Я — Батори?

      «Микочка?» — в голове сразу пролетели воспоминания двухлетней давности, когда девочка вместе с человеческим мальчиком, коего звали Микаэлой Хакуя очень часто играли вместе. Но после трагической ситуации больше не виделись, ведь даже не было известно жив ли он сейчас или нет.        Ожидание тянулось дольше обычного, то ли парень весь из себя, как говорят, пальцы веером, то ли это и взаправду Мика, ненавидящий вампиров всей душой.        — Микаэль Хакуя? — терпеть больше не было сил: или сейчас, или никогда.        Капюшон шелохнулся, видимо, имя, произнесённое вслух, как-то повлияло на вампира. Голова поднялась, а руки девицы сами собой потянулись к скрытому лицу. Раз. Капюшон был сдёрнут. Блондинистые волосы, голубые, как небо, глаза, печальный взгляд и так не похожая внешность на японца.        — Мика… — слова застряли в горле, боязнь произнести что-то лишнее и спугнуть драгоценного друга взяли вверх.       До этого грустные глаза широко распахнулись, благодаря чему можно было увидеть вертикальные зрачки.       «Вампир… Он тоже вампир…»       Больше не было той злости и отчаяния во взгляде, скорее удивление и доля радости. Как он мог забыть ту милую, но в то же время с характером полукровку, что так заботилась о нём и пеклась о его же семье.        — Лиза, — странное для японцев имя, но в то же время родное для семьи и друзей.        Неловкости ситуации можно было позавидовать. Два стражника до сих пор стоят и не могут вникнуть в суть дела. Ясно лишь одно, эти два недовампира явно знают друг друга.        — Лиза-тян, ты знаешь его? — немного недовольно, но в то же время растягивая слова, заинтересовался Лакус.        Девушка же не обращала на него внимания, её внимание было сосредоточено лишь на одном парне, находящимся прямо перед ней. Неожиданно для всех Элизабет бросилась к нему на шею. От такого жеста блондин немного пошатнулся, но всё же позволил себя обнять, при этом кладя руки на талию полукровки. Лакус в шоке отпрянул, у Рене немного вытянулось лицо, а отец разочарованно покачал головой, приговаривая, как его дочь не любит своего же папашу.        — Я так рада… что ты жив!.. — впервые за несколько лет девушка дала волю слезам.       В детстве её практически невозможно было заставить плакать, как и в принципе, когда она повзрослела. Просто не было нужды, как сама выражалась Элизабет. Но поддавшись чувствам — эмоции взяли своё. Два года назад, случился инцидент, имевший летальный исход. Ферид Батори убил совсем маленьких детей, всю семью Хакуя.        Ребёнок сидел, улыбаясь, за каким-то делом. Он что-то рисовал или же наоборот писал на бумаге. Недавно зашедшие два стражника проходили по коридорам особняка, намереваясь кое о чем ей сообщить. Как только им удалось зайти в комнату, девочка бросилась на шею к фиолетоволосому, ругая его за то, что он давно не заходил к ней.        — Привет-привет, — в своей обычной манере поприветствовал Элизабет Лакус. — Чем занимаешься?        — Учусь, — легче сказать одно слово, чем описывать каждое действие.        Разнообразные книжки, тетради с ручками и карандашами — всё, что мог отец предоставил дочери для полноценного обучения. Не любовь к учителям заставила Ферида отмахнуться от предыдущей идеи завести нянек, поэтому переход на самообучение был лучшим выходом, хотя старший Батори довольно часто занимался с Элизабет, что на удивление, так же Кроули и Хорн, когда бывали в гостях, помогали.        Ну вот честное слово, жизнь была расписана как у принцессы. Учёба, фехтование, манеры и этикет, игра на музыкальных инструментах и изучение различных иностранных языков: от румынского до русского. Всё входило в каждодневный график. Из-за чего возникало ощущение некоторого отвращения к такой жизни, хоть и приходилось смириться, против отца не попрёшь.        — Ты знаешь, где сейчас Ферид Батори? — довольно резко зазвучал голос Вельта, отчего ребёнок даже немного вздрогнул.        — Нет, но он ушёл где-то полчаса назад.        — Тогда у меня для тебя печальная новость.       Для двух стражников не было секретом с кем девочка проводит своё свободное время. Мальчик, по имени Хакуя Микаэль, чьей имя им удавалось не раз слышать. Из-за чего, как только они услышали о смерти детей, что пытались выбраться из города, так же удалось установить, как их зовут. Хоть люди и противны вампирам, но если полукровка узнает об этой новости чуть позже от отца, будучи неподготовленной, явно всё будет не так складно.        — Семья Хакуя, с которыми ты так много времени проводила, мертва.        Улыбка мгновенно сползла с лица, губы предательски задрожали, а глаза заслезились. Нет, не может быть. Почему все дорогие ей люди рано или поздно погибают? Почему им не позволено жить счастливо?! Только из-за того, что она не такая, как все?! То, что она не человек, и не вампир?! Да что с ней не так! Почему как только она хоть немного почувствует себя счастливой, то всё сразу катится к чёрту? Обретя отца, она вроде бы обрела ещё друзей, но теперь кажется, что лучше бы она даже его и не знала, тогда бы эти дети не умерли. Почему она не удосужилась даже поинтересоваться куда же он идёт? Почему не насторожилась? Куда делась та прекрасная интуиция?        Пробивает дрожь. А что если… Сумасшествие так и продолжится? Если отец не остановится на Хакуя? Что если он продолжит в том же духе, и тогда… Лакус, Рене, Хорн, Чесс, Кроули… Нет, это уже из ряда вон выходит! Не может же он и вправду убить вампира, с которым общался столько лет? За стражников страх был намного больше. Их ничего не спасёт, если же старший Батори решится.        «Почему всё так происходит? Отчего так сложно?» — быстро пронеслась мысль в голове, из-за которой слезы покатились ещё сильнее, хотя через минуту прекратились. Немного раскрасневшееся лицо и голубо-красные глаза засветились злостью и незнанием, что же дальше делать. С силой растерев немного опухшие щеки, ребёнку пришлось смириться, прошлого не вернуть, но такого не может больше продолжаться. Хотелось бежать куда угодно, главное, чтобы не догнали.        А может и правда? Сбежать? Может, хоть тогда люди не будут умирать, а совесть потихоньку успокоится?        Не могу. Только это и могла ощутить полукровка. Что-то заставляет её остаться тут, даже если и события будут ужасные. Она не хочет бросать его, только недавно обретя. Он же её отец, он — её единственная семья. Она…       — Я люблю его…       Послышался скрип открываемой двери, отчего товарищи быстро ретировались, будто их здесь не было. Папаша, что с такой непринуждённостью входит в комнату, как будто ничего не случилось и мелит языком о каких-то глупых вещах. Заметив нехорошую ауру, что витала вокруг Элизабет, оскал расцвел ещё сильнее, чем раньше.       — Милая, что такое, что случилось? — ужасная непринужденность, как бесит.        — А тебе будто не известно, — с таким же злым и чёрным голосом, как и сама аура, ответила собеседница.       Может, он решил построить из себя глупого вампира, а может, он и вправду не понимает. Первое вернее.        — Ты. Убил. Их? — даже не следовала говорить, о ком вёлся разговор.        — Хах. Так ты об этом? Знаешь ли, я тоже пострадал, кто же знал, что они будут такими смелыми? — приложив кисть к подбородку, рассуждал вслух вампир. — Меня прострелили в голову, а ты совсем меня не жалеешь?        — Почему?.. Зачем, зачем, ты их убил? — постепенно переходя на крик и при этом захлебываясь слезами.        То, что ранее она умерила свои слезы и, казалось бы, смирилась, но оказывается всё не так. Грусть и злость раздирают изнутри. Рыдая, слезы градом катились на лицо, постепенно капая на пол. Неожиданно для самой себя опустившись вниз, при этом дрожащими руками держась за подол платьица и поджав губы, что бы не закричать во весь голос, она что-то замямлила.       — Почему ты убил их?.. — ещё раз переспросила девочка, но уже тихим и совсем нежным голоском.        Голос пробился, крик вырвался наружу, а слезы так и продолжали течь, хоть Элизабет пыталась их как-то вытереть.       Батори стоял в некой растерянности. Нет, он не раз убивал, не раз видел, как люди рыдают, как умоляют, падают на колени, зачастую, нет, всегда, винят во всём его, кричат, как его ненавидят, и чтобы он побыстрее умер. Так почему же его собственная дочь, чьих друзей он недавно убил, всего лишь плачет? Из-за чего не проклинает и не говорит, что бы лучше она его не знала? Страх? Сомнение? Или просто не может такого сказать вслух?       — Почему ты меня не проклинаешь? — привычный оскал сумасшедшего сполз с лица, сменив эмоции на грусть.        — Люблю.