На больничной койке

      Нож с тихим скрипом скользит по яблоку, отделяя от него кожуру. Выглядит, конечно, совсем не так аккуратно, как хотелось бы, но, справедливости ради, я никогда не занимался подобными вещами. Просто не возникало необходимости, и сейчас я понимаю, что это к лучшему. Больницы — это ужасно. И традиция приносить яблоки, а после — чистить их, тоже.       С другой стороны, постепенно я начинаю понимать, зачем это делается. Оказывается, дело совсем не в заботе о больном. Все просто: нервы успокаиваются, пока мысли заняты, и в моем случае это вдвойне хорошо, потому что иначе я бы собственными руками прибил этого придурка.       Карма лежит передо мной на больничной койке. Выглядит, конечно, просто спящим, но у меня при взгляде на него внутри что-то грызёт, тянет, воет и бьётся о невидимые стенки, ведь он вроде бы такой же, как обычно, но все равно что-то не так. Это не тот сон, как бывает, когда мы поздно садимся вместе что-то посмотреть и он нагло занимает весь диван, пока я вожусь со всякими сопутствующими мелочами. В те моменты он спит практически безмятежно, хотя я обычно отвлекаюсь от фильма именно на него. Замечаю, как едва-едва меняется выражение его лица, гадаю, что такого может ему снится. А потом он вдруг просыпается и спрашивает сонно-сонно, какого хрена я, придурок такой, взглядом его пилю.       Но сейчас все иначе. Он бледный, не шевелится почти и ощущение, что едва дышит. Я знаю, что Карма в порядке, в конце концов, не так уж сильно он и пострадал, но не могу думать ни о чем, пока он не откроет глаза. Вот очнется, и все сразу станет хорошо.       Вот очнется, и я выскажу ему все, что думаю о нем и его проделках!       Да, пожалуй, второй вариант не только реалистичнее, но и справедливее. Не то чтобы я хочу на него ругаться, но... Я просто не знаю, что еще сделать, как объяснить, что я... Я не хочу его потерять. Черт возьми, если это даже в голове оформить сложно, как же я ему это вслух скажу?! Сразу сводит грудную клетку и горло, в глазах жжёт, и я чувствую себя так, будто не имею права сказать ему это. Будто это разрушит все, что между нами есть. Но так ли оно важно, если я до сих пор не могу ему помочь?       Я поднимаю глаза на Карму, который теперь кажется мне чужим. Или будто так и не готовым не то чтобы открыться мне, но... Жить дальше. После всего, что он пережил в 3Е-классе, я знаю, что не представляю, что он испытывает. Знаю, но почему-то как дурак верил, что рядом со мной он наконец сможет оставить все в прошлом. Не то чтобы Карма не оставил, но эта его любовь к риску, граничащая с каким-то безумством, одержимостью, пугает меня. Да, именно что пугает. Я уже не представляю, что может пойти дальше. И пока это условно опасные увлечения, из-за которых он все равно оказался в больнице. Сейчас мотоциклы, а дальше что?       Что будет с нами, если он решит, что тех ощущений ему уже ничто не заменит?       Убивать своего учителя. Как это жестоко, пусть выбора у них и не было. Было бы лучше, окажись я рядом с ним еще тогда? Или мне было бы совершенно не легче, чем ему, и мы оба погрузились бы в эту пучину? Не знаю. И гадать сейчас об этом — просто тратить время и накручивать себе и без того натянутые до предела нервы. А я, если честно, очень устал. И эта усталость не проходит независимо от того, высыпаюсь я после работы или нет. Просто... я в последнее время постоянно думаю, не сделает ли Карма какую-нибудь глупость, потому что у него все чаще проскакивают различные поступки и фразы, не дающие мне покоя. И как тут с ним с ума не сойти, понимая, что он ведь даже не предупреждает о многом из того, что собирается делать, даже постфактум не говорит ничего. В прошлый раз я чисто случайно увидел синяки и ссадины, почти гематомы на его спине, а он отшутился, что не удержался и «надрал задницы» каким-то придуркам, которые... Не помню, что они там натворили, да мне и не так это важно. Ведь мы уже не школьники. И все может кончиться куда хуже, чем в драках со сверстниками. Карма еще тогда не понял, что я хотел сказать ему, и слушать меня не стал: вышел из себя, разругался со мной в пух и прах и ушел на пол ночи. С тех пор мне было за него неспокойно, но заговорить он так и не захотел. Просто потом притащил мотоцикл с улыбкой во все тридцать два — я давно не видел его таким счастливым. Карма прям светился изнутри, и я, конечно, не стал читать ему нотации, а просто порадовался вместе с ним. А может, не стоило ему вот так потакать.       — Мммм...— скрип Кармы с кровати заставляет меня очнуться, стремительно отложить яблоко вместе с ножом и коснуться его руки, будто это что-то изменит.       — Карма? — тихо-тихо зову я в надежде, что он таки откроет глаза. Слышится еще один скрип, однако на этот раз слившийся с открывающейся дверью.       — Асано-сан, вы здесь уже долго. Вам не о чем беспокоиться: к утру Акабане-сан уже точно придет в себя. А Вам бы отдохнуть сейчас.       — Я останусь с ним.       Медсестра лишь качает головой, и я вместе с ней молча осуждаю свое же упрямство. Но знаю, что иначе все равно не смогу: мне нужно знать, что Карма в порядке. А может, все же нужно наконец поговорить с ним, и только сейчас он не сможет убежать от меня, как делает обычно.       — Поспите хотя бы немного, — девушка возвращается, подавая мне плед. Конечно, в пластиковом кресле спать не очень удобно, но я понимаю, что большего в моем случае не сделать, и потому мягко благодарю ее. Она улыбается мне и кивает, а после оставляет Карму со мной наедине.       Единственный удачный момент во всей этой истории заключается в том, что я могу не идти на работу завтра. Так что могу и не спать ночь, пытаясь разобраться во всем, что случилось, подобрать слова и решить, как буду говорить с Кармой. Я не хочу его ни в чем убеждать, только прошу быть немного осторожнее.       — Почему же ты не понимаешь этого, а?       — Мммм...       Карма снова скрипит в ответ, и я уже не берусь утверждать, что он все еще спит. Конечно, утром он будет совсем в порядке, но первый раз проснуться может и раньше. Кто знает, насколько он будет понимать, что происходит? Впрочем, что бы ни случилось, для меня это будет отличной репетицией. Если я вообще решу, что ему сказать.       Зря я, наверное, уехал на днях в очередную небольшую командировку. Оставил его одного, причем внезапно, перечеркнув этой поездкой наброски наших хрупких планов. Мог ли я остаться с ним? И, если мог, почему решил, что уехать важнее? Я же не слепой — видел, как он был недоволен, когда узнал про отъезд.       Мысли связываются друг с другом в цепь, становящуюся все тяжелее в моей голове. Я все еще накрываю ладонь Кармы своей, но потихоньку сдаюсь и кладу голову на кровать рядом с ним. До чего же неудобно. Совсем не так, как спать у Акабане дома на уютной кровати, зная, что он мирно сопит рядом. Но я смутно начинаю понимать, что устал. Больше от волнения за Карму, чем от работы, и сил поэтому сейчас совсем ни на что не остается.       — Мммм...       — Хэй, Асано...       Я слышу этот полухрипящий голос и тут же резко поднимаю голову, силясь различить выражение лица Кармы. Моя рука уже не накрывает его ладонь, и, судя по положению его пальцев, он осторожно перебрал мои волосы, ласково пытаясь разбудить.       — Карма... — я совсем не понимаю, что происходит, мне достаточно того, что он открыл глаза. В палате не горит свет — явно забота медсестры, а на горизонте небо становится персиково-алым. На миг я думаю, что нам очень повезло увидеть вместе такой рассвет.       — Дай воды, а?       Нет, я все понимаю. Меня даже предупредили, что если Акабане рано проснётся, то может вести себя не очень адекватно. Но эти небрежность и даже насмешка в голосе моментально сбрасывают с меня остатки сна, хотя едкий ответ мне сходу придумать не удаётся.       — Пожалуйста.       Теперь тон немного меняется, но почему нельзя было вот так сразу? На самом деле, все уже пошло наперекосяк: я чувствую, что рассердился со скоростью зажигаемой спички, что совсем не способствует тому, что я хотел бы сделать. Даже с самим желанием поговорить все начинало рушится на корню, однако мне, видимо, ничего другого не остается, кроме как помочь Карме приподняться и дать воды, как он и просил.       — Чего это ты злой такой? — спустившись обратно спрашивает Акабане как ни в чем не бывало.       — Ты в аварию попал.       — А... Мы в больнице?       — Да.       Повисает тишина. Не то чтобы мне нечего сказать, но теперь в голове сплошной звон, в котором не разобрать сути мыслей, и это так невыносимо сложно. Карма даже не смотрит на меня, он вообще смотрит не на что-то, а сквозь все, и это нервирует меня еще больше: я не представляю, о чем он думает.       — Ты меня до смерти напугал.       — Если б до смерти, ты бы тут не сидел.       — Карма! — сил моих нет. И зачем я только приехал сюда, зачем остался?! Был бы сейчас дома, или у отца, или еще где. Всяко было бы больше толку. — Это совсем не смешно.       — Да ладно, ничего страшного же не произошло.       — Ничего страш...?!       — Не заводись. Я ведь в порядке. У меня даже не болит ничего.       — Это пока.       — А что со мной?       Ты легко отделался. Но если для тебя это ерунда, могу сломать пару костей, может, тогда ты...       Что именно должно было идти дальше я так и не придумал. Если честно, стало просто невероятно обидно. Откуда в Карме столько обесценивания? Почему он даже не пытается задуматься о чем-то? Потому что все его мысли застряли где-то далеко, в ином мире, где был он, его одноклассники, учитель, но не было меня? Может, именно это меня так сильно и задевает?..       — Слушай, это просто авария. С кем не бывает? Тебе не стоило так волноваться, так что...       — Так что я мог и не приходить? — в моих словах холодом переливается злость. — «Просто авария», пф. Я бы поверил, если бы ты не искал проблем сам все это время. Может ты хочешь, чтобы я вообще оставил тебя в покое? — мне бы смягчиться, но я не могу. Последний вопрос мучает меня сильнее, чем все остальное. Да, это эгоистично, но я понимаю, что не могу больше действовать поступательно. В конце концов, я же знаю, что Карма говорит на совсем ином языке: на более прямом и грубом, чем хотелось бы говорить мне.       Снова повисает тишина. Карма отворачивается к окну, глотая моя слова — явно понимает, почему я говорю именно так, но принимать словно не хочет, как и всегда. Только сейчас ему не уйти, и, казалось бы, самое время высказать все, что я хотел, только... Карма все так же молчит. И это значит для меня больше любых слов — значит, что я прав, и если Карма попытается сходу что-то исправить, то мы получим лишь ложь. Я пытаюсь заставить себя расценивать все по-другому, но с какой стати верить в какой-либо положительный для нас расклад? Как верить, если от тебя отмахиваются, не слушают, забывают самое простое и главное?       Я начинаю думать, что сегодня потратил время зря. Молчание сглаживает углы, и больше не хочется ругаться, выяснять или доказывать что-то. Но такого я больше не вынесу: ком подкатывает к горлу, как только я задумываюсь о том, что для Кармы ощущения важнее тех самых «нас», о которых я все время думаю. Это просто убивает меня — я встаю с кресла, направляясь к двери.       — Не уходи.       — Зачем?..       — Пожалуйста. Я... не хотел, чтобы ты волновался.       — Как я мог не волноваться? — я сдаюсь быстро: сам знаю, что зря горячился, благо переволновался за этого недо-Шумахера. Оборачиваюсь, смотрю в лицо Кармы и замечаю тень страха. Но... за что? — Ты для меня не чужой человек.       — Как и ты для меня, — а, вот в чем дело. — Поэтому не уходи. Я не хочу оставаться один.       — Я тоже этого не хочу. Ни для тебя, ни для себя. Но ты из раза в раз переходишь границы. Тебе повезло, Карма, проедь ты еще метров пятьсот или попади на встречку, я бы тебя по луже на асфальте опознавал. Ты вообще понимаешь, что творишь — 120 километров в час в темноте и на поворотах, 120! О чем ты думал? Чего ты хотел? Я перестал тебя понимать. Я не понимаю, что и почему ты делаешь, я даже не знаю, какова вероятность, что ты вдруг не вернёшься или окажешься в больнице. Как мне быть с тобой рядом, если ты не понимаешь этого?       — Я понимаю, — теперь уже злится Карма, но меня это не пугает. Потому что при наличии понимания он все равно делает то, что делает. — Я просто... Делаю это, и все. Неужели неясно? Иначе это абсолютна серая жизнь, и ничто этого уже не исправит.       — Я тоже так думал. Но исправить получилось.       — И как же? — я замечаю его усмешку, и понимаю, что лучше момента и не придумаешь. Однако при этом я не улыбаюсь — смешного ничего нет.       — Я захотел разделить жизнь с тобой, — ступор. Карма смотрит на меня почти в упор, не веря тому, что услышал. Согласен, звучит как чушь. Но она принесла такие плоды, которые многим и не снились. По крайней мере, мне.       — Прости, — после паузы наконец произносит Карма, все еще вникая в смысл того, что я сказал.       У меня ощущение, что что-то в нем наконец щелкнуло, и шестерёнки закрутились, помогая его размышлениям двигаться в правильную сторону. Помимо того, что его попытка сделать вид, будто все в порядке и я зря волнуюсь, с треском провалилась, открылись детали, которые он либо старательно игнорировал, либо в самом деле не замечал. Я даже не знаю, что хуже, и потому продолжаю смотреть на него на расстоянии, отмечая, как медленно меняется выражение его лица. Солнце поднялось выше, озаряя теперь лицо Кармы, и изгиб плотно сжатых губ кажется куда более резким, под глазами тенями расплываются синяки, а костяшки пальцев, сжимающих простынь, выглядят острыми и хрупкими.       — Пойми меня правильно, — со вздохом продолжаю я. — Я люблю тебя. И не хочу так глупо потерять.       Чувствую сейчас себя не по годам взрослым, словно отчитывающим ребёнка за то, что тот без разрешения полез на дерево и шмякнулся оттуда, разбив коленки. Карма же прячет глаза под чёлкой, но молчит, и от этого кошки скребут на сердце. Ведь если бы он мог просто перестать рисковать, этого разговора бы не было. Я знаю, что, если бы ушел сейчас, преподал бы Карме отличный урок. Но вместе с тем хорошо понимаю, что если поступлю так, то оставлю на нашем и без того пошатнувшемся доверии шрам, который не затянется никогда. Поэтому все же подхожу и сажусь — на этот раз рядом, на постель. А после вновь осторожно беру Карму за руку, надеясь, что он хоть немного ослабить хватку, пощадив простынь.       — Просто пообещай, если можешь, что не будешь таким безрассудным.       Карма поднимает глаза, выискивая подвох. Я бы тоже его поискал, но на деле его там нет: я не собираюсь ни заключать договор, ни ставить ультиматум. Более того, я хочу, чтобы Карма сам принял решение, сделал выбор. Так будет честнее. И спокойнее нам обоим.       — Ладно. Постараюсь, — бурчит себе под нос, отпуская простыню и перехватывает мою руку. — Только и ты пообещай кое-что.       — Что же?       — Что будешь рядом, — звучит почти сентиментально, слишком романтично для него. Я улыбаюсь, а после наклоняюсь и шепчу Карме прямо в губы:       — Ну куда ж я денусь, — однако он не дает мне даже договорить, целуя нежно, но настойчиво, и я с охотой продлеваю поцелуй.       Повезло нам с этим рассветом.