уроки любви

в этом мире все печально до той степени, когда нужно запираться в кабинете информатики ради поцелуя с любимым человеком. сухой называет трофимова по имени — сашей — только наедине. при людях по кличке привык, чтобы не выделяться, имя для него — что-то романтическое и почему-то интимное. в противоположную сторону система обращений работает точно так же. у трофимова губы вечно пересохшие, растресканные, иногда до крови даже. а если поцеловать, в лёгких жжет, как бывает, когда дыма надышишься, тлеет чем-то тёплым, но немного горьким, дерущим горло: так бывает, когда сидишь возле костра, и ветер, согласно закону подлости, сдувает весь полупрозрачный дым именно тебе в лицо. илья знает: этот привкус от того, что кое-кто так и не бросил курить. и перед их маленьким рандеву тоже покурил — даже жвачкой табачный запах задушить не потрудился, или что там ещё делают, чтобы за километр не разило, как после любых дешёвых сигарет, которые продают в ларьке напротив училища, и имели они в виду, что ребятам и близко-то восемнадцати нет. — пепельницей пахнешь, — шепчет сухой в самые губы и кусает, оттягивая, нижнюю, — пропахнешься скоро весь. — не пропахнусь. илье не верится, но он решает сейчас не спорить — толку что с этого? нет, лучше украсть ещё один рваный, резкий, оголодавший поцелуй, такой жаждущий, словно между ними все это время были не жалкие метры, а то и сантиметры, а целые города. но так, смотря друг на друга влюбленно, с каким-то горьковатым привкусом, и не имея возможности ни обжечься мимолетным прикосновением ладоней, ни сплести пальцы в гордиев узел, ни настолько увлечься поцелуем, что почти забыть, где чьи губы, где чей язык. есть друг друга глазами, прожигая буквально, да так, что до ближайшего укромного места, кажется, не дотянуть — от страсти сгоришь дотла, и ветер разнесёт пепел по спортплощадке, на которой во время физо они буквально физически чувствовали на себе раскалённый чужой взгляд. когда трофимов забирается бёдрами на стол, для удобства локтями упирается, и сухой прямо в чужие губы выдыхает: — а нельзя на стол локтями опираться. саша посмеивается на это, сухомлина за мочку уха легко губами цепляет и шепчет: — а мне полина сергеевна разрешила. илья не отвечает — только губами по чужой шее мажет аккуратно, чтобы следов не оставить, которые хрен объяснишь потом, и снова целует, целует, целует, пока не покажется, что из лёгких весь воздух разом выкачали, и теперь там вакуум, словно в космосе. а они и так словно в космосе — пространство безвоздушное, беззвучное — только одинокими островками горят искорки-звёздочки в счастливых, блестящих, влюблённых глазах. а больше нет ничего, кроме них, распалённых, наслаждающихся теми краткими минутами счастья, которые удалось выдрать у строгого расписания. хотя нет — жизнь есть, конечно, но только за границами этого маленького кабинета, который они вынуждены запирать на ключ, чтобы уж точно не попасться на горячем. но вспомнят они о людях извне только когда судорожно задёргается ручка, а из-за двери раздастся поставленный командный голос, чуть не срывающийся на хрип. это значит, все, нужно приводить себя в порядок и снова возвращаться в вереницу бесконечных взглядов. а дай волю — они бы остались здесь, конечно. вместе остались бы.