Сквозь сердце Грейди

      …Он им всё-таки отомстил. Именно так, как и представлял себе семь долгих лет. Оба его маленьких хозяина горько плакали и жалели о том ужасном дне — и обо всём, через что он сам и его друзья тогда прошли.       От горьких слёз детей золотисто-жёлтая рубашка Грейди насквозь промокла сзади… да, рубашка, ведь пиджак — даром что скроенный по его худой фигуре — он сейчас набросил им обоим на плечи. Лучший способ успокоить их и придумать было трудно: и Гамбола, и Дарвина сейчас била такая дрожь, словно были они где-то среди снегов на полюсе, а не на холме недавно возрождённой Воображандии, не в уютной комнатке Пенни. Да и кроме того — сколько раз ему приходилось вот так же успокаивать Франка, стоило тому разрыдаться от тоски по хозяевам: раскрой объятия, сними пиджак, набрось на лохмача — и обнимай, пока тот не перестанет трястись и всхлипывать. Вот и всё. И вся месть.       Сквозь слёзы Гамбол и его братик наперебой твердили, что после такого проступка, наверно, и не заслуживают игрушек — подарков — друзей — вроде их любимых марионеток, а не то что объятий от Грейди; но что ему было по-настоящему важно — это как они всё-таки крепко обнимали его в ответ сами. И радовало это сильней, чем летний дождь, даже сильней, чем грязь; и хорошо, что длины его рук было достаточно, чтобы обнять обоих как следует. Сам он не успевал даже слова произнести, и вместо этого — просто сделал, как всегда делал Франк, когда был чем-то особенно тронут: уткнулся в их макушки носом. Шутливо дул Гамболу в ухо, со смехом наблюдая, как оно вздрагивает. Щекотал Дарвина своими волосами из пряжи, чтобы и он перестал всхлипывать и тоже посмеялся. Франк бы, наверно, на месте клоуна лучше справился — он ведь тёплый, огромный и так любит обниматься. Но и то радость.       В который раз:       — Так ты… ты… ты не сердишься на нас, да?.. (Вероятно, Гамбол.)       И в который раз — его терпеливый, успокаивающий ответ:       — Ничуть, господин Гамбол. Вы и господин Дарвин просто доверили нас мисс Пенни. Как люди, случается, доверяют самое ценное тем, кто им всех дороже. Теперь мы служим ей — и вам. И больше о прошлом не будем.