Профессиональное обучение/formation professionnelle

Сколько раз будет сожалеть об этом Саито Эри? Один раз как минимум, закричит, взорвется глотка кашлем, невысказанными словами, сожалениями, объяснениями. Она будет помнить день, отпечатается в разуме крепко-накрепко и не уйдет до самой ее простой смерти. Смерти как личности, конечно же. А пока Эри вжимает в себя чужую боль. Трясущимися пальцами ищет в огромном синем рюкзаке тюбик с таблетками, и те белыми каплями ложатся на ее ладони. Прямо жемчужины. Хенджин принимает таблетки с ее руки, запивает водой, принесенной Эри, и замирает перед ней без рубашки, с душой нараспашку. Он уязвим и она боится. В ее голове мелькает ассоциация с родителями. Когда мама заболевает, лежит ровно на белой кровати, а ты ничего не можешь сделать. Через неделю нет ни мамы, ни папы. Вез в больницу, обострение было, а Эри тогда забивалась в угол кровати, сжимала руками волосы, боялась, ждала бабушку, тонула в беспомощности. И страх беспомощности снова возвращается, таится в кончиках пальцев, когда Саито помогает дойти до их кровати еще ослабленному Хвану. Тот выдавливает улыбку, но тут же прекращает, глядя на перекосившееся лицо преподавателя. — Так бывает не часто, — будто сам себе говорит Хенджин, и Эри ложится рядом. Слушает мерное дыхание. Боится, что начнет говорить и не остановится. Боится, что он услышит дрожь в голосе. Боится, потому что догадалась быстро, а лучше бы оставаться глупенькой, не ведающей девочкой. — Это не смертельно, — продолжает Хван, но тут же исправляется. — Пока, стадия ремиссии, нужно принимать таблетки вовремя. Кажется, с его губ вот-вот шутка сорвется, но Эри сбивает. Поднимает голову, вглядываясь сначала в глаза, в тех опять загораются лукавые огонечки, затем мажет губы, тронутые улыбкой. — Принимай их вовремя, пожалуйста. Видит, как Хван удивляется. Кивает осмысленно, глубоко, принимает и в разум, и в душу, делая зарубку до того глубокую, что Марианская впадина позавидует. — Со мной все будет хорошо, преподаватель, — обещает с честностью в глазах. — С этим врагом я борюсь с детства, пока побеждаю. — Во всех хороших сказках добро побеждает зло, — вспоминает Эри слова своей старшей родственницы. — У нас ведь точно сказка со счастливым концом? — Точно, — кивает Хван, и рука его тянется к телефону Эри. — Иди-ка сюда… — Издеваешься? — Если только немного. Эри наблюдает, как ловко студент избавляется от блокировки, ищет камеру и тут же прижимается ближе. — Я сама убью тебя, — шипит Саито, пряча лицо у его плеча. — У нас нет ни одной фотки. — И ты хочешь сделать ее после… — Самое время, всегда считал, что мешки под глазами мне идут. Шипение и легкий тычок раздаются прежде звука камеры. По ту сторону экрана смеющийся Хенджин, обнимающий одной рукой свою преподавательницу, возмущающуюся, недовольную, с всклокоченными волосами и соблазнительно сползшей с плеча белой рубашкой. — Рассвет вот-вот придет, — улыбается своим мыслям Эри, наблюдая, как Хван, как ни в чем не бывало, включает игру на телефоне. — Спи, — советует, задевая взглядом ее лицо. — Не могу. — Зря, не выспишься же. — Ну и пусть. Хенджин усмехается шире. Эри нравится следить за его улыбками, каждая — разная, будто калейдоскоп у него неповторяющийся, попробуй найди две одинаковые. — Тогда давай поиграем? — предлагает Хван, поправляя чужие волосы на плече. — Ты только что чуть кони не двинул, а все туда же, — отворачивается резво Эри, злится немного, до чего же озабоченными бывают мужчины. — Да нет же, моя маленькая извращенка, — обнимает со спины студент, утыкаясь носом в ее волосы. — У нас много вопросов друг к другу, так что давай сыграем в честность. Сердце удар пропускает по горло. Воздух друг выбивается, Эри сжимает чужие пальцы своими, просит, молит остановиться, но Хван продолжает ставить условия. Один вопрос — один ответ. Честный, чтобы в прозрачности можно было захлебнуться. И Саито играет на опережение. — Сколько тебе осталось? Чувствует, как Хенджин напрягается. Укутывает в объятия плотнее, чтобы самому не забыть сказать. Эри чувствует его тревожность, она играет сейчас с ее пальцами, ищет предлог вырваться. — Я ведь говорил, врачи не прогнозировали мне совершеннолетие. — Я помню, я не об этом. — Не знаю, Эри, — выдыхает устало, с облегчением. — Маленькая опухоль, как шарик, то растет, то уменьшается. Она не злокачественная, но расположена так, что если вырастит больше на пару миллиметров, чем сейчас, спровоцирует инсульт. С летальным исходом. — Звучит почти обыденно, — замечает Эри, чувствуя ровное дыхание на затылке. — Я не боюсь смерти. Она придет рано или поздно к каждому, просто не надо ее ждать. — А твоя мама… — Один вопрос один ответ, преподаватель Саито, — прижимает ближе Хенджин, вырывая из сердца Эри искреннюю улыбку. — Vous ne voulez pas que je question . — Не сомневаюсь. — Но я должен его задать, потому что ты никогда не расскажешь, почему пьешь таблетки и боишься камер. — Нет, Хенджин… — Что произошло… — … veuillez . — …на четвертом курсе? Тишина звенит. Саито пустым взглядом глядит на стремительно светлеющее небо. То взрывается красками легкими, прямо маски художника розовой, сиреневой и голубой красками, отсветы оставляет на прозрачной занавеске, ложится кляксами теней по паркету, касается оставленной в углу одежде и пока что обходит утопающую в ночи постель. — Я слышал, что ваш преподаватель французского начал встречаться со студенткой, об этом все узнали, она повесилась, а его посадили то ли за шантаж, то ли хранения порноконтента… Эри садится в кровати. Освобождается от теплоты рук, самостоятельно вкладывая себя в хозяйство прохлады и пустоты. Голова взрывается миллионами слов разом. Хочется выплеснуть все, высказаться, а выходит сдавленный всхлип. Зачем он так в лоб? Зачем так прямо? Потому что иного пути нет. Эри знает, комкает одеяло в кулаки и решается. Открывает рот и голос льется складно, почти не дрожит. — Его посадили за доведения до самоубийства, — усмехается Эри, кривит губы в странной улыбке. — У него была целая коллекция для шантажа Пуонг. Он снимал ее… Эри замолкает. Перед глазами фотографии проносятся круговертью, хочется глаза закрыть и выкинуть чертову память, стереть каждый яркий кадр. — Пуонг, она была замечательной, fais serment, мы вместе ходили и в садик, и в школу. Поступили вместе. А потом… она влюбилась в этого монстра. Саито говорить не трудно. Он все ждет, когда гвозди появятся в горле, но ничего не происходит. Ее голос все такой же далекий, чужой, и слова будто не до конца доходят до нее самой. — Они начали встречаться. Вроде как встречаться, я не понимаю. А когда она захотела закончить все, потому что у этого чертового маньяка было много девушек, он не разрешил. Начал показывать ей их фотографии, угрожать, что всем расскажет, если она не придет к нему, не ляжет под него. Пуонг соглашалась, долго терпела, господи, она страдала от всего этого, от него… Эри захлебывается. Сжимает одеяло сильнее, будто оно способно скрыть ее от воспоминаний, от прошлого, но то улыбается ей красивой мужской улыбкой, стоит прямо перед ее кроватью, смотрит. Говори же правду… — Эри, он наказан, — вмешивается в прошлое голос из настоящего. — Нет, нет-нет-нет, — усмешка выходит само собой, трескает лицо в крошку. — Он не получил по заслугам. Он вот-вот выйдет, адвокаты нашли лазейку, сказали, что Пуонг сама скидывала фотографии, сама лезла к нему, они нашли переписку и… — Эри, — руки Хвана теплые, невесомо касающиеся ее плеч и волос. Кутают в тепло, в настоящее. То трескается перед Эри, она сквозь сиреневый туман видит перед собой лицо Хенджина, его губы, его глаза. Прижимается всем телом, тонет в запахе, идеально непохожем на запах преподавателя Ли Донука. — Мне надо было рассказать им все раньше, гораздо раньше, а я… — Эри, тише, ты не виновата. — Виновата, понимаешь? — кричит, чтобы заглушить чужой смех в ушах. Tu joues à la martyr . — Я рассказала об их отношениях, я, я! Нам оставался месяц, всего месяц, и мы бы убежали из этого ада, вместе бы убежали, — захлебывается Саито словами, что рвутся вперед из ее горла. Она так хочет захлебнуться ими сейчас и единственное, что не дает ей окончательно провалиться, чужие касания, легкие, бережные, оберегающие. — Если бы я замолчала, Пуонг была бы жива, — совсем тихо, на выдохе, неслышно для чужих ушей сипит Эри. Хван молчит. Слышит все, она уверена, но молчит, сжимая крепче. Эри притягивается к нему, даже когда истерика проходит и остается перед глазами только улыбка Пуонг, прекрасная и настоящая. Tu savais tout. — Ты поступила верно, — в тишине раздается голос Хенджина, когда даже улыбка Пуонг уходит с первыми заливающими комнату солнечными лучами. — Я поступила плохо и это убивает меня, — ровно и холодно выдает Эри. — Она повесилась на моем подарке. Шарф. Ей он нравился. — Уверен, Пуонг была замечательной, — улыбается Хенджин, касаясь пальцами женского подбородка. — Расскажи мне о ней, если хочешь. — Я хочу, — кивает Саито мелко-мелко и говорит, говорит, говорит, пока будильник не выдергивает их из своего мирка. День врывается солнечный и теплый. Хван готовит кофе на кухне, улыбается, глядя на посвежевшую Эри. — Ты как себя чувствуешь? — Отлично, пойду даже на первую пару, — обещает Хенджин, оставляя первую кружку с ароматным кофе на столе. — Завтра выходной, может сходим куда-нибудь? — Свидание? — Да, — хитро щурится студент, хватаясь за вторую кружку. — Можем начать проводить его сегодня. — И как? — В моем списке парк аттракционов, множество сладостей и, да, пожалуй, кормление каких-нибудь уточек. Эри смеется. Искренне и звонко, обжигая губы об чашку. Шипит, но Хван тут же приходит на помощь, целует невесомо, жалеет шутливо, касаясь кончиком носа ее виска и ведет ниже, отчего преподаватель дышит глубже. Звонок в дверь новую реальность разрушает. Саито моргает сонно, морщится, ровно как и Хван. Они глядят друг на друга до второго звонка, и Хенджин идет открывать. Не застеленная постель манит обратно, но преподаватель умело игнорирует ее. Надевает джинсы поудобнее, проходится кисточкой по носу, вглядывается в зеркало. Улыбается, и улыбка не треснутая, не разрушающая ее. Исцеление от чужих рук и губ, слов и действий бальзамом льется на румяные щеки и огонек в глазах. Эри предчувствует лучшее свидание в своей жизни, свидание длиною в жизнь. Боится загадывать, но мечтает. О запахе ваты, о кряканье уток, о захватывающих аттракционах, о Хенджине рядом. О нем всем, от и до, принимает легко и просто, до скрипа в сердце. Нельзя так сильно влюбляться, — говорит своему отражению. А то смущенно улыбается, да глаза в сторону отводит. Поздно, дорогая, попалась, капкан захлопнулся. — Кто там? — уже собранная Эри возвращается на кухню, чтобы забрать из чужих рук свой телефон. — Доставщик кимчи, — хмурится Хван, поднимаясь со стула. — Кто в такую рань заказывает кимчи, а? Может, все же вы, преподаватель? Хенджин целует до головокружения, Эри позволяет, выгибается навстречу, но тут же вспоминает, что время, в отличие от удовольствий, не ждет. — Мне пора… — Пару минут, — просит, даже требует Хван, углубляя поцелуй. Выходит без пошлости, с лаской, почти не присущей Хенджину. Исследует, и Саито тянется, играет, вкладывает в поцелуй чуть больше смысла, чем обычно. Больше, чем обещание. Эри в поцелуе высказывает свои чувства, и те взаимны, трепетны, прекрасны. — Все, теперь точно пора, — нехотя бормочет преподаватель, отстраняясь. — Эри, — у Хенджина в глазах кометы, моментально сгорают все огни. — Будь осторожна. — Ты тоже, — улыбается, захлопывая за собой дверь. Не видит, не чувствует, как ее студент прижимается лбом к двери, глядя на все мертвым взглядом.

***

— Мои дни будут смеяться каждый день Даже если я буду голоден, то я создам свое, создам что то новое Продолжай и получишь превосходство Нынешние трудности станут вчерашними Я продолжу создавать . — Вы не перестаете меня поражать, господин Хан, — улыбается Эри, и студенты врассыпную усаживаются на свои места. — Простите, преподаватель, — старается быстро выключить музыку в телефоне Джисон, только что зачитавший небольшой отрывок. — Все в тебе хорошо, Хан-и, — улыбается Джису, вертя в руках карандаш, — не был еще таким придурком, замуж бы за тебя вышла. — Спасибо, не хочу примерять образ самца богомолов, — парирует Хан, и Саито не сдерживает улыбку. — Достаточно, друзья, — преподаватель кидает яркую розовую сумку с принтом жабы в очках. — Помните, какой сегодня день? — День, когда Хан должен спеть Пиаф? — подкидывает идейку Сынмин, за что тут же получает тетрадью от студента. — Предатель. — Ты ведь тренировался всю неделю, задрал ныть, — фыркает Ким, защищаясь. — Хороший у тебя голос. — Сходите на свидание, — фыркает Джису, отворачиваясь. — Студент Хан, вы можете спеть в любой удобный для вас день, — благосклонно смотрит Эри, хмурясь. — Да, каждый из вас. Выберете лирику, которая вам по душе и которая не оставляет вас равнодушными. Даже если на другом языке, переведите и представьте акапеллу мне. — Вы ведь не преподаватель пения, — слышится от подруги Джису. — Верно, я и не прошу у вас только пения. Творческое задание, — приходит к выводу Саито. — Вы мне кусочек вашего таланта в рамках нашего предмета, а я решу, вознаградить ли вас за старания или гугл-переводчик. Студенты оживляются. Озадаченность ложится следом на молодые лица, шепотом переговариваются, отчего преподаватель только вздыхает. — Готовимся к лекции, подумаете на досуге, — смеется Эри, усаживаясь за столом. Вертит в руках телефон, слушая гомон от пары человек, возводит глаза к небу, называя бестолочью Хана Джисона, который уже полез переводить любимые им песни. Улыбаясь, Саито лезет в телефон проверить почту, предоставляя пару минут гомона и свободы студентам, которую уже вовсю обсуждали чуть ли не целый спектакль. Деятельные, Эри нравится. Ее глаза цепляются за третью строчку сеульских новостей. Заголовок сначала кажется шуткой, фейковой новостью, но когда Эри переходит по ссылке, замирает. На нее с телефона смотрит фотография преподавателя Ли Донука. Черным горят слова «Обвинения сняты».