Москва любит

Москва расплывается жарой, плавит асфальт — угольки в груди. Однушка на двоих, давно не знавшая ремонта, — потому что юмор, единственное лекарство, которое работает, дёшев, продавай ты его публике в стенд-ап баре или федеральным каналам, — однушка остаётся где-то наверху, над землёй, и метро равнодушно и монотонно уносит Артёма и Сергея навстречу надежде на приключения, которые на самом деле никогда не случатся. У них выходной, и они вспомнили, что могут быть туристами. — Давай короче кто смешнее расшифрует ВДНХ, — предлагает Горох. — Если в вагоне повиснет тишина, а мы будем шутить, нас уволят из пассажиров сразу, — возражает Артём. — Я на ушко шепну. Но Гаус перехватывает инициативу и тихонько говорит: — Валенки дед носит хуёвые. — Во-во, давай, пошепчи мне про своих дедов, пожалуйся на них. — Сам предложил расшифровывать. — Великан дунет — нет Хорватии, — трагично делится новостями фэнтези-мира Сергей. — Выдряной дом номер десять. — Откуда десять? — Ну типа Х — это римская десятка. — О-о, ну видишь, какая Х удобная буква — либо хуй, либо интеллект. Артём выстраивает сложную цепочку и боится уточнить, чего в нём больше, но Горох сбивает очередной расшифровкой: — Вы для нас хуйло. — Это какое-то поздравление? Это Матроскин пишет неприятной личности? Типа "поздравляю, существо хуже Шарика, Вы для нас хуйло". Сергей визуализирует и смеётся, поезд от этого тормозит. — Нам бы сейчас из-за Матроскина не проебать станцию свою. Артём кивает и слушает, что объявляют, потому что они попали в старый вагон без бегущей строки и сломанным указателем над дверью. Не проёбывают — хотя бы что-то — и выходят где надо — любоваться на красавицу-Выставку. Они проходят главные ворота. — Какие планы? — деловито уточняет Сергей. — Посмотрим, что тут за павильоны, пройдем до океанариума, посмотрим рыбок, если сил хватит — пойдём дальше, если нет — повернём назад. А ещё можем, если монорельс работает, съездить послать поцелуй работодателю, — это Артём про "Первый", для которого иногда пишет шутки. Не говорит, для кого, — контрактные тайны, — но если посмотреть с ним КВН или Урганта, то можно по реакции всё понять. — Что-то не вижу в твоём плане "полчаса на охуевание от жары и усталости". — Ты можешь это делать по дороге. Горох ещё немного ворчит, но рекламные вывески уже привлекают внимание. Но ни исторический проект, ни выставка роботов, ни арт-мастерская не тянут зайти. Они только салютуют палатке "Белорусские продукты" и пять минут смотрят на сочетание "ивановский трикотаж, аниме-магазин". — Вот мы вроде понимаем, что это разные магазины, — говорит Артём, — но прикинь там реально такой бабушкин халат с персонажами "Гинтамы". — Я бы такой носил. Гаус представляет и фыркает, они идут дальше. Сергей останавливается, увидев большую вывеску: — Сад живых бабочек? А прикинь там сад проституток. — И они на плечи тебе садятся. — Я двоих выдержу, — Горох играет почти богатырскими — в свете иронии — плечами. — Я и тебя на ручках могу поносить. — И за секс платить, как бабочкам. — Только своим бесконечным юмором. Могу ещё кофе купить, — он кивает на небольшой киоск с кофе и хот-догами, рядом с которым стоят столики под крышей. Артём соглашается сделать перерыв: сегодня Москва по-особому душная, словно предпринимает очередную попытку суицида, и на сей раз это петля. Они берут кофе, и оба долго смотрят на хот-дог, но решают, что потом поедят что-то в кафе, где есть кондиционер. — Как-то далеко твой аквариум, не уверен, что камбала того стоит. — Там не только камбала, Серёж, тебя скат ждёт, по тебе лягушки скучают. Горох качает головой. — Лягушек я и в мемах могу посмотреть. — Обещаю, там будет прохладно. И наверняка есть кулеры с водой. — Ладно-ладно, — сдаётся Сергей. Ему тяжелее, чем Артёму, и не столько из-за комплекции, сколько из-за того, что Гаус много был в путешествиях, уже выработал привычку долго бродить, а Гороху больше нравится отдых, где он сидит. Идеал — прогулки на самолёте, но где ж взять денег, когда на свиданках они пьют дешёвый кофе и дарят шутки, звёзды и весь мир — но не что-то материальное. За соседний столик садится пара: радостный мужчина и угрюмая женщина, — говорят громко: — Анна Витальевна, а хорошо ведь, что хотя бы наш 9 "б" сел на бесплатный автобус до океанариума! А то, что нам места не хватило, так это ведь ничего, это мы сами можем дойти. Скорее всего, коллега-учительница смотрит на него с максимальным презрением. — Иван Дмитриевич, пейте своё кофе молча. — Анна Витальевна, вы ведь педагог, вы должны знать, что правильно "свой"! Она делает неопределённый жест, словно хочет вылить своё — своё! — кофе ему на рубашку, но сдерживается ради 9 "б". — Допью по пути, — резко встаёт она и злобно идёт в сторону аквариума — даже не оборачивается. Иван Дмитриевич кидается за ней и по пути читает лекцию по филологии, а Анна Витальевна гипнотизирует проходящих собак, чтобы они кинулись на него. — Во-первых, хорошая бытовая сцена для разгона, — замечает Горох, — а во-вторых, мне показалось, или они упомянули "бесплатный автобус до аквариума"? — Это слуховые галлюцинации из-за жары, — конечно, совсем неубедительно врёт Артём. — Ты знал о нём и решил умолчать или это наше общее страдание от незнания? — Общее, — вздыхает Гаус. — Мне бы тоже хотелось на автобусе больше, чем пешком. Горох кивает, допивает кофе и первый встаёт из-за стола. Не злится, нет; и вообще он не может злиться на человека, с кем делит такой юмористический жанр, как подъёбка. — Мы бы всё равно не влезли из-за школьников, — вздыхает Артём. — Зато мы бы послушали про молодёжные тренды. — Воровать в тикток всё, что нравится, и думать, что тебе за это ничего не будет, потому что на самом деле не будет, — Гаус мрачнеет. — Это что-то личное сейчас? — Да скидывали в инсте недавно тикток, где своровали нашу шутку, но чуть-чуть её изменили, и я боюсь, вдруг это не воровство, а совпадение, а я просто много о нас думаю. — Эй, — Горох хлопает его по плечу, — мы клёвые, и неважно, своровали у нас или нет. Почему ты этой историей не поделился с нами? — Забыл, — обезоруживающе улыбается Артём, но Сергей в подтексте считывает "не хотел вас грузить перед важной игрой" и дальше не лезет. — Мы кстати пришли. Здание океанариума Гороху нравится: много стекла и блеска, за стенами ждёт вода и прохлада. И смешной безобидный скат, которого можно будет погладить. Они подходят к двери, и Артём бледнеет. Сергей хмурится и читает объявление: "Сегодня обслуживание только экскурсионных групп". — Это что за хуета? Артём пожимает плечами — и краснеет от стыда, тараторит: — Прости, что перед выходом не посмотрел… — Забей. Сергей машет рукой и отходит в сторону. — Правда, прости, — Артём выглядит очень виновато. Серёжа ерошит его волосы: — Не последний день в Москве, ещё приедем. Только что нам сейчас делать? — Ты в любой непонятной ситуации раздеваешься. — Это было один раз и принесло мне победу, — усмехается Горох, вспоминая свой опыт на "Рассмеши комика". — Наверное, нам стоит пойти обратно. Или у тебя есть настрой куда-то идти? — У меня есть настрой сходить в магазин в нашем доме, купить пивка и сушёной рыбки, — он показывает средний палец океанариуму, мол, мы всё равно получим удовольствие от единения с океаном. Идут обратно они, впрочем, почти в тишине: нарушенные планы влияют на настроение сильнее, чем хотелось. Чтобы их развеселить, небо задорно приветствует их хохотом-громом, и тяжёлые крупные капли чернят асфальт. — Да ну что за пиздец сегодня! — в сердцах ругается расстроенный всем происходящим Артём. Сергей не теряется: хватает его за руку и тащит к ближайшей остановке с крышей. Она трамвайная, и ждать здесь нечего, потому что рельсы ремонтируют, но зато можно укрыться от дождя. Ещё раз грохочет — и на город обрушивается стена воды. Москва-висельница сменяется на Москву-утопленницу. — Ну-ка давай рассмейся срочно, станет теплее, настанет порядок в мире, — Сергей снова ерошит волосы Артёма — потому что так нравится. — Да я ж не могу без причины. — Блин, а у меня в голове достойных шуток нет, а с танцующего мужичка с завода ты уже смеялся. — Эх, не можем мы, как те два актёра, где один постоянно пародировал индо-русский акцент, а второй смеялся, и так примерно десять лет подряд. Сергей напрягается, чтобы понять, о ком речь. У Гауса вообще особые отношения с фактами о знаменитостях: он знает какие-то подробности, о которых не знают даже они. На их репетициях у Шевелева-сенсея есть упражнение, когда каждому достаётся знаменитость, и надо через неочевидные шутки объяснить остальным, кто это. За слишком простые шутки баллы снимаются, но и за неугаданного человека — тоже. Поэтому нужно соблюдать середину. Люди Гауса угадываются реже остальных, потому что он берёт очень малоизвестные детали. Наконец Горох вспоминает. — О, а "Сверхъестественное" же закончилось? Я перестал смотреть просто. Давай накачаем себе финалы всех популярных сериалов, которые мы не смотрели, и будем охуевать с поворотов и ворчать на всё. — И пытаться объяснить, что там вообще происходит. Русские и аниме будем брать? — Ой да ты все аниме смотрел, а я все русские мелодрамы, поэтому мы с тобой не вписываемся никуда. Артём собирает список сериалов, про которые они слышали, но не смотрели. А потом очередной гром возвращает его в реальность. Они вглядываются в ливень: он становится тише, но это всё ещё сильный дождь. — А в Минске сейчас кстати сухо, — делится Сергей, глядя на экран телефона, на котором одновременно время и погода для двух столиц. — Мечты о Минске во время дождя — это почти как мечты о Калифорнии в зимний день. — Тоже отсылка какая-то? Артём кивает и достаёт наушники, даже это вызывает у него лёгкую улыбку, потому сейчас он соприкоснётся с музыкой — старой музыкой — а это всегда его стихия. Они слушают нетленочку от The Mamas & the Papas, которая называется California Dreamin'. Она идёт почти три минуты, но они слушают девять, потому что Артём случайно нажал зацикливание. — Одна из тех песен, у которой я бы не назвал исполнителя, — говорит Сергей, — но песня шикарная, и чувство от неё такое, словно ты вернулся в особое прошлое, которого у тебя никогда не было. Гаус активно кивает, потому что ему оно тоже знакомо. Дождь стихает, оставляя после себя океаны на неровном асфальте. — Блин, я в таких кроссовках не дойду. Специально покупал для Москвы ведь, — вздыхает Артём. — Это какие такие специальные московские? — Максимально уёбищные, чтобы Москва поняла, что я нищеброд, и не пыталась меня развести на деньги. — О-хо, умно. — Да теперь я как дурак пойду по воде, они ж развалятся… — А знаешь какой дурак ещё по воде ходил? Артём прыскает, а Сергей становится серьёзнее: — Я всё ещё могу понести тебя на руках. — Чтобы мы сразу за две статьи присели? — Зато отвезут бесплатно, да и вроде в нашем районе ментовка была… — Не, в этом городе нельзя, мы же не в Петербурге. — Ну да, ну да, эти великие города, пострадавшие в русско-свободной войне, Санкт-Пидорбург, Небрежные Члены, Гусь Анальный, Владимир♡… — Сергей изображает сердечко у имени пальцами. — У нас это Гомоебель. — Шевелев от такого в гробу перевернулся. — Ты же в курсе, что он ещё жив? — Да, но живёт-то он в гробу. Артём хмурится, хотя и улыбается — иногда сложно понять, когда они шутят, а когда — нет. — Я в гостях у него никогда не был, но ведь никто из нас не был, как раз потому что он в гробу спит. — А с Максом он выбрал жить, потому что Макс любит "Короля и шута", и у него среди фанатского мерча тоже гроб? — Да-да, и они ж студию снимают, там тесно, они два гроба поставили друг на друга, получилось как двухъярусная кровать. — Вот они не обручились ещё, а гробы уже рядом. Ладно, давай я хоть цены на такси посмотрю. — Господи, ну и переходы у тебя конечно… Смотри. Полторы тысячи их не радуют, и Артём проникновенно спрашивает: — Точно донесёшь? — Доверься мне, — пафосно отвечает Горох, чтобы стало смешно, но всё же доверительно. Артём запрыгивает на спину Сергея. — Если тяжело, я слезу. — Да мы с тобой и не таким ЛФК занимались, мой сколиоз потерпит. Они не выглядят странно: дождь смывает грязь и делает людей немного беззащитными и более свободными, и они готовы простить друг другу то, что в солнечную погоду вызывает ненависть. До станции совсем немного. И приятно чувствовать, что в тебе нуждаются — тебе всегда помогут. В метро шумят зонтами и пончо от дождя, ругают погоду и мокрых людей, и Артём бесконечно рад, когда они выбираются на поверхность. В их районе дождя как будто и не было, либо лужи высохли очень быстро. Гаус жалуется на такую несправедливость. — Всё равно классный день, — улыбается Сергей. — Мне прям хорошо, — озвучивает он свои чувства, как нередко делает, говоря "это очень смешно" вместо самого смеха — такая вот привычка, наверное, со школьных времён, когда он был самым серьёзным. — Будет лучше, — усмехается Артём и идёт к магазину. Там они купят какое-то оригинальное пиво, чтобы выёбываться в сторис, и сушёную рыбу, которую будут есть словно пёс и собака из диснеевского мультфильма. А после второй бутылки кольца кальмаров попытаются надеть друг другу на безымянные — и смеяться будут так громко, что гром придёт под их окна. Ему будет так обидно, потому что Сергей обожает засыпать под шум дождя, а Артём — разделять его радость. Москва не любит, когда кого-то любят. Но смиряется — и уголёк в груди, тянущий на дно, почти остывает.