***
Чтобы перейти на другую сторону небольшого, но всё же достаточно широкого ручья, нужно было его перепрыгнуть. Чимин крепче стиснул зубы и с досадой яростно стукнул своей тростью о землю. И как он должен это сделать? Он — калека. Для таких, как он, обязаны создавать нормальную инклюзию! Даже в таких Богом и Буддой забытых местах, как это! Бесит. Всё бесит. Что он здесь вообще делает?! Вымученно вздохнув, Чимин постарался переступить ручей, но, не удержавшись, оступился и упал больным коленом в воду. Завыв от прострелившей боли, он рухнул прямиком в ручей. Еще один прекрасный день его новой жизни. Идея посетить ашрам была не его. До такого он бы не додумался даже после сотни затяжек и ящика соджу. До такого он бы не додумался ни в одном из своих состояний. Но вот он всё же здесь, стоит возле входа в пристанище буддийских монахов. И, судя по всему, какой-то мелкой и зеленой неведомой хуйни — не то ящерицы, не то лягушки, сидящей рядом на дереве и во все глаза пялящейся на Чимина. — Может, мне уйти, пока меня никто не увидел? — спросил он хуйню, но та хранила молчание. — Никто меня здесь не ждет, — продолжил Чимин, — я вернусь на пристань и потихоньку съебусь с этого стрёмного острова. Неведомая хуйня вдруг зашевелилась и высунула свой длиннющий язык. От неожиданности Чимин отшатнулся. Стрёмное место, стрёмное животное… Всё здесь стрёмное… — Да пошутил я, — проворчал он, — иду, иду. — Мне нужен… — Чимин вздохнул, достал свой телефон, открыл переписку и зачитал имя. — Ли Джинки. Монах смотрел на него, не мигая. То ли он не знал, кто это такой, то ли у него был какой-то обетChim1310 [04.11]:
Нахера?
На этом переписка заканчивалась, хотя сообщение Чимина было отмечено прочитанным. Чим приехал сюда спустя еще два месяца. И теперь стоял перед Ли Джинки, который смотрел на переписку с самым тупым выражением лица. — Я от Ки, — еще раз повторил Чимин. А Джинки на это еще раз кивнул, глубоко задумавшись. — Наверное, он хотел, чтобы я пообщался с просветленным и духовным человеком, — высказал догадку Чимин, которая, вообще-то, лежала на самой поверхности. — Это ты по адресу, — Джинки оторвался от телефона и указал на заваленный свитками стул. — Присаживайся. Внутри себя Чимин бился головой об этот самый стул. Тупая ситуация! Тупая жизнь! Почему у него ничего не может быть просто?.. Даже просветление дается с трудом… Чимин безжалостно смахнул свитки, сел и вновь уставился на Джинки. Тот только с грустью проследил за валяющимися на полу древнейшими манускриптами, и снова посмотрел на Чима. — Ты извини, что я в шоке. Я просто в шоке… Потому что не так много людей знает, что я здесь. Я думал, это мой отец уже нашел кого-то, чтобы уговорить меня вернуться домой. — А твой отец типа… кто-то крутой? — Ха! Нет, — Онью рассмеялся такому предположению. — Он пожарный. Начальник бригады, если быть точным. Просто он не очень любит, когда я в разъездах. Особенно там, где минимум цивилизации. Переживает, как все родители… А в Корее я не был уже почти год. Вот папа и мама волнуются… В общем. Суть не в этом. Ты от Ки, тебе нужно просветление и, — Онью театрально взмахнул рукой, — ты по адресу! После того, как Джинки показал ему обширную территорию ашрама, занимающего бо́льшую часть этого острова, он привел его в комнату, где Чим мог оставить свои вещи. — Ашрам — это коммуна, поэтому в каждой из комнат живет по 3-4 путника. Надеюсь, это не проблема? — Всё норм. — Отлично, тогда давай пойдем, что-то перекусим. Я с утра ничего не ел. Кормили в этом месте крайне скудно — хлеб, творог, сделанный здесь же местными умельцами, и фрукты. Душа требовала чего-то посущественнее, и Чим максимально горестно вздохнул, но всё же промолчал. — Рад пообщаться на родном языке, — между тем говорил Онью. — Я уже и отвык… Давно в дороге? Чимин медленно пережевывал творог, состоящий из какой-то странной субстанции. В его отеле этот повар бы не работал. В его отеле… Осталось ли у него еще что-то в Корее? Или он уже давно всё потерял? — Уехал из Кореи где-то полгода назад. Сначала пару месяцев был в Японии, потом — в Китае. Дальше — еще пару месяцев в Канберре. Сейчас вот здесь. — Ты — такая же заблудшая душа, как и я, — усмехнулся Джинки. — Кстати, а что с твоей ногой? — А, это… Попал в аварию, — Чимин поморщился, давая понять, что рассказывать дальше не хочет. Онью понял, и больше с расспросами об аварии не приставал. — А почему этот Сокджин решил, что тебе нужно посетить буддийский храм? — вместо этого поинтересовался он. — Не знаю… — еще одна тема, которую Чимин не хотел обсуждать. Но Джинки явно ждал ответа. — Я немного перед ним расклеился, сказал то, что не должен был говорить… — И что же? — Неважно. Перед глазами всплыл тот день. Тот, когда он ездил к Намджуну. Офицер Ким тогда так и не понял, что у Чимина была проблема с ногой, он не заметил костыль, который стоял рядом со спящим (читай: притворяющимся спящим) Чимином. Потом, когда Джун уснул, Чим кое-как добрался до входной двери, но, к его ужасу, костыля в коридоре уже не было. Как можно было стащить костыль? А еще говорят, что в Южной Корее низкий уровень преступности! Наглая, наглая ложь! Всё, что было после этого, отложилось в голове Чимина как какой-то его личный парад позора. Потому что скакать, ползать по стенкам, давясь злостью, выгрызая и уничтожая при этом жалость к себе — всё это было крайне унизительным. Спуститься вниз и, в конце концов, добраться до машины Сокджина — это отпечаталось в памяти Чимина болью и унижением. Хотя тогда он позволил себе слабину и немного осмотрелся в квартире Намджуна. Посмотрел фотографии, стоящие на полке, на которых, конечно же, кроме семьи Джуна и его самого был этот раздражающий «Юни». Какие-то дипломы, грамоты и награды — всё было сложено в аккуратную стопку, но не развешено по стенам и не выставлено на видном месте, будто Намджуну на все эти почести было плевать. Квартира офицера Кима была типично холостяцкой. Вот только холостяки бывают разными. Вон Чимин — тоже холостяк, но любит функциональные вещи, дорогую технику, хорошую мебель, качественный дизайн. Тэхен и Чонгук, каждый по отдельности, делали свои жилища уютными, заполняя их любимыми вещами, мягкими подушками и яркими красками. Тэхен еще, этот аккуратист от Бога, расставлял всё по цвету, алфавиту и еще по куче других признаков, радуясь аккуратности своего жилья. У Сокджина комната осталась на уровне той, когда ему было еще лет 15, и на стенах висели постеры с каким-то мультяшками. Но вот квартира Намджуна была той самой образцовой холостяцкой квартирой. В смысле, никакой. Стол, стул, кровать, телевизор, две тарелки, чашка, пустой холодильник. «Как ему вообще хочется возвращаться в такое холодное и пустое помещение?» — подумалось тогда Чимину. 100% живет на своей работе. А еще он не отказал себе в маленькой шалости, и стащил запасной ключ от квартиры Джуна. Так, на всякий случай. — Я слегка нажаловался ему… И он, видимо, решил, что мне необходимо немножко привести голову в порядок. Но это не так, — быстро добавил Чим. — Не так, но ты всё же приехал сюда, — проницательно заметил Джинки, внимательно слушая так внезапно появившегося в этой глуши соотечественника. Несмотря на расслабленный вид, слушал он серьезно. Чимин напряженно повел плечами. — Я не должен был тогда с ним говорить. После встречи с Намджуном. Но я реально в тот момент расклеился… Если бы не расклеился, не сидел бы сейчас в этом Богом забытом месте. Чим тяжко вздохнул. — А кто такой Намджун? — взгляд Джинки был острым. — А, да никто, — Чимин махнул рукой. — Один приставучий коп. — Ты встречаешься с ним? — Почему все думают, что мы встречаемся? — вспыхнул Пак. — Нет! Если с ним кто и встречается, то это Юни, — Чимин не отказал себе в удовольствии спародировать тон голоса, с которым Джун обращался к Юнги. — Серьезно?.. То есть, они — пара? — Да нет же! По крайней мере, официально. Но я не верю. Точно что-то мутят. Иначе, все эти их «Джуни» и «Юни» — это странно, тебе не кажется? — обратился он к Онью. Тот только пожал плечами. — Всю жизнь дружат, с такой ахренеть какой трепетной нежностью относятся друг к другу… Это ненормально. — Возможно, действительно дружат? — предположил Джинки. — Даже если и дружат, 100% кто-то из них думает о чём-то большем. Так всегда бывает. Со стороны всё кажется идеальным, а на самом деле… — по мере того, как нежеланные мысли заполняли его голову, глаза Чимина становились стеклянными. — Что на самом деле? — На самом деле, — негромко продолжил он. — Один дружит, а второй — любит.***
С чего начинается просветление? Наверное, с желания просветиться. Но Чимин искал не просветления, нет. Он жаждал успокоения. Чтобы весь тот хаос, что внутри, немного притих, нашел свои полочки, тумбочки и самые уютные места для существования и, наконец, успокоился. Потому что жить приходилось, стиснув зубы, чтобы внутренний бардак случаем не вырвался наружу. Иногда в его голове всё перемешивалось — мать, Тэхен, отчим, Чонгук и еще куча других хорошо знакомых или малознакомых лиц. Они все кружились перед его глазами, отрывая от Чимина по кусочку. Ночью ему мог присниться кто-то из них (или все вместе), чтобы в чем-то обвинить. Завтракая, он мог вдруг подумать о том, как было страшно и больно Тэхену, когда его мать швыряла его в зеркала. И кусок не лез в горло. Заливая в бак бензин, он мог ярко ощутить панику и слезы Чонгука, когда тот раненный ночью лежал в лесу. И бензин проливался и бежал по его рукам, потому что Чимин цепенел и пропускал нужный момент. Работая над чертежами, он мог представить боль своей матери, потерявшей в одно мгновение так много. И руки начинали дрожать. Включив перед сном какой-то фильм или передачу, он видел перед глазами только белый шум, потому что в голову прорывались мысли о том, насколько тяжело его отчиму дались те месяцы в тюрьме. Всё плохое в их семье случилось из-за него. Всё началось не с его матери, нет. Всё началось с Чимина. Если бы он не полюбил, мать бы не взбесилась, не стала третировать и унижать Тэхена, и вся история пошла бы совсем по другому пути. Чимин был виноват перед каждым из них, и эта вина съедала его изнутри. Ела, нет, жрала Чимина, полностью обляпавшись его внутренностями и его кровью, но всё равно продолжала жрать. Хотелось прикрыть глаза, и не чувствовать вину перед кем-то. Хотелось, чтобы тот камень внутри хотя бы немного ослаб, и можно было вздохнуть с облегчением. Хотелось много чего, поэтому, сам себе не признаваясь, Чимин самую капельку был рад тому внезапному сообщению от Сокджина. До этих самых пор. А сейчас уже нет, не рад. Потому что он стоял перед участком земли с лопатой в руках, а эта падла — Онью — с самым безмятежным видом сказала: — Вскопай этот участок от этого колышка и до этого. Посади 87 розовых кустов. И проследи, чтобы они прижились. Чимин шумно выдохнул. — Ты, блять, издеваешься. И посмотрел на Джинки почти с улыбкой. Потому что как раз сейчас в своих мыслях он раздумывал: дать ему лопатой по голове, или по хребту. И этот выбор был нелегким — Чимину нравились оба варианта. — Почему сразу «издеваешься»? — почти обиделся Онью. — Ты же хотел просветления. Ты вообще в курсе, что такое ашрам? — С санскрита переводится как «место без боли», — сквозь зубы бросил Чимин. — Я погуглил. — Ага. Но есть еще одно значение — «труд». Здесь, в этом месте, трудятся все — от настоятеля до ученика, причем, и духовно, и физически. Жить в ашраме — значит не только заниматься созерцанием, йогой, духовными практиками и медитацией. Это еще и делить ответственность за обустройство этого места наравне со всеми. Потому что этот монастырь — это коммуна. — Это всё понятно. Но нахуя здесь розовый сад?! Ты не сказал мне испечь хлеб, помыть полы или отремонтировать забор. Ты сказал мне посадить эти ебанные розы! — А ты умеешь что-то из того, что назвал? — поинтересовался Джинки. — Хлеб, полы, забор? — Да я и розы сажать не умею. Но тебя же это не останавливает! Онью мило улыбнулся — эта сука вообще часто мило улыбалась. Но Чимин ему уже не верил. — После нашего вчерашнего общения я понял, что ты здесь действительно по адресу. Все, что дает ашрам — это как раз то, что нужно тебе. Приехать сюда — значит отбросить все мирские заботы для успокоения своей души и ума. И ты сделал правильный выбор. В тебе, Чимин, слишком много ярости. Она бушует внутри. И ее необходимо усмирить. Как тигра — погладить по голове, чтобы тот успокоился и уснул. — И это успокоение начинается с розового сада? — Чимин, не веря ни единому его слову, страдальчески закатил глаза. Вчера они действительно много общались. Оказалось, что Джинки старше Чимина на пять лет, хотя и выглядел молодо. Но великодушно позволил называть себя по имени. И вроде всё было нормально. Вот только сегодня он привел его в эти заросли и дал в руки орудие труда. И мило так, сука, улыбнулся. Когда-нибудь Чимин сотрет эту улыбку. Лопатой. Слово «онью» означает мягкий, добрый. Но этому просветленному оно явно не подходит. — Начинай, — Джинки указал рукой на лопату, как будто Чим был настолько туп, что сам не мог понять, что от него требуют. — А тебя не смущает, — очень нежно, чтобы не сорваться, поинтересовался Чимин, — что я, — он сглотнул, а затем показал рукой на свою трость, — калека? Онью удивленно, будто в первый раз увидел эту палку, уставился на нее. Но затем просто отмахнулся. — И в чем проблема? Конечно, тебе будет тяжелее, чем если бы у тебя не болела нога. Но не невозможно. — Мне нельзя перенапрягать ногу, — сухо ответил Чим. — Ты вчера говорил, что твоя реабилитация прошла успешно. Так почему ты продолжаешь использовать трость? — Не знаю, — сквозь зубы процедил Чим. — Мне всё еще больно. — Конечно, — кивнул тот без какого-либо проблеска жалости. — Ты это, работай. А я подойду позже. У меня есть дела. Чимин пылал яростью, но это никому не было интересно. Кроме неведомой хуйни, которая притаилась на ближайшем дереве. Злость бурлила в Чимине, потому что всё это выглядело как обычное издевательство над ним со стороны этого просветленного. Заставить человека, который ходит с тростью, копать — это ли не издевательство? Поэтому он до вечера просидел под деревом, играя в игрушки на телефоне (никакая связь в этом месте не ловила), а с дерева за ним внимательно следила неведомая хуйня. Когда Онью вернулся, уже вечерело. Не было вскопано или даже примято ни сантиметра участка. Но, судя по мелькнувшей ухмылке на лице Джинки, он и не ожидал ничего от Чимина. И вот как раз это Чима и задело. — Надеюсь, ты сегодня не перетрудился? — насмешливо спросил Онью. — Было нелегко, но я справился, — бросил недовольно Чимин. — Пошли, сейчас начнется вечерняя молитва. Это — обязательно, — тут же добавил, не обнаружив восторга на лице Чима. — О, и еще: сегодня ты без ужина. Помнишь же: это коммуна, все делают свой вклад в развитие этого места? — Да без проблем, — стиснув зубы, пробормотал Чимин. Кажется, у него в рюкзаке завалялась шоколадка. — Потому что без розового сада эта коммуна сдохнет. Онью усмехнулся. — Завтра меня не будет весь день. Очень надеюсь, что ты проведешь его с умом. Ты же хочешь познать сущность бытия? — Да я жить не смогу без этого, — фыркнул Чимин, поворачиваясь к нему спиной и беря курс в направлении ашрама. Джинки с трудом сдерживал смех. На следующий день Онью действительно отсутствовал, что дало возможность Чимину немного привести свои мысли в порядок. С самого утра он, голодный (от завтрака Чимин отказался сам), сидел возле того дерева и тупо смотрел на участок, выделенный ему для работы просветленным. Иногда в его голове было пусто, иногда мысли роились, но он просто сидел и смотрел на покрытую зарослями землю. — Ну, что думаешь? — спросил он хуйню, которая рядом сидела на дереве. Та молчала, но Чимин и сам понимал, что нужно хотя бы попробовать. Не получится — значит, не получится. Спустя часа три такого бесцельного сидения, он поднялся на ноги и, тяжело опираясь на трость, доковылял до центра участка. Почему именно 87? Почему именно розы? Поможет ли физический труд заглушить душевные метания и зачеркнуть хотя бы один знак вопроса? Чимин взял лопату, всё еще сомневаясь в успехе. Если поставить здоровую ногу на лопату, стоять нужно будет на больной. Если стоять на здоровой, нажимать нужно будет больной. Существует ли правильное решение? Онью, видимо не верит ему, считает эту боль фантомной. Но она есть — эта боль есть. И даже если она фантомная, Чимину по-настоящему, а не фантомно больно. Чим сначала попробовал один вариант, затем другой — неудобно было и так, и так. Разозлившись, он отбросил лопату, кипя внутри от гнева — от своей беспомощности, от безжалостного просветленного, которому ни капельки не было жаль Чимина. И от всей этой тупой жизни в целом. Потом стало немного стыдно — перед неведомой хуйней, которая во все глаза за ним наблюдала. — Хорошо, хорошо, — проворчал он. — Я попробую. Чимин поставил лопату, нажал на нее здоровой ногой и отбросил первую порцию земли. Да, больно. Но, всё же, терпимо. Он проделал еще несколько таких манипуляций под зорким наблюдением неведомой хуйни. Каждый раз, отбрасывая землю, он представлял, что откидывает одно плохое воспоминание. Ну, он типа в святом месте и все дела — может, реально сработает? Хотя первая треть работы прошла терпимо и даже почти легко, дальше землю приходилось долбить из-за ее сухости и спутанных корней деревьев и больших растений. Тогда Чим опустился на колени и принялся руками разрывать землю и рвать неподдающиеся корни. В голове крутились мысли и воспоминания, и чем тяжелее они были, тем сильнее он рвал корни и тем яростнее рыл землю. Чимин увлекся так сильно, что уже не замечал, как руки покрылись ссадинами и кровавыми царапинами. Онью некоторое время за ним молча наблюдал. Он приехал, когда уже вечерело, и с удивлением узнал, что Чимина весь день в ашраме не видели. Джинки даже решил, что тот сбежал, но всё же решил проверить тот участок, который он выделил своему гостю. И сейчас с удивлением наблюдал за яростной работой, которая кипела даже тогда, когда тяжелые сумерки опустились на землю. — Эй, идиотина, — Онью подошел к Чимину. — Пора заканчивать. Ночь на дворе, — так как Чимин никак не реагировал, делая попытку вытянуть один громадный корень, Джинки схватил его за руки и силой заставил разжать пальцы. — Хватит, — твердо сказал он, с усилием поднимая Чима на ноги. Тот был грязный, взъерошенный, мокрый, а его глаза были измученными и воспаленными. — Ты — просто нечто, — пробормотал Джинки, когда у Чимина подкосились ноги и Онью с трудом его удержал. — Держись за меня, и потопали. Джинки привел его в свою комнату. Чимин был настолько измучен, что не мог идти самостоятельно даже с тростью. — Ты вообще как, в адеквате? — хмуро поинтересовался Онью, осторожно усаживая подопечного на свою кровать. Комната Джинки была небольшой, даже крошечной. Две трети ее занимала кровать, в углу примостилась небольшая тумбочка, а еще хилый платяной шкаф, из которого торчала одежда. Везде, где только можно, лежали стопки книг и бумаг. Нет, комната Онью образцом порядка не была. — А ты сам-то, как думаешь? — слабо спросил Чимин. — Ты сегодня что-то ел? — всё так же хмуро поинтересовался Джинки. Дождавшись отрицательного кивка, он продолжил. — Пил? — и снова отрицательное движение головой. Онью негодующе скрипнул зубами. — Отдыхал? — и снова нет. — Да ты какой-то бешеный! Кто же так издевается над собой? — проворчал Джинки. — Сиди здесь, я сейчас вернусь. Не было Онью минут двадцать, так точно. Но вернулся он нагруженный двумя коробками. Одной оказалась аптечка, из другой он достал наспех собранную еду. И пока изголодавшийся Чимин ел, Джинки притащил еще тазик и наполнил его водой. — Опусти туда ноги. Ты, идиотина, сам говорил, что нельзя перенапрягать травмированную ногу, — не дождавшись от Чимина никакой реакции, он вымучено вздохнул. — Я добавлю в воду одно средство, оно должно принести успокоение твоим ногам. Мне пришлось бегать за ним к нашему гуру и умолять его, чтобы он дал его мне. А еще одну мазь, которая должна помочь твоей ноге. Потом Онью, всё так же ворча, обработал руки Чимина и забинтовал их. — В ближайшее время работать тебе нельзя, пусть всё заживет. — А как же сад? — подал голос утомленный Чим, доедая какую-то замысловатую запеканку, но даже не чувствуя ее вкус. Онью помолчал. — Завтра привезут саженцы розовых кустов, которые я для тебя сегодня заказал. Их нужно будет высадить до того, как они увянут. Чимин кивнул. — Завтра это и сделаем. Онью был не согласен. — Поле еще не готово. И ты не в кондициях для работы. — Я в кондициях для работы, — упрямо возразил Чимин. — Ты же этого хотел — чтобы я посадил цветы? Я это сделаю. — Мне не нужно это ценой твоего сорванного здоровья, — недовольно заметил Джинки. — Нечего там срывать, — хмыкнул Чим. Онью явно сердился. — Знаешь, что меня больше всего раздражает? Люди, которые не ценят свою жизнь! — Тогда я буду раздражать тебя еще больше, когда скажу, что ездил на байке без шлема и рисковал на дороге, потому что надеялся, что кто-то меня всё же прикончит! — Ты прав, ты раздражаешь меня еще больше, — бросил Онью и быстрым шагом вышел из комнаты. Когда он вернулся с приготовленным отваром, Чимин крепко спал, свернувшись калачиком в его постели. —Да что ж это такое, — проворчал Джинки, укрывая Чима одеялом. Он выключил свет, плотно запер дверь и постучался к своему соседу на ночлег. — Ты сиди! — Онью выставил вперед ладонь. — Я сам закончу вскапывать. — Это мой сад, — упрямо возразил Чимин. Они с хуйней вместе будут заниматься садом, и только вдвоем! — Это еще пока не сад, — фыркнул Онью. — Это наполовину вскопанный огород. — Это — сад! — стоял на своем Чимин, потянувшись за лопатой. — Будда, помоги мне, — попросил Онью, крепко зажмурившись. Когда он открыл глаза, Чимин уже копал. Это будет трудный день… В этот раз они были лучше подготовлены к работе. Взяли необходимый инвентарь для борьбы с неподдающимися корнями, сытный обед и воду. Пока Джинки не видел, Чимин показал большой палец вверх неведомой хуйне, сидящей на дереве и с любопытством наблюдающей за ним. На удивление, сегодня Чим чувствовал себя очень даже неплохо. Все те чудодейственные средства, которые использовал просветленный, ему помогли. И, возможно, его воодушевляли еще и мысли о том, что он своими руками создаст целый розовый сад. Онью выдал ему перчатки, чтобы меньше травмировать и так травмированные руки и лопату. Сам он взял другую лопату и тоже приступил к работе. — Ты почему вчера не ел? — спустя время спросил Джинки. — Ты запретил. — Я не запрещал! — возмутился Онью. — Я только лишил тебя ужина. И вообще, я был уверен, что ты что-то стащишь с кухни! Так все делают, — проворчал он. — Я — не все, — хмуро ответил Чим. А потом всё же полюбопытствовал: — И что, люди действительно без спросу берут еду? Онью остановил свою работу, чтобы внимательно осмотреть Чимина. — Странный ты парень, Пак Чимин. Бэд боя из себя строишь, а слушаешь, что говорят тебе старшие. Есть люди, которые из себя все такие святые, а внутри — одна гниль. А есть те, которые ведут себя как засранцы, а на самом деле они — мягкие булочки. Ты, судя по всему, из вторых, — Чимин на словах о мягкой булочке застыл. Так когда-то называл его Чонгук. Когда думал, что перед ним хороший и добрый Минни… А Джинки добавил: — И мне почему-то кажется, что раньше ты был примерным мальчиком. Чимин промолчал, и какое-то время они работали молча. — Ты собираешься убирать шрам? — нарушил тишину Онью. — Нет. — Почему? — удивился тот. — Этот шрам показывает, кто я есть на самом деле. — А кто ты на самом деле? Чимин пожал плечами и не ответил. Онью вздохнул — будет тяжело. — Чимин, ты в этом месте не просто так. И приехал ты сюда не просто так. Твое решение было обдуманным — ты три месяца размышлял об этом. Ты здесь, и ты просишь о помощи, и это уже огромный шаг. Но следующий шаг — твоя откровенность. Без этого — никуда. Чимин тоже остановил свою работу. На самом деле, хотя трудились они от силы минут двадцать, он уже выдохся. Вчерашний подвиг не прошел зря. Чим осмотрел участок — оставалось совсем немного нетронутой земли, но она была настолько заросшей, что работа могла растянуться на долгие часы. Даже несмотря на то, что сейчас Чимин был не один, и ему помогал Онью. — Что ты хочешь узнать? — ответил он, не глядя на Джинки, который продолжал внимательно следить за эмоциями на его лице. — Нам нужно по-другому организовать работу, у тебя на лбу уже испарина появилась. Давай я буду заниматься корнями, а ты возьми грабли и пройдись по всему участку. Не оставляй ни одного бугорка. Договорились? — Чимин кивнул и они снова взялись за работу. — Как ты попал в аварию? — задал вопрос Онью. Быть откровенным. Окей. — Я хотел проведать своего отца. Его прах, — поправил он себя. — Но не доехал. Онью молчал, занимаясь своим куском работы, и Чимин понимал, что это призыв, чтобы он рассказывал дальше. Чим вздохнул и продолжил: — Есть один человек. Это отец Сокджина. Он очень влиятельный бизнесмен, глава Kim Enterprises. Слышал о таком? — Нет. Я сейчас мало бываю в Корее. — Суть не в этом… Мы были связаны общими делами. Когда-то. А потом он снова влез в мою жизнь, и незадолго до аварии я узнал, что он мне кое о чем соврал. Мне Тэхен сказал. По дороге в колумбарий я остановился в одной придорожной кафешке. Подзаправить байк и перекусить.***
Чимин плюхнулся на свободное место в этом не самом лучшем дорожном заведении. Может, хоть кофе здесь нормальный… Он стянул с себя потертые черные кожаные перчатки и бросил их на стол. Пока ждал свой заказ, из кармана достал телефон, экран которого, не касаясь друг друга, пересекали две крупные трещины. Откуда они появились, Чимин не знал. Кто-то на дне рождения у Чона разбил его телефон, но промолчал. Интересно, кто это был? За две прошедшие после этого недели, Чим миллион раз смотрел на этот экран, всё порывался заменить защитное стекло на новое, но не делал этого. Ему казалось, что так выглядит его душа — треснувшая. Поколебавшись, Чимин разблокировал телефон и набрал папашу Кима. Давно надо было с ним поговорить. Тот взял трубку практически сразу. — Чимин-а! Какой сюрприз! Куда ты пропал? — Знаете, несмотря на то, что мы оба не были святошами, я надеялся, что друг с другом мы честны. — Но… — Но оказалось, что так думал только я. Кто я, господин Ким, одна из ваших кукол-марионеток, которыми вы играете, когда вам скучно? — Чимин… — Конечно же, да. Мы же для вас не люди, а всего лишь средства для достижения успеха, ведь так? — Послушай!.. — Если вы жизнь своего сына преспокойненько так похерили, сломав его настолько, что он уже полгода не может вылезти из запоя, то что говорить о других. Мы все — ваши марионетки. А вы — великий кукловод, — тон Чимина был язвительным. — Чимин, немедленно прекрати! Это не так! — Вы всё еще считаете, что я тот мальчик, которого вы прессовали в своей машине! Но прошло, блять, шесть лет! И я больше не тот глупый мальчишка! — Ты никогда не был глупым! — Вы говорили, что я для вас, как сын. Вы все говорите, что хотите быть моим отцом, а по факту только используете меня в своих играх, чтобы достичь еще большей власти! Потому что вам, блять, всё мало этой власти! Вы никак не можете ею нажраться! Чимин уже настолько повысил голос, что на него начали обращать внимания все, кто находился в заведении. Официантка поставила перед ним тарелку с едой, но он этого даже не заметил. Предательские слезы щипали глаза, злость разрывала сердце. — Чимин, ты должен успокоиться. Давай встретимся и всё обсудим. — Нахера? Чтобы вы еще больше проехались по моим ушам? Рассказали, как я вам дорог, чтобы потом еще откусить от меня кусок?! Но я… Знаете, я — не кукла! У меня есть чувства! У меня до хера этих чувств! Но они, нахрен, никому не нужны! Чимин отключился, вскочил на ноги, схватил со стола перчатки и ключи от байка и двинулся к выходу. Кипя от боли и гнева, он сел на Ямаху. — Эй, малец! — Чимин обернулся. Престарелый байкер смотрел на него осуждающе. — Нельзя ездить без шлема. — Пошел нахрен, — прошипел Чимин, и тот только покачал головой. Чим уже не помнил, куда он ехал. Просто гнал на всей скорости, петляя между транспортом, а в голове всё мелькали образы отчима и отца Сокджина. Когда-то они говорили ему, что хотят быть его отцом. А по факту — просто играли с ним, использовали в своих целях. А цель у них была одна — обладать. — Подавитесь, — пробормотал Чимин, устремившись в узкий проход между двумя многотонными грузовиками. Спустя несколько часов молоденький коп набрал последний исходящий номер на телефоне Чимина. Экран телефона был исполосован тысячами трещин настолько сильно, что не было видно даже имени абонента, но телефон всё еще работал. А господин Ким впервые в своей жизни ощутил самый настоящий ужас. — А кто такой Тэхен? — Тэхен… — что сложнее: рассказывать об аварии или о Тэ? Ответ очевиден… — Тэхен — мой сводный брат. Брат, но не по крови. — Вы близки? — Да. Чимин продолжал аккуратно проходиться граблями по вскопанной земле, разбивая большие комки и думая о том, что скоро здесь раскинется целый сад цветов. Посаженный его, Чимина, руками. — Это тоже непростая тема? — Что-то вроде этого. — Почему ты уехал из Кореи? — Чтобы не мешать ему. — Тэхену? — Да. — Если вы близки, то как ты можешь ему мешать? Или у вас всё же прохладные отношения? — Тэхен — очень хороший и светлый человек. Он любит меня. — Тогда… — Он любит меня как брата. А я его — не как брата. — Ох… — Онью снова остановил работу и принялся наблюдать за аккуратными и мерными действиями своего напарника по садовым делам. — У него сейчас есть личная жизнь. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя стесненным в проявлении своих чувств. — Значит, он в курсе? — Да. В курсе. Но он любит Чонгука. — Иными словами, — подытожил Джинки, — ты любишь Тэхена, Тэхен любит Чонгука, а Чонгук… — Чонгук тоже любит Тэхена. — Хоть одно комбо сошлось. А… что насчет Намджуна? — Намджун?.. Он говорит, что я ему нравлюсь. — Но ты… — Я люблю Тэхена. — Прекрасно, — пробормотал Онью. — Ты можешь уехать из Кореи, но корейские дорамы всё равно тебя отыщут, где бы ты ни прятался. А к Намджуну, значит, у тебя нет никаких чувств? Некоторое время Чимин молчал — просто потому, что и сам не знал, что сказать. — Что-то есть, — наконец, негромко проговорил он. — И что же это? — продолжал допытываться Джинки. — Я сам не понимаю. Мы несколько раз… — Чим пытался быть откровенным, как и просил его просветленный. — В общем, он меня волнует — я признаю это. И я… хочу его. Часто представляю… Когда хочу расслабиться, представляю, что я с ним… У него такой большой… — Ради всего святого, заткнись! — страдальчески прошептал Онью. — Мы как-то с Намджуном доставили друг другу… удовольствие. Я до сих пор вспоминаю, как он это делал… Иногда мне хватает только вспомнить это, и я уже возбуждаюсь, — Джинки глядел на него с паникой на лице. А Чимин, хоть и замечал, что Онью не нравятся эти рассказы, уже не мог остановиться. — Джун такой сильный, и от него такая мощная энергетика исходит… И эти блядские ямочки… — Какие ямочки? — На щеках. Когда Намджун улыбается, у него на щеках появляются такие… милые… ямочки, — кажется, говорить такое Чимину было неловко. Онью внутренне усмехнулся. — Но улыбается он редко… Я видел их только пару раз. — Но хотел бы еще увидеть? — Возможно. Да. Но всё уже в прошлом. Мы попрощались. Вернее, я попрощался с ним. — А он в курсе, что ты с ним прощался? — Не знаю… Думаю, нет. Но, знаешь, это всё ведь только секс, нет? Он хочет меня, я — его. А потом ему станет неинтересно. — Ты слишком спешишь с выводами, Чимин. Разве он говорил тебе о чём-то таком? — заметил Онью. — Такие вещи никто не говорит. Это подразумевается, как само собой разумеющееся. Ну, типа, ты хочешь меня, я — тебя, поебались и расстались. — Ого. Какая философия жизни… Кажется, я давно устарел для этого мира… — пробормотал Джинки. — А у тебя было много таких историй? — Каких? — Таких, как ты только что озвучил. — Я уже тринадцать лет люблю Тэхена. — Я так понимаю, это значит, что немного, — Онью вздохнул. Вытаскивать из Чимина слова приходилось клещами. Но общей картины он пока всё равно не мог понять. — А Тэхена ты тоже хочешь? — Ты о чем? — насторожено переспросил Чимин. — Ты его хочешь? В смысле, представляешь, как ты с ним… — Нет, конечно! Как ты можешь вообще такое говорить?! Онью с сомнением глядел на застывшего в ужасе Чимина. — Ты представляешь, как… отсасываешь ему? — Нет! Замолчи сейчас же! — Или он тебе? Как Тэхен нагибает тебя и вставляет… — Я тебя сейчас урою! — предупредил Чимин, у которого гнев уже конкретно застилал глаза. — Или ты ему?.. Чим с яростью отбросил грабли и кинулся к Джинки. Повалил его на свежевскопанную землю, крепко сжав чужие руки, и прошипел ему прямо в лицо: — Я же просил тебя заткнуться! Как можно так всё опошлять?! Ты вообще конченный какой-то, просветленный! — Иными словами, — Джинки отчаянно попытался сбросить с себя эту мелкую, но упрямую тушку, — Тэхена ты любишь, но не хочешь, а Намджуна не любишь, но хочешь? — Да ты вообще поехавший! — сердито бросил Чим, отпуская Онью и с трудом поднимаясь на ноги. — Причем здесь одно к другому? Тэхен — он… Он светлый, и мои чувства к нему — светлые! — А Намджун, значит, не светлый? — Джинки тоже поднялся на ноги. Охренеть. Еще не умер, а уже весь в земле. — Намджун… Ты меня путаешь! — разозлился Чимин. — Намджун хороший! Но мои чувства к ним обоим — разные! Онью горестно вздохнул. — Давай присядем, такие разговоры нужно вести по-другому. Они присели под деревом, так что неведомой хуйне было всё хорошо не только видно, но и слышно. Взъерошенный Чимин отсалютовал ей приветственным жестом. — Скажи, раньше, когда ты был подростком, ты представлял себя с Тэхеном? В интимном плане? Тогда, когда понял, что любишь его? Чимин утвердительно кивнул. — Представлял. Много и часто. — Но потом перестал? Чим задумался. — Наверное. — И твои чувства к нему стали… светлыми и чистыми, так? — Ну… да. — Чимин, любовь — самое великое чувство на этой земле. Равных ему не было и не будет. Ради любви совершаются самые великие и самые низкие дела. Так было всегда. А знаешь, почему такая полярность — самые великие и самые низкие дела? — Объясни, просветленный. — Потому что любовь бывает разная. И пробуждает она у всех разные чувства, — продолжил Джинки, не обращая внимания на язвительность Чимина. Он к ней уже привык. — Обладать, контролировать, подавлять. Так появляются токсичные отношения, абьюз. А знаешь, какие главные признаки здоровой любви? Забота и нежность. — Это то, что я чувствую к Тэ, — подтвердил Чим. — Я чувствую к нему огромную нежность, и я хочу, чтобы у него было всё хорошо. Даже если от этого будет плохо мне. Онью утвердительно кивнул. — Потому что ты его любишь. Но ты же не думаешь, что у такого сложного и многогранного чувства, как любовь, может быть только одна форма? — К чему ты ведешь? — хмуро поинтересовался Чимин. — Считается, что существует до десяти видов любви, хотя я уверен, что их намного больше. Эрос или страсть, филия или крепкая дружба, сторге или семейная любовь, людус или игривая любовь, мания или навязчивая любовь, прагма или прочная любовь, филатия или любовь к себе… А знаешь, какой вид любви — самый высокий и самый совершенный? — Чимин отрицательно качнул головой. — Он называется агапэ — абсолютная любовь. Бескорыстная и безусловная любовь. Она больше нас самих и больше этого мира. И несет в себе безграничное сострадание и бесконечное сочувствие. Агапэ не имеет никакого отношения к физическому виду любви. Вернее, она существует независимо от того, есть ли между двумя интим или нет. Потому что он для нее совсем не главный. Агапэ чаще всего встречается у родственников, — продолжил Онью, — у родителей и детей, у братьев и сестер. У буддистов есть соответствующее понятие — «метта», т.е. любящая доброта. Это чистейшая форма любви, свободная от желаний и ожиданий, существующая независимо от достоинств и недостатков того, кого ты любишь. Абсолютная любовь. Чимин тут же вспомнил, как Сокджин говорил, что, по словам Юнги, у Тэхена к нему — абсолютная любовь. Джинки с интересом наблюдал за ним. Он сорвал голубенький цветочек и сунул его Чимину в волосы. И тот стал выглядеть настолько няшно, что Онью с трудом удержался, чтобы не потрепать его по щечкам и не попросить его сделать эгьё. 100% получит за это лопатой по лицу. — Думаю, твоя любовь со временем переросла в абсолютную, — продолжил объяснять он. Чимин слушал его, ловя каждое слово. — Тогда для тебя стало важным не добиться ответной любви Тэхена. Тебе стал важен сам Тэхен и его благополучие. Чтобы у него всё было хорошо. Чтобы он был счастлив. Чтобы был здоров. И ты был готов ради него жертвовать собой и своими чувствами снова и снова. Ни в коем случае, даже приблизительно, не попрекая его за это. И это, Чимин, высшая форма любви, — Онью сделал паузу перед тем, как закончить то, что хотел сказать. — Твоя любовь прекрасна. Ты не должен стыдиться ее или пытаться ее убить. — Думаешь… она не порочная? — 100% нет. Знаешь, это бывает не так часто, и даже редко — когда два человека, не родственника, любят друг друга любовью агапэ. Это, на самом деле, настоящее чудо. Но, мне кажется, это может быть у вас с Тэхеном. Вы не родные друг другу, но вы оба по-настоящему любите и заботитесь друг о друге. И принимаете друг друга такими, какими вы есть. Ведь так? Чимин кивнул. Он молчал долго. Молчал Джинки, молчала и неведомая хуйня. Вокруг было тише самой большой тишины. Даже ветер стих, предпочитая только очень мягко ласкать их лица. — А Намджун? — наконец, спросил Чимин. Онью развел руками. — С Намджуном и со своими чувствами к нему тебе еще предстоит разобраться. Может, это любовь, может, страсть, может, увлечение, может, что-то еще. Но для того, чтобы это понять, ты должен встретиться с ним еще раз. Иногда физическое желание может быть первым вестником чего-то более глубокого. Если к страсти в комплекте идет еще забота и нежность. Чим кивнул, и больше они эту тему не поднимали. Вместо этого Чимин рассказывал много всего — о Тэхене, о матери и отчиме, о Чонгуке и об отце Сокджина, о Джейби и об отеле. Чимин рассказал всё. И, кажется, ему впервые настолько полегчало. Джинки слушал внимательно, задавал много вопросов, высказывал свое мнение по отдельным вопросам. С ним было легко, как будто знакомы они были давно. А неведомая хуйня, сидящая на дереве, кажется, даже улыбалась.***
— Почему именно розы? — Потому что ты красивый, чувственный и яркий, как они. И еще у тебя до фига шипов. Чимин ухмыльнулся. — А почему именно 87? — Число от балды сказал. — Тоже мне, просветленный, — фыркнул Чим. — Только не говори, что ты до сих пор не понял, что никакой я не просветленный, — Джинки насмешливо улыбался, глядя на расслабленного Чимина. Они сидели в розовом саду, пестревшем красными, желтыми, белыми и розовыми красками. Каждый из 87 кустов Чимин посадил сам. А еще с помощью путешественников из Дании и Пуэрто-Рико он смастерил и разместил здесь лавочку, а за ней — небольшой забор, куда тут же вплелись розовые кусты. — Да понял я, — отмахнулся Чимин. — Так кто ты на самом деле? — Журналист. Сейчас пишу книгу о буддийском учении Брахмавихары. Торчу здесь уже месяцев шесть. Но мне нравится здешняя жизнь. Этот ашрам — один из самых древних и настоящих. Не то что сейчас — в любом месте открывают «ашрамы», а по факту — это отельчики с набором буддийских развлечений. Мрак, в общем. А эта обитель, спрятанная в отдаленной местности, еще с самых давних времен была пристанищем мудрецов и отшельников. Здешний гуру — действительно очень просвещенный человек, который умеет вести духовными тропами в нужном направлении. Я разговаривал с ним о тебе. И он сказал, что я всё делаю правильно. Чимин провел рукой по табличке, которую заказал и сам прикрепил к спинке этой лавочки. «Розовый сад Чимина» Путники, ищущие гармонии и просветления. Те, кто приехал созерцать и искать. Те, кто ищут в своих сложных душах доброту, мудрость и интуицию. Те, кому плохо, и те, кому хорошо — все они будут приходить в этот сад, смотреть на прекрасные цветы, сидеть на этом же месте, и все будут знать, что это — сад Чимина. И он создал его своими руками, сам. Ну хорошо, с помощью Онью и путешественников из Дании и Пуэрто-Рико. Но всё же. — Не знаю, — сказал Джинки, — был ли я когда-либо настолько горд собой или кем-то другим, как сейчас я горд тобой. Да и собой тоже. Надеюсь, однажды в твоей душе распустятся такие же прекрасные цветы, как те, что мы видим перед собой сейчас. — Как минимум, семена там уже посажены, — проговорил Чимин. Он чувствовал дивное расслабление, как будто парил в невесомости над этим местом. Всё же есть здесь какая-то необъятная и необъяснимая сила. — Я благодарен тебе. За всё. За эти месяцы, что ты провел со мной, за то, что мы обсуждали снова и снова все мои проблемы. Наверное, из-за этого ты здорово отстал в работе над своей книгой. Онью улыбался. — В благодарность пригласишь меня на свою свадьбу. — Ха! Этого не будет! В смысле, я никогда не женюсь. — Никогда не говори никогда, — заметил Джинки. — Буддистское учение? — Один из фильмов о Джеймсе Бонде, — ухмыльнулся тот. — Идиотина, — Чимин тоже хихикнул. — Знаешь, — обратился он к Онью, — чем больше я смотрю на тебя, тем больше мне кажется, что где-то я тебя видел. Наверное, мы когда-то встречались на одном из… как он их там называл… раутов Ки, — Чимин фыркнул. — Я не часто у него бывал, но пару раз Тэтэ и Сокджин меня туда затягивали. Джинки покачал головой. — Это вряд ли. Я никогда не был на раутах Ки. — Нет? — изумился Чим. — Но вы же друзья! Как он мог тебя не приглашать? Этот любитель публики буквально зазывал к себе людей с улицы! — А мы с ним и не друзья. — Объясни, — насторожился Чимин. — Если честно, то я не знаком с Ки. Вообще. Я не знаю, кто это такой. Чимин уставился на Онью. — Но он же… он дал твои координаты Сокджину! Джинки всем корпусом повернулся к Чимину и положил руки ему на плечи. Это будет непростой разговор. — Чим, извини, но подозреваю, что мои координаты Сокджину дал совсем не Ки. — А кто? — Чимин ощутил, как счастье и просветление очень быстро покидают его, а вместо них приходит паника. — Кто? — уже жестче потребовал он ответа. Онью снял свои руки с Чимина и прочистил горло. Это то, что давно должно было быть озвученным, но Джинки всё откладывал этот разговор. — Я не знаком с Ки… Но я знаком с Юнги. Чимин в шоке распахнул рот, пытаясь что-то сказать, но слова не шли. Что вообще происходит?.. При чем здесь Юнги?.. Какого?.. — Что за издевательства?! — Чим вскочил на ноги. Почему… Почему его всегда предают?.. Сокджин всё растрепал Юнги, и Бог знает кому еще! — Сядь, — Онью взял его за руку и мягко потянул к себе. Чимин, всё еще пылая внутри, сел, но подальше от Джинки. — Итак?.. Почему ты ничего не сказал? Почему водил меня за нос? Это какая-то насмешка? — Почему ты всегда так остро на всё реагируешь, — вздохнул Онью. — Никто не насмехается. Просто так сложилось. И иногда стоит о чём-то умолчать. Но я же рассказываю обо всём сейчас. Взгляд Чимина становился всё более ледяным. Неведомая хуйня, перелезшая с ветки на ветку, тоже загрустила. — Он твой друг? Юнги? Онью отрицательно покачал головой. — Нет. Но он — лучший друг моего младшего брата. — Много у этого отшельника лучших друзей, — фыркнул Чимин. Джинки молчал. Чим ощутил, как в горле стремительно пересохло, и он с трудом сглотнул. — Скажи, что то, о чем я подумал, — это неправда. — Это правда, — с сожалением сказал Онью. Вся краска мгновенно отлила от лица Чимина. Этого просто не может быть… Всё это — какой-то долбанный сюр! Его опять предают! Да еще и так позорно! — У вас же разные фамилии… — слабо воспротивился он. — Такое бывает. — Тебе было очень весело? — негромко поинтересовался Чим. — Нет. Чимин сорвался с места и выскочил из сада. Онью нашел его на пристани, уже с вещами. Тот сидел под навесом и смотрел на воду, и дальше — на бескрайний горизонт. Джинки присел рядом. — Ты же в курсе, что паром будет только завтра вечером? — Я не останусь под одной крышей с тобой больше ни на одну секунду. Переночую здесь, — сухо отчеканил Чимин. — Когда ты приехал, — помолчав, сказал Онью, — я понятия не имел, кто ты. Какой-то Ки, Сокджин — этих людей я не знал. Но подумал, что в этом святом месте, если кто-то ищет успокоения, он должен его найти. А потом ты стал говорить гадости о Юнги и о моем брате, и я вообще запутался. — Я должен был догадаться, — в голосе Чимина звенела тоска, и Онью захотелось обнять и успокоить этого вечно ждущего предательства ребенка. — Когда я сказал о приставучем копе, ты тут же спросил, встречаемся ли мы. Я еще тогда подумал: странная реакция. Любой другой бы подумал, что я во что-то вляпался. Но ты сразу воспринял всё по-другому, как будто знал о моей или его ориентации. Но решил: он же просветленный, наверное, он видит больше, чем другие, — Чимин невесело хмыкнул. — В тот день я немного разозлился на тебя. Ты говорил свысока о близких мне людях и постоянно на всё фыркал. Я знал, что понять, что происходит, я смогу только у того, кто всё это заварил — у этого шебушного мелкого Макиавелли. Поэтому и уехал на следующий день — туда, где ловит связь, и где я мог бы с ним пообщаться. Но Юнги трубку не взял. Тогда я написал ему сообщение. И, что удивительно, он ответил. — Серьезно? — без интереса спросил Чимин. — И что он ответил? Что ему было весело издеваться надо мной? Онью вздохнул. Он достал из кармана свой телефон, открыл переписку и протянул телефон Чимину. Несколько минут ничего не происходило — тот попросту отказывался брать его в руки, продолжая смотреть вдаль. Потом всё же любопытство одолело его.Onew5 [10:06]:
мелкий мегамозг.
Onew5 [10:06]:
у меня здесь Пак Чимин
Onew5 [10:07]:
ничего не хочешь объяснить?
Sugar0903 [12.38]: Если всё сложится Sugar0903 [12.39]: То это будущий муж твоего брата Sugar0903 [14.04]: Он язва Sugar0903 [14.12]: Раненый жизнью в самое сердце Sugar0903 [18.22]: Позаботься о нем — Что за хрень? — Чимин ощутил, как его щеки начали гореть. — Что за бред?! Он смахнул переписку и уставился на экран блокировки. И застыл. Потому что на него смотрел ахуенно горячий Намджун. — Родители недавно прислали фото с их дачного отдыха, — сказал Джинки, увидев, на что смотрит Чим. — Оказалось, Джун стал усиленно качаться. Интересно, в чём причина того, что он столько времени стал проводить в зале, будто желая забыться? — Онью послал красноречивый взгляд Чимину, но тот на него не смотрел. Пак отдал телефон обратно Джинки и вновь принялся гипнотизировать взглядом водную гладь. — В тот день я так же, как и ты, подумал — что за бред? Мой брат не влюбляется. У моего брата холодная голова и крепкий и надежный замо́к на сердце. Джун по своей сути защитник, борец за справедливость. Он из тех, кто всецело предан делу и спасению мира. И сердце его горит только для этого. Однажды я сказал ему, что если он всё же по-настоящему влюбится, то будет тотальный капец. Потому что это чувство накроет его с головой раз и навсегда — так бывает с теми, кто отрицает романтику и любовь. Поэтому я тогда позвонил еще и Джуну, — услышав это, Чимин напрягся. — И сказал ему: «Один мелкий интриган напел мне сегодня, что ты влюбился в язвительного красавчика». И знаешь, что он мне ответил? Онью замолчал, и Чим нетерпеливо повел плечами. — Ну?.. И?.. Что он ответил? Джинки усмехнулся. — Он сказал: «Да».***
— Сокджин, блять, я тебя придушу! — Чимин не удержался, и стукнул сумкой Джина по башке. — Как ты мог растрепать обо всём! Да еще и Юнги! — Хэй! Не бей! — Сокджин постарался схватить Чимина за обе руки. Безрезультатно. — Люди, вы в аэропорту! — проворчал Юнги, которого Сокджин вез на тележке, вместе с багажом Чимина. — На нас все смотрят! — С тобой, мелкий интриган, я разберусь позже! — злобно пообещал ему Чимин. — Пфф. Мы с тобой одного роста, вообще-то! — Вы оба вообще ебанутые?! — Чим остановился посреди зоны встречающих и с осуждением взглянул на парочку. — Вы послали меня к брату Намджуна, и даже не предупредили об этом! — Это всё его идея! — Джин ткнул пальцем в возмущенного Юнги. — Я ничего не знал! Думал, просто какой-то местный гуру! — Не ври! — воскликнул Мин, пораженный до глубины души предательством своего парня. — А ты ему не верь! Всё он прекрасно знал! Поэтому и написал, что это — идея Ки. Ведь ты в курсе, что Ки любит йогу, мантры и все эти дела. — Вы оба — трупы! — пообещал им Пак. — А в чем вообще проблема? — не понял Сокджин. — Если тебе помогла эта поездка, тогда какая разница? — Какая разница?! — рассвирепел Чимин. — Я говорил с ним о члене его брата, и о том, что с этим членом хотел бы сделать! Это унизительно! — А зачем ты… Зачем ты говоришь с посторонними людьми о чужих членах? — спустя пару долгих минут спросил Сокджин. — Просто пошли уже, — проворчал Чимин, опять возобновив движение. Он уже передвигался без трости, лишь слегка прихрамывал. Остаточное явление. — А ты, мелкий интриган, запомни, у нас с тобой еще будет отдельный разговор! — Хм. Надеюсь, не о члене Джуни, — съязвил Юнги. Пак вновь остановился и в секунду развернулся к тележке. — Я его убью! Сокджин, я клянусь, что убью его! Готовь деньги на залог! — Выскочка, а ты уверен, что там, в этом ашраме ты просветился? — полюбопытствовал Джин, прикрывая визжащего Мина собой. — С первого взгляда так и не скажешь… — Не переживай, просветился… — Чимин взглядом пообещал Юнги скорую расправу, и они снова двинулись в сторону выхода. — Мы с Онью составили 7 вещей, которые мне нужно будет сделать, прежде чем я вернусь домой. И ты снова у меня за водителя, Сокджин. — Обязательно возвращайся сюда, — Джинки крепко обнял Чимина на прощанье, когда тот всё же уезжал. — Меня здесь уже не будет, но твой сад — он будет здесь всегда. — Я вернусь, — да и неведомую хуйню надо будет проведать. — А ты? Не собираешься в Корею? — Пока нет. У меня еще есть дела. — Будут ли какие-то последние напутствия, о светлейший? — с улыбкой съязвил Чимин. Им уже нужно было прощаться — паром отплывал буквально через несколько минут. Несмотря на то, что Чим ранее забросил туда свои вещи, запрыгивать на ходу как-то не очень хотелось. Хотя свою трость он и оставлял здесь. — Всего лишь одно, — Джинки по привычке взъерошил волосы Чима. — Всегда прежде всего думай о себе. Ты важен. Будешь счастлив ты — будут счастливы и люди возле тебя. И, ради Бога, купи Джуну новую посуду. Этот его аскет-стайл уже всех достал! — Будет сделано.