Мне не до сна, палач придет на рассвете, И звук шагов за дверью бьет, словно нож, Но в клетку входит не гонец верной смерти, А в рясе черной Святая Ложь.
Ночь короче дня (Ария)
Дима уселся в первом ряду. Золотая скамья с плавно изогнутой спинкой выглядела удобной, видимо, трудившиеся над ней мастера старались привнести баланс и гармонию в прения о гражданском долге, но, несмотря на это, мужчина все никак не мог устроиться. Его сестра, напротив, терпеливо сидела на стуле, ожидая, когда же все начнется. Рядом с ними стоял официант и ковырял зубочисткой в зубах. Это было неэтично с его стороны, а потому Дубин наградил мужчину укоризненным взглядом, но тот ничего не заметил — взор его был прикован к дверям, что находились в конце зала. Когда они открылись, пропуская статного юношу, он быстро выпрямил спину и отбросил свою зубочистку в сторону. Дирижер протер платочком лоб, и оркестр заиграл туш. Темная мантия из гладкой ткани шлейфом тянулась за Алтаном. Прошествовав по винтовой лестнице на второй ярус и заняв место на балконе за столом, он оглядел собравшихся, и царивший в зале гомон сменился напряженной тишиной. Дагбаев жестом приказал музыкантам умерить пыл и торжественно объявил: — Дамы и господа! Сегодня мы собрались здесь, чтобы совершить возмездие над тираном. Над тем, кто отринул сострадание и любовь в угоду своей жаждет крови! Над тем, кто отнял у нас самое дорогое! Зал загудел, как рой саранчи. Некоторые еще сомневались, что Гражданин действительно жив и его удалось поймать, но большинство верили в то, что им предоставят Чумного Доктора собственной персоной. Однако эти сомнения никак не влияли на то, что всем и так было известно. Кто бы ни предстал перед ними, его ждет печальный исход. Незажившая рана снова открылась. Коллективный разум толпы на миг сжался от общей боли, и по залу пошел возбужденный шепот: «Будь полиция бдительней, они не понесли бы такие тяжелые потери». Ведь вскоре после того, как Чумного Доктора посадили в тюрьму, ему не составило особого труда выбраться. На фоне смуты, вызванным его побегом, столкновение полиции с наемниками закончилось трагедией: они вырезали половину персонала психиатрической лечебницы и устроили теракты по всему Питеру. Что еще хуже, во всех бедах был виновен один человек. Ропот вылился в четкие слова, сказанные зычным голосом сестры Дубина: — Мы уже устали ждать! Ведите его! В толпе закивали, согласие прокатилось по ней, как волна по воде. — Мы знаем, из-за кого погибли наши близкие. Из-за Разумовского! — добавила она, кривя обветренные губы. — И Волкова, который помогал ему, тоже ведите! Гости вновь зашевелились, застрекотали, на этот раз, требуя крови наемника. Вера наконец расслабилась, довольная тем, что указующий перст обвинения был направлен и на второго преступника. Того, кто отправил ее родного брата в кому. Алтан взял в руку небольшой церемониальный молоток, изготовленный из древесины, с фигурной рукояткой и решительно ударил об угольно-черную наковаленку. От резкого звука толпа присмирела, и в зале снова воцарился порядок. — Наш суд стремится нести не только кару, но и пролить свет на некоторые вещи, — сказал молодой господин. — Вы желаете воспрепятствовать поиску истины, госпожа?.. Девушка переглянулась с братом, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Вера, — ответила она, растеряв всю храбрость. — Меня зовут Вера Дубина. Видя, что сестра понурила голову, Дима вытер пот с собственного лба. — Итак, мы готовы узреть истину, — повторил молодой господин, опытным взглядом высматривая в толпе потенциальные сучки́ и задоринки, а затем кивнул одному из охранников: — Пожалуйста, ведите его.Святой отец принес во тьму слово божье
И вечной жизни мне сулил чудеса,
Ты смертник и вернуться к Богу ты должен,
Шептал священник и лгал в глаза.
Кайся, сын, земная жизнь прелюдия к другой,
На стене своей тюрьмы увидишь лик святой.
С тех пор как Алтан вошел в зал, на ночном небе успели появиться звезды. Когда массивные двери вновь открылись, толпу расколол мягкий луч лунного света. Сергей переступил порог, создавая движение в застоявшемся воздухе, казалось, будто вся толпа перевела дыхание. Стоило дверям закрыться за его спиной, как все посторонние звуки тут же исчезли. Зал снова погрузился в полумрак — свет сочился только из окон, да тускло горела люстра над сценой. Два охранника провели Разумовского по широкому проходу, рассекавшему толпу, прямиком к подмостке. Дима Дубин нервно сглотнул, когда Сергей прошел мимо. Он знал, каким его видят все. Мужчина с рыжими волосами, в которых проглядывается седина и у которого руки по локоть в крови. Гражданин. Чумной Доктор. Убийца. Враг народа номер один. Казалось, усталость облепила самые кости, как грязь — грубую нищенскую обувь. Душа его застыла и покоробилась, но когда сидящий за столиком старик поймал его взгляд, Разумовский немного расправил плечи и позволил себе рассмотреть своего судью. Ему сразу стало понятно, что в Дагбаеве что-то поменялось. Внешний вид, движения и взгляд были странные: живые и неживые одновременно, естественные и искусственные. Да и его верного телохранителя с Юрием он рядом не наблюдал. Разумовский уж очень сомневался, что последний решил пропустить событие, о котором так страстно рассказывал. Было и еще что-то в его манерах, напоминающее хищную птицу — то ли яростное стремление поразить врага, то ли голод, который ясно читался в его глазах. Тем временем Алтан жестом велел усадить судимого. Его не собирались приковывать стоя, но Разумовский отказался от стула, который явно свое отжил. Губы охранника растянулись в самодовольной ухмылке. — Как знаешь. Тебе же хуже, — сказал он и сам с удовольствием уселся на предложенный табурет. Дагбаев бросил на него предостерегающий взгляд, а затем обратился к Разумовскому: — Я знаю, что все присутствующие здесь могут сказать кто Вы, откуда и что из себя представляете, Сергей, но не будет лишним узнать все из первых уст. Как и большинство, Разумовский не до конца понимал к чему этот фарс, но решил принять условия игры под названием «Час Суда». Он кивнул и стал ждать, что будет дальше. — Как Вас зовут? — Сергей, — собственное имя едва не застряло в горле, голос прозвучал хрипло.— Сергей Разумовский. — Дайте ему воды. Охранник поднялся, взял стакан с водой и сунул его пленнику. Тот посмотрел на него, но брать не стал. — Это просто вода, господин Разумовский, — перегибаясь через стол, учтиво сказал Алтан. Его ярко-алые глаза смотрели прямо на него, проникая в самое сердце. — Неужели Вы думаете, что мы хотим Вас отравить? Сергей помотал головой и прокашлялся, чтобы говорить, не принимая ничьих одолжений. Охранник демонстративно поднес стакан к губам и сделал большой глоток. По подбородку потекла капля воды. Он оскалился, явно рассчитывая уязвить пленника. В этот момент снова заговорил Дагбаев, и внимание Разумовского переключилось на него. — Сегодня Вы предстанете перед судом, — громогласно объявил он, и свет ламп, ярко мигнув, исчез, — потому что мы хотим Вас выслушать. — Разве меня не приговорили? Молодому господину с трудом удалось скрыть удивление. — Мы начинаем с поиска истины, — сказал он так, будто объяснял это малому ребенку. — Мы полагаем, что требуется услышать обе стороны. Наказание должно быть соразмерно преступлению. От Ваших слов будет зависеть приговор и его последствия. Сразу предупреждаю, — он самодовольно улыбнулся и обвел руками весь зал, — нам лгать бессмысленно. Сергей посмотрел на притихших людей во тьме, потом снова на своего судью. «Что черт возьми происходит?» — подумал он, но вслух настороженно спросил: — Что вы хотите узнать… Ваша честь? Алтан хмыкнул и откинулся на спинку кресла с выражением удовлетворения на лице. — Откуда Вы родом, Сергей? — У меня нет родины. По прищуренным глазам мужчина понял, что его ответ был воспринят как вызов. Тот немного помолчал, подбирая слова поточнее и поострее. — Но ведь где-то же Вы родились? — В России, — мужчина посмотрел на людей и добавил: — Жил и воспитывался в одном из приютов Санкт-Петербурга. По толпе, которая до этого молча слушала арестанта, пронесся дружный вздох. — Ясно, — коротко кивнул молодой господин, приняв какое-то решение. — Но Вы не считаете это место своим домом? — Если домашние пытаются тебя убить, разве это дом? — Значит, Вы — жертва? — Жертва обычно не возвращается к мучителю, — уклончиво ответил Сергей и отвернулся. — Но Вы все-таки вернулись. Неужели жажда очищения города от скверны, чтобы сделать его лучше, настолько сильны, что ценность чужих жизней для Вас не имеет никакого значения? — Мир уже не тот, что прежде. Невинных нет, — в голосе Разумовского послышались нотки нетерпения. — Что еще Вы хотели спросить? — Ладно, продолжим, — спокойный тон Алтана раздражал Сергея гораздо больше, чем оковы на запястьях. — Все совершенные теракты были спланированы Вами? — Полагаю, да. — Вы не знаете точно? — в голосе Дагбаева послышалось замешательство. — Я не помню, — пояснил Разумовский, мотая головой. — Какая разница? Это уже не имеет значения. Стоило ему это произнести, как тлевшие в сердцах собравшихся воспоминания об ужасах того дня вспыхнули заново — несколько людей повыскакивали с мест, сталкиваясь плечами и ругаясь. Кто-то выкрикнул: «Дрянь! Из-за тебя моя дочь погибла!» Кто-то бросил в Сергея переспелый мандарин и угодил ему в шею. Спина моментально вымокла от сока и мякоти. Завоняло гнилью, но мужчина не позволил запаху тлена напомнить ему о тех роковых событиях. Он прикрыл глаза, размеренно дыша через приоткрытые губы. Толпа взорвалась гневом. Мужчина догадывался, как все выглядело со стороны — им казалось, что он остается равнодушен к их горю. — Прошу… — прошептал он, сам не зная, просит ли толпу остановиться или наконец выплеснуть едва сдерживаемую ярость. В ответ на каменный пол полетели новые овощи и фрукты, а следом сервиз. Одна такая ваза ударила Сергея под колено. Он пошатнулся — со скованными руками было трудно сохранять равновесие. Алтан поднялся со своего места и теперь еще больше возвышался над собравшимися. Рукава мантии взметнулись, когда он ударил молотком по наковаленке. Скамьи и стулья в помещении глухо застонали, напряглись и задрожали, словно подчиняясь его воле. — Терпение, друзья мои! Призываю к тишине в зале суда! Пристыженные гости затихли. — Зато народ помнит эти события, господин Разумовский, — сказал Алтан, сдерживая свои чувства еще более заметным усилием. — Погибло множество людей… Даже среди Ваших наемников были потери. А Вы? Этот вопрос давно мучил Сергея. Почему он еще жив? Почему его не пристрелили при первой же возможности? У него не было четкого ответа. — А я… не погиб, — тихо признался он. Его жуткое и без того лицо приобрело бледноватый оттенок, испарина обильно выступила на лбу. — Вы живы, — холодно улыбнулся Дагбаев. — Почему судьба к Вам благосклонна? Разумовский ничем не мог облегчить страдания собравшихся. Они имели право знать правду, но этой правдой он не владел — его воспоминания после побега из СИЗО были повреждены его субличностью. Лишь во снах он видел свои деяния в красках. Мужчина низко склонил голову, пытаясь скрыть тот страх, что таился в глубине его небесно-голубых глаз. — Я этого не знаю. Алтан, заинтересованный такой реакцией, настойчиво продолжил допрос. Сергей понимал, что иначе зреющее в зале недовольство выльется в новые вспышки гнева, нарушая ход слушания. — Вы знаете, сколько людей погибло во время терактов? — Я не знаю. — Вы знаете, сколько детей остались сиротами? — Я не знаю. — Вы когда-нибудь чувствовали горечь утраты? — Я… — Разумовский замешкался, но не смог ухватить мысль, способную привести к четкому ответу. — Я не знаю. — Кто сейчас стоит передо мной? Кого мы судим? В этот момент что-то всколыхнулось в его памяти. Далекое эхо воспоминания, одновременно туманное и отчетливое. Пустоту, оставленную его прошлым, заполнил гнев. Радужка глаз начала приобретать янтарный оттенок, а его тень скользнула по шторам, стенам зала, словно… Птица. «Это из-за него! Из-за него!» — гортанно кричало сознание, скребясь острыми когтями по прутьям клетки. — «Выпусти меня! Выпусти!» «Не говори ему! Не говори!» — слезно молил разум, забившись в уголок. — «Пожалуйста, не надо! Пожалуйста!» — Я не знаю! — отчаянно выкрикнул Сергей. Кандалы на запястьях зазвенели. — Смерть ломает многое, — сказал судья, смягчая тон. — В том числе незримое. Эта простая истина немного умерила боевой пыл мужчины, заставив его голоса в голове, утихнуть. — Я не знаю, — повторил он уже гораздо спокойнее. Молодой господин молча кивнул и, скинув свою темную мантию, сделал широкий жест. — К счастью, другие могут рассказать о том, чего Вы не знаете.Блаженство рая я оставлю для нищих,
У нищих духом должен быть Царь и Бог.
Я тварь земная и на небе я лишний,
И к черту вечность, какой в ней прок.
Старушка медленно поднялась на сцену к Разумовскому и встала напротив него. Когда она пальцем пригладила кустистые брови, он заметил, что у нее трясутся руки. — Валентина Иосифовна, — представил ее Алтан, дождавшись, когда она усядется. — Благодарю за то, что Вы пришли поделиться своей трагедией. Женщина кивнула. — Валентина Иосифовна, Ваша семья сильно пострадала во время терактов? — Да, Ваша честь, — кивнула она и бросила взор в сторону, встречаясь взглядом со своим мужем. — Мы потеряли обоих сыновей. — Как бы Вы поступили с господином Разумовским? Старушка сделала глубокий вдох. — Исповедовала… и… отправила бы в тюрьму. В зале снова загомонили, осуждая подобное снисхождение к убийце, который сам никого не щадил. На каждом лице лежала печать утраты. Те страшные события никого не обошли стороной. Старушка подняла голову и повернулась к толпе, пытаясь смягчить очерствевшие сердца. — Мои сыновья… Мои мальчики… Небо давно очистило их кости. Разве те, кого мы потеряли, хотели бы, чтобы мы заживо иссохли от горя? — старик со старухой обменялись понимающими взглядами. Их глаза блестели от влаги. — Мы не были готовы отпустить их, но… — голос Валентины дрогнул. — Стоит ли хоронить себя в прошлом, когда жизнь еще не закончена? — она потерла подслеповатые глаза. Сергей видел, что она замешкалась, будто сомневаясь в своем праве сказать, что собиралась. Валентина заговорила быстро, внезапно смутившись собравшейся толпы: — Итак много было смертей… Я не хочу добавлять еще одну, — пояснила она. Разумовский прикусил нижнюю губу и выпрямил спину, словно бросая вызов любому, кто осудит ее выбор. Женщина под гневным взглядом гостей повернулась обратно к судье — кресло под ней неприятно заскрипело. — Благодарю за све́дения, предоставленные суду, Валентина Иосифовна, — сказал Дагбаев сквозь зубы, холодным взглядом успокаивая собравшихся. — Ваши слова будут приняты во внимание. Он посмотрел на воодушевленного речью старухи Разумовского и обратился к гостям: — Довольно ждать, дамы и господа! Думаю, пришло время для торжественной части! И тут же, словно по сигналу, губы Сергея похолодели, а к щекам прилила кровь. Все призраки, таившиеся в глубине сознания, все задвинутые подальше воспоминания вдруг ожили и теперь скользили перед ним вереницей. Среди них были мужчины и женщины, старики и дети — их образы преследовали и обвиняли его. Теперь эти призраки стояли среди живых, в зале, полном людей. Теперь он их знал. Мужчина не мог дышать, смерть сдавила ему горло. «Этих мертвых здесь нет», — сказал Разумовский себе и встретился взглядом с четой Валентины Иосифовны. Рядом со стариками стояли два призрачных силуэта. Поддерживая друг друга, старики устойчивей встали на ноги, видя окружающих их покойников, видя своих мертвых сыновей. — Убийца, — неожиданно проговорила женщина, медленно цедя слово сквозь злость и зубы. Мужчина опустил голову, прижавшись лбом к холодному полу. Груз осуждения давил на плечи. — Замолчите! — он уже не знал, кого именно пытался убедить. Одинокий обвиняющий голос превратился в хор, гремевший в его разуме подобно канонаде. — Это твоя вина!— Ранить! Резать! Убивать!
— Мы лишились жизни!— Сломим волю! Сгубим душу!
— Твой гнев…— Снимем кожу, пусть подохнет!
— Он всех нас сгубил!— Расколем кости, заглянем внутрь!
— Убийца!— Рвать на части! Слушать крики!
— Предатель! И Сергей больше не смог сдерживать чувство вины и стыда.Пускай я должен испытать муки ада,
Пускай толпа на казнь бежит со всех ног.
Мне крики ненависти станут наградой,
Я буду в смертный час не одинок.
— Это сделал я, — сказал мужчина. Слова опустошили его. Пусть эти люди вершат его судьбу. Пусть судят его. Он ответит за свои преступления. — Это я убил ваших родных и близких, — добавил он, едва дыша. Горькое признание всецело захватило внимание собравшихся. — Я убил их всех! Но они не смолкали. Голоса слились в чудовищный хор, повторявший одно и то же слово — «УБИЙЦА!», — точно поминальный плач, заставляя сердце Разумовского, сжиматься. Голоса, обвинявшие его, теперь словно бы исходили от дрейфующих тел. Их крики хлестали его, доводя до отчаяния. Точно по сигналу, призраки поднялись, отделяясь от своих тел. Все они повернули к нему застывшие лица с мутными глазами. С посиневших губ не срывалось ни звука, но в голове Сергея гремел их гнев. — Нет, — проскулил он зажмуриваясь. — Оставьте меня в покое! Неожиданно он почувствовал ладонь у себя на плече. Мужчина заставил себя открыть глаза и понял, что смотрит в лицо смерти. Высокая стройная женщина с ярко-рыжими волосами стояла перед ним, держа в руках младенца. Тело ее было соткано из призрачной, дымящейся голубой энергии. На ней было зеленое облегающее платье, украшенное каплями крови, а шея была разорвана в клочья. Призраки толпились под сценой, и жуткий свет, который излучала она, отразился в их глазах, вспыхнувших холодным голубым огнем. У Сергея от увиденного будто льдом залило внутренности. Перед ним стояла девушка из его сна. Но теперь он ее узнал. — Юля? — не веря своим глазам, прошептал Разумовский. Он не мог оторвать взгляд от маленького свертка у нее в руках. — Прошу… Прости… Внезапно бесстрастное лицо женщины оживилось, точно до ее слуха долетел некий далекий звук. Она перевела на него взгляд, словно заглянула ему в сердце. Гнев на миг исказил ее черты и тут же исчез без следа. — Мы все тебя давно простили, Сереженька, — ласково произнесла она, баюкая младенца. — И я, и мой малыш. Девушка медленно поднесла руку, нацелив кончик пальца в горло Разумовскому. А затем нажала — недостаточно сильно, чтобы проткнуть плоть, но достаточно, чтобы отпихнуть его от края сцены и заставить упасть в объятья мертвецов. — Он ваш. Голоса резко умолкли.Ночь короче дня, день убьет меня,
Мир иллюзий в нем сгорает.
Ночь короче дня, день убьет меня,
Всё живое исчезает, как и я.