***
Они приезжают поздней ночью — или уже рано утром?.. Уставший, Дима ни на что не обращает внимания и прямой наводкой топает в дом, буквально продираясь сквозь пищащую завесу мошки́. — Закрывайте быстрее дверь, комар же зайдет. — Игорь, видимо, открывший в себе второе дыхание, недовольно смотрит на еле передвигающего ноги Дубина. — Мы же все перетащили из машины, да? — Вроде бы… Надо рассовать продукты в холодильник и идти уже спать. — Не знаю, как вы, мальчики, а я без бутерброда засыпать не собираюсь! — Юля откручивает крышку у бутылки красного вина и начинает по-простецки пить из горла́. — Юлька, блин, ну тогда делись, — Игорь забирает у Димы из рук упаковку колбасы (а он, вообще-то, собирался ее убрать!) и, надорвав полиэтилен, закидывает себе в рот кружок брауншвейки. Еще и пальцы облизывает сразу после. Диме почему-то неловко на это смотреть. — Мы ехали, ехали и наконец приехали! Ура! Димк, будешь допинг? — Радостная Юля приглашающе протягивает Дубину бутылку, но, увидев, как он мотает головой, пожимает плечами и делает еще один глоток. Потом добавляет: — Какой-то ты не веселый сегодня. — Юль, он спать просто хочет. Пожалей ребенка. Ща постелимся — и пойдем баиньки. — Игорь, наступая на задники своих задрипанных кроссовок, открывает дверь, ведущую из крыльца в дом, и заходит. Несмотря на общую усталость, Дима долго не может заснуть, без конца ворочаясь на синих в розовый цветочек простынях. Они снова спят на диванах в главной комнате, снова Игорь не заваливается к Юле, и Дима находит это все более и более странным. Природа просыпается слишком рано для привыкшего к городу Дубина. Он заметил, что, когда они приехали, уже светало, но к тому, что ему придется спать при буквально дневном свете, жизнь его не готовила. На окнах висят куцые тюлевые занавески, не спасающие от дурацкого солнца. Оглушающе громко поют птицы. Где-то над ухом нагло пищит черт знает когда успевший влететь комар. Дима единственный бодрствующий в доме: Юлька тихо сопит на соседнем диване, Игорь спит спокойно, как убитый, и только шелест дыхания позволяет понять, что он на самом деле не умер. Дима автоматически подстраивается под ритм вдохов-выдохов, но тут же начинает задыхаться от нехватки воздуха. Рука затекает от неудобной позы, но перевернуться, заставив диван отчаянно заскрипеть, и перебудить всех — стыдно. Ему в целом не очень комфортно лежать с кем-то в одной кровати. Он же не знает, может, он храпит. Или пинается. Или отбирает одеяло. Или делает что угодно из списка «Тысяча повадок человека, мешающего спать своему соседу». Нервно, в общем. Он успокаивается только тем, что Игорь очевидно спит слишком крепко, чтобы его разбудила такая мелочь, как Дима. В какой-то момент это все становится настолько невыносимым, что Дубин, переборов себя, начинает двигаться. Аккуратно перешагивает через Игоря и в конце концов выходит на крыльцо, дышит влажным утренним воздухом и в сопровождении комаров ковыляет до уличного туалета. Возвращается в дом уже порядком искусанным, заходит в комнату и видит, что Игорь, до этого спавший спокойно, в Димино отсутствие внезапно разлегся, морской звездой занимая все спальное место. Димка, недолго думая, берет из рюкзака «Автостопом по галактике» и идет на веранду, где, как он знает, есть приличное кресло, на котором он хотя бы не отдавит свою жопу, пока будет читать. Только-только проснувшийся Игорь недоуменно смотрит на свернувшегося калачиком и заснувшего Диму. Солнце, будто специально стараясь не разбудить, аккуратно лижет своими лучами светлые волосы и лицо, делая ресницы совсем золотыми. Книжка выпала у Димы из рук и теперь валяется на пыльном полу Сквозь сон Дубин слышит скрипящие от тяжелых шагов половицы, затем — чувствует, как кто-то аккуратно гладит его по голове и укрывает внезапно теплым одеялом. Проснувшись, он недоуменно смотрит на не свое постельное белье. «Видимо, это была Юля, вряд ли она заметила, какое из них — мое...»***
— Мать моя кентавр… — Удивленный Дима протирает очки, будто отсутствие мифических пятен на линзах избавит его от вида лежащих на земле столетних деревьев. Как так вышло, что вчера вечером он их вообще не увидел?... — Ага. Полная хрень. — Игорь стоит рядом наперевес с лестницей, которая, судя по виду, была сколочена из остатков древесины, ушедшей на дом. — План такой… — Блюем в такси? — Дима неловко улыбнулся. Как-то раз он случайно услышал разговор двух девушек у академии и все не может перестать его вспоминать. — Ну почти. Так вот. Я чиню крышу, ты берешь сучкорез и отхерачиваешь все боковые ветки. Потом прихожу я, и мы занимаемся стволом. В целом, это все. Когда срежешь все говно, сожги его нахер. Желательно где-то на участке, но подальше от главной лужайки и построек. Сегодня или, если не успеем, завтра, достанем шайтан-машину — ну, бензопилу, — говорит Игорь в ответ на недоумевающий Димин взгляд, — и расхерачим оставшееся. — Иго-о-орь! — Юля, оставшаяся прибирать комнаты, кричит из дома. — Принеси мне вина! С ягодками! Пожа-а-алуйста. — Уже иду, главная женщина моей жизни! — Кричит Игорь и уже тише добавляет: — Ну после теть Лены, конечно. Дима остается стоять на крыльце наедине с лежащей на земле стремянкой, что-то назойливо чирикающими птицами и своим недоумением по поводу сложившейся ситуации. Это была шутка? Или нет, и тот майский вечер с Игорем, поющим Окуджаву, Диме приснился? Так много вопросов, так мало ответов. — Димк, че без дела стоишь? — Игорь уже вернулся, так что Дубин послушно шагает за ним в пахнущий сыростью даже в такую жару гараж. Сучкорез сам себя не найдет, все-таки. Стоит привычная июльская жара. Игорь, гремящий жестяными листами для крыши, уже давно снял с себя футболку, и теперь его кожа, мокрая от пота, очень красиво блестит в контрастном солнечном свете. Дима закончил художку, так что может смело утверждать. По спине медленно ползут капельки пота. Он не думает, что его красное — в такие моменты оно становится темнее волос — лицо и волосы, слипшиеся от пропитавшего их насквозь пота, подходят хоть под чьи-либо стандарты красоты. Не то чтобы ему это было сильно нужно, конечно. Юлька поступила умнее, взяв с собой бикини и короткие шорты, и теперь стояла на солнце и загорала. Она, держащая в руке бокал белого вина, кажется Диме очень не подходящей к местному антуражу. Ей бы — и в Майями, восхищать американцев настоящей русской красотой и раскованностью, но вместо пляжей Тихого океана и ночных клубов она застревает с невыездными полицаями у черта на куличиках. Отдых — десять из десяти, ничего не скажешь. Но загар все равно никогда не скажет, где был получен, в Майами или на даче в Ленобласти. Пчелкину даже почему-то не жрут извечные комары и мошки, от которых Дима дергается каждые пять секунд и до крови расчесывает раздувшиеся места укусов. Юля даже иногда пытается играть в заботливую мамочку, бьющую по рукам, но работает это недолго. — Ну что, палим костерок? — Игорь спускается с крыши и кивает в сторону сваленных в большую кучу веток. — Начните с сосны, а я пока веничек из березы сделаю — вы охереете, как им хорошо в баньке стегаться. — И достает из кармана перочинный нож. — Ох уж эти любители БДСМ… — Юля шутливо вздыхает и закатывает глаза. — А вы пока разводите. Я Юльку даже учил, должна справиться. — И, подхватив охапку срезанных березовых веток, уходит к бане. Костер получается мировой: языки пламени взвиваются метров на пять, а треск дров слышно, кажется, и в соседней деревне. — Это сосна так стреляет из-за смолы, — говорит присоединившийся к ним Игорь. — А хорошо горит, однако! Можем потом в золе картошки назапекать. Прям как в детстве. У Димы перед глазами начинает вращаться земля. Он закрывает глаза руками, надеясь успокоить бушующий мир, и делает несколько шагов назад. Споткнувшись о какой-то корень, больно падает на жопу, сразу после — на спину. Веки слипаются сами собой. Будто сквозь толщу воды до Димы доносится боль от лежания на сосновых шишках. В себя он приходит уже на садовых качелях. Лицо приятно холодит мокрое полотенце, а сама голова лежит на чем-то теплом, даже горячем, но — что странно — достаточно жестком. — Юль, с ним точно все хорошо? — Доносится сверху голос Игоря. — Ну, Игорь, мы сделали все, что могли. Рвоты не было, остановки дыхания — тоже. Пульс нормальный. Скорую ему мы сюда не вызовем, разве что самим везти. В соседнем селе хоть есть врачи? Раз уж здесь их нет. — Год назад больница сгорела, теперь там тусуется только мутный чел общей практики — давно пора его проверить на предмет делишек — за чем-то посерьезнее надо в райцентр ехать. — Люблю Россию я, но странною любовью… — Ребят… — Дима снимает с лица полотенце. — Димка! — Ну ты и заставил нас пересраться, сардина. — Игорь облегченно улыбается. Дима мог бы догадаться, что «горячим и жестким» были ноги Грома, но думать, честно говоря, сложновато. — Что случилось?.. Мы же, вроде, у костра стояли. — У тебя тепловой удар был. Ты стоял-стоял, а потом упал. Мы очень испугались. Ты как вообще? Головой не стукался? Смотри на мой палец. — Юля держит его перед Диминым лицом. — Ага, молодец. Не тошнит? Туман перед глазами? — Нет, вроде… Башка только раскалывается. — Блин. Ну хотя бы сотрясения, похоже, нет. Сейчас я тебе за таблеткой сгоняю. — И Юлька буквально бежит в дом. Дима с Игорем остаются вдвоем. — Димка, блять! — И несильно хлопает по плечу. — А? — Ты бы хоть предупредил нас о таком! — Извини. — Дубин хмурится и, кажется, впервые за это время смотрит вверх, на Игоря. С такого ракурса гроза всего бандитского Петербурга выглядит, как минимум, довольно забавно. Он честно не хотел портить отдых. — Ты дурак? — Гром кладет холодные — от волнения, что ли? — пальцы Диме на лоб и продолжает: — Это я виноват, недоглядел. Хорош сыщик, ничего не скажешь. Больше они не произносят ни слова до прихода Юли с обезболом и стаканом воды.***
После заката дышать становится ощутимо легче. Дима сидит на крыльце — кажется, за время его пребывания на чужой даче оно стало его местом силы — и ест запеченную в золе картошку. Отдирает обуглившуюся кожуру, берет пальцами половинку клубня и быстро, чтобы не так сильно обжечься, пихает ее в рот, все-таки обжигая и его тоже. Вдыхает ароматный пар. Смотрит в телефон: Вера шлет смешные фотки своего кота Вадика, на что Димка в ответ шлет смайлики и фотографии местной фауны в виде ящерок, греющихся на камнях у дома, и прикольных волосатых гусениц. Закуривает. Слышит хлопок двери и шаги за своей спиной. Через мгновение к нему на корточки присаживается Юля. — Че как, Димк? — Да нормально. Сижу вот, отдыхаю. Слушаю, как лягушки квакают. — Дааа, красиво. Ди-има, слушай. А не угостишь девушку сигареткой? — А почему бы и не угостить, если девушка просит… — Он протягивает ей открытую пачку и после того, как она берет сигарету, приближает зажигалку к Юлиному лицу и чиркает колесиком. Ему кто-то когда-то давно говорил, что, когда тебе дают прикурить, наклоняться к огоньку — моветон. Пчелкина затягивается и начинает кашлять. — Боже… Кхм… Мой… Ну и гадость ты куришь, честное слово. — Бывает. — Эт правда. — Что там Игорь? — Сидит побитым щенком и винит себя, что ему еще делать. К тебе сегодня точно не выйдет. И ты к нему, видимо, не придешь. Вы двое — такие дебилы иногда, я просто охереваю. Даром, что следователи. — Юль, не придумывай. Каким щенком. И при чем тут наши с ним взаимоотношения. — Дима хмурится. Игорю… Некомфортно? Из-за него?.. — Да что мне придумывать-то? У вас эмоциональный интеллект, как у зубочистки, мне тут сочинять нечего. — Юля. — Дима строго хмурится. Не верит. — Ой, блять, как же вы меня задрали, что один, что второй, идите нахуй. Чума на оба ваших дома, делайте, что хотите! — Юля тушит докуренную едва ли до середины сигарету и, встав рывком, быстро уходит. Видимо, подобные разговоры до этого момента она вела, но только с Игорем. «Интересно, роса уже упала?» — Дима, как был, босиком, спускается на землю. Ступни холодит потерявший дневное тепло бетон. Приятно-мокрый газон проминается под его шагами. С одной стороны, хочется лечь в траву, а с другой — подхватить цистит кажется не самой радужной из перспектив. «Все равно рано или поздно меня подстрелят. Цистит хотя бы точно вылечат.» Земля не идеально-ровная: где-то под поясницей торчит вырытый кротом бугорок, а прямо под лопатками лежит россыпь сосновых шишек. Небо все еще светлое, и в это время года вряд ли потемнеет до самого рассвета. Звезды видны, но плохо: Дима может различить разве что Полярную звезду и ковш Большой Медведицы. Раньше он задавался вопросом, почему созвездия называются так непохоже на ту фигуру в которую складываются, но еще в школе узнал, что на самом деле ковш — это только часть Медведицы. А остальные звезды, сейчас не видимые, на самом деле действительно складываются в нечто похожее на медведя. Где-то на границе участка запели соловьи. И все-таки ему стыдно. Приехал в чужой дом, ничего — практически — не сделал, еще и перегрелся до кучи, как маленький ребенок. Заставил друзей волноваться. И им отдых тоже испортил. Зачем вообще поехал… Дима не знает, сколько он так пролежал на мокрой траве, но, когда он поднимается и возвращается на крыльцо, участок уже покрыт сизой дымкой предрассветных сумерек. Уходить в дом не хочется, и он закуривает еще одну сигарету. Для приличия открывает читалку на телефоне, но больше смотрит на быстро светлеющее небо, чем на экран смартфона. Соловьев сменяют какие-то другие птицы, поющие вразнобой и невероятно громко. Дима думает, существует ли что-то типа птичьего Шазама, но понимает, что приложение ему ничего бы не дало в долгосрочной перспективе: как и тридэ-карты звездного неба, оно бы просто утолило секундное любопытство, не оставив в памяти знаний. Через некоторое время все-таки начинает сильно клонить в сон, и Дима, решив, что спать на досках — не самая лучшая из его идей, все-таки шагает на цыпочках (чтобы никого не разбудить) в дом и в сторону спальни. Игорь внезапно оказывается у стенки (до этого момента он всегда спал с краю). В целом, Диме так даже удобнее: не придется через него перелезать. Дима стягивает с себя мокрую одежду и плюхается в кровать в одних трусах. Как только он ложится, в нос шибает запахами костра и смолы, как будто въевшимися в Грома. Сам Дима тоже пахнет далеко не розами, конечно, но на себе ведь незаметно, а вот на других — до зуда и слезящихся глаз.***
Эту ночь Дима спит настолько крепко, что его не будит ни ворочающийся при попытке встать с кровати Игорь, ни кухонная возня, сопутствующая приготовлению завтрака. Он просыпается уже ближе к полудню в пустующем доме. На обеденном столе лежат накрытые тарелкой бутерброды. Дима варит себе кофе и затем, налив его в самую большую кружку из найденных, выходит на крыльцо и садится на нагретые солнцем доски. Игорь и Юля вовсю развлекаются с бензопилой: рядом с ними лежит стопка круглых толстых деревяшек, которым определение «бревно» еще не подходит, а «ветка» — уже. Дубин удивляется, как он не проснулся от грохота, стоящего на улице. На месте вчерашнего пожарища опять горит огонь, выбрасывая в небо столб серо-рыжего остро пахнущего дыма. Появления Димы они не замечают, захваченные азартом самоцели физического труда. Не хватает какой-нибудь газонной поливалки для полного счастья. Рядом на крыльце чирикает местный воробей, свивший себе гнездо где-то под крышей — перед тем, как уйти утром в дом, Дима слышал их чириканье, больше похожее на крик. Он делится с пичугой кусочком бутербродного хлеба, который та с радостью принимает и тут же летит к себе. Он сидит так минут пять, пока его не замечают. — Доброе утро! — Юля активно машет ему какой-то корягой. — Доброе, — Дима отпивает кофе и улыбается, — вы че меня не разбудили-то? Я вроде помогать приехал, а вы одни корячитесь, — он подходит к костру, но, памятуя о вчерашнем происшествии, становится в отдалении. — Напомогал уже… Утречка, Дим. Как спалось? — Да нормально вроде. Удивительно крепко. Ну что, где вам помогать? — И берет валяющуюся на земле ветку. — Не-не-не, Дима, фу! Брось каку, — Юля быстро вырывает деревяшку из его рук, — ты у нас сегодня освобожденный от труда. Идешь во-о-он туда на качельки, читаешь книжку, «пьешь джюс, оранжат, прямо не выходя из бассейна» — то есть качельки. Отдыхаешь. Все это время Дима пристально смотрит на угрюмо молчащего Грома. Пытается поймать его взгляд, но не преуспевает. — Дим, иди. Без тебя справимся. —Хмуро бурчит Игорь куда-то себе под ноги. — Ну спасибо. Че звал-то вообще. — Резко разворачивается и уходит в дом за телефоном и «Автостопом по галактике». Недопитый кофе остается остывать на улице, как символ уходящего хорошего настроения Дима уже не слышит Юлино «Гром, ты что, тупой? Ты че делаешь-то?»***
Дубин, может, и не агрессивно пыхтит, но всем своим видом старается показать, что его задели за живое и он теперь сильно недоволен. Ему даже газон в итоге не дают покосить: им занимается Юля. — Дим! — Закончившая с косилкой Пчелкина подходит к находившемуся, как воробей, Дубину. — Закрой глаза и открой рот. — И улыбается. — Знаешь, в моем детстве за этой фразой никогда ничего хорошего не следовало. — Ну давай, тебе что, сложно? Дима вздыхает, поправляет очки и выполняет Юлину просьбу. — Видишь, как я тебе доверяю? Тебе должно быть стыдно, если ты задумала какую-то гадость. Вкус лесной земляники наполняет рот вместе с упавшими на язык ягодами. — М-м-м, господи, как хорошо. — Дима широко улыбается и открывает глаза. Юля просто светится довольством. — Ну вот, а ты тру́сил! — Предлагаю поменять конституцию России и назвать то, что лесная земляника всегда вкуснее садовой — нарушением моих прав. Ты где ее такую откопала? Очень ароматная. — Да за домом растет пара-тройка островков. Только давай Игорю не скажем и съедим все сами? Мир? — И даже оттопыривает мизинчик, как в детстве. — Звучит, как план. Мир.***
— Ухх, мы закончили наконец. — Игорь с размаху приземляется на качели. Дима все еще притворяется, что его тонкую душевную организацию оскорбили, и не обращает на Грома никакого внимания. — Скоро начнем делать шашлычок. Дима смотрит в книжку. — Димк, ну ты чего? Обиделся? Ну Ди-и-им, я ж вижу, что ты не читаешь. У тебя глаза не бегают. — Игорь кладет подбородок на Димины колени, стараясь заглянуть ему в глаза. Становится похож на псину с самыми несчастным на свете взглядом. И пятнистым от сосновой смолы лицом. Дубин поднимает книжку повыше и кладет ее на чужой лоб. — Дима-а, ну прости. Я вчера за тебя перепугался, решил, лучше сам все сделаю, а тебя не буду напрягать. — Игорь, спасибо, конечно, но я как-нибудь сам буду решать, когда мне что делать. Знаешь, двадцать пять лет без тебя как-то прожил… — Вот именно, что «как-то»! Тебя, вообще-то, митингующая ножом в живот пырнула! Дима делает вид, что не замечает эту ремарку. — …Так вот, двадцать пять лет прожил, и дальше проживу нормально. Ты мне не мамочка. — А может, я хочу стать твоим папочкой? — Нагло ржет Игорь и по́шло играет бровями. — Отставить пошлости, товарищ майор. — Дубин надеется, что его щеки и уши достаточно красные из-за жары и не станут еще более пунцовыми. В ответ Гром показывает язык. Дима скребет ногтями по ногам и умудряется содрать затянувшуюся корочку на одном из укусов. Он не замечает, как Игорь смотрит на ранку, на постепенно увеличивающуюся каплю крови, которая, преодолев свою критическую массу, медленно ползет по голени вниз. Гром машинально смазывает ее большим пальцем и потом тянет в рот. Потом, когда мозг Игоря все-таки коротит, в глазах мелькает искра осознания. — Чешется? — Это какая-то ебаная жесть! Да. — Когда Дима признает это вслух, зудеть начинает еще сильнее. Он раздирает шею до царапин. — Сейчас вернусь, никуда не уходи! И возвращается уже с тюбиком фенистила. — Ну давай, раздевайся, будем тебя лечить. — Э-э, Игорь… — тянет Дима, — а может, я, ну, того… Сам? — Слушай, я принес — я и буду мазать. Не обсуждается. — Ладно… — Начнем с ног. Дима внимательно наблюдает за тем, как Игорь выдавливает гель на пальцы, мажет на Димины коленки и втирает, попутно делая массаж. Хорошо, что он краснеет не так сильно, как Вера, и организм, хоть и будет против своего хозяина, но все-таки не на сто процентов. Гром изводит весь тюбик на одного Диму, и, наверное, к лучшему, они не видят, как странно смотрит на них вышедшая из дома на крыльцо Юля. Наверное, к лучшему. В качестве выражения перемирия Дима идет за дом и, вернувшись, вручает Игорю большую горсть ароматной земляники. Вечером они уезжают домой.***
Сразу после мини-отпуска Дима встречается с приехавшей на несколько дней в Питер Верой. Первыми ее словами были: «Димка, это что, засос?» Где-то в Ленинградской области шкодливо потирают своими тонкими лапками комары.