. ― Полукровка родился. ― Супруга? ― поднимает свой взгляд король, но в нём ни капли гнева ему присущего. Лишь истинное счастье и тревога. ― Она, к удивлению, жива. В покоях отдыхает. Пришлось, признаться, силы применить, да кровь остановить путём неестественным, но она в порядке будет к завтрашнему дню, Ваше Величество. ― Не может не радовать, ― кивает то ли новости, то ли мыслям своим правитель. ― Ты можешь быть свободна, Аделина. Когда понадобишься младенцу, за тобой слуги спустятся. Девушка склоняет голову к королю в уважении безграничном, смотрит на дитя в его руках, улавливает во взгляде детском огонёк, что страх вселяет, но перечить уже не смеет – гнева правителя боится, – и уходит в раскрытые стражами врата к себе в покои. Король смотрит вслед юной ведьме, дожидается, пока врата закроются за ней вновь, а затем носом тянет аромат своего дитя, на мгновение глаза прикрывая. ― Твоя кровь, моё дитя, ― шепчет, растягивая губы в усмешке устрашающей, ― сладка, как дурман. Ты истинное порождение тьмы…Hannah Hart & James Warburton - Ash Again
Раскат грома разрезает тишину, сотрясая комнату. Кажется, что звенит немногочисленный хрусталь и пара древних напольных ваз. Оконные стёкла дребезжат. Тэхён раскрывает глаза и тут же жмурится, потому что слишком ярко. На небе ни облака, всё в тёмно-серых, почти чёрных, тучах, и ливень хлещет, разбивая капли о крышу. Но комнатный свет всё равно бьёт в глаза. Зрение фокусируется не сразу – всё плывёт, и силуэты размыты,– и поэтому он не сразу понимает, где находится. Тэхён присаживается, обнаруживая себя в слабо освещённой комнате на кровати, ноги его укрыты чёрным шёлковым покрывалом, а тело по-прежнему облачено в белую блузу и брюки. Ким массирует виски, прогоняя лёгкую пульсирующую боль, и снова прикрывает глаза на долю секунды. Во тьме виднеется замок устрашающий. Тэхён вновь раскрывает веки, вновь видит перед собой чью-то спальню, но никак эти картины растворяться в реальности происходящего не желают. Всего лишь сон. Но реалистичнее картины «Последний день Помпеи». На ней всё в пламени Везувия охвачено, и тысячи людей спасения ищут, а на тех картинах дитя новорождённое, что порождением тьмы названо. И взгляд лазурно-голубой в самую суть проникает, будто он вот прямо здесь и сейчас, напротив, а на деле лишь тот самый «Последний день Помпеи» Карла Брюллова. Мурашки по коже. Тэхён мотает головой, ужас этот старается из неё вытрясти, реальность меняет на ту, в которой он ранним утром неизвестно где, а не в девятом веке среди каменных стен, свечей полу-сожжённых и тьмы. О видении своём, если его таковым назвать можно, лучше и вовсе забыть. Он упирается взглядом в окно по другую сторону от картины, смотрит на то, как ливень стеной размывает вид, и поджимает губы, пытаясь вчерашний вечер вспомнить. Клуб, поиск древнего вампира, Чимин и Намджун, что на поиски вновь сбежавшего Юнги отправились, пара коктейлей, холод знакомый, что до костей пробирает, Чонгук… Чонгук. Тэхён вздрагивает, когда на последнем образе за прошлую ночь переводит глаза на входную дверь и замечает именно его. Стоит, прижавшись спиной к стене, и с нечитаемым взглядом будто изучает, чуть склонив голову к плечу. Ким поднимает голову и смотрит в ответ, ничуть не боясь. ― Что я здесь делаю? ― задаёт вопрос напрямую. ― Ты не помнишь? ― с усмешкой дразнится Чонгук. А Тэхён и правда не помнит. У него в голове всё на холоде обрывается, что сейчас ощутимо в воздухе витает. А дальше – тьма. Она теперь в его жизни, кажется, верный спутник. Он мотает головой, отвечая честно, пока Чонгук к нему пару шагов делает и протягивает стакан с алой жидкостью. ― Выпей, ― монотонным голосом предлагает Чон. Тэхён на стакан в руке смотрит скептически, сводя брови к переносице. Он Чонгуку не доверяет, поэтому забирать не спешит. ― Это что? ― Кровь вампира, что присосался к тебе прошлой ночью, ― без доли сарказма или тени насмешки. На лице и мускул не дрогнул. ― Кровь за кровь. Тэхён хмурится ещё больше, пытаясь понять, о чём ему говорят, и тут же хватается рукой за шею. По ней проходит неприятная волна боли, и он руку отдёргивает, шипя. Вспомнил. Кончиками пальцев касается двух широких проколов в районе ярёмной вены, знает, от кого они там, потому что перед глазами всплывает образ неизвестного вампира, что опьянённое тело зажимает в туалете и клыками впивается в кожу. Неужели, его и правда укусили? ― Не веришь моим словам? ― всё ещё с протянутым стаканом усмехается Чонгук. ― У меня нет оснований доверять тебе. ― И поэтому ты прострелил мне плечо? Тэхён непонимающим взором ведёт по лицу вампира, спускаясь плавно по шее сначала к одному плечу Чонгука, затем ко второму, что под плотным слоем чёрной рубашки спрятаны, напрягает и так больные остатки разума, вновь прогоняет в голове ночь прошлую и цепляется за один миг, в котором он на автомате из-под шёлковой блузы достаёт свой пистолет, специально пулями из дерева заряженный, и стреляет. Точно в плечо. Потому что в сердце из-за размытой реальности не попал. ― Где моё оружие? ― поднимается с кровати он, найдя в себе силы. Но Чон его толкает обратно, вынуждая практически завалиться спиной на мягкий матрац. Он скалится, сильнее в руке сжимая стакан, и, не желая больше стоять с протянутой рукой, ставит его на небольшой столик возле, после складывая руки на груди. Тэхён всем своим видом выражает недовольство, раскрывает рот, чтобы возразить, только ледяной, не терпящий возражений взгляд словно приковывает к месту. Чонгук определённо сейчас раздражён. ― Ещё раз рыпнешься, и второго укуса ты не переживешь, ― угрожает. ― Учти, больше таким благосклонным я не буду. ― Ты мне угрожать вздумал? Тэхён уступать не намерен. И он в расчёт не берёт то, что Чонгук гораздо сильнее. Чувствует, что тот ему боли не причинит, пусть и в глазах напротив пламя сжигает его заживо. Зол. Видно, как клыки наружу рвутся, и кровавая пелена окутывает. Не страшно, но волнительно. Тэхён к такому за годы дружбы с бессмертными привык. Он двигается к краю кровати, намереваясь встать, чтобы не смотреть снизу вверх, а наравне быть, но холодные цепкие пальцы сжимают оба его запястья почти до хруста и на кровать опрокидывают, из рук не выпуская. Чонгук львом, что вот-вот свою жертву на клочья разорвёт и места мокрого от неё не оставит, нависает сверху, скалится, демонстрируя острые клыки и переплетения синих вен, что под нижними веками пульсируют. Тэхён в глаза, что крови полны, смотрит и не моргает. Он будто под гипнозом. Дыхание ровное, но сердце в груди пропускает удар. В безопасности своей уже не уверен. Чонгук склоняется ближе, облизывает голодно взглядом, сильнее сжимая запястья заведённых за голову рук – Тэхён по-настоящему начинает бояться, что ещё немного, и кости хрустнут, а из груди вырвется гортанный крик боли, – смотрит точно в глаза, почти грудью прижимаясь к его, воздух из лёгких выбивает. Ким не сдаётся, он не из робких, проиграть не может. Он сгибает колено, потому что ноги не обездвижены, и бьёт точно под дых. Чонгук от удара не отстраняется, он для него ничто, только своим коленом в ответ прижимает чужое бедро к матрацу, надавливая, и срывает всё-таки с губ Тэхёна тихое рычание. Это неприятно. ― Отпусти меня, ― хрипит он, почти выплёвывая слова в лицо напротив, снова дёргает руками в цепкой крепкой хватке, пусть и знает, что сопротивляться бесполезно. Попытаться стоит – жертвой становиться он не желает. Точно не Чонгука. ― Я тебя предупреждал, Тэхён, ― вампир склоняется ближе к шее, опаляя горячим дыханием кожу. Она от контраста холодных прикосновений и жара мурашками покрывается. Только на руку то, что Чонгук увлечён явным запугиванием и на такую мелочь внимания не обращает. ― Тогда можешь сразу убить, ― продолжает рыпаться Ким. Чонгук ведёт кончиком носа по заалевшей от температуры коже, клыками царапает раны возле ярёмной вены, но не кусает. ― Тебе ведь не впервой разрывать людям глотки. Так что вперёд – одной жертвой в Сеуле больше, одной меньше. Разницы не играет. Дело ведь закрыто. Нет, Тэхён об этом не забыл. Такое забыть невозможно. Только Чонгук сразу от шеи отстраняется, отпускает детектива, что в не самой удобной позе распластался по постели, и встаёт, отходя от него на пару шагов. ― Ты считаешь меня виновным в серии убийств, совершённых вампирами? ― хмурится Чон, складывая руки на груди. От былой злости и следа не осталось: клыки спрятаны, и лицо приняло обычное выражение, скрывая признаки вампиризма. Тэхён наконец-то присаживается на край кровати, одёргивая блузу, потому что та задралась, и смотрит с вызовом в ответ. У него сомнений нет, если считать его мышление весьма логичным, исходя из фактов, что он узнал на днях. ― Предложишь мне другую кандидатуру? ― он подаётся вперёд, выражая тем самым уверенность и решительность, но только вампир в ответ на самоуверенные доводы детектива фыркает: ― Ты действительно так наивен, Ким Тэхён? ― выделяет специально имя. ― Древний вампир, недавно вернувшийся в город именно в тот момент, когда люди начинают умирать от обескровливания… Весомый довод, не находишь? ― гнёт свою линию Ким. Он уверен. Ошибиться же не мог? ― Считаешь, что, как ты выразился, древний и уважающий себя вампир опустится до уровня безнаказанных убийств мирных граждан, лишь потому что ему так вздумается? ― в голосе явная насмешка, и тон этот Тэхёну уже не нравится. Неужто, и правда, ошибку допустил? ― Гордыня, ― плюётся в ответ. ― Чувство власти и превосходства. ― Сказок начитался? ― усмехается Чонгук. Тэхён от недовольства хмурится. ― Все строки о гордыне, мании величия и превосходстве бессмертных над людским родом были выдуманы теми, кто нас боялся, Тэхён. Для них мы – чудовища. Животные, без чувства собственного достоинства и вечным чувством голода. В их мыслях мы хладнокровны и бессердечны. Монстры, готовые безжалостно растерзать чужое тело, лишь бы кровью полакомиться. ― Чон делает маленький шаг вперёд, и этого оказывается достаточно, чтобы оказаться с ним вновь на расстоянии вытянутой руки. ― Им верить не стоит, ты разочаруешься, когда поймёшь, что все сказания о нас, вампирах, истинная ложь. ― Пытаешься запудрить мне мозги, ― не вопрос. Утверждение. ― Я понял, что у меня не выйдет, ― пожимает плечами Чонгук. ― Ты ведь знаешь, кто я, не так ли? ― на губах появляется ухмылка. Тэхён слегка напрягается, старается этого не показывать. Он до сих пор держит марку, имени его не называет, хотя и знает, кто перед ним. Молчит о том, что внушение в тот раз не сработало по неизвестной ему причине. Он сам ещё не знает, что конкретно повлияло на то, что первая их встреча в памяти отпечаталась и стираться не собирается, поэтому себя не выдает. Так ему кажется. ― Скажешь, нет? Ты ведь не боишься меня, я чувствую. ― И ты поэтому думаешь, что я тебя знаю? ― без дрожи в голосе отвечает. Выдержка о себе знать даёт. ― Ты искал меня в «Красных огнях». ― Я искал древнего вампира, ― исправляет Ким, только это больше на глупые оправдания похоже. ― Не зная, как я выгляжу и как меня зовут, ― парирует уверенно. Тэхён выгибает бровь, не понимая, как между собой связаны эти факты. ― Тодрик проболтался. Видишь ли, древние имеют уникальный талант оказывать влияние на младших особей, и никакая вербена здесь уже не поможет. Лишь усугубит. Детектив про себя матерится. Такой подлости от Чонгука не ожидал. Хотя глупо было бы хоть что-то ожидать от того, кто настроен явно не радушно, и кого он сам же в серии нападений обвиняет. Тэхён Чонгука совершенно не знает. И, наверное, он судьбе благодарен за это – он его личный билет в адское месиво в голове. ― И что ты хочешь услышать в ответ? ― вздыхает Ким. ― Ты прав, я искал древнего. Кого – точно не знаю, но под описание подошёл именно ты. Это повод меня в чём-то подозревать? ― Это повод узнать, кто ты, Ким Тэхён, ― хмыкает Чонгук. «…повод узнать, кто ты», ― оседает на языке призрачной пылью. Тэхён пару секунд смотрит на него, чуть голову склонив к плечу, что ответить, не знает, но его слов и не ждут. Чон хмыкает, делая широкий шаг назад, и прячет руки в карманах брюк. ― В стакане томатный сок, так что можешь не бояться, ― добавляет он, когда подходит уже к выходу из спальни, оборачиваясь на застывшего на месте Тэхёна. ― Жду через десять минут в гостиной. И уходит, оставляя со своими мыслями наедине. Ким смотрит на то, как закрывается за вампиром дверь, и промаргивается от неожиданного раската грома, раздавшегося за окном. «…повод узнать, кто ты, Ким Тэхён», ― оседает на языке призрачной пылью. ― Это повод узнать, кто ты, Чон Чонгук, ― шепчет себе под нос Тэхён, уверенный в том, что его точно не слышат. ― Потому что тебя в моей жизни стало неожиданно слишком много. И тянется к стакану с соком.***
Borrtex - Passion
Ночной ветер бьёт прямо в лицо и морщиться заставляет, должен до мурашек по коже пробирать, обжигать, но он температуры вовсе не чувствует. Бежит, не оборачиваясь, лишь бы скрыться от чувства ничтожности и ненужности, что нахлынули, разум, сердце и душу захватили и пульсируют под рёбрами. Разъедают. Он проносится мимо деревьев, полной грудью вдыхает морозный воздух, пока убегает от себя же. Потому что терпеть всё это невыносимо. Юнги себя действительно ничтожным считает. Ему об этом сказали прямым текстом, и он, оставшийся в мире, в котором ему места нет и где никто его своим не считает, не выдержал. Просто сорвался, поддавшись своим эмоциям, решил обрести свободу. Не хочет больше в «Кровавой луне» находиться с теми, кто приютил и помог, а потом обозначил границы недоверия, оставив наедине со своими мыслями. Юнги в жизни разочаровывается уже дважды. Он вырос в небогатой семье, и родители, чтобы прокормить и себя, и ребёнка, работали сутками напролёт, оставляя маленького, ведомого мальчика на съедение толпы, в которой он затесался и делал вид, что точно такой же, что не выделяется, чтобы изгоем среди всего общества не быть. Он на отсутствие родительского внимания никогда не жаловался, всегда считал себя сильным, будни проводя с соседкой, а выходные с семьёй, что расслаблялась алкоголем, травя себя. Юнги себе такой жизни не хотел, но смириться пришлось. В раннем детстве он смотрел американские фильмы о подростках, купающихся в деньгах родителей и катающихся на самых элитных дорогих спорткарах, думал, почему же он не может быть таким – если не с помощью семьи, то сам. Сам может добиться успеха, показать, что на него стоит обращать внимание, он не никчёмный, не лишний. Он особенный. Хотел быть таким. Не для всего мира. Не для кого-то, а для самых близких ему людей. Для тех, кто говорил слова о любви, но любви этой не проявлял. Юнги рос умным, смышлёным для своих лет. Понимал, что если он возьмётся за голову, закончит университет, работать упорно будет, то непременно хоть каких-то высот добьётся. Хотел в это верить. Только ведомый, наивный мальчик попал не в ту компанию. Начал пить и курить, гулять ночами по клубам вместо подготовки к экзаменам, на грани отчисления был, а те, кого он друзьями называл, и вовсе были для него чужими людьми, с которыми он проводил своё свободное время и жизнь губил, считая, что это просто развлечения, и скоро они закончатся, а он по щелчку пальцев сможет остановиться, избавиться от зависимостей и вернуться на тот путь, с которого начал. Только жизнь закончилась слишком рано. Так и не добившийся своих высот, о которых грезил. Так и не получивший той любви и поддержки от близких ему людей, о которых он так мечтал, Мин Юнги на двадцать четвёртом году своей жизни ушёл из неё навсегда. Больше не жив. В груди сердце не бьётся, и те, к кому он попал не по своей воле, ему вновь забиться не позволяют. Для них Юнги никто. Для них он лишь обуза, пойманная для того, чтобы уберечь невинных людей. Юнги в это до последнего верить не хотел, но ему не оставили выбора. И, быть может, для кого-то бессмертие – подарок свыше. Для Мин Юнги – кара. И остаться там, в проулке, лежащим бездыханным телом было бы для него истинным благословением. Он в Бога не верит, но при таком раскладе был бы ему благодарен. Чимин для него чужой. Братья Ким ему вовсе не друзья. «Кровавая луна» – не его родной дом. Юнги там места нет. Он там лишний, и сегодня ему дали понять, что не доверяют. Чужих надежд он оправдывать не собирался. Просто ушёл в одиночестве ночным Сеулом насладиться, когда появилась видимость свободы, а в итоге инстинктивно до родного дома дошёл. Не хотел, уйти рвался дальше, в тёмных переулках спрятаться, чтобы никто его не видел, потому что нет больше Мин Юнги, которого многие знали, а сердце, что в груди навеки замерло, тянулось. Тянулось к родной двери. Просто постучать, увидеть лица родителей, по которым соскучился, обнять и внушить, что не было никакого убийства, что он не стал тем, о ком в детстве в сказках читал, что он не вампир. Вовсе нет. Все тот же потерянный и разрушающийся целыми днями бедный парень, мечтающий о хорошей жизни и искренней любви. Что он жив и здоров, выспится и на учёбу на следующий день пойдёт, пусть и ходит в университет ради галочки. Что он прежний. Но этому никогда уже не быть. Он и не помнит, как забрался на балкон, как вглядывался в уставшее лицо отца, что в полной темноте на диване сидел и пил крепкий виски прямо из горла. Не помнит, как рядом со своей фотографией в рамке, чёрной лентой украшенной, заметил фотографию мамы. Точно такую же. С такой же чёрной лентой в углу. Осознание. И в ту секунду к нему пришло ужасное осознание, что отец за несколько суток двух любимых людей потерял. Что та, кто в детстве ему колыбельные нежным голосом пела, та, кого он самой чистой любовью любил, кого боготворил и считал единственным стимулом жить, тоже покинула этот мир. Ножом по сердцу прошлось, и Юнги не выдержал. Просто сорвался неизвестно куда, лишь бы от мыслей этих отвратительных убежать, лишь бы спрятаться от мира. От себя укрыться. Потому что в мгновение в груди ураган уничтожил всё, что он старался взращивать годами. Пеплом осело на умертвлённом сердце, разъедает в щепки, ничего не оставляя. Дышать стало нечем, несмотря на то, что морозный воздух наполняет легкие. Мин Юнги в этот момент умер дважды. И уже никакой яд в крови назад его не возродит. Он останавливается возле крутого обрыва на самом краю. Ещё шаг – и канет в пропасть. А глаза слезятся. Всё ещё не верит. Юнги поднимает взгляд, всматриваясь в усыпанную мириадой звёзд ночную гладь небосвода, и вздыхает тяжело и отчаянно. Он устал. Устал от того, что больно невыносимо под рёбрами. Вокруг тишина. Прерывается только стрекотом сверчков, летающих меж пожухлых кустов. Вдали слышится журчание. Кажется, где-то неподалёку река Хан, а рядом совсем, кажется, в паре десятков метров, эхом раздаётся вой. Оборотни. Он и вовсе забыл, что в лесу за городом поселение стаи, да только дела ему сейчас до этого совершенно нет. Он садится на мокрую землю, голову опускает и эмоции свои не контролирует: пальцами вцепляется во влажную пожелтевшую траву, сжимает кулаки, пачкая руки, позволяет слезам горьким по щекам стекать, а нижней губе дрожать. Не может это быть реальностью. Юнги не мог без матери остаться, как она осталась без него. Нельзя так бить по больному сердцу отца, но жизнь беспощадна. Он это уже понял. Мириться лишь с этим не желает. Рыдает навзрыд, а в голове мысль одна и та же вертится: спрыгнуть с обрыва, желательно на сучья деревьев, чтобы сердце пронзить, потому что это теперь единственный способ навсегда покинуть мир, и исчезнуть. О нём никто и не вспомнит. Для всех он и так мёртв. В первую очередь – для самого себя. Но совсем близко раздаётся дикий рёв и рычание, и Мин пошевелиться не успевает: его одним мощным ударом отбрасывают в сторону, разрывая, будто острыми вилами, грудную клетку. Юнги болезненно морщится, спиной приземляясь в паре метров от места, на котором он сидел – боли физической не чувствует, только в этот раз удар настолько сильный, что тело ломит, – а встать не успевает. Огромными когтистыми чёрными лапами его за плечи придавливают к земле, вонзая когти в кожу через слой одежды. Впервые видит перед собой оборотня. И он точно не ошибается, когда раскрывает от испуга веки и видит напротив жёлтые, точно гелиодор, глаза. Юнги от нахлынувшего чувства страха забывает о своём горе, о том, что ещё менее, чем минуту назад, желал камнем вниз с обрыва полететь, а в голове единственная мысль красной строкой мигает, предупреждая о серьёзной опасности: «Яд оборотней смертелен для вампиров. Мучительно смертелен». Мин гулко сглатывает, взглядом бегая по большой, неприсущей волкам, что в учебниках биологии изображаются, голове оборотня, острым клыкам, обнажившимся, потому что он над ним рычит, глубже когти в плечи вонзая. Он даже губы поджимает и мычит что-то невнятное, силы в кулак собирает, чтобы отбиться, но даже приобретённой с бессмертием силы не хватает, чтобы волка с себя спихнуть. Он гораздо сильнее. Видимо, вожак стаи. Юнги на долю секунды прикрывает глаза. Ему по-настоящему страшно, с такими хищниками он в своей жизни ещё не встречался, не знает, как быть и что теперь делать, чтобы остаться в живых. Понимает, что сам виноват. Ступил на территорию, что для вампиров под запретом из-за многовекового разлада между двумя видами, но он же не специально. Просто утонув в мыслях и эмоциях, совершенно не заметил, как ступил туда, куда не следовало, а разъярённому над ним оборотню не объяснишь. Он раскрывает глаза, снова встречаясь с гелиодором, прожигающим до костей, и над ухом раздаётся ужасающий рык. Юнги инстинктивно дёргается, раскрывает рот, пока голова волка всё ближе к нему склоняется, и выдавливает из себя хриплым тихим голосом: ― Эй, эй, подожди. Я не знал, что это ваша территория, я…я заблудился, клянусь. От части правда, кроме того, что не знал, что это волчья местность. Знал. Чимин ему об этом рассказывал, предупреждал, а он просто отвлёкся. Не заметил, что границу пересёк. Оборотень медленно ослабляет хватку – Мин чувствует, как из плоти когти выскальзывают, – но его по-прежнему прижимают к сырой земле, не отпуская. ― Прости, прости, пожалуйста, ― пытается спасти положение вампир. Он знает, что это вряд ли поможет, но продолжает, надеясь на благосклонность, ― я уйду. Прямо сейчас, если отпустишь. Никогда здесь больше не появлюсь, даю слово. Ты меня не увидишь больше. Юнги смотрит прямо в глаза. Внушить что-то оборотню не пытается – он в этом ещё не силён, да и не уверен, что сработает, – просто молит взглядом о прощении. Страшится, что сейчас клыки, что прямо перед лицом, вонзятся в шею, пустят яд, и его бросят здесь, посреди леса, в муках умирать. Он смерти вампира от укуса волка не видел, но даже при таком раскладе ощущать это на себе не хочет. Лучше смерть мгновенная, чем длительная и мучительная. ― Клянусь… ― шепчет, вкладывая в интонацию весь истинный испуг. Оборотень смотрит на него пронзительно, будто обдумывает что-то, пока Мин дыхание затаил, поджав пальцы на ногах – это единственная часть тела, которой он пошевелить может, – и кусает губу. Не готов умирать. Передумал, за пару минут познав настоящий страх перед возможной гибелью. Волк скалится, клацает пастью перед лицом Юнги, а потом за мгновение спрыгивает с него, острой когтистой лапой проезжаясь по груди, и уносится куда-то вглубь леса, оставляя его выть от боли. Но живого. Юнги прикладывает руку к груди, где под разорванной одеждой красуется четыре глубоких рваных кровавых раны от когтей оборотня, и вздыхает, раскидывая руки в стороны и впериваясь взглядом в ночное небо, не спеша затягивающееся тучами. В эту секунду он заново родился. А в воздухе витает аромат хвои и кедра.***
Рана на груди безбожно ноет. Одежда порвана и в грязи, промокла насквозь от начавшегося внезапно проливного дождя, с каждой минутой набирающего обороты. С волос на пол капает вода, и будь он человеком, то определённо не нашёл бы в себе сил подняться и дойти до отеля назад. Юнги вернулся. Потому что идти больше некуда. В гостиной стоит гробовая тишина, и не видно ни черта, но ему и свет не нужен. Сжимая одну руку в кулак, а вторую уложив на кровоточащие полосы на груди, Юнги подходит к барной стойке и в чистый стакан наливает виски, осушая залпом. Хоть немного, но должно помочь. Алкоголь обжигает глотку, на долю секунды дарит умиротворение, но физическую боль от раны, нанесённой оборотнем, не заглушает. Она не заживает. Юнги плетётся к дивану и падает на него спиной из последних сил, наплевав на то, что обивка точно запачкается. Ему бы сейчас не сдохнуть, а остальное уже не имеет значения. Он прикрывает глаза, дышит часто и пытается успокоиться: как только волк скрылся среди высоких деревьев, Мин отлежался минуты полторы, а потом на ноги вскочил и вернулся обратно. Туда, куда его хотя бы пустят и где у него есть какие-никакие, но знакомые. Быть может, его здесь не ждут и здесь ему не место, но идти больше некуда. Со стороны лестниц доносится чья-то ругань и тяжёлые шаги, и Юнги раскрывает глаза, аккуратно присаживаясь. Он вслушивается в голоса, и понимает, что это Чимин и Намджун, и они определённо чем-то недовольны. ― Если этот недоносок сунется сюда ещё раз, я переломаю ему ноги и руки, вырву селезёнку, заставлю её сожрать, а потом, может быть, вырву сердце. Подарок сделаю! В гостиную первым входит Пак, щёлкая выключателем, от чего комната заливается слабым светом. Юнги морщится, но не от того, что стало вдруг светло, а из-за того, что грудина ноет. Чимин останавливается в проходе, сжимая ладони в кулаки, пока из-за его спины медленным шагом выплывает Намджун и становится напротив Пака, и сразу же начинает принюхиваться. Запах чужой крови отчётливо чувствует. Чимин переводит взгляд за спину Кима и сжимает челюсть, играя желваками. Причина его очередной вспышки гнева прямо перед ним. Намджун это замечает: он сразу же хватает Пака за плечи, заглядывая прямо в глаза, но Чимин его игнорирует. Его не удержать уже. Он слишком разнервничался из-за очередного побега Мина, из-за того, что Тэхёна оставил одного в клубе, наполненном вампирами, и тот на связь всю ночь не выходит. Пак искренне надеется, что он добрался до дома и крепко спит, а не лежит бездыханно где-то в подворотне. ― Чимин, остынь, ― просит Намджун, сильнее сжимая плечи друга. Юнги напрягается всем телом, чувствуя, как Пак буквально пышет гневом, готовый его разорвать на куски. Доложили о побеге. Сомнений нет. Он надеялся, что просто на ночь выберется погулять, но, видимо, от любопытных не скрыть ничего. ― Чим… ― начинает тихо Мин, стараясь свой испуг не показывать – он и так слишком перепуган, у него до сих пор руки трясутся, а тут ещё и Чимин разгневанный, что точно так благосклонен, как волк, не будет, поэтому пытается противостоять и успокоить разбушевавшегося зверя внутри Пака –, но его перебивают, не позволяя договорить: ― Беги, ― холодно и мрачно. И Юнги глазом моргнуть не успевает и смысл услышанного переварить: Чимин рывком отталкивает Намджуна в сторону, от чего тот спиной в барную стойку влетает, и, схватив Юнги за грудки, силой прибивает к стене, рукой пробивая грудную клетку. Сердце сжимает. Мин доигрался. Вывел из себя до такой степени, когда от угроз переходят к действиям. Чимин без повода сердца из груди не вырывает. Юнги от боли кричит, не сдерживаясь, когда чувствует, как чужая рука безжалостно сжимает орган в груди, как пальцы буквально впиваются в важную мышцу, разрывая её, и запрокидывает голову назад. По щекам непроизвольно слёзы стекают. Намджун подлетает к Паку со спины, хватает его за руку, что в груди у Мина покоится, и наклоняется к самому его уху: ― Чимин, прошу тебя, не делай глупостей, ― говорит тихо и аккуратно нежным голосом. Знает, что приказов он на дух не переносит. Особенно когда в гневе. Боится, что разозлит больше, и случится непоправимое. ― Только потому что здесь Намджун, я разрешу тебе сказать твои последние слова в этой жизни, ― игнорируя слова Кима, Пак сильнее сжимает сердце Юнги в своей руке. Он зол. Безумно зол. И насрать ему на то, что успокоиться просят. Юнги воет, нарочно ударяясь затылком о стену позади себя. Больно. Гораздо больнее, чем царапины оборотня на его груди, а Паку все равно. Он его болью сейчас наслаждается, как никогда ничьей. Хочет, чтобы Мин понимал, до какого состояния его довел. ― Чимин, не вздумай этого делать, ― чуть строже пытается отговорить Намджун. ― Заткнись, Нам, иначе он и последних слов произнести не успеет, ― рычит в ответ вампир. Намджун стискивает в своей руке руку Пака почти до хруста, чтобы привести в чувства, мечется взглядом с Чимина на Юнги, что губы поджал, глаза зажмурил и не дышит почти, а потом ведёт глазами по шее вниз, пока не замечает рваные раны именно в той части его грудины, в которую Чимин руку вонзил. Он с ужасом смотрит на четыре кровоточащие полосы и хмурится. ― Чимин, остановись ты, твою мать! ― прикрикивает он, и Пак наконец-то отвлекается от сожжения Юнги взглядом. На него смотрит. ― Отпусти его, он серьёзно ранен. Чимин ведёт бровью, не понимая, о каком ранении говорит Намджун. Ким отпускает его руку и аккуратно притрагивается к одной из полос на груди, собирая по её краям запёкшуюся кровь. Пак следит за рукой, округляя глаза, и отпускает сердце, вынимая свою из чужой грудной клетки. Мин обессиленно оседает на пол, не в состоянии себя на ногах удержать – измотан ужасно, и даже не подозревал, что в бессмертии так устать может, – и закрывает глаза, тяжело вздыхая. ― Какого чёрта? ― напрягается он. ― Похоже на нападение оборотня, ― Намджун поднимает Юнги на руки и укладывает обратно на диван. Присаживается рядом и разрывает на нём остатки серой футболки, открывая доступ к ужасной разодранной плоти. ― Карма всё же существует, ― растягивает в усмешку губы Чимин. Намджун бросает на него недовольный взгляд, но Пак на него никакого внимания не обращает. Присаживается на диван напротив и упирается локтями в колени, сцепляя пальцы в замок. ― Где ты был? ― обращается он уже к Юнги. Мин медленно раскрывает глаза, размытым взглядом встречаясь с красной вуалью под потолком, и отвечает еле слышно за неимением сил: ― В пригородном лесу. ― Ты ступил на территорию стаи? ― хмурится Намджун. Ему это знать необходимо, иначе из-за нападения без повода могут возникнуть серьёзные проблемы. У вампиров Сеула с единственной в городе стаей договор заключён, в котором чётко прописано, что ни вампиры, ни оборотни не имеют права ступать на территории друг друга без необходимости и нападать друг на друга без весомых на то причин. Нарушение договора – прямой путь к войне. ― Я…случайно, ― хрипит Юнги, переводя взгляд на Кима. ― Правда… Я зашёл дальше, чем положено, и не заметил этого. ― Ты вообще выходить отсюда не должен был, ― снова рычит Пак, осматривая бледное лицо вампира. ― Поплатился за свою глупость. ― Чимин! ― косится злобно на него Намджун. ― Он прав, ― неожиданно признает свою ошибку Мин. ― Я виноват. ― Ты признаёшь свою вину? ― хмыкает Чимин. Не ожидал такого услышать. ― Я поражён. Намджун почти рычит, призывая Пака хоть немного успокоиться и проявить сострадание к раненному Юнги, и тот устало вздыхает, поднимая в сдающемся жесте руки, и откидывается на спинку диванчика, поднимая взгляд к потолку. ― Имя волка не узнал? ― добившись молчания от Чимина, интересуется Ким. Юнги отрицательно мотает головой. ― Ладно. Это не столь важно. Главное сейчас – это чтобы в твоей крови не оказалось яда, иначе… ― Я умру мучительной смертью, ― совсем тихо продолжает Мин. У него ужасно болит грудина, и перед глазами всё плывет. Кажется, что уже умирает. Что волчий яд всё-таки попал в кровь, а теперь медленно приближает уставшего вампира к лихорадке. ― От этого вообще есть какое-то лекарство или… ― Боюсь, нет, Юнги, ― с сожалением в голосе отвечает Намджун, прикладывая два пальца к кровоточащей вновь ране на груди. ― Если только ты найдешь гибрида, ― без доли язвительности и насмешки наконец-то говорит Чимин. Юнги переводит на него удивлённый взор, сжимая в руке край дивана от новой ужасной пульсации. ― Гибрида? ― Ты не знаешь, что это? ― снова усмешка, но в этот раз беззлобная. ― Помесь вампира и волка. В древних письменах упоминается неоднократно, что только кровь гибрида способна излечить вампира от лихорадки, в которую он впадает из-за волчьего яда. Уж не знаю, насколько это правда, но… ― А…его можно где-то найти? — с надеждой интересуется Мин. Он умирать не хочет. Передумал, когда встретился с разъярённым взглядом оборотня, что готов был его в клочья разорвать, а жар в теле покоя не даёт, грудина ноет отвратительно, и сухость во рту образовалась. Смерть близко? ― Сомневаюсь, что такие есть вообще, ― тихо говорит Намджун, поднимаясь с места. ― Они упоминались в древних письменах, и никто не уверен, что они существовали и их существование, в принципе, возможно. Юнги от этих слов током прошибает. Он испуганно смотрит на Кима, сейчас надежду на спасение потеряв, и хватает его за руку, дёргая на себя. Намджун вовремя успевает коленями в край дивана упереться, чтобы не свалиться на Мина сверху, пока Чимин напротив вздыхает и трёт лицо руками. ― Я… Я не хочу, умирать, Намджун! ― Юнги бы закричал, будь у него на то силы, но он говорит хрипло и еле слышно, выдавливая из себя последнее, что осталось. ― Если в твоей крови нет яда, Юнги, ты не умрешь, но… ― Но..? ― шепчет недоверчиво Мин. ― Но в таком случае регенерация не поможет. У тебя останутся шрамы. ― Подожди, но…почему? ― Юнги опускает взгляд на свою грудь, где кровоточат четыре глубокие рваные полосы, и откровенно не понимает. ― Разве…это возможно? Мы же вампиры, мы… ― Мы способны регенерировать в случае ранений, нанесённых человеком или ведьмой, но не оборотнем, ― заключает Чимин. Пак вздыхает, поднимается со своего места и подходит к Намджуну, смотря на Мина сверху вниз. ― Их увечья всегда остаются шрамами на нас. ― Господи… ― мотает головой Юнги. ― Нет, нет, нет, но… ― Выбора нет, Юнги, ― кладёт свою руку ему на плечо Джун. ― Я бы сказал что-то утешающее, но я думаю, ты и так понимаешь, что виноват в этом сам. Эти следы будут тебе уроком, что не нужно поступать опрометчиво и ступать туда, куда запрещено. ― Если я не сдохну сегодня… ― грустно добавляет Юнги. ― Ты не умрешь, Юнги, ― в пол голоса заверяет Намджун. ― Я не позволю. Юнги тихо благодарит его за проявленную доброту – он её впервые за долгое время от кого-то получает, – и улыбается очень слабо. Сил остаётся всё меньше и меньше, по телу жар разливается, и в сон очень клонит, будто он снова человеком стал и грипп с ума сводит ознобом. Намджун поджимает губы, смотрит на Чимина, что нечитаемо перед собой смотрит, а потом и вовсе молча разворачивается и выходит из гостиной. Ким вздыхает тяжело, провожая взглядом удаляющегося вампира, и переводит глаза на Мина. Тот бледнее обычного, еле держится, чтобы глаза не закрыть, но всё равно тихо спрашивает, боясь повисшую тишину нарушить: ― Я сильно его взбесил, да? Намджун лишь мотает головой, об истинной причине такого поведения Пака думать не хочет. Она точно не в новорождённом. Есть ещё обстоятельства. Он смотрит на Мина, берёт его под локоть, помогая с дивана подняться, и поддерживает за плечи, чтобы не упал. ― Не думай сейчас об этом, ты не в лучшем состоянии, ― вампир ведёт Юнги по коридору и у лестницы подхватывает на руки. ― Я доставляю лишь проблемы. Намджун в ответ молчит, ничего не говорит, не хочет воспалённый мозг нагружать, а Мин в руках расслабляется, глаза прикрывает и проваливается в сон. Ким смотрит на него с упоением и тревогой. Вспоминает, как когда-то так же себя вёл Чимин, доставляя проблем им с Джином. Тоже был неуправляемым, агрессивным и часто ярким эмоциям поддавался в начале пути. Часть этого сохранилась и спустя века – это заметно, – но Пак сдержаннее стал, в себе всё держит, срываясь лишь на невинных людях. Намджуну это не нравится, но он знает, что Чимин не убьёт. Только кровь пить будет, чтобы нервы успокоить, а после скроется во тьме, не оставив после себя ничего. Ким относит Юнги в ближайший номер, оставляет на кровати, укрывая одеялом аккуратно, чтобы волчьи раны не тревожить, и выходит из комнаты. Он останавливается у двери, прижимаясь к ней спиной, выдыхает, ладонями по лицу проводя, и чувствует в воздухе дуновение ветра. Вампир переводит взгляд на лестницу, в секунду возле неё оказывается, но там и тени нет. Только запах чиминовского парфюма остался.***
За стеклом проносятся облетевшие догола макушки деревьев, по капоту чёрного мерседеса бьют холодные капли ливня, что прекращаться даже и не собирается. Они разбиваются о лобовое стекло, тут же смахиваемые дворниками. Небо плотно затянуто мутными тёмно-серыми тучами, ни одной надежды на просвет. Тэхён на переднем сидении ёжится: в салоне тепло, и пахнет приятно чем-то терпким, крепким, будто коньяк высшего сорта, но он отчётливо ощущает озноб от низкой температуры на улице, чувствует аромат сырого асфальта, просачивающийся через маленькую щель в приоткрытом окне. На плечах наброшена чужая кожаная куртка, и в неё детектив кутается сильнее, вытягивая ноги. ― Замёрз? ― интересуется тихий низкий голос, и Тэхён поворачивает голову к вампиру. Он желал из дома за городом выбраться самостоятельно, настаивал, пока сидел в гостиной и пил крепкий чёрный чай, удивительно доброжелательно заваренный хозяином, но Чонгук настоял на том, чтобы довезти до города на машине. Даже с учётом того, что Тэхён отлично помнит дорогу, которую велено было забыть навсегда. ― Нет, ― так же тихо отвечает он, отворачиваясь к окну. ― Куртка понравилась? ― слышится тихая усмешка. Ким медленно поворачивается к вампиру, с плеч снимает кожанку и кидает её на заднее сиденье. Чонгук мотает головой, улыбаясь с лёгким прищуром, через зеркало заднего вида разглядывая свою одежду, небрежно брошенную назад, и прибавляет немного печку. Тэхён старается на это внимания не обращать, смотрит на небо, затянутое серой дымкой, и достаёт из кармана брюк телефон. Снова разрядился. Он про себя молится, чтобы там не было сотни пропущенных от Чимина. Второй раз Пак уже не поверит. Тэхён на вторую встречу с Чонгуком и не рассчитывал. Только холод, что обычно от него исходит, а сейчас не чувствуется вовсе, будто магнит к себе притягивает. Сейчас ему только сбежать хочется. В салоне повисает тишина, перебиваемая лишь шумом ливня за окном. И такая тишина обычно ему спокойствие приносит, но сейчас она давит чужим присутствием. Тэхёну находиться рядом с Чонгуком некомфортно. С ним он опасность чувствует, тревогу, зарождающуюся в груди. Рядом с Чонгуком Ким вспоминает, что жизнь в одно мгновение перевернулась и теперь полна неожиданностей и странностей. Ему бы разобраться с этим, чтобы обратно всё вернуть, чтобы просыпаться каждое утро не с чувством страха. Но каждый раз запал выяснить, кто же такой Чонгук и почему именно он его преследует в самых разных проявлениях, пропадает. Не страх – опасение. Мотивов вампира не понимает, не знает, что он от него хочет и почему помогает, вначале напав. Сначала спасает от нападения в клубе, теперь везёт в своей машине в город. «… повод узнать кто ты, Ким Тэхён» ― всё ещё тревожит. Для чего? Тэхён неотрывно следит за тем, как лысые макушки деревьев сменяются мануфактурой, и совершенно не замечает прикованного к себе взгляда. Чонгук усмехается уголком губ, останавливаясь на светофоре, и на зелёном свете снова отворачивается к дороге. ― В нападениях я не виноват, ― неожиданно оповещает он, стоит мерседесу въехать в центр Сеула. Ким отвлекается от созерцания привычных высоток и бизнес-центров, смотрит на вампира за рулём и хмурится, складывая руки на коленях. ― Тогда кто? ― смело спрашивает, изучая красивый профиль. Как бы Чонгук Тэхёна ни отталкивал своей скрытностью и излишней молчаливостью, он признаётся себе, что вампир довольно привлекателен. ― Этого я уже не знаю, ― пожимает плечами Чон. ― Доказательств предоставить не смогу, моя ДНК вряд ли существует, но тебе стоит поверить мне на слово. ― У меня нет оснований верить тебе, Чонгук, ― парирует Ким. Вампир поворачивает к нему голову, вскидывая бровь, и Тэхён себе по лбу дать хочет за оплошность. Сохранять легенду о сработавшем внушении долго не получилось. Сам же себя выдал. Только Чон и слова не говорит, отворачивается обратно, облизывая губы. ― Я не лжец, ― спокойно отвечает вместо ожидаемого детективом вопроса. ― Поэтому внушил закрыть дело? ― не унимается он. ― Сомнительный повод для доверия, не находишь? ― Жест доброй воли. ― С чего вдруг? ― корпусом на сидении разворачиваясь к вампиру, Ким смотрит испытующе. Чонгук упорно молчит, прикусывает губу, пропуская глухую ухмылку. Тэхён прослеживает взглядом, замечая, как он сжимает в одной руке руль, пока второй – той, которой о бортик у стекла опирается, – водит по подбородку. Видно, что думает о чём-то. ― Не столь важно, ― произносит вампир сухо. ― В моих действиях нет злого умысла. Верить мне, или нет – решать тебе. ― Я тебе по-прежнему не верю, ― отворачивается к окну обратно Тэхён, поджимая губы. ― Дело твоё. Благодарности не жду. Детектив вздыхает, стоит автомобилю снова на светофоре замереть. В голове мысли роятся: те, что до этого терзали, и теперь новые. Он не знает, за какие зацепиться, как из них цепочку логическую сложить, чтобы хоть немного ситуацию разъяснить. Только больше в ворохе всего этого безумства путается. Прямо сейчас, когда, вроде бы, и разговор завязан, спросить хочется так много, узнать хоть толику из того, что гложет внутри, в тяжёлые раздумья вгоняя, но промолчать хочется больше. Тэхён сам со всем этим разобраться желает, найти решение, но понимает трезвым разумом, что даже помощи Селест будет недостаточно. Она всего лишь ведьма, что в его кулоне тёмную древнюю магию ощутила, а тот, по чьей вине силы эти дали о себе знать, сидит совсем близко. Между ними меньше метра, а руку протяни – и коснуться можно холодной кожи. Тэхён нервно стучит пальцем по коленке, пока его по знакомому маршруту везут к круглосуточному магазину в паре кварталов от его дома, переваривает свои же выведенные «за» и «против», не замечает, как от нервозности кусает губу до крови, слизывая алую каплю языком. Понимает, что сделал, только когда слышит сопение рядом, и тут же сжимается до минимума, вцепляясь руками в свои же бёдра. ― Не бойся, ― заметив чужое состояние, успокаивает Чонгук. ― Я тебя не трону. Одного нападения за сутки тебе достаточно для первого раза. ― Первого раза? ― негодует Ким. Он знает, что в кругах «кровопийц» обитает, но повторять подобный опыт желания точно не возникает. Да и вряд ли когда-то возникнет по собственной воле. ― Ты – детектив, ― констатирует факт, ― но твоё безрассудство меня поразило. Смело подставить шею вампиру, не боясь, что он может увлечься и просто иссушить… Ты опаснее, чем я думал. Тэхён от одного воспоминания морщится. Прикладывает руку к месту двух ран, ощупывает кожу, но та ровная и нежная. Даже шрамов нет. Он водит пальцами и с другой стороны, но тщетно. На шее ни следа. ― Какого…? ― Собирался вернуться к друзьям со следами клыков на шее? ― хмыкает вампир. ― Что ты сделал? ― раздражённо фыркает Тэхён, прожигая укоризненным взглядом. ― Ты бы не посмел выйти с подобными ранами в люди в ситуации, сложившейся в городе, ― резко холодным тоном заявляет Чонгук, бросая ответный прожигающий взгляд. Он обжигает ледяным пламенем, до костей плоть плавит, и если бы не злость в Тэхёне, то, вероятно, бояться бы стоило. ― Я не для того дело внушил закрыть, чтобы ты ставил всех под огромный риск. ― Что ты сделал, Чонгук? ― твёрже свой вопрос повторяет детектив, процеживая каждое слово сквозь зубы. ― Обезопасил. ― Себя? ― злится ещё больше. ― Эгоистично было бы с моей стороны. ― Разве это не так? ― негодует Ким. Чонгук всем своим видом внешним сохраняет спокойствие, молчит, не собираясь отвечать на поставленный вопрос, потому что объяснять не собирается. Только Тэхён от этого почти в ярость впадает. Он всегда и всю свою сознательную жизнь за справедливость боролся, поэтому и жизнь свою со службой закону связал. Людям никогда не доверял, в его кругу близких лишь те, кто проверен временем, и сути не имеет то, что все они бессмертны и по сущности своей опасны. Их он не боится. Он с ними близок как никогда ни с кем. И в Чонгуке, наверное, Тэхён ту же искренность, которой одаривают его Чимин и братья Ким, хочет. Вампир сначала о честности поступков говорит, верить ему просит на слово, корысти не ищет, а потом одной фразой ту тысячную процента доверия и рушит. Ему Ким верить не хочет, пока истинных мотивов не выяснит. Пока связи не поймёт, не успокоится. Тэхён прикрывает глаза, стараясь в себе лишние эмоции подавить – самый верный способ успокоиться и в себя прийти, психовать он не любит, всегда рассудительностью ведомый, – и снова отводит взгляд к окну. Мерседес через минуту гробовой тишины в салоне, которую никто нарушать и не собирается, останавливается возле конечного пункта, и только детектив дверь раскрывает, чтобы наконец-то покинуть любое пространство, в котором присутствует Чон, его за горло прижимают к спинке сидения, почти кислород перекрывая. Тэхён хватает вампира за руку, знает, что не поможет – уже пройденный этап, так в их первую встречу было, – рыпается всё равно, но в этот раз ему больно не делают. Лишь держат на месте, даже пальцы не сжимают, за что стоит благодарить, но не в этот раз точно. Чонгук наклоняется к чужому уху и грозно шепчет, носом касаясь виска: ― Я не жду благодарности, Ким Тэхён. Не спрашиваю ничего о тебе, но делаю всё для того, чтобы спасти твою задницу. И если ты видишь в людях двуличие, то, видимо, на то есть причины, ― с дьявольской усмешкой говорит. ― Но учти, что я найду тебя даже там, где ты будешь считать себя в безопасности, потому что поклялся узнать, почему ты не даёшь мне покоя. И отпускает, возвращаясь на место. Тэхён и на секунду в салоне авто не задерживается: раскрывает дверь вновь и под ливнем широкими быстрыми шагами проскальзывает в супермаркет, пытаясь учащённое сердцебиение унять. «… ты не даёшь мне покоя». ― А ты не даёшь его мне, ― шепчет себе под нос Тэхён, и движется к прилавкам с сигаретами.***
The best pessimist - Hearts
Уснуть не получается даже на час. Горячий кофе и душ не помогают расслабиться. Голова гудит ужасно, и пара таблеток аспирина не помогают облегчить боль. Тэхён ворочается из стороны в сторону, но в итоге сбрасывает одеяло, накидывает на плечи халат и выходит на балкон. Сеул по-прежнему утопает в осадках – ливень и на минуту не останавливается, – а время близится к семи вечера. На работе взял отгул, сославшись на плохое самочувствие, а Ван за ненадобностью его даже отчитывать не стал. Он хватает пачку сигарет, прикуривает и садится в плетёное кресло, выпуская в приоткрытое окно сизую струю дыма. Тэхён курит редко. Крайне редко. Только если нервы совсем сдают, а до антидепрессантов ещё далеко. С его-то работой вечный стресс любимый спутник по жизни, но Ким как-то справляться научился. Порой в свободные дни выбирается в бар, цепляет кого-то и напряжение снимает через постель, выплёскивая эмоции на партнёрше или партнёре. Какого пола человек, ему не важно. Он западает на внешний облик, а влюбляется в душу. А мужчина или женщина – уже мелочи. Только стресс, что он испытывает сейчас, сексом не снять. Но он и не настолько отчаялся, чтобы таблетками глушить нейроны. Просто сидит молча, смотрит на пасмурное небо и разбивающиеся о балкон капли. Немного успокаивает. Он раз за разом прокручивает в голове разговор с Чонгуком, думает, почему он не спросил о том, что Тэхён его помнит, хоть по взгляду вампира и было понятно, что тот в замешательстве. Вспоминает, с какой уверенностью Чон говорил, что не причастен к убийствам людей, и…хочет ему верить. Ему эта морока осточертела, даже если дело закрыто. Тэхён хочет верить, что действия Чонгука действительно жест доброй воли и корысти он не ищет. Тэхён хочет верить, что Чонгук не причинит ни ему, ни его друзьям вреда. Но не может. Потому что он его не знает, видит второй раз в жизни, когда вампир, видимо, что-то знает о нём, но не говорит. Первая встреча тёмным пятном в голове отпечаталась, фразы осели в подсознании и тревожат который день. «Кто…ты?». «Неужто забыл? Или думаешь, что пропав на сотни лет после того, что сотворил, я приму тебя радушно?». Тэхён не помнит. Он просто не знает. Какие сотни лет? Ему всего лишь двадцать семь, он и полувека не прожил. О каких сотнях речь идёт? «Скажешь, что боли причинять не хочешь?». «Всегда так говорил…». Тэхён морщится, стряхивая пепел в пустую пивную банку на полу, что валяется там неизвестно сколько. Боль… Значит ли это, что проявленная поначалу агрессия из-за того, что небьющееся сердце мучается, сотни лет в себе груз нося? Но как к этому причастен он? Тэхён с ума сходит. Он из кармана вынимает кулон, зажимая фильтр сигареты губами, и разглядывает его на свету. Тьма. Будто антрацит его глаз. Такая же мрачная, пугающая. Властная. Поглощающая. Тэхёна поглощает – он мыслей о нём из головы выбросить не может. Как бы ни старался хоть на минуту забыть, не получается. Что их связывает? – Главный вопрос. Кулон? Тьма? Боль, причинённая им, о которой он и знать не знает? Была возможность узнать. Упустил. Побоялся спрашивать, когда в глазах чужих раздражение плескалось. Не хотел снова стать жертвой нападения вампира. Одного хватило. И Ким не знает, радоваться ли тому, что он Чонгуку, как тот ему, покоя не даёт. Или сильнее остерегаться? Тэхён со вздохом прячет украшение назад, тушит окурок в той же банке и возвращается обратно в квартиру. На часах восьмой час вечера, а к девяти Чимину обещал в «Кровавую луну» приехать, сразу же, как только домой попал, набрав его номер и предупредив, что всё в порядке. Ни черта не в порядке. Но тревожить этим Чимина не хочет. Вампир ему дорог слишком, и так переживает сильно, а доводить до безумства не может. Пак лишних вопросов не задавал, обрадовался тому, что Тэхён в целости и сохранности спал дома всю ночь, а пол дня от похмелья отходил. В целости… Он подходит к зеркалу, смотрит на свою шею, в район, где ещё с утра два следа от клыков красовались, и мысленно Чонгука благодарит. Объяснять Чимину, откуда они взялись, нельзя. Он себя винить начнёт, за то, что оставил и на поиски Юнги ушёл. Тэхён недоволен лишь тем, что знает, что конкретно поспособствовало быстрому заживлению. Кровь. Чонгука кровь, потому что лишь кровь бессмертного способна даже самые тяжёлые раны залечить. Ким и привкуса металлического в соке не почувствовал, его жажда мучила, но осознание того, что Чонгук сделал именно так, не спросив ни о чём, раздражает. Очередной жест доброй воли? «Ты бы не посмел выйти с подобными ранами в люди в ситуации, сложившейся в городе». «Я не для того дело внушил закрыть, чтобы ты ставил всех под огромный риск». Эгоизм. Тэхён подобного не терпит. Никогда и лицемерия не любил. Оно ему чуждо. И излишнее внимание к себе тоже. Особенно Чонгука. Детектив старается вовсе абстрагироваться хоть на пару часов от его присутствия в своих мыслях, пьёт вновь кофе, потому что организм энергии требует, а поспать так и не вышло, и уже к девяти часам вечера паркуется у парадного входа в «Кровавую луну». Отель встречает его привычной тишиной и мраком, но стоит войти в гостиную, как помещение заполняется мягким светом. На пороге стоит Сокджин и, заметив невредимого Тэхёна, улыбается, направляясь к нему. Вампир заключает его в крепкие объятия и треплет по макушке. ― Ещё раз так сделаешь, не пожалею для тебя свежего дерева из своей обоймы, ― бурчит недовольно детектив, выбираясь из рук Джина. ― Учти, пистолет всегда при мне. Сокджин закатывает глаза, мягко хлопая его по плечу. ― Хорошо, что ты цел. Не знаю, что бы делал без твоих пустяковых угроз, ― растягивает в усмешке губы старший Ким. ― Вампирята не покусали? Джин аккуратно берёт Тэхёна за подбородок, вертит его голову, проверяя на наличие свежих следов на коже, и в этот момент сердце его пропускает гулкий удар. Совсем погрузившись в свои раздумья, забыл, что благодаря Чонгуку на шее и следа ни осталось. Он выдыхает, когда Сокджин заканчивает осмотр с облегчённым «Слава Богу», и отходит на пару шагов назад. ― Как видишь – ни царапинки. ― Чимин переживал очень, ― поджимает губы вампир. Братья Ким уже и не удивляются тому, что Пак так печётся о лучшем друге. Их крепкая связь давно понятна всем, поэтому стараются Тэхёна оберегать, чтобы лишний раз в Чимине ураганов не рождать. Они опасны бывают. ― Кстати, где он? ― интересуется детектив, заметив, что к нему не вышел ни Пак, ни Намджун. ― И Джун? ― Намджун не знаю, отъехал пару часов назад, не сказав, куда, ― разводит руками Джин и присаживается на спинку дивана. ― Чимин во дворе. Они явно в ссоре, ― добавляет он уже с грустью в голосе. ― Что случилось? ― хмурится Тэхён. Он знает, что у Чимина с Намджуном частые разногласия, но до ссор никогда не доходило. По крайней мере, на его памяти. ― Юнги случился. ― Вы нашли его? ― встревоженно спрашивает. ― Он сам вернулся, ― кивает Сокджин. ― На него напал оборотень. ― Что? ― детектив в удивлении выгибает бровь, непонимающе смотря на Джина. ― Как так вышло? ― Зашел на их территорию и получил наказание. Сам виноват. ― Он в порядке? ― Ранен сильно – четыре громадных следа от когтей на груди в области сердца, но, я думаю, жить будет. Он уснул от бессилия, Намджун осмотрел и… вроде как, яда в крови не обнаружил, так что через день-два оклемается, но… ― Шрамы останутся, ― понимающе заканчивает Тэхён. Он пару лет назад изучал тему вражды оборотней и вампиров, когда сильно заинтересовался причинами, и знает, что увечья, нанесённые волками на тела бессмертных, остаются фактически клеймом. Сокджин согласно кивает, опуская взгляд в пол, а потом добавляет еле слышно: ― Чимин его чуть не убил. ― Тэхён округляет глаза, не веря в услышанное. ― Он был сильно взбешён. Хуже, чем из-за тебя, поэтому был в шаге от того, чтобы вырвать ему сердце. Намджун запретил, когда заметил рану от волка. ― Поэтому они поругались? ― не понимает он. ― Потому что Намджун запретил убивать Юнги? ― Возможно, ― пожимает плечами Джин, поднимая взор на Тэхёна. ― Я не знаю точно, но причина точно в Мине. Поговори с ним сам, может, он тебе расскажет. Только не говори, что я тебе рассказал об этом. Сомневаюсь, что он хотел бы, чтобы ты это знал, ― с волнением в голосе говорит вампир. ― Тебе он доверяет. ― Хорошо, ― без раздумий соглашается детектив. ― Пойду найду его. Джин снова хлопает по-дружески по плечу Тэхёна, когда поднимается на ноги, и улыбается не без усталости. Детектив идёт на задний двор, думая, где можно найти Чимина, но когда посреди тьмы замечает силуэт, сидящий возле одинокого дерева среди небольшого заброшенного сада, подходит к нему. Сердцем чувствует, что это Пак, и не ошибается. Вампир сидит, спиной прижавшись к стволу, и смотрит пустым взглядом вперёд, выцарапывая что-то камнем на влажной земле. Он подходит тихо, зная, что Чимин его всё равно услышит, и присаживается рядом, не боясь простудиться. Пак, не меняя положения, усмехается тихо и отбрасывает камень в сторону, складывая руки в замок на коленях. ― Я рад, что ты цел. Правда, ― тихо нарушает тишину вампир, запрокинув голову вверх. ― Не стоило тебя там оставлять, конечно, но я чувствовал, что ты сможешь постоять за себя. Тэхён в ответ кивает, тихо хмыкая. Только вот чувства Чимина подводят, и если бы не Чонгук, то, вероятно, он бы стал одной из обескровленных жертв, которых находил сам. ― Почему ты здесь? ― меняет тему сразу же, чтобы вопросов лишних не задавали. Сейчас совершенно на них отвечать не хочет. ― Решил кислородом подышать. ― Посреди ночи? ― пытается пошутить детектив. Видит, как Пак чем-то расстроен, и хочет хоть немного обстановку разрядить. ― Мне сон всё равно не нужен. ― Я знаю тебя, как облупленного, Чим, ― Тэхён аккуратно кладет свою ладонь на ледяное плечо друга в одной тонкой чёрной футболке, и Пак наконец-то оборачивается на него. ― Что-то случилось? Джин сказал, ты поссорился с Намджуном. Чимин горько усмехается, отворачиваясь, и смотрит перед собой. ― Пустяки. Не бери в голову. Такого за пару веков было не мало. Завтра помиримся. ― Чимин… ― Забей, Тэхён. Не важно, ― отмахивается. ― Лучше скажи, ты не нашёл древнего? Ким понимает, что на душевный разговор вампир не настроен, и даже тот факт, что ему стопроцентно доверяют, не улучшает положения. Он вздыхает, поднимая голову к небу, усеянному мириадой мерцающих звезд – ливень наконец-то стих, и тучи рассеялись, как по щелчку пальцев, – и думает, что ответить. Он устал лгать и умалчивать – Чимин попросту к себе такого отношения не заслужил, – но правды рассказать пока тоже не может. За это потом точно по голове его не погладят, но пока Тэхён хоть толики чего-то стоящего о Чонгуке не узнает, не скажет. Он смотрит в ночную гладь и трёт переносицу указательным пальцем, решая ответить, но без подробностей: ― Не совсем…Точнее, я не уверен, что это он, но…похож… Чонгук похож на того, кто хладнокровно может убить около десятка людей и скрыть это, даже бровью не поведя, а детектив не уверен, потому что впервые своей чуйке не доверяет. Все ещё сомневается, стоит ли верить. ― Имя узнал? ― слишком безэмоционально спрашивает Пак, и Тэхён успевает подумать о том, что Чимин снизошёл до самого худшего – отключил чувства, как делают вампиры на грани отчаяния, чтобы от душевной боли избавиться, – но он поворачивает голову, и в глазах Ким видит прежние тепло и любовь к нему с примесью волнения и интереса. ― Не смог, ― откровенно врёт Тэхён. ― Не успел. Он скрылся слишком быстро. ― Ладно, ― кивает вампир, запуская пятерню в тёмно-серые локоны с синеватым отливом, что под светом луны ярче становится. ― Надеюсь, ты хотя бы запомнил, как конкретно он выглядит. Разберёмся с этим чуть позже. ― Договорились. ― А теперь пойдём-ка обратно в отель. Не хватало тебе ещё заболеть, ― строго говорит Чимин, и Тэхён улыбается слабо, кивая. В голосе проскальзывают привычные нотки заботы, которые греют душу.***
Beartooth - The lines (Low Gain Mix)
Намджун стоит на балконе, руками облокотившись о парапет с блёклыми вензелями, и молча наслаждается ароматом ночи. Он смотрит на то, как под старым кедром Чимин разговаривает с Тэхёном, а сам слишком много думает. За последние дни он вовсе запутался в себе и ворохе мыслей, что беспрерывно вертятся вокруг самого Пака и Юнги. Он чувствует откровенную вражду, что буквально искрится в воздухе, когда Чимин даже мельком смотрит на новорождённого, и понять причины злобы не может. Ким слышал уже не раз, что он её поступками Мина оправдывает, его безрассудством и наглостью, только Намджун думает вовсе иначе. И причина всему… ― Он ревнует, ― раздаётся за спиной родной голос, и Намджун оборачивается, натыкаясь взглядом на Джина. Младший брат подходит ближе, принимая ту же позу, что и Джун, и смотрит на то, как Тэхён кладёт свою ладонь на плечо Чимина. ― Звучит абсурдно, не находишь? ― нервно хмыкает старший Ким. ― Ты ведь далеко не глупый человек, Джун-и, ― поворачивается Джин к брату. ― И его ревность не заметит только слепой. ― Намджун смотрит с непониманием. ― Ты сам неоднократно говорил, что Чимин слишком привязывается к людям. А такие обычно жуткие собственники. Он Тэхёна от себя ни на шаг не отпускает, ― кивает младший на двух парней, что идут обратно в отель, пока Чимин Тэхёна за плечо обнимает. ― Они лучшие друзья. ― Ты больше, чем друг, Намджун, пойми, ― продолжает как маленькому ребёнку истину объяснять Сокджин. ― Ты его воспитал. Научил всему, дал крылья, которые совсем ещё юный и не знающий жизни Чимин потерял, брошенный скитаться по миру веками в обличии того, кого монстрами в наше время называли. Вспомни, как он был напуган до чёртиков, как точно так же, как и Юнги сейчас, сбегал, боясь, что ему с нами не место. Вспомни, как ты каждый раз ловил его и приводил обратно, заметал следы его убийств, только чтобы варвары его не тронули. Ты заботился о нём, растил, стал для него опорой и надеждой на то, что всё будет в порядке. Ты стал ориентиром, Намджун, ― Сокджин смотрит на профиль брата, пока тот бездумно смотрит вперёд, вглядываясь в непроглядную тьму леса, и кладёт руку ему на спину. ― Он привязался. Сильно. И теперь боится, что ты, веками даривший внимание, заботу и поддержку только ему, вдруг переключишься на Юнги. Он боится, что ты о нём забудешь. ― Бред, ― мотает головой Намджун. ― Я даже и не думал о подобном. ― Объясни это ему, ― почти просит. ― С ним даже поговорить сейчас кажется непосильной задачей… ― вздыхает тяжело старший. ― Он лишь огрызается и своевольничает. ― Потому что на себя внимание переключить хочет. Где-то в глубине души он всё тот же двадцатитрёхлетний парень, наивный и доверчивый. И может пройти ещё несколько веков, но он таким и останется. Привязанным к тебе. ― Возможно, ты и прав, ― вздыхает Намджун, потирая лицо руками. ― Но если я помогаю новорождённому, как когда-то ему, это совершенно не значит, что я забуду о Чимине. Кроме него, тебя и Тэхёна у меня никого нет, и забыть о ком-то из вас сродни смерти. ― Ты это не мне должен говорить, а ему, ― без укора заверяет брат. ― Он тебя любит, Намджун, я уверен, как своего отца, а для ребёнка самый главный страх – невнимание родителя. Звучит немного неуместно, но так и есть. Намджун прикрывает глаза, носом втягивая свежий аромат прошедшего ливня, и на секунду от мира отключается. Чимин его ревнует... как старший ребёнок родителя ревнует к младшему. От мыслей о подобном смешно становится. Должно стать смешно, но Киму не легче ни разу. Потому ревность Чимина, может быть, и оправдана, но не для Намджуна. Он её всю жизнь свою в другом ключе воспринимает. Намджун поворачивается лицом к брату, открывая глаза, и поджимает губы, отходя от парапета и пряча руки в карманы брюк. ― Хорошо, ― кивает старший. ― Я поговорю с ним утром. Не хочу отвлекать его от Тэхёна. Он с ним, кажется, даже повеселел. ― Тогда пойдём, пропустим по стаканчику крови, я голоден, ― улыбается Джин, и Намджун, слабо растягивая уголки губ в ответ, следует за младшим братом по коридору.