108

— ай! упав на стул, больно стукнувшись при этом острым локтём о деревянную спинку, куро тецуро недовольно зашипел и накуксился, как маленький ребёнок. снизу вверх взирая на своих товарищей, в последний час переквалифицировавшихся в обидчиков, он выпятил нижнюю губу, пытаясь вызвать жалость у непреклонных. — вы такие злые! вот что я вам всем сделал, а? — засопел брюнет, недовольно потирая ненароком ушибленную руку. будучи самым высоким в их компании — даже бокуто с его стоячей причёской не мог его перегнать в сантиметрах роста — сейчас тецуро был ниже всех и сидел, смешно задрав свою лохматую голову. в его тоне искреннее непонимание и напускная обида граничили с явным желанием уйти от ответственности (и при том как можно быстрее). акааши кейджи и бокуто котаро возвышались над ним, точно два столпа мироздания. один из них, силой усадив куро на место, мрачно скрестил руки на груди; второй — в полнейшем недоумении поднимал вверх свои белёсые брови, важно уперев руки в боки. — смею напомнить, что у куро-сана нет возможности уйти отсюда, пока он всё честно не расскажет, — голос акааши звучал донельзя строго. иногда куро казалось, что так строго тот общался только с ним. он раздражённо взмахнул ладонями перед лицом и вздохнул. — да я ведь уже всё рассказал! — попытавшись подняться, куро снова отпружинил на стуле и был усажен двумя руками. — и больше ничего не знаю! акааши оценивающе на него поглядел, затем переглянулся с бокуто и медленно стал закатывать рукава своей безукоризненно чистой чёрной водолазки. проследив за его движениями, куро напрягся. на своём скромном веку он видел действительно много фильмов про якудза, бандитов и различную мафию, в числе которых работали «вышибалы», чтобы дать волю своей разыгравшейся фантазии. он был уверен, акааши кейджи, ухватившись за его шею своими аристократично тонкими и бледными запястьями с вечно выпирающей пястной костью, абсолютно точно смог бы его придушить этими длинными пальцами, поправляющими край рукава. это он только на вид такой славный весь! — что вы, ребята, собираетесь делать, а? — кадык его дёрнулся. сам куро боязливо двинулся назад. — выбивать информацию, — невозмутимо ответил бокуто, положив тяжёлую ладонь на плечо парня. — ты что… ты с ним за одно?! — воскликнул куро, пытаясь найти в глазах напротив поддержку. — эй, я думал, что мы друзья! — я тоже так думал, но ты ничего мне не рассказал! — да блин, там вообще не так всё было! с характерным звуком хлопнув раскрытыми ладонями себе по бёдрам, тецуро уронил в них своё лицо, пряча глаза и мотая головой. доселе напряжённая шея упала, истончившейся ниточкой повиснув на теле парня. у куро, весельчака, заводилы и командного лидера во всех вопросах — было просто отвратительное настроение. казалось, атмосфера неудавшегося любовно-приключенческого романа полностью окутала эту квартиру и впиталась в стены, совершенно безбожно оказывая давление на всех здесь присутствующих. за последнее время столько всего произошло и, если не перевернуло их былую жизнь вверх дном, то хотя бы точно знатно потрепало, поэтому у всех ощутимо сдавали нервы. куро и без того замучили в деканате и на подработке, а тут ещё и выяснение отношений с друзьями, которых он оказывается сильно подвёл, связавшись с типом по имени дайшо сугуру. сугуру, который свалился на него, как снег на голову, со своей внезапной таинственной симпатией. чёрт возьми, зачем он вообще во всё это сунулся, они же даже не дружили никогда нормально! акааши неоспоримо давил на него своим авторитетом. куро этого не любил, от того чувствовал себя ещё более некомфортно и удручённо. и перед бокуто, конечно, было неудобно: куро, наверное, тоже обиделся, если бы у него под носом пытались провернуть подозрительные и интригующие вещи, при этом не посвятив его в курс дела. но ведь это вроде как был секрет? куро не без греха, разумеется, и не проповедник никакой, но рассказывать чужой секрет вряд ли в его компетенции. тем более, что у придурка дайшо сложилась действительно сложная, затруднительная ситуация… куро фыркнул. как будто в его компетенции решать любовные вопросы робких геев, горько подумал он, усмехнувшись сам себе. ему очень хотелось встать и уйти, громко хлопнув дверью, вернуться домой к теплолюбивому кенме и пролежать с ним под одеялом с утяжелителями остаток дня, пока закатное солнце наполняло бы комнату янтарно-жёлтым цветом. но сколько бы он не сердился из-за сложившейся ситуации, он хорошо понимал, что срываться было бы глупо. во всём этом не виноваты ни его друзья, ни тем более кенма, которому тоже приходилось участвовать в этом цирке. никто и предположить не мог, что всё случится таким образом. где-то в глубине души куро надеялся, что дайшо тоже не мог заранее предугадать данного кошмара. но несмотря на это, злоба на кретина сугуру, который в одну минуту растоптал бо́льшую часть их совместных трудов (трудов куро) и планов по сближению с конохой, расползалась неприятным, липким, гадким пятном в груди, готовая вспыхнуть в любой момент, точно заряженная керосиновая лужа. совесть у куро тецуро всё ещё была на месте. и хотя он искренне и оправдано негодовал, почему эти чувства испытывал он, когда он совершенно ничего плохого не делал, а не придурок дайшо, облажавшийся, наверное, на всю свою ближайшую жизнь, за произошедшее куро было стыдно. стыдно перед конохой. коноха точно не был человеком, который заслуживал всего, что на него свалилось. он не заслуживал бедствия в лице дайшо, обрушившегося на него убийственным шквалом. наверное, этого не заслуживал никто. хотя, по правде говоря, куро уже сильно запутался в этой ситуации, в которую они сами себя загнали, и считал, что дайшо и коноха друг друга всё же стоили. не стоили, возможно, затраченных на них нервов, но вот друг друга — определённо да. поэтому он сдался и ещё раз постарался разложить всё «по полочкам» для акааши и бокуто, раз уж они теперь тоже застряли в этой трясине, из которой выбраться с каждым днём становилось всё сложнее. — охереть… — только и выдал бокуто, прерывая воцарившееся молчание между ними тремя. акааши не стал делать ему замечание, видимо, чувствую примерно то же самое. нахмурившись и почесав переносицу, куро ожидал какой-то обратной связи от друзей, но те сохраняли относительное спокойствие. воображаемый бегунок шкалы атмосферы в мыслях куро тецуро спал на безопасную отметку «приемлемо напряжно». — ну, — как-то слишком неловко подал голос он, коротким ногтём ковыряя край гладкой поверхности деревянного стола. — ты же всё равно знал? — я знал, — честно ответил акааши, уже сидя напротив. — но не владел достаточным количеством информации. — и что сейчас изменилось? — ничего. всё так же плохо, но теперь есть детали и видение ситуации с другой стороны, — он имел в виду так, как всё выглядело со стороны дайшо из рассказа куро. бокуто недовольно щёлкнул языком, выпятив нижнюю губу. — ты знал, акааши знал, — он оглядел двоих. — а я практически ничего не знал. вообще-то коноха наш общий друг, я с ним даже самый первый познакомился! — прости, я не ожидал, что кое-кто тоже участвует в этом процессе и помогает дайшо сугуру со стороны, — оправдался акааши, накрыв своей рукой руку бокуто. — эй, называй меня, пожалуйста, по имени! — куро возмущённо упёрся пальцем в стол. вид его был смешным, несмотря на всю серьёзность их нынешнего положения. со всей грацией акааши поднялся и незаметно закатил глаза, обронив, точно шёлковый платок, примирительное «давайте выпьем чаю и подумаем». бокуто подорвался с места в неподдельном желании помочь ему в приготовлении чая, поэтому в следующую секунду за спиной тецуро начала звякать посуда. — чё тут думать, — процедил он сквозь зубы. — надо решать уже. хотя, по правде говоря, ничего решать за других мне больше не хочется: пусть сами разбираются в своих делах. чтоб ещё раз я доброе дело сделал? да не бывать этому! — ну уж нет, — возразили ему ровным тоном. у распаляющегося тецуро тихонько заскрипели зубы от почти издевательского голоса парня. — великодушный, щедрый, добрейшей души человек куро-сан затеял всё это, так что просто обязан продолжать оказывать посильную помощь. страстно захотелось выкрикнуть «ничего не обязан и никому не должен!», но вслух куро сказал лишь: — ну, ребята, как хорошо, что мы все с вами в курсе происходящего. теперь, когда мы можем объединить наши усилия на благо, мы непременно добьёмся результата! бокуто изогнул бровь: он пока ещё не понимал, обижен ли он до сих пор или уже готов одобрительно поддержать товарища во всех его грандиозных (грандиозно провальных) задумках. — нет, — вместо него ответил акааши. — э? в смысле? куро непонимающе моргнул и обернулся. акааши разместил на столе три одинаковых белых чашки (одна из них была как специально немного сколота у края и, судя её расположению, явно предназначалась для куро). следом на пробковую круглую подставку опустилась цветная кружка, рисунок на которой напоминал фрейм из какой-то супергеройской саги. кружка конохи, которая ему нравилась. на какое-то время куро совсем забыл, что находились они в его квартире и их здесь вообще-то четверо. — куро-сан, ты сейчас пойдёшь в его спальню… — начал акааши, разливая чай по чашкам. — у меня есть кенма, — попытался отшутиться тецуро, на миг заставляя акааши прерваться и приподнять бровь. — …и принесёшь ему чай, а также свои глубочайшие извинения, — договорил он. приятный ягодный аромат быстро наполнил небольшую кухню, где они ютились втроём, пока коноха шмыгал носом в соседней комнате. — да за что мне извиняться? пусть придурок дайшо извиняется! — воскликнул куро. — тише, не то коноха услышит! — шикнули ему в ответ. — как будто он не слышал всё, что происходило здесь до этого, — возмущённо прошипел куро. — но дайшо сугуру же твой подопечный, — акааши, казалось, постепенно выходил за рамки своего обыкновенного приличия, голос его и манера речи звучали новыми красками. — он не мой подопечный! акааши сдвинул тонкие брови к переносице и выжидающе посмотрел на бокуто, отхлёбывающего горячий чай. рука его потянулась к корзинке с печеньем, но кейджи уверенно её отодвинул, лишая парня возможности полакомиться. — скажи ему? бокуто растерянно замахал руками в воздухе. — бро, правда, лучше поговори с конохой, — голос его сделался каким-то жалобным. бокуто и сам был бы рад обнять сейчас друга, но что-то внутри него подсказывало, что пойти и сделать это должен был именно куро. — думаю, ему сейчас нужна поддержка. «а мне кто-нибудь окажет поддержку?» — подумал куро и с горемычным видом отхлебнул из своей побитой чашки, едва ли не обжигая язык. выдохнув, как будто глотнул не ягодно-травяного сбора, а стопку саке, куро зажмурился и поднялся со своего места. он невольно сравнил себя с супергероями на яркой кружке, ведь теперь перед ним тоже стояла новая нелёгкая миссия. возможно, он не вернётся живым. потому что слышал, что коноха очень, очень расстроен. взяв первую попавшуюся небольшую тарелку, куро без слов вытянул руку, будто ожидал подношений. бокуто щедро разложил на ней сладкое печенье в виде улыбающегося смайлика, довольно уставившись на свою работу. куро дёрнул рукой и улыбка на тарелке сползла и стала кривой синхронно с улыбкой на лице котаро. акааши осторожно поправил картинку, возвращая ей изначальный вид. несмотря на их старания, рожица из печенья, сыплющего крошками на тарелку, выглядела весьма убого. так считал сам куро, неловко переминаясь с ноги на ногу у входа в комнату конохи. акинори спрятался в расправленной постели, укутавшись в одеяло с головой. он лежал к нему спиной, но куро видел забавно выскакивающую светловолосую чёлку, топорщившуюся вверх. наверное, коноха слишком долго лежал на одной стороне, примяв её таким способом. одеяло было дутое и большое, напоминая курчавое белое облако, что поглощала надвигающаяся грозова туча, готовая политься дождём из грустных глаз. куро неуверенно облизнул пересохшие губы. что он должен сделать? следует ли ему постучать, чтобы дать понять о своём присутствии? будет ли это уместно, если он уже практически вошёл, нарушая личное пространство страдающего друга? вздохнув, куро легко коснулся костяшками пальцев двери и сделал несколько шагов вперёд, не дожидаясь приглашения. во-первых, он уже нарушил личное пространство, ввязавшись в эту авантюру, а во-вторых, он был убеждён, что парень страдает и задача куро, конечно же, заключалась в том, чтобы эти страдания уменьшить. — коноха? в куро тецуро тут же прилетела небольшая квадратная подушка, от которой он едва успел увернуться, спасая себя и чай, опасно заплескавшийся в супергеройской кружке. разовая атака не повторилась и, выждав несколько секунд, куро осмелился приблизиться ещё. — хей, — тихо позвал он, аккуратно поставив круглый поднос с печеньем и чаем на маленький кофейный столик, который, видимо, ещё и выполнял функции прикроватной тумбочки, забросанной стопками чистых бумажных салфеток. несколько использованных валялось на полу. осторожно опустившись на край кровати-дивана, слегка прогнувшейся под чужим весом, брюнет застыл вполоборота, прислушиваясь к звукам со стороны. тихое сопение конохи перебивала реклама туалетной бумаги, транслирующаяся по тв. — чего тебе, куро? — недовольный тон. — будь так добр, отстань от меня и свали, видеть тебя не желаю. да, было бы странно, если бы коноха сейчас хотел видеть кого-то. он вообще не понимал, что эти несчастные три мушкетёра делали у него в квартире уже несколько часов, потому что изначально он не собирался открывать дверь даже акааши. чего уж говорить о бокуто, постоянно роняющего его торшер, а тем более куро, которого в этом доме надолго заклеймили предателем всего святого, что есть на свете. но вот незадача: там, где был акааши — был бокуто, с бокуто — куро, а от куро и до дайшо недалеко, будь он неладен, чёртов засранец. коноха не был готов к тому, чтобы думать об этом человеке. как и не был пока готов к разговорам и времяпровождению в шумной компании. с того самого рокового дня в университете прошло несколько дней и больше он не появлялся на учёбе. он дал себе обещание, что просидит взаперти один, ещё долгое время сгорая со стыда и кусая губы от нахлынувшей обиды. телефон — отключён, дайшо — заблокирован, а сам он прячется под одеялом в закрытой спальне от дурных сплетен и обсуждений. в конце концов, он никакой не супергерой и его фото не поместят на кружку. единственное, что ему, пожалуй, теперь светит — это быть главным узнаваемым лицом на какой-нибудь доске позора. — слушай, я понимаю, как ты злишься… — начал подбирать слова куро, чувствуя себя сапёром на минном поле. — я не злюсь, — коноха развернулся к нему, прищурил глаза до щёлок. — я в бешенстве. просто не видно! и отвернулся обратно, не забыв обиженно дёрнуть ногой, чтобы столкнуть куро со своего места. взгляд тецуро вернулся к тарелке с неказистым рисунком. — а я тебе твоё любимое печенье принёс. — как мило, — пробурчал кокон из одеяла. — засунь его себе в задницу. куро подумал, что сейчас коноха чем-то напоминал ему кенму в плохом настроении. так было несколько раз, когда какая-нибудь нелепая вещь слетала с языка куро быстрее, чем он успевал подумать своим гениальным химическим умом. — бокуто старался, — куро выпятил нижнюю губу, опустив покатые плечи. — он расстроится, коноха. — правда? как жаль, что мне всё равно! — эй, нельзя же так с друзьями! куро попытался хлопнуть коноху в то место в одеяле, где предположительно должна быть нога, но он изворотливо сменил положение. откинув одеяло в сторону, акинори взвинченно сдул чёлку с лица и сердитым взглядом посмотрел на парня. — и это говоришь мне ты? а потом в голову куро прилетела ещё одна подушка — та, на которой коноха лежал. — я ведь уже пытался тебе объяснить, что я не имею к этому никакого отношения! если бы ты дослушал меня до конца, то понял бы, что дайшо на самом деле в тебя… — куро почти взвизгнул, когда в него резко прилетел пульт от телевизора. — ай! какого чёрта, коноха? хватит швыряться! — не смей мне ничего о нём говорить! — да ты мне даже сказать не дал! — я… — коноха задохнулся от возмущения и снова повысил голос, не сбавляя оборотов. — ты не понимаешь, что я ничего не желаю об этом слышать? вы оба сделали достаточно, молодцы! я же сказал, чтобы ты шёл домой! хватит уже тут сидеть! глаза его забегали в поисках нового предмета, который можно было бы запульнуть в надоедливого брюнета, действующего на нервы. заметив, что коноха зацепился взглядом за кружку с остывающим чаем, куро поспешил перехватить его руки и они завозились, путаясь в спадающих с постели простынях. получив пяткой по пояснице, куро сполз с кровати, успев одной рукой ухватиться за запястье конохи, а другой — за его правую ногу. коноха зловредно потянул руку на себя, от чего куро едва не вписался носом в деревянный кофейный столик. он уже начинал порядком злиться, хоть и понимал, что другу нужно просто остыть, а тецуро в данном случае выступал раздражителем, неизменно напоминая ему о человеке, который сделал очень больно. наконец, устав бессмысленно барахтаться, они посмотрели друг на друга так, словно их семьи воевали тысячу лет и это был единственный шанс на примирение. всегда есть вещи, которые тяжело говорить вслух. куро тецуро теперь не понаслышке знал о таких вещах. — послушай, коноха, — выдохнул тецуро, упрямо смотря тому в глаза. вся его дурашливая спесь спала, он был предельно сосредоточен. — это правда, что я общался с дайшо насчёт тебя. но только потому, что изначально я не знал, кто этот человек, о котором он парится. и он, на моё удивление, правда парился. только потом я узнал, что речь о тебе. не знаю, что случилось и как объяснить это, потому что сам не понимаю, но если бы ты мне позволил, я всё выяснил бы для тебя. я бы никогда не причинил вреда своему другу, ты же знаешь? я тебе не враг и не хочу быть врагом. я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. успокоившись и молча слушая, коноха то ли стыдливо, то ли всё же обидчиво поджал губы в тонкую полоску. — очень сомневаюсь, — тихо ответил он, и голос его прозвучал так тяжело, словно его придавило прессом в несколько кило, а то и тонн. коноха оттянул к себе свою руку и обнял себя за плечи, уведя взгляд в сторону. — не о тебе теперь в универе шушукаются даже преподаватели, не тебя обманули и облили грязью перед всеми, не ты теперь не можешь спокойно пойти на пары. и знаешь что? никто не понесёт за это наказания. куро виновато опустил взгляд. он точно знал, что всех, кто был в тот день в радиостудии, отправили на ковёр в ректорат. возможно, дайшо светило серьёзное дисциплинарное взыскание. куро был уверен, что его накажут или наказали уже, но язык не поворачивался напомнить об этом конохе. вряд ли это принесло бы ему удовлетворение. вряд ли этого было бы достаточно. где-то в глубине души куро даже сомневался в вине сугуру, но считал, что за языком всё равно следить необходимо при любых обстоятельствах — на собственном опыте проходил. — не надо со мной носиться. я не кисейная барышня, — почти прохрипел коноха. только сейчас куро заметил, что в комнате стало совсем тихо. — но мне правда очень… он запнулся, не в силах подобрать слов. очень что? обидно? да. неприятно? да. страшно? весьма. больно? о, ещё как. унизительно? до невозможного. — я понял, — куро почти охрип за сегодняшний день. он поднялся и попытался улыбнуться, потому что чувствовал, что на самом деле коноха не слишком на него сердился. — я лишь хотел сказать, что мне очень жаль. ты только не обижайся на меня слишком долго. и не волнуйся по поводу универа. мы что-нибудь обязательно придумаем. всё разрешится, вот увидишь. коноха спрятал глаза за свисающей чёлкой и сжал в ткань одеяла между пальцев. он не очень хорошо понимал, что имелось в виду под «мы». кто «мы»? «мы» — это коноха акинори и куро тецуро? куро тецуро, акааши кейджи и бокуто котаро? может быть, «мы» это дайшо сугуру? кто? кто будет за это в ответе? на спину удаляющегося куро коноха смотрел с некоторым сожалением и стыдом. и пускай подушкой по лицу куро получил абсолютно заслуженно, винить его во всех грехах и уподоблять дайшо всё же не стоило. это и раздражало больше всего. обняв подушку, которую куро заботливо поднял и вернул на место перед уходом, коноха насупился. и почему он должен чувствовать себя виноватым за то, что нагрубил друзьям? разве не он здесь жертва? разве не он здесь пострадавший, который должен получать порцию внимания? тц, вот ведь. дотянувшись до пульта от телевизора, коноха не глядя нажал на самую большую кнопку и упал лицом в подушку. он не был уверен, что бокуто и акааши не встретили вышедшего из его спальни куро, приклеенные ушами к двери. эта забавная картина, всплывшая в воображении, даже заставила коноху хмыкнуть. внутри он был очень благодарен своим друзьям, хоть и не понимал, чего ему хотелось сейчас больше: сгинуть от досады или забить на всё и поиграть с ними в уно, как в старые добрые. беззаботно поиграть, смеясь с того, как бокуто всё время путает разноцветные карточки, а куро откровенно пытается мухлевать. сейчас бы выпить лимонада, закинуться чипсами (или чем-нибудь посущественнее, например, курочкой) и развалиться на подушках перед экраном телевизора, в очередной раз пересматривая любимую часть анимированных комиксов и поздно вечером вспоминая о том, что завтра преподаватель по вирусологии обещал провести срезовую работу, к которой стоило подготовиться заранее… да уж, наверное, он ещё не скоро переступит порог универа. если такое вообще когда-нибудь случится. в коридоре ещё несколько минут были слышны шорохи и приглушённые голоса, после чего квартира конохи погрузилась в тишину, а он сам — в сонные мысли. конечно, он уже несколько ночей страдал бессонницей, что заставляла его вновь и вновь проживать момент, который большего всего хотелось не вспоминать никогда. шок, стыд, злоба и полнейшее разочарование — вот, что испытывал он теперь. причем разочарование было не только в дайшо — его имя произносить не хотелось даже мысленно — но и в самом себе. за то, что допустил оплошность и потерял бдительность со своей глупой влюблённостью, за то, что позволил себе слабость и понадеялся на какие-то взаимные чувства с человеком, с которым никогда ничего не могло быть. их пути даже никогда не должны были пересечься, но одна чистая случайность потянула за собой вереницу событий, от которых теперь у конохи заламывало от боли припухшие и покрасневшие веки. так тебе, коноха акинори, получай, чёртов супермен в клетчатой рубашонке. раз за разом в мыслях прокручивалось одно и то же. вот они с дайшо сталкиваются дне открытых дверей, а вот коноха запускает ему волейбольный мяч в лицо, увлёкшись игрой и не рассчитав траектории полёта; вот он прячется от преподов, пары которых пропускал, пока пытался разобраться в своих чувствах, вот дайшо со своей девушкой покупает сладости в кондитерской у его дома; потом они целуются на чьей-то тёмной кухне, пока в ушах звенит музыка и незнакомые голоса, а теперь он улыбается ему на фотографии в студенческом журнале, а затем толкает и… чёрт возьми, да что за кавардак? стоп. стоп. стоп. все события перемешались, словно кубики в детской игре: поди разбери, когда что происходило, где что было и кто что при это чувствовал. коноха ясно понимал только одно: внутри у него такая глубокая пустынная дыра, обдаваемая ледяными сквозняками, что марианская впадина позавидовала бы. и чем её заполнить, он не знал. и нужно ли вообще это делать? давай, коноха, ты же на фармфаке учишься. может, знаешь надёжное лекарство от этого дерьма? в глазах неприятно защипало. он сам себя остановил. нет, все стадии уже пройдены: интерес, влюблённость, романтическая мечта, прижученная за хвост, волнение, обида, смирение, зарождение и обрушение надежд, отрицание, гнев, осознание… кажется, они тоже перемешались разноцветными карточками, которые путал бокуто. кажется, коноха уже обещал себе, что больше никаких слабостей и уж тем более — никаких слёз из-за всяких обмудков. не зная, сколько он так пролежал, акинори поднялся, чтобы взять бумажный платок. на этот раз точно последний. ну что он, в самом-то деле, совсем расклеился из-за внезапных сантиментов? стоило отдать должное: дайшо смог себя защитить, смог отстоять и прикрыть свой изворотливый хитрый зад. конохе этому стоило у него поучиться. он не думал ему мстить или что-то вроде того, совсем нет. не то чтобы он вообще собирался с ним теперь когда-нибудь встретиться лицом к лицу. его, наверное, даже ударить будет мерзко. поскольку телефон был отключён, а маленький будильник куда-то делся (возможно, закатился под кровать, пока они с куро боролись за первенство быть услышанным), коноха медленно поднялся с постели, чтобы узнать который час. увидев остывший ягодный чай, который всё ещё приятно пах, и улыбающийся смайлик на тарелке, выложенный из печенья, коноха вспомнил о словах куро и невольно улыбнулся сам. собрав скомканные салфетки, он вышел из комнаты, намереваясь их выкинуть. а ещё, желательно, чем-нибудь перекусить, ведь несмотря на то, что первые дни он позволил себе предаться страданиям, практически полностью отказываясь от пищи, дальше так продолжаться не могло. по крайней мере, коноха любил еду. искренне и животрепещуще. скорее всего, даже больше, чем дайшо. и самое главное — еда ещё никогда не заставляла его чувствовать себя униженным на весь универ. — господи! коноха ненаигранно схватился за сердце, едва ли не растеряв свои скомканные бумажные платки. он-то думал, что остался один. — проснулся? — акааши как-то виновато повёл плечами. — извини, хотел убедиться, что всё в порядке. я не спал, хотел сказать коноха. акааши святой или планирует им стать после смерти, подумал коноха. — где эти два идиота? — сказал он вслух. это было сказать гораздо легче, чем некоторые вещи, щекочущие в груди. акааши мягко улыбнулся одними уголками губ. по тону конохи можно было понять, что ему лучше. он хотя бы поднялся с постели и даже соизволил прошаркать мягкими тапочками до кухни, чтобы избавиться от скопившегося в спальне мусора после нескольких суток своих переживаний. на голове у конохи было самое настоящее гнездо: такое тёплое и пушистое, что, казалось, ещё немного — и прилетят птицы, чтобы обустроиться в запутавшихся светлых прядях. — я отправил их за продуктами, скоро должны вернуться, — пояснил акааши. это было правдой. через пятнадцать минут после их разговора от обиды бокуто на куро не осталось и следа. проследив за реакцией друга, парень тут же добавил: — они только сумки оставят и уйдут. и я тоже сейчас уйду, мне как раз… — нет, не надо. коноха открыл дверцу холодильника, скептично осмотрев содержимое полок — и правда, шаром покати. услышав волнение в голосе кейджи, он закрыл холодильник, прижался к нему спиной в сером худи и неловко потёр предплечье. — оставайся… тесь, — улыбка у него получилась какая-то вымученная, но искренняя. — и спасибо. уже через несколько минут они сидели на кухне, повторно гоняя ягодный чай (на этот раз конохе удалось попробовать его тёплым), уничтожали улыбку из сахарного печенья и наблюдали за последними лучами уходящего солнца, иногда перебрасываясь фразами. но никто больше не заговаривал о произошедшем. утром, когда перепуганные акааши и бокуто тарабанили в его дверь, они уже обсудили достаточно, и коноха выплакал последний слезливый подход на чёрной водолазке. для того, чтобы оценить обстановку, нужно было время. они оба понимали, что никто не мог гарантировать оптимистичного «всё будет хорошо», но вместе справляться было куда проще, поэтому коноха был благодарен. за окном быстро потемнело. бокуто и куро до сих пор не вернулись из супермаркета, видимо, заблудившись между отделами и стеллажами, сверяясь со списком, который всучил им акааши. коноха был готов выскочить в ближайшую лапшичную, потому что желудок медленно скручивался в тугую спираль, напоминая о пустоте не только в душе. но не взирая на голод, не хотелось выходить на тёмную и прохладную улицу. ещё день ушёл. всё уходит. — у нас преподавательница по философии каждую пару проводит такой тренинг: нужно описать своё состояние на данный момент одной ёмкой фразой, при этом можно сочетать любые слова, которые покажутся уместными. коноха глянул на акааши из-под чёлки, задумчиво спрятал губы за стенкой пёстрой кружки, а после с протяжным вздохом выдал: — невъебически паршиво. акааши кивнул. принимается. — а ты? друг пожал плечами и признался, что старается выглядеть куда увереннее, чем на самом деле есть. и коноха мог его понять. — не знаю, чем заняться в эти дни, пока буду сидеть дома, — вдруг пожаловался акинори, пальцами расчёсывая запутавшиеся волосы. — кроме нудной учёбы как будто ничего не осталось. а скоро и её может не стать с его-то социальными успехами, пронеслось в мыслях. — думаю, тебе стоит отвлечься, коноха-кун, — акааши сложил руки на краю стола, задумчиво скосив взгляд в сторону своего смартфона. обычно он не доставал его из сумки просто так. — чем? немного погодя, словно осмысливая то, что он решается предложить, акааши любезно спрашивает: — где твой телефон? — я его выключил, — отмахивается коноха, играясь с зубочисткой. — ну да, — беззлобно хмыкнул акааши. — мы заметили это ещё тогда, когда не смогли до тебя дозвониться. это чтобы он тебя не побеспокоил? — нет, я его заблокировал. — тогда зачем отключил телефон? коноха задумался. и правда, зачем? наверное, хотел побыть в одиночестве. когда тебе очень плохо, ты часто не отдаёшь отчёт своим действиям. наверняка его друзья посеяли панику в общем чате — бокуто хорошо с этим справлялся. а уж если родители не смогли дозвониться с первого раза, то всё, пиши пропало… не искупить тебе, коноха акинори, никогда свои грехи. яркий дисплей приветливо загорелся привычной картинкой. подключив шнур зарядного устройства, коноха быстро пролистал уведомления: четыре пропущенных вызова от акааши, сорок четыре от бокуто, несколько сообщений с рекламой, спам, заполненный чат их беседы, который он даже открывать не стал, какие-то обновления приложений, родители не звонили. удивительно, но какое счастье — коноха ещё поживёт немного. так он думал, пока не услышал идею акааши. — ч-чего? — переспросил коноха, неверяще хлопнув глазами. — а чего такого? — попытался как можно естественнее пожать плечами акааши, словно сам сомневался в своих словах. — сейчас это популярно. сайты и приложения для знакомств популярны, спору нет. примерно столько же, сколько популярны мемы, связанные с ними. не то чтобы коноха никогда не задумывался о том, чтобы тоже попробовать потусоваться там, но слышать такое предложение от акааши, образ которого вообще не вязался с такими штуками, было как будто сверх неприличия. — тебе правда это кенма скинул? — коноха недоверчиво прищурил глаза, сканируя друга. — да, — просто ответил акааши. — а куро знает, что он про такое знает? — да брось, — улыбнулся брюнет. — он же хорошо разбирается во всяких приложениях разных… он мне как-то в шутку обмолвился, а я запомнил. — ты серьёзно предлагаешь мне зарегистрироваться на сайте знакомств? — в голосе прозвучали почти истерические нотки. коноха что, настолько плохо выглядел? — акааши, да там же одни придурки сидят. — ну, не бóльшие придурки, чем некоторые, — с этим нельзя было не согласиться. — да и обычное общение ни к чему не обязывает. это просто как вариант, тебе совсем не обязательно это делать. коноха закусил щёку изнутри. сомнения отравляюще засосали в желудке. а что если правда попробовать? ничего смешного или жуткого же в этом нет, если коноха просто попробует, верно? несмотря на предрассудки по поводу приложений знакомств (и такое же огромное количество историй про жутких маньяков и убийц или, как минимум, извращенцев), было также и приличное количество примеров людей, которые заводили отношения или дружбу с помощью этих служб. мир высоких технологий, людям некогда общаться вживую. к тому же, подумал коноха, это действительно ни к чему его не обязывает. даже если кто-то узнает, то какая разница? во-первых, всегда можно удалить аккаунт, а во-вторых, ничего позорнее в его жизни, чем ситуация в университете, наверняка уже не будет. спасибо, дайшо сугуру, теперь коноха смелый и открытый к новым приключениям! — придумай мне ник, — заговорчески прошептал коноха. глаза акааши подозрительно заинтересованно блеснули. уже менее чем через полчаса у конохи акинори был создан аккаунт в самом нашумевшем приложении для знакомств из популярного топа. куро с бокуто вернулись с полными авоськами продуктов как раз к тому моменту, когда коноха растеряно хлопнул ресницами, беспомощно взглянув на акааши: профиль не прошёл модерацию из-за смешной собаки на аватарке. необходимо было установить свою реальную фотографию. куро, уставший, но заметно приободрившийся при виде конохи, упал рядом, с любопытством заглядывая в дисплей. бокуто, холодный от вечернего ветра на улице, стиснул коноху в объятиях, как всегда не рассчитав силу. телефон выпал из рук парня, отпихивающего от себя щёку любвеобильного котаро, а тецуро ловко словил его в воздухе и начал что-то печатать. — эй, что ты делаешь? — возмутился коноха, попытавшись забрать телефон. куро сегодня уже получил. неужели ещё захотел? — в анкете можно указать предпочтения и интересы, тогда у тебя круг предлагаемых людей сузится, — деловито пояснил тот, разыскивая подходящее фото в практически пустой галерее конохи. — и добавить нормальную фотку. — у меня нет нормальных фоток, — буркнул коноха, отобрав свой телефон и пригладив растрепавшуюся чёлку, когда бокуто отлип от него. — ерунда, коноха, ты красавчик, — акааши снова занялся чаем, попутно раскладывая покупки по местам, как будто он сам жил в этом доме. — хей, я почти ревную, — игриво протянул бокуто, преградив акааши путь и зажав его у кухонной тумбы. коноха предусмотрительно вытянулся, выглядывая из-за руки тецуро, закрывавшей ему весь обзор. — пожалуйста, бокуто, только не у меня дома. засмеявшись, бокуто мазнул губами по виску смущённого кейджи и удобно устроил подбородок на его плече, утягивая в объятия. — а ты давай не отвлекайся, — куро пихнул коноху локтём в бок, возвращая внимание к телефону, вернее, к заполнению профиля в приложении для поиска новых знакомств. — найдёшь там себе какого-нибудь анимешного задрота, бросишь своих друзей, эх. — куро, — зашипел коноха. — снова меня на что-то подначиваешь? и что ты вообще городишь, язык у тебя без костей… — а что? я много всякого слышал! — да? — коноха собирался сделать ход конём. — а ты слышал, что это приложение акааши посоветовал мне, а ему — кенма? куро, не растерявшись, широко улыбнулся. — я не удивлён, он у меня такой умный котик, просто диву даюсь. коноха цыкнул. — кстати, ты меня уже простил? — вовсе нет, — он дёрнул плечом, сбрасывая с себя чужую длиннющую руку. — и не висни на мне, а то всё кенме расскажу. — оя? коноха, тебе уже кто-то написал! — оя-оя? — отозвался бокуто. они с акааши тоже с любопытством заглянули в экран телефона. у конохи был один взаимный свайп с каким-то парнем. случайный. он ещё не разобрался в использовании приложения, тем более, что говорливые друзья постоянно отвлекали. взаимная симпатия. ярко-красный кружок, превращающийся в сердечко. и сигналящая цифра «+1» в графе уведомлений. — ну же, открывай, не томи, — заискивающе попросил куро, весь подсобравшись. было очевидно, что его распирает узнать, что же там. — слушай, — коноха скептично изогнул бровь. — какие несдержанные эмоции для человека, работающего на два фронта. может быть, это тебе нужно зарегистрироваться? — обижаешь! — фыркнул куро. — воевать я буду только на твоём фронте, кэп. и да, я почти окольцованный человек. просто радуюсь за тебя! я б сказал, какой ты человек, подумалось акинори. палец завис в воздухе, неуверенно то приближаясь к иконке сообщения, то отдаляясь. глубоко вздохнув, он нажал на уведомление, дожидаясь загрузки страницы. — надеюсь, он не пришлёт мне dickpick, — попытался отшутиться коноха, нервно закусив губу. — тогда можно будет приклеить на него фотку дайшо, — предложил куро, своевременно потянувшись к закускам. бокуто, пивший в этот момент минералку, подавился от смеха. акааши пришлось ему помочь, запасаясь бумажными полотенцами и безграничным терпением. куро подскочил с места и начал постукивать своего закадычного друга по спине, попутно споря с акааши, что это действенный способ. кажется, этим вечером смеялся даже коноха. коноха, который думал, что теперь ничего и никогда не будет как прежде. коноха, которому хотелось просто каждому из ребят сказать тихое «спасибо» и, может быть, кое-что ещё. но всё же есть некоторые вещи, которые не так легко сказать вслух.

и в этом многие люди похожи.

***

когда погодные условия заставляют желать лучшего, люди носят резиновые сапоги или чаще чистят обычную обувь от загрязнений, в которые они вляпались за день. иногда обувь не чистят неделями, иногда наступают в огромные лужи. тогда она, конечно, теряет свой прежний привлекательный вид, что сказывается на настроении: не особо приятно щеголять в грязной, замызганной обуви, чтобы каждый косился на твои следы, которые ты после себя оставляешь. но в целом, если приложить усилия, всегда можно её почистить и вернуть бывалый блеск. если обувь тебе дорога, можно сдать её в химчистку — там быстро помогут избавиться от грязи и вернут былую свежесть, чистоту, а вместе с тем и удовлетворение тому, кто собирается её носить. даже если случайно кто-то наступал тебе на ногу, ты получал, как минимум, извинения. в общем, в какую гадость ты бы не вляпался — обувь всегда можно почистить. чего нельзя сказать о репутации. согнувшись, дайшо сидел на низком каменном парапете, разглядывая свои новые чистые кроссовки. он купил их только недавно и ещё не успел испачкать белую подошву пыльными улицами. дайшо всегда носил чистую обувь, потому что по обуви заметно, что за человек перед тобой — так говорил его отец, носящий дорогие лаковые туфли. дайшо с детства следил за обувью, потому что следить за обувью в его доме означало следить за репутацией. дайшо так сильно беспокоился о своей репутации, что случайным образом — сам того не желая — испортил чужую. и самое паршивое было это осознавать. ему, конечно, хотелось обвинить во всём кого-нибудь другого, не себя. свалить всё на непредвиденные (кто вообще мог такое предвидеть?) обстоятельства, на сущую случайность, на изуми, который заигрался со своими подколами внутри команды и ввязался в перепалку с дайшо, решив, что имеет право схватить его личную вещь для своих забав. но несмотря на это, дайшо слишком ощутимо чувствовал изменения, произошедшие с ним за столь непродолжительное время, и всё ещё учился с ними жить. изуми, конечно, хотелось вдарить по его веснушчатому задиристому носу, но больше всего хотелось залепить по лицу самому себе. потому что за прошедшее время — недолгое, если сравнивать со всей его жизнью — дайшо успел не только самостоятельно вляпаться в неприятности, но и утянуть с собой других. перед глазами стоял красный мигающий огонёк включённого микрофона и испуганные глаза первокурсника. дальше — всё как в тумане. в комнатку, которая была даже меньше чем та, в которой хранился спортивный инвентарь их университета, ввалились какие-то люди — видимо, иерархически старшие товарищи шибаямы юки по студенческим делам — и выставили членов незадавшегося интервью за двери. их университет был огромный. даже дайшо, отучившись в нём несколько лет, мог с лёгкостью заблудиться, перелетая с этажа на этаж, из корпуса в корпус. большое здание, что практически всегда было наполнено шумом на обеденных перерывах и звуками учебных процессов во время пар, казалось, погрузилось в монотонную тишину. дайшо даже подумал, что это минута тишины в память о почившей чести конохи и их налаживающихся хоть каких-то отношений. на негнущихся, точно ватой набитых ногах, по которым пустили электрозаряд, дайшо пулей сорвался с места и вернулся к опустевшему длинному коридору со шкафчиками, в которых хранились личные вещи студентов-очников. конохи там, разумеется, уже не было. в кратчайшие сроки сугуру оббежал полунивера в попытках его найти. он должен был отыскать его, увидеть, чтобы… чтобы что? что он бы ему сказал? «прости за неудобства, это мой новый прикол, тебе же нравятся шутки, зацени?» или «чувак, не веди себя как девчонка, ничего страшного не случилось»? дрожащая — не то от злобы, не то от страха и волнения — рука сжимала злополучный телефон, который стал причиной всех бед. он никогда ему не звонил — не хватало смелости, не считал это уместным, не было возможности — но в этот раз он несколько раз набрал контакт конохи. безуспешно. его оперативно заблокировали, кинув в чёрные списки; чуть позже телефон вообще, по всей видимости, выключили. блять. блять. блять. эти ватные ноги принесли его к двери чужой квартиры. кажется, дайшо даже не садился за руль. дайшо запыхался и устал. он так спешил, так хотел его перехватить, увидеть, но при этом жутко боялся посмотреть в глаза и обнаружить в них полное разочарование. он взглянул бы на коноху и обомлел, врастая в землю. и слова бы застряли у него во рту, цепляясь за корень языка, и он остался бы стоять столбом, так ничего и не сказав ему, мысленно сыпля на себя проклятия. он здесь уже был, когда привозил лекарства болеющему конохе, неожиданно для самого себя проявляя акт заботы и прикрываясь каким-то глупым предлогом, как мальчишка. он помнит эту металлическую поверхность, ручку, на которую он собирался повесить пакеты и убежать, звонок, что теперь разрывался иронично весёлым звоном, панику сея внутри сугуру. пусть он выйдет и скажет, что понимает случившееся недоразумение. пусть он выйдет и скажет, что ничего не слышал и они с дайшо могут продолжить общаться тайно, как ни в чём не бывало. нет, пусть он выйдет и скажет, что не желает его видеть и знать. пусть ударит дайшо. он не рассердится. но только один раз, потому что на второй дайшо тоже захочет что-нибудь сделать и вряд ли это будут кулаки. пусть хоть кто-нибудь возьмёт трубку, пусть хоть кто-нибудь откроет эту чёртову дверь, даже если это будет посторонний человек, даже если ему соврут, что конохи нет дома, что он здесь больше не живёт и выпнут с лестничной площадки, пригрозив полицией. кто-нибудь, пожалуйста. дайшо потерял счёт времени. цветные круги и блики забегали на стенках зажмуренных век. он устало приложился лбом к гладкой поверхности знакомой двери. она встретила его прохладой, тут же нагревающейся от горячего дыхания, а квартира за ней — отрешённой, мертвецкой тишиной. со дня происшествия дайшо не появлялся в университете несколько долгих дней. а потом вдруг появился у дома куро тецуро. и он его не пустил. куро не пустил его, как следует отругав его и сославшись на несколько веских причин, одной из которых была: «дайшо сугуру, ты просто невероятнейший болван из всех, что я когда-либо встречал и ты сильно ошибаешься, если думаешь, что после этого я буду вытирать твои сопли и слюни, самодовольное ты говно». сугуру впервые за несколько лет не мог поспорить с куро. поэтому он, окончательно выдыхаясь, присел прямо у его дома, чтобы перевести дух. не боясь испачкать брюки о кирпичи, выложенные для проведения ремонтных работ, он закурил, обжигаясь пламенем зажигалки. он был уверен, что скоро подойдёт какая-нибудь учтивая соседка преклонных лет и скажет ему, что здесь сидеть, как и курить, вообще-то нельзя. дайшо на автомате подвинется, встанет, едва заметно поклонится, подавив в себе желание сказать «бабушка, отъебитесь, пожалуйста» и отправится, куда глаза глядят, потому что — несмотря на всю его заносчивость — он всё ещё был воспитан почтительно относиться к старшим. вот бы ещё почтительно относиться к предмету своей симпатии. это, наверное, было бы замечательно. дайшо сугуру, прославленный парень в своей среде, несмотря на количество подписчиков в социальных сетях и забитый список контактов, больше не мог ни к кому пойти. признаваться в этом самому себе было сравнимо тяжело с тем, что он действительно виноват, однако это он хотя бы делал уже не в первый раз. если куро от него откажется и скажет самому выбираться из этой выгребной ямы, в которую дайшо свалился и забуксовал, это будет честно. честно, но бездушно. потому что тогда дайшо, наверное, опустит руки и сдастся. с конохой они станут заклятыми врагами и, возможно, никогда не увидятся. дайшо продолжит учиться, играть в волейбол от универа, пинать изуми под зад на тренировках и с завистью косо поглядывать на однополые парочки, встречающиеся ему в интернете или на улице. коноха станет для него фантомом из прошлого — его силуэт ещё некоторое время будет ходить за ним по пятам, но постепенно растворится в других людях, занятиях, мыслях. он для конохи станет кошмаром юности. со временем коноха его забудет, излечится, а дайшо в глубине души будет эгоистично надеяться, что этого никогда не произойдёт. об этом он думал всё то время, что просидел на кирпичной кладке у чужого дома, обнимая себя за коленки и разглядывая свои кроссовки, метафорично связывая их внешний вид с реальной ситуацией. и, судя по всему, просидел он так довольно долго, поскольку ноги его затекли, а шея и спина начали неприятно ныть. над его головой зашелестел пакет из магазина. ну, вот и учтивая старушка, живущая по соседству, которой до всего есть дело, подумал дайшо и выпрямился. он поднял взгляд. сигарета застыла у него между губами. он быстро избавился от улик, не забыв потушить окурок о кирпичную кладку. — из-за тебя на нас уже реально соседи косятся, — тихий, почти ленивый и усталый голос. холодный, но не злобный тон. с минуту дайшо и кенма молча смотрели друг на друга, как на статуи. — ладно, — послышался вздох. пакет в руке парня снова зашелестел: кенма полез за ключами в карман огромной красной олимпийки, явно не его размера. — пошли. но куро скажешь, что сам прошмыгнул. дайшо с готовностью поднялся, отряхнувшись от пыли, и неверяще уставился на парня тецуро. кенма был гораздо ниже его и смотреть, соответственно, приходилось на уровень ниже — совсем не то, что с конохой, глаза которого зачастую оказывались прямо напротив его, не давая возможности оторваться от этого взгляда. — он сказал, — хрипло начал сугуру, — что не пустит меня, потому что я сволочь. кенма поджал губы и понимающе кивнул. его осветлённые пожелтевшие волосы слегка качнулись в воздухе, когда он двинул головой. они совсем не похожи на волосы конохи. они другие. — это правда, — пожал плечами кенма, не вынимая рук из карманов олимпийки. его прямота обескураживала. что ж, может, и сволочь. но ведь не нарочно же? — и ещё сказал, — зачем-то продолжил обвинённый. — что я тебе на нервы действую, поэтому ты против, чтобы я приходил. кенма задумчиво замычал. — это тоже правда, но не совсем так, как мог описать куро, — он спокойно прошёл мимо дайшо и остановился у двери, оглядываясь. — так ты идёшь? думай быстрее. не понимая, почему кенма ему вдруг помогает, дайшо, почувствовав некоторый прилив радости впервые за несколько дней, проскочил в закрывающиеся двери. — чё- какого… — куро, стоящий в одних шортах посреди комнаты, кажется, тоже не понимал такого великодушия со стороны козуме. — мы уже подобрали одного бездомного кота, а у этого есть свой дом, причём довольно неплохой. пусть проваливает, ловелас. дайшо неловко примостился у входной двери, ожидая, что его сейчас выгонят обратно, потому что обычно куро был человек слова. кенма, сунув ноги в тапки и закатав рукава олимпийки до локтей, что тут же сделало его более домашним, чем несколько мгновений назад, взглянул на двух парней так, словно они оба были чем-то тяжело больны. — он выглядел жалко, — безэмоционально сказал блондин и ушёл на кухню, потащив за собой свой пакет. первые пять минут куро, что называется, «держал мазу»: он старался сохранять хладнокровное безразличие к персоне дайшо, хотя обычно был довольно гостеприимным и открытым. он не начинал разговор первым, отмахивался от дайшо дежурными фразами с таким холодом, словно он отвлёк его от очень важного дела, хотя по внешнему виду куро — абсолютно заспанному — можно было легко догадаться, что тот был ничем не занят, дожидаясь козуме дома. затем куро максимально небрежно напомнил ему о том, что дайшо — уёба и из-за тебя на меня обиделись мои близкие друзья, глист ты лабораторный. видимо, чтобы внести свою лепту и заставить чувствовать дайшо себя ещё хуже. — зачем ты мне об этом постоянно говоришь? — просто хотел напомнить, что ты натворил, если ты вдруг забыл. — можно не напоминать об этом каждый раз, я и без тебя знаю. — если ты без меня знаешь, чего припёрся тогда? дайшо никогда не признается, но он скучает по «кусалкам» с куро тецуро. и его безразличный тон, который он так старательно пытался сохранять, пародируя, наверное, своего кенму, жутко давил. к счастью, куро славился своим отходчивым нравом и, как он сам про себя говорил, добрейшим сердцем, поэтому спустя некоторое время они снова сидели на кухне. это место было для дайшо уже привычным: вот его стул у стенки, вот стол, на который он ронял руки и голову, когда ситуация становилась почти безвыходной — прямо как эта — и куро напротив звенел какими-то склянками. явно голодный. кенма, помыв фрукты под проточной водой, по их негласной традиции поменялся с ними местами, оставляя наедине. если бы дайшо умел благодарить, если бы слова не застревали у него в горле, подгоняя краску к всегда бледному лицу, он бы обязательно сказал куро то, что не решался сказать. и кенме тоже. — …я даже сделать ничего не успел, — от долгого монолога голос осип. руки чесались потянуться к сигаретам, хотя он помнил правила этого дома. — когда осознал, было уже поздно. так оно обычно и бывает. куро выдохнул из себя воздух, сдуваясь как шарик и надуваясь вновь. он с усердием почесал бровь. — н-да, — протянул он. — дела-а. дайшо откинулся головой на стенку, перед этим несколько раз намеренно стукнувшись об неё затылком. по крайней мере, куро, что бы он не говорил изначально, всё же был тем, кто выслушал его версию событий от начала и до конца. рассказ дайшо не был наполнен особым энтузиазмом и рвением выгородить себя. уставший голос звучал монотонно, степенно, в некотором роде отчуждённо. хоть дайшо и был виноват во многом, он тоже пострадал от этого инцидента. когда куро спросил вызывали ли его куда-нибудь по поводу случившегося — в деканат, кабинет ректора или, возможно, к психологу — дайшо болезненно поморщился, как будто ему нажали на больную рану, не успевшую затянуться. больше него с изуми досталось, пожалуй, только кураторам радиостудии университета, которые вообще были не при делах. ну, разве что аппаратуру нужно устанавливать нормально и информировать обычных студентов о том, как она работает, хотя это, наверное, тоже были вопросы не к ним. куро напомнил, что дайшо придурок, элегантно добавив то, что он застрял на первичных этапах эволюции. а ещё уточнил, что даже в своих брендовых шмотках тот выглядел, как несчастный голодранец, снова протирая своим хитрым задом его табуретку. дайшо, по старой привычке, собирался разозлиться, но смог лишь угрюмо согласиться, удивляя тем самым даже тецуро. тогда он признался, что был разочарован тем, как облажался дайшо в тот день, буквально смыв все их старания в унитаз. был разочарован, но верил в то, что дайшо хватит настойчивости прийти и объясниться. а ещё наглости заявиться к куро на порог, надавив на жалость кенме (здесь дайшо возмущённо подавился воздухом), заставляя снова выслушивать его нытьё и надеяться, что он поможет разрешить ситуацию наилучшим образом. никто из них, правда, пока не представлял каким. между ними повисла тишина, разбавляемая только пережёвыванием куро наспех сделанного сэндвича с лососем. к своей порции, любезно предоставленной хозяином дома и, как выяснилось, неплохим поваром, дайшо сугуру даже не притронулся, будучи точно уверенным, что еда не полезет ему в горло. в попытках отвлечься, дайшо стал рассматривать узор на плитке, что видел много раз, а после переключился на занятого едой собеседника. куро запивал сэндвич бутилированным мультифруктовым соком, его чёрная, как смоль, чёлка содрогалась в воздухе и спадала на глаз; на светло-голубой футболке, которую куро неразборчиво натянул после дневного сна, были заметны редкие тёмные шерстинки. дайшо совсем забыл, что теперь в этом доме появились ещё одни уши — большие, стоячие, с розовыми перепонками, шевелящие в разные стороны. сугуру оглянулся по сторонам: кота нигде не было видно, значит, можно было не волноваться, что он внезапно нападёт на него и или снова атакует его носки. наверное. заметив сомнения сугуру, схватившего край стола руками, куро безо всякого стеснения с набитым потом спросил у него, хочет ли он что-то сказать. тогда мысли, словно туго скрученное после стирки бельё, больно ударили парня по вискам — как реальность по щекам — и он заставил свой язык шевелиться расторопнее, с удивлением замечая, что слова практически не сопротивлялись и выходили гораздо легче. — я порвал с микой, — сказал дайшо, поражаясь собственному спокойствию. услышав это, куро замер и перестал жевать. — рассказывай. и тогда дайшо пришлось мысленного вернуться в ту самую ночь, половину которой он провёл с конохой, свалившимся с сильнейшей простудой. прошло не так много времени с того случая, но ему казалось, что это было уже давно и остались только фантомные ощущения от щекочущих кончики пальцев светлых волос акинори — настолько психофизическая память надёжно спрятала их, что вшила под кожу своей умелой иглой и нитками. воспоминания о тех моментах, сохранившихся у дайшо с каким-то особенным трепетом, внутри хотелось лелеять и с осторожностью гладить, чтобы не рассыпались.

хотеть касаться.

возможно, что именно это и стало двигателем процесса, дало рывок вперёд, позволяющий перестать в одиночестве бродить в пучине своих мыслей, точно заплутавший в густом лесу путник. дайшо пора было найти своё пристанище. посмотреть правде в глаза, какой бы вопиюще ужасной она не представлялась, чтобы в итоге убедиться, что не так уж она и страшна. он долго бродил по ночному городу, в озябших — точно нарочно — руках сменяя окурки новыми сигаретами, а к рассвету, когда все начали просыпаться, чтобы начать свой день, вернулся в свою квартиру и завалился в кровать. после уютного дома конохи, наполненного его любимыми запахами, свои четыре стены дайшо казались серыми, скучными и холодными, как и его постель, не подкупавшая даже изумрудным шёлком подушки. так нормально и не поспав, к утру он получил ответное сообщение, а после телефонный звонок, трелью раздавшийся над самым ухом. он умылся, плеснув в лицо ледяной водой, пробирающей до мурашек, и снова взял ключи от машины. сигареты закончились. в бардачке ещё должны были оставаться спасательные конфеты, сдерживающие его от нервного срыва. конфеты, которые они с конохой ели вместе и вспоминали беззаботное детство, словно всегда играли в одном дворе вместе с другими шаловливыми мальчишками. коноха тогда снял свою джинсовку, оголяя руки. он постоянно отворачивался к окну, неловко посмеивался, наверное, боясь лишний раз шевельнуться, а от этого тихого смеха у дайшо спирало в груди. если бы не дорога, скользкая от дождя, он смотрел бы на него вечно. такого простого, слегка уставшего и совершенно очевидно невыспавшегося из-за полуночного вызова куро тецуро, с бликами в тёмных зрачках от светящихся фонарей разглядывающего фантик от кислой шипучки, выпрямляя его пальцами. у него была мягкая полуулыбка, губы его ещё недавно шутливо хаяли куро, которого смешно затаскивал в дом маленький и щуплый кенма, меньше него, наверное, раза в три. а волосы у него, конохи, слегка электризовались и он тщетно пытался пригладить их рукой, опуская взгляд на свои острые колени. мужские, острые, возможно, даже немного кривые колени… мать твою, дайшо. что же ты делаешь. картинки, перепутавшись, упрямо скакали перед глазами, как на плёночном фото. лишённый сна, дайшо усердно следил за дорогой. он всегда уверенно водил — даже тогда, когда ещё не сдал экзамен, позволяющий получить водительское удостоверение и права. но в этот раз — в это особенно важное утро, которое, возможно, могло круто повернуть его жизнь на сто восемьдесят градусов — ему было волнительно держать руль. было 6:47 утра. мика встретила его такая же заспанная и зевающая, как отдалённые улицы города, именуемые спальными районами. она стояла в узкой прихожей своей съёмной квартиры, которую снимала — точнее, её родители — совместно с подругой, что постоянно где-то пропадала. дайшо стоял перед ней — неспавший, с залёгшими под глазами тенями, делающими его лицо ещё более худым, перекатывающий на языке горький вкус сигарет и мятной жвачки, потому что он всё ещё помнил, что мика не любила этот запах и часто его бранила. — привет, — сухо, неуверенно и смешно до странных коликов в животе. мика, кутающаяся в халат, наверняка не это ожидала услышать в такую рань от парня, который пропал на приличное количество дней, а затем вдруг неожиданно объявился с каким-то важным разговором. — ты с головой вообще дружишь? — полураздраженно выдохнула она, вскинув тонкие брови. — ты на время смотрел? да я перепугались, когда твоё сообщение увидела. думала, что-то случилось и тебя уже убили ночью. о, это было бы неплохо. криво подтянув уголок губ наверх, дайшо огляделся — как будто не бывал здесь раньше довольно часто — и взглядом попросил разрешения пройти, чтобы не говорить у входной двери. здесь ему не особо нравилось: любое пространство мика всегда пыталась украсить тем, что было комфортно ей самой, но не кому-то другому. в этом была своя справедливость, ведь она старалась для себя, но находиться здесь долго было невозможно. квартира её по своему внутреннему убранству чем-то напоминала кукольный домик, в котором творился хаос, но одновременно с этим соблюдался строгий порядок, который нельзя было нарушить. иногда дайшо казалось, что соседка мики поэтому так редко приходит домой: ей в нос тоже бьёт приторный дынный аромат диффузора, стоящего на подоконнике. под ногами лежал белый и чрезмерно пушистый коврик, напоминающий сладкую сахарную вату, неприятно липнущую к пальцам, скрепляющую на зубах и привлекающую насекомых. если поднять голову, на полочках можно было бы увидеть рамки с фото: на одной из них они с дайшо, близко стоящие друг к другу, чтобы влезть в кадр. тепло улыбающиеся на камеру, но одновременно такие отдалённые друг от друга уже в тот момент. дайшо не помнил, когда они его сделали, но этому фото точно несколько лет. он там даже выглядел как будто бы гораздо моложе и несуразнее. на стенах новые обои, тоже кажущиеся дайшо чрезмерно «девчачьими» — он помнил, как возил мику на машине в магазин и помогал выбирать их (нести до багажника), учтиво интересуясь, согласовала ли она вопрос ремонта с хозяйкой. мика тогда от него отмахнулась. на самом деле, мика невзначай отмахивалась от многих вещей, но заметил он это только со временем. от приятелей дайшо, считая их слишком грубыми (возможно, в чём-то она была права), от его советов (дайшо старался быть заботливым, как мог), от его игры в волейбол, которой он смел уделять слишком много времени (ну и скандалы тогда были). надо было сделать это ещё тогда, в шутку думает дайшо. мика отступает, без слов приглашая его войти. между ними проскальзывает что-то неловкое, как будто официальное, и у дайшо язык прилипает к нёбу. — что за срочный разговор? — вздыхает девушка. — ты же не вляпался ни во что? вляпался, ещё как, ты даже представить себе не можешь. не спрашивая, голоден ли дайшо, она начинает орудовать на кухне: достаёт продукты из холодильника, чтобы приготовить завтрак, проверяет температуру в помещении и сильнее кутается в свой лёгкий халат с непонятным рисунком, как будто он может её согреть. дайшо ловит себя на мысли, что мика ведёт себя, как его мать. но мика не его мать. она — девушка, с которой дайшо встречался. которую дайшо должен был любить. она — отголосок прошлой жизни, которая сегодня должна была закончиться, как только он переступит порог и уйдёт прочь из её кукольной квартиры. возможно, мика уже обо всём догадалась. всё же она была достаточно сообразительна для того, чтобы заметить и понять, что последнее время их пути с дайшо идут вместе, но совсем не пересекаются. это было нелегко. не то чтобы дайшо когда-то расставался. отказать кому-то в свидании или симпатии — это одно, хотя в этом тоже приятного мало, но вот прийти к выводу о том, что человек, который был с тобой долгое время, должен стать более свободным, как и ты сам — это совершенно иной случай. мика мельтешила перед глазами, точно пчела в стеклянной банке, которую поймали дети. она стояла к нему спиной, шуршала упаковками и шумела водой в мойке. шипело масло на раскалённой сковороде. откуда-то у неё, мики, взялось очень много энергии, так что от её передвижений туда-сюда у дайшо начала болеть голова. — ты даже не присядешь? — спросил он, надеясь на положительный ответ. — мне надо позавтракать, чтобы перестать злиться из-за того, что ты разбудил меня и заставил волноваться, — хмыкнула девушка, тряхнув волосами. это длилось не долго, поэтому вскоре дайшо уже пил спасительный чёрный кофе. мика же, словно собравшись с духом, заявила: — думаю, я знаю, о чём ты хочешь поговорить, — дайшо задержал дыхание. — всё в порядке. я и сама давно хотела обсудить с тобой это, просто не знала, как начать. на пол свалилась резинка для волос. дайшо задумчиво поднял её. пальцы коснулись плюшевой поверхности оригинального женского украшения. он улыбнулся. мика всегда была такой. она всегда любила рюши, плюш и банты, носила юбки и туфли на небольшом каблучке, от неё ещё со школы пахло цветочными духами. у неё всегда были приторные ароматы, бьющие в нос поначалу и приедающиеся до тошноты со временем. он не мог понять, когда ему перестало это казаться привлекательным. и было ли оно таким по-настоящему? мика была девушкой. такой красивой, каких дайшо видел на картинках в свои подростковые годы, что, наверное, и побудило его познакомиться с ней. всем парням в его классе нравились какие-то девчонки. это было естественно. это было нормально. дайшо был уверен, что всё в порядке. дайшо тоже должен был кто-то нравиться. дайшо тоже должен был с кем-то гулять. ему нельзя было испачкать обувь. мика стала подходящим вариантом: она понравилась друзьям, её полюбили родители, так что дайшо тоже должен был её любить. она и правда хорошая девушка, неплохой человек. она красивая, умная, весьма добрая, отзывчивая, порой достаточно терпеливая, чтобы вытерпеть дайшо, она активистка в студенческих клубах, но она не… не коноха? он точно знает, что мика не виновата. он почти уверен, что он тоже не виноват. — так вот что с тобой творилось всё это время. всё, что тем утром сказал дайшо, осталось в той квартире и впредь облегчило его существование. мика с готовностью помогла сделать ему то, к чему он медленно шёл. слова, которые пугали его до чёртиков, произносились легко во многом именно благодаря ей. ямака, подпирающая голову двумя руками, смотрела на него достаточно понимающе, словно чувствовала то же самое. не догадываясь о том, как она ошибается, мика сказала, что было заметно, что дайшо нравится какая-то другая девушка. у неё и самой, как оказалось, зарождалась новая симпатия, но она не могла полностью ей отдаться, пока они с дайшо не расставили все точки над «i» в их взаимоотношениях. и хотя мика была честна и говорила правильные вещи, где-то внутри дайшо всё рано было ревностно-неприятно — исключительно из-за своего характера и натуры. решив, что не в том положении, чтобы жаловаться и быть недовольным таким мирным исходом, дайшо пообещал себе искренне за неё порадоваться, как только разрешит все свои проблемы. — я знаю, что это странные ощущения, — мягко улыбнулась девушка, пытаясь скрыть сквозившую в её словах грусть. — но так бывает. хорошо, что мы вместе об этом поговорили. в груди дайшо и правда зарождалось непонятное, незнакомое ранее чувство. он понимал, что они движутся в правильном направлении, но всё же формально это было расставание, а когда люди расстаются — им полагается грустить. — ты мне очень дорога, — честно признался он и запнулся на полуслове, как будто стесняясь к этим словам добавлять противопоставительное «но». — и ты мне тоже, сугуру… — вторила мика. дайшо был удивлен, как она, при всей своей сентиментальности, ещё не залила его слезами. — но, наверное, дальше нам стоит продолжить как… — … друзья? у дайшо не было опыта в романтических расставаниях. возможно, в некотором роде он был даже полнейшим чайником в романтике. он слабо верил в адекватные дружеские отношения между людьми, которые раньше были вместе как пара, но почему-то представляя себя и мику, он мог с этим согласиться. как минимум, потому, что он ценил мику и то юношеское время, что они провели вместе; а ещё потому, что они жили таким образом уже несколько месяцев. и, конечно, потому, что даже сейчас, когда происходил ответственный момент — его первое серьёзное расставание в жизни — он не мог перестать думать о светловолосой электризующейся макушке конохи акинори. не мог перестать думать об этом парне даже тогда, когда мика складывала ему еду с собой и брала с него обещание выспаться, потому что «сугуру, ты совсем на человека не похож». когда она говорила, что ей пора собираться на учёбу и обнимала дайшо — совсем по-семейному, безо всяких обид и недосказанностей — он был ей благодарен, но всё равно думал только об одном. утренняя прохлада коснулась его шеи. он закрыл глаза, глубоко вдохнул и выдохнул. улыбка вдруг тронула губы дайшо, как рассвет солнца акварельное небо, знаменуя новую жизнь, освобождённую от отягощений… от сэндвичей не осталось и следа. незадачливый психолог в лице куро тецуро поражённо жевал дольку нарезанного яблока, незаметно пытаясь им накормить угрюмого кота, сидящего у него на коленях и недовольно отфыркивающегося, а также не менее угрюмого кенму, что пришёл вместе с ним. увлёкшись, дайшо даже не обратил внимания, что их стало не двое, а в два раза больше. кенма, обычно морщащий нос на их разговоры, вышел из своей спальни, жертвуя личным пространством, вслушиваясь в рассказ сугуру. от этого стало не по себе. дайшо стушевался на секунду, потому что, во-первых, теперь об этом всём знал ещё и козуме, а во-вторых, он всё ещё побаивался их подозрительного усатого квартиранта. в себя привёл его громкий и увесистый хлопок. куро со всей дури залепил ему в плечо, одобрительно сжимая свою огромную пятерню на его теле. — хера, — как всегда красноречиво. — поздравлю, получается. теперь ты такой очищенный и преисполненный готов двигаться дальше! дайшо скинул его руку и мученически потёр пострадавшее место. почему-то взгляд его метнулся к кенме, словно ища одобрения у столь неподкупной персоны. тот спокойно сидел рядом, вплотную придвинувшись к тецуро. очень странно, учитывая то, что парень не был из тех, кто занимался публичным проявляем привязанности. неужели они так хотели смутить дайшо и поскорее его выгнать? или, быть может, показать, как здорово жить в любви и гармонии? женатики хреновы. кенма задумчиво чесал кота за ухом, удобно умостив свою голову на мускулистом предплечье тецуро. дайшо думал, что куро-говнюк-тецуро, точно качается по вечерам, чтобы позёрничать. и почему-то он был уверен, что от него отставать не должен. а ещё думал о том, что теперь, возможно, кенма будет чуть меньше его недолюбливать. не то чтобы его это принципиально волновало. но было бы приятно. — ты не рассказывал ямаке, что юбку предпочёл чле- брюкам? куро не удалось остроумно пошутить только потому, что кенма вовремя ткнул его пальцем в ребро. — нет, — отрицательно покачал головой сугуру. он примерно представлял, как это могло выглядеть. мика наверняка удивилась бы, сложив розовые губы в букве «о». придерживаясь руками за стол, медленно опустилась на своё место, издав жалобное «боже, дайшо, мой мальчик», а после с нескрываемым интересом начала бы его допытывать. ну правда как мама. — ничего, — заверил его куро, закинув дольку яблока в рот. — думаю, после того, что ты учинил, она и сама в состоянии догадаться, от кого у тебя так крышу рвёт. мастер поддержки, ничего не скажешь. тяжело выпуская воздух сквозь сомкнутые зубы, дайшо потянулся к своему стакану с соком в потребности занять чем-нибудь свой несчастный язык. заполнившая рот жидкость была холодной и кислой. хотелось, конечно, чего-то другого и покрепче. выдержав паузу, дайшо вкрадчиво поинтересовался о том, что больше всего волновало его эти дни. — как он там? сказал это так, будто случайно налетел на коноху на физкультуре и тот подвернул ногу, честное слово. сам с себя усмехаясь, дайшо заломил брови и опустошил стакан одним махом. теперь сок показался ему слишком горьким. надежда в его взгляде, направленном на куро, почти иссякла. подумав несколько секунд, куро деловито ответил: — хреново. а потом вдруг ещё подумал и быстро дополнил: — но, к счастью, он понял, что такой кусок дебила не стоит его, поэтому недавно нашёл себе парня. глаза дайшо округлились. — чего? — опешив, произнёс он. в смысле парня? кенма вежливо подавил смешок и встал, отвернувшись к окну, делая вид, что занялся суккулентами в горшочках. куро был куда менее сдержан в своей реакции и смех его заполнил вскоре весь дом. — ой, ты бы видел своё лицо, отелло! — хохотал он так, что даже кот сбежал с его колен, оставляя после себя слой шерсти на домашних шортах. — эй, дайшо-чан, вернись ко мне! — дайшо-чан? — сугуру растерянно моргнул, чувствуя себя героем сюрреалистического фильма с плохими шансами на звание комедии года. — не зови ты его так, а то привыкнет, — кенма предпринял безуспешную попытку успокоить куро. — тецуро, мать твою, — дайшо вскочил. — ты реально назвал кота моим именем?! — я же тебе обещал, — брюнет развёл руками в стороны, всё ещё сотрясаясь от смеха. — ничего не могу с собой поделать, такой он лапочка. жаль только всё же, что без… кенма закрыл ему рот рукой. — я ему говорил, что надо другую кличку придумать, раз уж он у нас остаётся, — негромко пояснил он, уводя взгляд. — но он меня не послушал. дай, говорит, я своего сына сам назову. — это наш сын! — гордо выкрикнул куро, убрав его маленькую ладошку со своего лица. дайшо захотелось убежать вслед за котом, с которым он теперь, похоже, должен был делить одно имя на двоих. какая, блять, честь! только куро мог до этого додуматься. щекочущее горло чувство обожгло его изнутри. сердце нервно застучало быстрее. — ты серьёзно? — только и смог спросить он, ожидая (надеясь), что куро вновь рассмеётся и скажет, что это глупая шутка. — ну типа, — вместо этого выдал куро, пригвоздив тем самым дайшо к полу, и сделал очень таинственный тон. — познакомился с кем-то на сайте знакомств. так что следовало бы тебе быть порасторопнее, а то время знаешь какое! он мне, кстати, скрин кидал, там фотка есть. хочешь покажу? кенма, опасаясь излишней эмоциональности гостя, под шумок свинтил обратно в спальню, оставляя сугуру один на один с тецуро, издевательски крутящего перед ним своим побитым телефоном с открытой галереей, и собственной ревностью, сжигающей дайшо изнутри. он скрестил руки на груди и отвернулся. — пф, да больно мне надо. — да? ну ладно тогда, не буду. — нет, дай сюда! резко схватив его руку, дайшо вгляделся в экран телефона, смотря на незнакомца, что подбивал клинья к конохе. и чё это за петух нарисовался? он рассерженно сжал руку в кулак и одновременно с этим насупленно поджал губы. ненавистно прищурился последний раз — он никогда не встречал человека на фото ранее — дайшо раздражённо отпихнул от себя руку однокурсника, сжимающую смартфон. — норм? — спросил куро. — или тебе пофиг? — мне пофиг, — дайшо посмотрел на него как на идиота, догадываясь, какой реакции тот ожидал. — я пошёл домой. пока. — ой ну не обижайся только! — заулюлюкал брюнет, догоняя его в коридоре. — раз уж ты не хотел навредить конохе, то у тебя есть все шансы за него побороться. я же наоборот вам помочь хочу. это, знаешь ли, дорогого стоит. я тоже устал! помощник хренов, думает дайшо, стоя за дверью. сам, наверное, надоумил коноху залезть в это дерьмо и подкинул какого-то сморчка недоношенного, чтобы его позлить! недоношенный это, конечно, было не то слово. краем глаза он заметил — в анкете парня значилось, что у него рост аж на десять сантиметров больше, чем у дайшо. и это его ещё больше злило. приложившись спиной к стене, он закрыл глаза и медленно выдохнул. мысленно он подытожил, что имел на сегодняшний день. он сильно накосячил, хоть и не без посторонней помощи — это раз; коноха его везде заблокировал — это два; он расстался с микой, но к конохе теперь не подойти — это три; куро показал ему фотографию парня, с которыми коноха познакомился в интернете, чтобы залатать свои раны, вызывая тем самым сильную ревность у дайшо — это четыре; у куро был облезлый кот с улицы, которого он без разрешения назвал его именем, а у дайшо не было никого, кроме куро, с кем бы он сейчас мог выпить — это пять. он вернулся к двери и обречённо в неё постучал. та открылась до неприличия быстро, словно кое-кто сидел у порога и отсчитывал секунды до возвращения дайшо. — вы что-то забыли? — наглая, слащавая улыбка приклеилась к его лицу. подавив в себе желание приложить куро головой об дверь, дайшо сунул руки в карманы и нервно качнулся с пятки на носок. — по пиву? — неуверенно предложил он. — вопросов ноль, — куро с готовностью схватил куртку и впрыгнул в кроссовки. — но ты платишь. дайшо сделал вид, что очень недовольно закатил глаза, но на самом деле был рад, что куро согласился. он в этом не признается. и уж тем более никогда не скажет вслух, потешая его самолюбие и поощряя его самодурство. но похоже, что это был единственный способ отблагодарить придурка куро за то, что всё-таки от него не отвернулся. а с конохой он что-нибудь придумает. и какому-то чуваку из тиндера он его отдавать не собирался. просто он как-нибудь потом ему это скажет.