«февраль. достать чернил и плакать! писать о феврале навзрыд, пока грохочущая слякоть весною чёрною горит».
— пастернак.
первая и последняя.
о том, как чёрный март задержался на дюжину месяцев, а юта сходит с ума от тяжёлых сигарет и дун сычена.
— выруби, умоляю. иначе я вырублю тебя. сычен стоял на коленях перед японцем и медленно выходил из себя. по его ушам бил совсем бесчеловечно дурацкий рок, который играл из их общего старого плеера (один наушник в ухе юты, а второй — сычена, и так каждый раз, когда они занимаются сексом, под безвкусицу). раздражало до скрипа в зубах и ломки тонких запястий. но даже в контексте этого он умолял. почему-то юте нравился японский рок, быстрый секс под него, до одури тяжёлые сигареты после и дун сычен. — заебал, — юта меланхолично выдернул наушник из уха сычена. грубо, резко и болезненно. как будто ковырялся ножом где-то в сердце или под желудком, пытаясь найти крупицу того, что мог бы потом предъявить как доказательство ненужной боли. он прикрыл глаза и ждал, когда сычен продолжит, но так и не дождался. он обиженно встал и ушёл в другой угол их однокомнатной съёмной квартиры, чтобы побыть одному, хотя это понятие очень сильно размывалось в данной ситуации, потому что«я знал двух влюблённых, живших в петрограде в дни революции и не заметивших её».
— опять пастернак.
винвин тоже не заметил, как сердце юты украли, а его ранили. украли сердце. и сердце ранили. сильные ладони, пахнущие сигаретным дымом, обняли из-за спины, прижимая к себе так крепко, что хотелось задохнуться. и сычен совсем не против, если однажды эти руки задушат его, кажется, у него настоящий фетиш. а юта, честно, вряд ли будет против того, чтобы сделать это в конце концов. — винко, ну не злись, — юта дышал в затылок своему парню, думая, что тому очень идут сожжённые из-за осветлителя волосы. если он однажды решит прогуляться ночью по квартире в белой рубашке, то японец точно подумает, что он настоящий ангел. просто пока что живой. винко не злится. просто ебаный японский рок преследует его каждый половой акт с ютой. сычен отчего-то ненавидел музыкальный вкус накамото. начинает капать. это похоже на начало весны и чёрного марта. но так капают остатки бензина на сломанной бензоколонке, осталось поджечь и убить. между прочим сычен уже ранен. игра в морской бой. когда он понимает, что юта слушает сейчас только его, то разворачивается и целует со всей любовью, которую только имел на данный момент. самый не нежный поцелуй их карьеры, как и их отношения в целом. винвин будто прыгает с края карьера. юта отвечает неожиданно, до боли в губах и слабых коленок, будто сычен какая-то безнадёжно влюблённая школьница. хотя так и есть. накамото кусает до крови, до болезненных стонов и почти незаметных ударов по плечу. он был бы не против переломить винко его тонкую шею. сычен прямо-таки растекается по полу перед ним, готов вылизать его любимые берцы и расцеловать руки, если он ещё раз так поцелует его. он зависим. куда-то улетает футболка сычена (спасибо, юта, что не в окно), его шея и плечи подвергаются таким же поцелуям, которые трудно таковыми назвать. накамото просто пытается выпить из него всю кровь в самом прямом смысле этого слова. пьяный до одури человеком, его ведёт от этого букета любви и влюблённости. ведёт себя как дикое животное. винвин только рад этому и подставляется под эти болезненные укусы, которые будут заживать ближайшие семь пачек сигарет (лучше не знать, сколько они курят в день). сам в ответ не целует, только пошло стонет, чтобы ещё больше раззадорить юту, он просто сумасшедший на всю голову. ему бы только поскорее сдохнуть. юта отстраняется, чтобы перевести дыхание, а сычен опускается на колени перед ним, стягивая во второй за сегодня раз старые спортивки. юта тоже немного сумасшедший, потому что носит их на голое тело. его член в руке сычена, и ему кажется, что его винко сейчас прекраснее самой афродиты. поэтому он говорит об этом немного в другой формулировке. — детка, я сейчас кончу от одного взгляда на тебя. сычену, безусловно, льстит это, но уважаемыйнакамотоютавымудакиявсеещезол, так что… — завали. но завалили на диван сычена. а проиграл всё равно юта. винвин проводит рукой по члену, вынуждая юту прикрыть глаза и выдохнуть. и, кажется, сычен сейчас сам кончит, потому что смотреть на него вот так было чем-то сродни его тайных желаний и мокрых снов (которые часто мучали его в последнее время). ещё в последнее время он мучал сам себя и ютину голову, который никак не мог перестать думать о нём. в какой-то момент сычен оказывается сверху, в ногах юты. сначала он еле касается губами головки, скорее просто обдавая её тяжёлым тёплым дыханием, чтобы услышать сдержанный стон накамото и мысленно улыбнуться, а потом наконец берёт член в рот полностью. и, кажется, юте очень хорошо сейчас, потому что он перестаёт сдерживать стоны («обожезачемтыделаешьэто я кончу от твоих безумно красивых стонов» остаётся висеть в воздухе пошлыми звуками крышесносного минета, который делал винвин). юта, конечно, хочет кончить не в рот сычену, поэтому останавливает его весьма простыми движениями своих рук, чтобы оказаться над ним и поцеловать грубо и жадно. японец любит и влюблён, его ведёт от одного человека, и рядом с сыченом включаются звериный инстинкты, перекрывающие всё. юте нравился японский рок, быстрый секс под него, до одури тяжёлые сигареты после и дун сычен. ещё дун сычен спрыгнул из этого окна, в которое каждый раз смотрел и думал вслух, прошлым февралём, рядом лежит незнакомый парень, и ему необходима новая доза, запитая алкоголем, потому что выкрашенные волосы мерещатся всюду, а язык предательски может назвать только его имя. каждый день он вспоминает эти «а что, если», видит перед собой винвина и начинает думать сам об этом: «а что почувствует винко, если я спрыгну?» сердце ему вырвали и не вернули на законное место, эту бензиновую лужу, созданную сыченом, внезапно подожгли прошлым февралём, и от неё остались только угли. в какой-то момент зима юты закончится, потому что чёрная весна задержалась на дюжину месяцев. почему-то в голове слышится «твой японский рок режет уши». юта готов отрезать эти чёртовы уши.