***
Но он быстро принимает на себя старую роль участника этого марьяжа. Короткий вдох. Глубокий и шумный выдох. Мелкая часть окна, за которым — опять — по почве стучит дождь, запотевает, и Хардин то ли по рефлексу, то ли от нечего делать, протирает её, снова открывая себе обзор на дождливый Элленсберг. В другой раз он нарисовал бы там весёлую рожицу, но сейчас она абсолютно бессмысленна, а лицезреть вместо этого на стекле грустную физиономию и без того будет тоскливо. Ещё один вдох. Ещё один выдох. Стекло в тринадцатый раз запотевает, но Хардин внимания уже не обращает, потому что когда глаза пробегают по дому, словно осевшему серыми цветами, хочется выть: Тесса забирает с собой все краски, все-все, оставляя несколько оттенков серого, а Хардин вспоминает, что солнце и небо для него давно перестают излучать яркость. Словно их тоже окрашивают в какой-то момент в серые краски. Их дом — или будет уже куда правильнее сказать его дом? — полностью опустошен и обеднён, невзирая на явно недешёвые вещи, да и в последнее время и вовсе кажется чужим. Тем не менее, переезжать в отцовский особняк — перспектива менее прельщающая, потому он до последнего остаётся в этом доме. Небольшая ванная словно оставляет теплоту тела Тессы, а кровать будто бы хранит её запах. Вместе с тем несколько недель назад Хардин спрятал всевозможную литературу, которые у него только есть: книги слишком сильно напоминает о ней, — наверное, из-за того, что большинство из них он сам читал ей — потому за чтение он берётся только тогда, когда подолгу сидеть на месте и продаваться самобичеванию уже невмоготу. «…Она не знала, что человек может быть с ней любезным и в то же время рыть ей яму» — скользит в голове цитата Джоди Пиколта, такая правдивая-правдивая, что разум невольно сравнивает Тессу с Мэраей. Себя же он способен сравнить лишь с каким-нибудь отвратительным героем, который на протяжении всего романа только и делает, что бессовестно портит всем вокруг жизнь. Взять хотя бы ту безымянную советскую женщину из «Белого Бима» или Линтона Хитклиффа — вот, словно с него списаны! От нечего делать Хардин всё же выводит несколько линий по вновь запотевшему стеклу, после чего сдавленно рычит и падает головой на скрещённые руки. Будь тут Тесса, она… …Она бы многое сделала, он почему-то в этом уверен. Она бы подействовала на него лучше бессмысленных посиделок в братстве, которые он устраивает чаще с надеждой отвлечься от назойливых мыслей, лучше визгливой Молли, бесцеремонно садящей свою задницу ему на колени и без умолку каркающей что-то ему в ухо, и лучше успокоительных, которые Хардин отныне постоянно тащит с собой, как последнего оставшегося у него друга. Внезапно раздаётся стук в дверь, да так, что на миг он заглушает все звуки вокруг, даже всесильную трель дождя. Хардин резко поднимает голову, округляет глаза и поворачивается, боится сделать лишнее движение или попросить войти не в том тоне. Проходит секунда. Две. Проходит почти целая минута с того момента, когда звучит этот стук, и Хардин, пройдя на несколько шагов вперёд, наконец-то останавливается в метре от двери. — В-входите! — только и выдаёт он, призрачно веря, что Тесса таки находит в себе нечеловеческие силы простить его вселенскую ошибку и что за дверью стоит именно она. Однако… — Чёрт тебя дери, Скотт! Панибратски зашедшая внутрь, — да ещё и оттолкнувшая его с прохода, будто к себе домой прётся! — раздражённая и вся намокшая Стэф раскрывает зонт, окропляя всё вокруг мелкими водными лужами. — Думала, пока ты соизволишь дать мне разрешение войти, меня тут к чёртовой матери затопит! — отряхиваясь от влаги, негодующе цедит девушка, на что Хардин только со свистом выпускает с закрытого рта воздух. — И тебе не хворать, подруга, — в напускном спокойствии отвечает он, с ленцой закрывая дверь за гостьей. — Так! Стэф внезапно становится в центре дома и поворачивается к нему на носках, да ещё и смотрит так, что Хардин впервые чувствует себя рядом с ней неуютно. — Запомни-ка, дорогуша: все эти свои «подруга» и прочее прибереги для проституток вроде нашей «горячо любимой» Молли Сэмюэлс. Уж она-то повизжит полчаса от твоих комплиментов, — пару раз угрожающе ткнув собеседника пальцем в грудь, едко восклицает юная Джонс. Хардин сжимает руки в кулаки и презренно смотрит на неё сквозь полуоткрытые веки. — Я правильно понял, — выдыхая, дабы ненароком не сорваться на крики, начинает он: — ты потратила время и припёрлась сюда под дождём, рискуя простудить свои драгоценные булки просто чтобы поорать на меня в моём же доме? — Почти, — соглашается Стэф, параллельно убирая назад прилипшие к лицу огненно-рыжие ворсинки. — Ещё я не хотела оставлять тебя одного. — Серьёзно? — приподняв бровь, саркастично переспрашивает Хардин. — Я серьёзна, как сердечный приступ, — деловито подтверждает Стэф. Зевнув тихо, она отворачивается от своего соратника и плюхается на кресло, которое кажется ей раем после дождливого скитания. — Ты хоть и свинтус ещё тот, особенно в свете последних событий, но и тебя оставлять одного не очень-то уж и хочется. Хардин хмыкает, демонстративно скрывая руки в карманах и отворачивая лицо в сторону. — Кое-кому другому твоя поддержка понадобилась бы больше, — глухо бормочет он, стараясь звучать как можно менее язвительно, однако старая манера поведения всё равно даёт о себе знать с каждым словом. — Я тоже так думала, — Стэф пожимает плечами на его реплику, — но сначала посмотрела на Тессу, а потом уже на тебя и… Прости, чувак, но ты выглядишь куда более жалко, чем она. Тесс хотя бы выглядит счастливой с Зедом, а вот у вас с Молли… одна сплошная ругань. — Какая ты наблюдательная, — всё же язвит Скотт, усевшись на кровать напротив старой подруги. — Я думал, ты меня поддержать пришла. Лучше бы о чём-то другом поговорили. Например о вас с Тристаном. — Ох, что там тебе рассказывать? — Джонс закатывает глаза, удобнее уместившись в кресле. — После того, как Молли грандиозно решила нас поссорить и приклеилась к Тристану, мы с ним всё предельно и ясно уяснили, а эту тварь единогласно отправили покоиться в чёрный список. К дьяволу таких подруг. — И правильно, — кивает. — К дьяволу. Хардин вновь приковывает взгляд к окну. Отчего-то зубы сами собой сжимаются, да так, что кажется, будто челюсть разломит на части под таким давлением. Тесс хотя бы выглядит счастливой с Зедом… Хардин знает: он сам виноват в произошедшем, сам доводит себя до подобного мытарства, но отчего-то хочет винить во всём Зеда. За то, что появляется всегда так не вовремя, за то, что после его с Тессой окончательного разрыва он самоуверенно отталкивает его и соглашается увезти её домой, и за то, что, в конце концов, именно с ним Тесса сейчас делит свои дни. Это с Зедом она ходит за руку в колледже и говорит обо всём и о разном. Это с Зедом она лежит в одной постели и позволяет везде касаться себя. Это с Зедом она прячется, чтобы укрыться от всех и тайно целоваться с ним. Хардин прячет лицо в руках: теперь в жизни Тессы только никчёмный Зед Иванс, появившийся в её жизни главным героем в такое неподходящее время, что ему хочется заявиться к этой новой парочке и оставить тому на память парочку примечательных фингалов. В реликтовые моменты он, конечно, жалеет бедолагу: так или иначе, а Хардин догадывается, — может, чувствует где-то там, где у людей обычно сердце бьётся — что Тесса пытается его любовью забыть свой предыдущий горький опыт. Чувствует, что она всё ещё любит его, — может быть так же, как и он её — но всё не может забыть тот роковой день. Точно так же, как Хардин не может забыть их совместное прошлое. — Я вся — одна сплошная любовь к тебе. Даже, пожалуй, слово «любовь» — это ещё слишком слабо. У меня к тебе такое чувство, какое только разве к богу можно питать: тут всё — и благоговение, и любовь, и послушание…. Тесса думает о том, как красиво и поэтично льются эти слова с его уст, и прижимается ближе к его плечу, пока Хардин пользуется возможностью притянуть её к себе, на какое-то время отодвинув книгу. Вся библиотека в их распоряжении, пока не грянут охранники, потому упустить шанс побыть наедине за каким-то любовным романом — воистину, настоящий грех. — Стендаль, — вдруг говорит Тесса. — Красное и чёрное, — продолжает за ней Хардин, а потом хмыкает: — Я очень любил эту книгу в детстве. — Любил? — Да, — согласно отвечает Скотт, и когда ей кажется, что он начинает грустить, тот неожиданно для неё улыбается. — Потом появились сёстры Бронте, Фицджеральд и Джейн Остин. — И всё-таки, — Тесса опускает взгляд, но вместе с тем кучнее жмётся к парню, позволяя тому сильнее обнять её, — какая твоя любимая книга? — Никакая, — пожимает плечами Хардин. — Наша жизнь иногда куда интереснее книг. Она… более реалистичная, что ли? — И более запутанная. — На самом деле каждый из нас — театральная пьеса, которую смотрят со второго акта, — умело пародирует юноша Пауло Коэльо. — Все очень мило, но ничего не понять. Прыснув, Тесса шутливо ударяет его локтем и без колкостей говорит, что он самый настоящий философ, а Хардин, отложив стендалевский шедевр, занят уже вовсе не литературой, а девушкой, в его руках становившейся фарфоровой куколкой. Всё-таки, всё именно так, как он и говорит: их жизнь иногда куда интереснее, чем то, что пишут люди в книгах, какими бы фантастическими они ни были. Стэф отрывается от разглядывания дома и так и не роняет многозначительное «миленько», когда ко всей неожиданности Хардин со страдальческим стоном падает спиной на кровать и закрывает глаза ладонями. Заметно напрягшись, она приподнимается и внимательно следит за тем, как он тяжело дышит и как рука нервно шарит в кармане. Стэф хочет его осудить и сказать, что уже хватит, но она, всё же, не глупая, потому пропускает по-матерински недовольный монолог и идёт за чашкой воды. — Больше месяца прошло, Хардин! Хардин хочет сказать, что и без неё об этом прекрасно знает, но всё-таки не решается: в руках Стэф Джонс кружка с водой всё равно, что современное военное оружие в руках опытного солдата. — Я понимаю, что Тесса много значила для тебя, — начинает она, усевшись визави него, — но прошло больше месяца. Нет, серьёзно, это не повод так долго уничтожать себя успокоительными. Она не сомневается в том, что Хардин её не слышит, пропускает все слова мимо ушей, но всё равно продолжает свой бессмысленный говор. Скотт же в это время трёт отчего-то покрасневшие глаза большими пальцами, смотрит в одну точку перед собой так, будто находится в полнейшей прострации, или же и вовсе не соображает, что происходит с ним. — Хочу, чтобы всё было как раньше. Это всё, что он говорит ей после того, как блистер с зелёными таблетками окончательно пустеет. После Хардин, икая, роняет голову, словно находится в состоянии алкогольного опьянения. Стэф хмурится. — Как раньше? — почти срывается она на крик, наконец-то подобрав подходящие слова. — Это когда «раньше»? Когда ты врал бедной девочке? Когда играл в такого прекрасного и невинного мальчишку, а на самом деле лгал ей каждую секунду? Хардин фыркает и поднимает на неё хризолитовые глаза, на какой-то миг блеснувшие полнейшим недоверием от услышанного им. — Кто бы говорил о лжи, Стэф! — сердито заключает он, стоит ему услышать в свой адрес столь непростительное обвинение. — Ты ведь сама знала, на какую аферу я пошел. Ты находилась в тот день с нами, ты, более того, слышала, что я собирался сделать. Ты не остановила меня при всём этом, помнишь? Ты тоже молчала и ни о чём не говорила Тессе. Как лицемерно теперь с твоей стороны обвинять меня в том, что я лгал ей. — Я хотя бы не заставила её страдать, Хардин! — Но всё равно молчала обо всём, — ворчливо отрезает Скотт, попытавшись встать. Поначалу попытка успехом не заканчивается: ноги, ватные-ватные, не удерживают его поначалу, из-за чего он чуть было не падает на пол, но вовремя хватается за какую-то вещицу рядом с собой. Кажется, это старый мольберт предыдущей хозяйки дома. — Угх… Джонс подскакивает сразу, как видит, как он шатается, как долгие дни без должного питания и частые успокоительные сказываются на нём. Стэф хочет наплевать на всякие «не твоё дело!» и сказать, что с него хватит. Стэф хочет найти откуда-то взявшиеся у него бутылки алкоголя и выкинуть. Стэф хочет позвонить Тессе и наконец-то рассказать ей, как Хардин страдает. Стэф молчит. Знает: такова плата за то, что он бьёт всех и каждого по самому больному, разбивает сердца девушкам (быстро вспоминает ту же бедную Джейми — сразу хочется кинуть в него чем-то тяжёлым!) и доводит родню до истерики. Он таки доходит до широкого окна, прислоняется к вспотевшему стеклу лбом и больше минуты смотрит на то, как омывается влагой пасмурный Элленсберг. Удивительная вещь эта жизнь, однако: парень, которому ни по чём сделать больно родным людям и который без зазрения совести несколько раз ставит ставки на чью-то девственность вдруг ни с того ни с сего страдает лишь из-за одной обычной девушки. Видимо, Тесса тоже может войти во вкус и стать во всём этом сумбуре главным игроком, сделав жертвой не только себя, но и своего партнёра. Хардин ведь изначально, ещё с того дня уверен, что Тесса Янг слаба и не выдержит его нахождения, что влюбиться в него для неё будет проще простого, но и она оказывается не промах. Она заставляет влюбиться и в себя в ответ, да так, что «щёлкнуть пальцами» Хардин напрочь забывает и бросается вместе с ней в потрясающе будоражащие чувственные дебри. — Слушай, — вновь начинает Хардин прежде, чем Стэф успевает что-то сказать, — я знаю, что натворил дел, знаю, что такое простить невозможно. Однажды я сказал Тессе, что не достоин её. Она тогда не поняла смысл моих слов, и мне жаль, что ей пришлось понять их именно в такой ситуации, но, — секунда. Две. Хардин поднимает созерцание на серое небо, — я правда хочу вернуть наши отношения. Хочу вернуть её. — А ты пробовал? — Пробовал, конечно. Ловил её в колледже, пытался объясниться, сказать, что со временем правда влюбился в неё, но после всего случившегося между нами Тесса и слушать меня не хочет, ещё и Зед лезет в наши с ней разборки. Хардин вновь обреченно вздыхает. Он думает, что, возможно, однажды Тесса выслушает его и перестанет отвергать все его попытки наладить отношения между ними. Может, когда-нибудь они снова смогут повздорить на литературе о том, какой всё-таки образ правильнее будет подобрать для Элизабет Беннет. Может, им как-нибудь придётся столкнуться ещё раз на одной из вечеринок и он сможет застукать её в такой момент, когда никого рядом не будет и она уже никак от него не убежит, будет вынуждена выслушать каждое его слово. Хардин наивно, словно несмышленый ребёнок, верит, что однажды им таки придётся сесть и поговорить один на один, как двум взрослым людям. Однажды, да. Но не сейчас. Раны всё ещё раскрыты, кровь не превратилась в сухую багровую корку, а любое их неправильное действо только раскрывает сей рубец сильнее. Время пока что не для разговора. Потому Хардин лишь верно ждёт.1. In the rain all the senses are exposed.
21 июля 2021 г. в 13:26
Примечания:
Глава, в которой Хардин страдает, а один из друзей неудачно пытается его утешить.
— Щёлкнул пальцами! Ты… ты отключился!
Дождь трещит, вовсю барабанит по крышам, отдаётся громоподобным лязгом в ушах, но Хардин её голос всё равно легко слышит. Вместе с тем он слышит странный шум, напоминающий звук крошащегося стекла. Наверное, именно так разбивается у людей сердце.
Тесса смотрит на него то ли с неверием, то ли ненавистно. Может, мечтает о том, что его вот-вот задавит машина, или же до последнего хочет взглянуть ему в глаза, уверить себя, что, нет, это не тот Хардин, который нещадно топчет её душу в кровавые осколки. Что на видео — другой парень, грубый и напыщенный похотью мерзавец, не имеющий ничего общего с человеком, даровавшим ей мгновения счастья.
Но это всё-таки он. Это всё — один человек, один Хардин Скотт, уничтоживший её мир и даже в такой миг не перестающий изменять своему самодовольному актёрскому эго.
— Ты сказала, — он с трудом глотает ком в горле, пока Тесса вовсю уверяет себя, что на глазах у него блестят вовсе не слёзы, а осевшие на ресницах дождевые капли, — что ничего не изменит твои чувства ко мне.
Тесса неспешно отшатывается от него. Смотрит всё же ненавистно, дышит тяжело и будто в последние оставшиеся у неё секунды.
А потом сплёвывает ему в лицо последнее.
Так просто, но со всем скопившимся за эти минуты неистовством:
— Получается, что я тоже лгала.
Так просто, будто она и не чувствует никакой боли.
Однако это последнее, что Тесса говорит перед тем, как уйти от него, наплевав на то, что ливень заметно усиливается, а она запросто может простыть после подобной пробежки.
Хардин делает несколько быстрых шагов вперёд, но тут же замирает, смотрит только ей вслед, на скрывающуюся в пелене дождя девичью фигуру, и борется с самим собой.
Он честно хочет броситься за ней, остановить её и объясниться, но он знает Тессу достаточно: она не выслушает. Накричит, скажет ему самое худшее («это было ошибкой, исчезни из моей жизни!»), а потом снова убежит, так, чтобы он уже точно не догнал.
Потому Хардин просто стоит.
Стоит и остаётся чёртовым зрителем.