К середине третьего лета проведённого вместе со своим мужем, Тэхён переживал всё сильнее. Изначальный омут отношений был невероятно глубок. Нежнейшее чувство счастья и удовлетворения сопровождало Тэхёна почти постоянно. Только иногда, тёмными ночами, русал давал чёрным мыслям туманом растекаться, попадая во все потаённые места сознания. Они сопровождали Тэхёна всегда, с самого осознания себя русалкой. Поэтому беспокоить Чонгука из-за такой ерунды не стоило. А то муж начал бы переживать. Меньше знаешь, крепче спишь. Тэхён, например, никогда не высыпался.
Морошка поспела рано, возможно, потому что было холоднее обычного. Чонгук тыльной стороной ладони пытался убрать мешающие тёмные пряди. Волосы отросли уже ниже плеч и начинали едва заметно отливать зелёным. Чон собирал спелые ягоды и клал их и в свой, и в рот мужа. Тэхён повис на нём обнимая со спины и положив голову на плечо. Только дожёвывая ягодку, просяще открывал рот и получал ещё одну. Чонгук, время от времени, морщился — лезущие волосы раздражали его слишком сильно. Тэхён не понимал, и не чем помочь не мог. Заплетаться было нельзя.
Чонгук на собственном примере в этом убедился.
Однажды, пока Тэхён гулял с сёстрами, а Чонгук занялся обустройством дома, произошло нечто. О, Ро́са, его неразумный муж всё же заплёл волосы. Не внимая ни одному предупреждению.
Тэхён, по возвращение домой, увидел страшную картину. Чонгук, сидя на полу и ухаживая за кораллами, латал небольшую трещину на стене. Его отросшие волосы были собраны в хвост на затылке водорослевой лентой.
— Чонгук! — Тэхён подорвался, рассекая острым выступившим ногтем сковывающую нить.
— Ты чего? — развернулся, с в момент растрепавшейся причёской. Чонгук недоумённо смотрел в глаза мужа, что были полны ужаса.
— Я же говорил тебе, не заплетай, — прижимая Чонгука к себе, шептал Тэхён. Чон уткнулся головой в живот и смиренно сидел.
— Мешаются, — пробурчал.
— Привыкнешь, — мягко трепал волосы. — Молись Ро́се, чтобы обошлось.
Следующая ночь была кошмаром на яву. Чонгук метался от боли. Ему казалось, что волосы полыхали. Тэхён успокаивал в объятьях и мягко чесал своим гребнем до самого рассвета. Пока не отпустило. Тэхён едва ли меньше плакал, чем в день их воссоединения. В море хорошо, влаги не видно.
В волосах русалочья сила, дарованная Ро́сью. Люди с распущенными не ходят, нельзя. А русалкам заплетаться запрещено, жизненную силу от тела отделять нельзя. Это как руку перетянуть жгутом и кровь поступать не будет.
Тэхён, наслаждаясь прохладой, совсем разнежился и не обратил внимания на изменившийся запах. Чонгук резко развернулся, скидывая мужа с плеч. Послышалось шипение. Тэхён, мигом очнувшийся от нежной пелены, посмотрел с удивлением на мужа. Пустой взгляд прожёг русала до мурашек. Глубоко дышащий, с приоткрытым ртом, напрягшийся всем телом, Чон представлял жуткое зрелище. Но понятное. Рядом человек.
— Чонгук, — начал звать, вставая прямо перед лицом. — Чонгу-ка.
Никакой реакции на имя. Только сильнее принюхивался, мотая головой.
Тэхён, продолжая звать по имени, вжался в Чона, беря округлое лицо в ладони, заставляя посмотреть на себя.
Надо успокоиться. Тэхён же знает, как можно привести в сознание.
Закрыв слабо сопротивляющемуся мужу глаза, смазано поцеловал. Ещё раз. Резче, втянув нижнюю губу, прикусывая, до стального жжения. Отрываясь, Тэхён вновь посмотрел на мужа, но увидел лишь звенящую безрассудством пустоту.
Вот теперь страшно. У Тэхёна намокали ресницы. Чонгук не реагировал. У него выступали резцы, шипение переходило в рычание, а хватка, неожиданно обнаруженная на теле дрожащей русалки, усилилась.
— Чонгук-а, милый, — шёпотом. Муж его не сильно стал пытаться отстранить. Хоть чувствует родного. Мешается Чону Тэхён, чтобы к жертве людской пройти. Русал крепче за плечи схватился. Никогда не отпустит.
Тэхён всё же решается использовать последнее средство привода в чувство, когда обезумевший муж выпускает когти. Рубашка Чонгука вновь будет насквозь мокрая.
Тэхён, как сквозь размытую картинку, шепча извинения Чонгуку, пытался стянуть с его плеча рубаху. Она никак не поддавалась, узкая. Раздражаясь, Чон вертелся, Тэхён неаккуратно разорвал с треском хлопковую ткань, оголяя правую ключицу. Осторожно примеряясь и, в бесконечный раз извиняясь и поминая Ро́сь, шепчет:
— Люблю.
Заточенные с перерождения зубы с мягким звуком вошли в плоть пронзая нежную кожу. Сквозь волнующий гул в голове и зажмуренные до пятен глаза, донёсся истошный крик.
А после, больше не сопротивляющееся тело, повисло в Тэхёновых хрупких, но сильных руках.
***
У русалки дежавю: сидеть вот так, с бессознательным Чонгуком, с солёными щеками и в летней тишине. Человек так и ушёл не попав в топь. Только взбаламутил их прекрасное безлюдное существование.
Тэхён едва-едва оглаживал кожу мужа по краю раны. Рубаху придётся новую достать, слишком сильно она пострадала.
Ожидание чьего-то пробуждения томительное волнение. Сейчас оно у русалки не очень хорошее, сосущее. Он слишком переживал за Чонгука и как тот отреагирует на его предшествующие действия.
Если в прошлый раз Тэхён был абсолютно уверен, что Чонгук, очнувшись, без скандала примет его (русалочья сила, она такая) то в этот раз страшно. Кто бы не рассказывал об этом, какая это мелочь, всё равно плохо. Тэхён, рассматривая уже под затянувшиеся края укуса со следами сукровицы, чувствовал вину. Доставлять боль, хоть и спасительную, любимому русалу тяжело. Чонгука хотелось оградить от этого.
Можно было бы, закрыв глаза на Рось, пустить его убить. От одного плохо не станет. Тогда бы Чонгук не пострадал.
Но частые жертвы приведут к полному безумию. Там и до мавки недалеко.
Русал жалел, что обрёк на страдания кого-то ещё. Убеждения, что Чонгуку до этого тоже жилось не очень, не помогали. В такие моменты Тэхён ненавидел свою эгоистичную сущность. Ведь теперь ему не одному мучится с нелёгкой судьбой русалки. И он мог бы отпустить Чона умереть, но своё не отдают. Русалки слишком чтут семью.
Чон заворочался. Его голова чуть не соскользнула с бёдер замершей в мыслях русалки. Тэхён, всё ещё склонившись над мужем, сосредоточился на его лице. Нежно стёр упавшую слезу на его скулу. Подрагивающие ресницы и неспокойно дёргающийся нос. Тэхён вздохнул — Чонгук скоро очнётся.
***
— Давай ты станешь так же заботливо относится к ранам и будешь искусывать всё тело, — серьёзно произнёс Чон. Тэхён даже дёрнулся, чуть не свалившись с ветки, как много лет назад.
Не самый счастливый эпизод первой встречи с человеческим запахом произошёл два лета назад.
— С чего это вдруг? — настороженно, Чонгук полюбил шутить на эту тему.
— Моё тело уже забыло как выглядит твой язык, — мечтательно. Чонгук не скрывал, что откровенно наслаждался способом извинения. Вылизанные Тэхёном следы зубов на коже стали шрамом. Но Чон не против. Это было во благо.
— Глупый лягушонок.
— Моя кожа слишком суха для лягушонка, — игриво. Всё так же, как и в первое лето.
— В болоте мокро, искупайся, — ловко впутывая ладонь в уже порядком отросшие волосы. — Как раз позеленеешь.
Вразрез словам, притянул ближе. Сначала губами коснулся шеи мужа, а потом и тем, чем так просил.
***
Головой на родном за столько лет плече так уютно и безопасно. Провожать закатное солнце, сидя высоко. Ловить тёплые лучи в волосах. Держать в объятьях маленькую хрупкую дочь. Размерное слышимое дыхание их собственной семьи, лучше любого пения соловья.
Чонгук устало прикрыл глаза, вспоминая собственную прошлую жизнь, прошлое мужа. Сердце больше сжимается от представления, что юный Тэхён, когда-то, как и их дочь, оказался в жуткой ситуации. Его маленькие наивные русалочки, что получили от людей обман за наивность и унижение за внешность. У него никогда не укладывалось в голове, и не уложиться, что свет всей его жизни кто-то ненавидел.
Поэтому, теперь его собственное спасительное солнышко и маленькая луна должны быть счастливы. С Ро́сьей помощью Чонгук будет стараться, чтобы стали, даже будучи русалками.
