Обрыв

— Лёш, ты забыл, — тупо смотря, стоял Ваня на пороге. Подъездный свет елозил желтыми бликами по его несуразному черному пальто. Лёша забрал пакет, но в нем ничего не было. — Как бы я туда не поместил бы, — пробормотал Ваня, не замечая непонимающего взгляда. — Забыл ты. — Что забыл-то, блять? — Лёша пошатнулся назад, смотря на дно пустого пакета. — Ну, я войду, — Ваня вошел в прихожую и закрыл за собой дверь, повернул ключ. Присел на тумбу. — Пакет? — Лёша натянуто улыбнулся, пока тот снимал обувь. — Это образно, ты понял. — Ничего не понял, — Ваня начал раздеваться, пробормотав «жарко» себе под нос. — Не могу я туда поместиться, Лёх, — и указал на злочасный пакет, оставшийся в руках Лёши. Он прошел на кухню и сел на табурет, стал поправлять водолазку. — Я подумал, что это повод, — объявил он, когда Лёша уже поставил чайник греться. — Ага, охуенный, — Лёша сел за стол напротив и подпер щеку, — считая, что мы друг другу примерно… — он выдержал юмористическую паузу, — никто. — Я всем расскажу, что я сосал тебе, и мы станем кем-то, — просто ответил Ваня и не переставал смотреть на Лёшу, который закатил глаза и шумно выдохнул. — Смешно. — Ну, могу сказать, что ты мне сосал. — Еще лучше. — Не знал, что ты гей, — после паузы ответил Ваня и стал копаться в вазочке с конфетами. — А я знал, что ты пидорас, — заключил Лёша и встал налить чай. Ваня разложил разные виды конфет на столе и, указывая пальцем, шептал считалку. — Не груби мне, — цокнув, поздно ответил он, увлеченный процессом выбора. На кухне было тесновато. За маленьким столом Ваня казался огромным. Лёша поставил ему кружку и сел. — Попробуй эту, — и он подвинул конфету в красной упаковке. Ваня вытянул нижнюю губу и поднял глаза. — Она сосательная! — Лёша широко заулыбался в ответ. — Знаешь, чтоб стать кем-то, надо поработать, — Лёша прищурился, снова выдерживая паузу, — ртом. — Я для этого к тебе тогда и пришел, а у тебя уже весь рот был измазан, — Ваня выдерживал паузу, хотя Лёша жалко посмеивался и портил все, — шоколадом. Не было смешно, просто не снималось напряжение. Ничего не помогало, и они поглядывали друг на друга очень стремно. Наверное, если шутки были б удачнее… Ваня поправил мотню, и Лёша украдчиво скользнул взглядом по чужому отражению. Он развалился в кресле, пока Ваня что-то пытался сделать перед зеркалом — постоянно дергал одежду, но безрезультатно. — Поможешь? — сказал Ваня и повернулся. — Что? Может тебе еще член подержать? — но Лёша тупо не понимал, что от него хотят. Объявили Ильина. — На твоей совести. — Прости, милый, — съехидничал Лёша и уткнулся в телефон, мысленно сверяясь с нормальными ощущениями и своими. Тупичок. — Это глухарь, — сказал Коля, встав чуть поодаль. — Какой сезон? — Ваня смотрел в траву слегка обеспокоенно. — Это змея, — сказал Лёша, сглотнув. — Это безногая ящерица, — ответил ему Коля. — Безлапая, — вставил Ваня. Ящерица уже уползала. Зной еще ощущался вечером, темнело медленно. Ваня шел с Лёшей из магазина обратно на дачу. Коля потерялся с сигаретой позади. Или о его присутствии снова забыли. Ветер заползал под цветную рубашку Лёши и теребил края. — Летом мне иногда кажется, что я — половая тряпка, — начал Ваня и повернул голову. — От тебя разит водкой за три километра, — они шли по проселочной дороге, — а мы ведь не так давно приехали. — Как там идея с прятками? — проигнорировав реплику, спросил Ваня и продолжил немигающе смотреть в профиль Лёши. Тот чувствовал, но упорно вглядывался в пыльную тропу. Они купили еще пива, но ёрш — плохая затея. — Ночью предлагаешь прятаться? — Да, — просто ответил Ваня и обогнал его. В открытых воротах стоял Вова, прищурившись. Они уже подходили к нему. — Вова, ты будешь с нами в прятки? — Он пьяный. Лёшу разморила аномальная для Москвы жара, он то и дело трепал рубашку, чтобы она отлеплялась от скользкого тела. Тяжело дыша, он доковылял до навеса. Через пару минут за столом появился Ваня, сев возле Гарика. Коля наливал и говорил, что водка напиток русского человека, а учитывая, что мы христиане, нужно выпить еще и вина, и это будет называться, как у Ерофеева, какой-нибудь тётей. — У нас светское государство, — вставил Лёша и поднял глаза на Ваню, который опрокинул рюмку и принялся закусывать огурцом. — Алкоголь и религия неразрывно связаны! — возразил Квашонкин, и на него странно покосился весь стол. — В смысле, я хотел сказать, что… — «В алкоголе есть сам алкоголь», — подсказал Гарик. — И в религии есть сама религия, — передразнил Коля. После застолья Лёша сидел на лавке и листал ленту. Из тьмы отделилось туловище — пошатывающийся Ваня шел к нему. — Нормально тебе? — Нар-маль-на, — похоже Ваня не знал, куда деть свои губы, и постоянно их облизывал, закусывал. Он повернулся к Лёше. — Прячься! — Ага, в лесу? — Ты мало пил, я видел, — Ваня встал и побрел по дорожке к калитке на заднем дворе. Лёша пошел за ним. — И что ты за мной идешь? — не оборачиваясь, сказал Ваня. За калиткой начинался лесок, где-то должна была быть речка. — Просто так. У нас же концерты совместные просто так? — с какой-то легкой усмешкой и оттенком надежды ответил Лёша. Он задерживал дыхание не специально. Наверное. Просто ждал ответ. И лихорадочный стук сердца почему-то бил в уши. Голова не болела — перегрелся на солнышке, алкоголь и остальное. — Нет, — проговорил Ваня и отшатнулся назад, тропинка сужалась. Деревья темной шапкой закрывали небо. — Что нет? — они остановились. Глаза Вани сверкнули, и через секунду он, коснувшись рукой плеча Лёши, сорвался с места бегом в лес. — Ты куда помчал?! «Ты водишь» донеслось откуда-то слева, и Лёша, облапав свои карманы, мгновенно ринулся за Ваней. По дороге вырывались маты и прилетали ветки в лицо. «А как же клещи?», — кричал он, но ничего не было слышно, только легко хрустело под ногами. Умоляющее «Ваня, блять» не помогало. И злое «я тебя выебу» тоже. Лёша ловил себя на мысли, что Ваня просто заманил его сюда, а сам идет за ним по пятам, поэтому он и не может его найти. Он стал часто оборачиваться, но в темноте мерещилось что угодно, но не Ваня. Лёша бы его узнал, эту глыбу. «Я вообще-то должен был первым прятаться». Но он просто злился. И боялся. Немного боялся. Минуты скитаний длились бесконечно долго. Лёша психовал, опасаясь заблудиться. Противная трава скользила по лодыжкам, иногда она была мокрой и липкой. Сердце тяжело опустилось, когда в тусклом лунном свете Лёша увидел что-то большое на дороге. Похоже, Ваня тупо лежал на траве, не шевелясь. Лёша не мог тихо подойти, поэтому не было смысла молчать. — Ты охуевший? — это все, что вырвалось до того, как сердце вновь совершенно опешило. Ваня схватил за ногу и повалил Лёшу внезапностью. Тот упал почти на него и быстрым движением схватил его за грудки, вскочив на колено. Ваня не сопротивлялся, Лёша, уже державший кулак над головой, не стал бить. Он чувствовал, как вздымается чужая грудь и как чужое сердце замирает в ожидании боли. Глаза Вани говорили «делай, что хочешь», и он быстро заморгал. Возможно, Лёша неправильно все воспринимал. Он отпустил футболку и немного отодвинулся. Ваня, как мертвый, лежал упорно неподвижно, пока его облапывали в поиске. — Ты его съел? — пробормотал Лёша, удивляясь абсурдностью положения. — Ниже, — не своим голосом ответил наконец Ваня. Лёша вздрогнул и остановился. Его руки были не там. — Дай мне… что ты тут лежишь? — Лёша, тяжело дыша, опустил руки ниже, неистово перескакивая от мысли к мысли. Какая-то нервенная дрожь накрыла, он, наверное, запыхался совсем. Еще и темно. Он возил руками по шортам Вани, не осознавая, что делает это долго. Несколько раз он уже провел по карману, ладони потеряли чувствительность, или его мозг упрямо хотел чего-то добиться. — Долго это будет продолжаться? — хрипло сказал Ваня, и в конце концов его рука отлипла от травы. Он достал телефон из кармана и через мгновение сел, чуть не столкнувшись подбородком о макушку Лёши. — Не то чтобы мне не нравится, просто… — Он замер, когда Лёша поднял голову, и дышал еще хуже, чем раньше, потому что было слишком близко, распирало грудь от невозможности спокойно выдохнуть. Лёша не понял, как губы столкнулись, он не чувствовал их — только вязкость, перетекающую во рту. Он не знал, как целоваться, будто это было впервые. Когда они отстранились, он наконец задышал свободнее. Но мыслей меньше не стало.