Night

В семнадцать лет думать о будущем совсем не хочется. По крайней мере, не так, как говорят это делать взрослые, а только чуть-чуть приоткрывать дверцу и бегло смотреть на возможности, бесконечность дорог и собственные перспективы. Впрочем, когда с той стороны в лицо прилетают суровые реалии вместо тех картин, что складываются у тебя в голове при слове «будущее», дверь захлопывается вновь до тех пор, пока ты снова не наберëшься смелости посмотреть вперëд. Сложно думать о работе, семье и коммуналке, когда заканчивается учебный год, и тебе сносит напрочь голову ароматом цветов, летним ветром и неоновыми огнями огромного города. Перед глазами — утопающий в зелени Центральный парк, мокрый от дождя асфальт, пляж на Кони-Айленд; в мыслях — беззаботная нега и… Коджиро. Чëртов Нанджо Коджиро, скребущийся в дверь квартиры Каору посреди ночи. Робко так, чтобы родителей Сакураяшики не разбудить, и ему даже в голову не приходит, что его кореш может тоже спать. Каору приходится вынырнуть из своих приятных мыслей и подняться с кучи одеял на полу, чтобы уже через несколько секунд выйти из своей комнаты и с тихими ругательствами прокрасться мимо родительской спальни прямиком к двери. Дотронувшись до ручки, розоволосый слышит, как в комнате телефон надрывается песней Friction и тихо воет, после чего распахивает дверь и выхватывает из рук Коджиро его мобильник, чтобы самостоятельно сбросить звонок. Нанджо же даже не успел и слова приветственного сказать, как приятель накрывает ладонью ему рот и вслушивается в тишину дома, проверяя, не проснулась ли мама от такого шума (она очень чутко спит, и это становится главной проблемой, когда Каору и Коджиро договариваются погулять ночью). — Меньшей тупости от тебя и не ожидалось, горилла пустоголовая. — выйдя в коридор, говорит юноша. Перебрасываться оскорблениями и насмешками по поводу и без стало их привычкой на двоих. Окружающие, смотря на это, думают, что после они оба сидят дома и обижаются, но на самом же деле — выворачивают на изнанку душу друг перед другом и чувствуют, что ближе человека просто не существует. «На двоих» они стали делить многие вещи: одну пару наушников, эмоции, мечты, увлечения… Чувства. И по юности кажется, что это навсегда. И, скорее всего, так и будет. Ночью Нью-Йорк меняется до невозможности, будто сбрасывает с себя маску благородства, но по-прежнему остаëтся городом мечты. Ночью он дерзкий, яркий, искренний, непокорный и опасный. Следом за городом маски приличных мальчиков снимают и двое влюблëнных. Начитанный и приличный, являющийся гордостью родителей Каору становится высокомерным грубияном по прозвищу Черри, который не стесняется влезать в драки и пить палëный алкоголь из круглосуточного за углом; мягкий и целеустремлëнный Нанджо превращается в демона-искусителя, стреляющего страстным взглядом в предполагаемых пассий и с ухмылкой слушающего протяжное девичье «Джо!». Впрочем, они друг друга стоят. Именно Коджиро подсовывает Каору выпивку, а Сакураяшики, в свою очередь, смотрит более страстно, чем он сам, и соблазняет Нанджо получше всех его подружек вместе взятых. И это обоим нравится. Вся их юность — в ненормальных гуляниях и разделëнных на двоих ритуалах. Вся их юность отпечатывается под колесами скейтов на асфальте бесконечных кварталов. Их юность — в глазах друг друга. Огни Манхэттена ослепляют Джо так же, как плавленое золото в глазах Каору. Суета и свобода города обнимает Каору так же крепко, как сильные руки Нанджо. Они несутся по полупустым улицам, чувствуя, как попутный ветер смахивает с их плеч усталость и негатив, жалуются друг другу на особенно ненормальный последний месяц учëбы, и будут мять эту тему ещë недели две, пока оба не выговорятся за весь прошедший год. Они заходят в магазин за содовой, и, гуляя между рядов с продуктами, Коджиро скидывает в корзинку сладости и чипсы и смеëтся над тем, как Каору, пародируя голос матери, цитирует еë же. — «Каору, что с тобой такое?». " Каору, у тебя куча долгов!». «Каору, преподаватели жалуются на твою успеваемость в последнем месяце!» — Хаха! Если уж даже ты забиваешь на учëбу в конце года, то этому миру ещë далеко до идеала! — Если кто-то и захочет делать мир идеальным, то пусть не втягивает в это меня. Сначала все начнут усердно трудиться в мае, а потом что? — хмыкает Каору, выбирая между Колой и какой-то непонятной японской газировкой с яблоком. — А потом закроют скейт-парки и заблочат порно-сайты! — выдаëт Джо громче, чем требовалось, потому что парочка неподалëку весело на него косится. — А ты только об одном и думаешь. — Ой, гляньте-ка, неженка! Не смущайся, Вишенка, иначе я подумаю, что мир действительно сходит с ума! * * * Банка содовой громко пшикает, отчего бедный Джо вздрагивает. — Идиот, чтоб ещë раз я поехал с тобой куда-то! — шипит в тон газам в банке Каору и недовольно смотрит на Нанджо, вытирающего кровь с разбитой губы рукавом собственной куртки. Порой они становятся настолько беззаботными, что даже сами не понимают, куда едут. А едут они чаще всего туда, где за дерзкий гон легче всего получить по лицу, и, как правило, не всегда сваливают вовремя. Пострадавший сейчас, но по-прежнему весëлый Джо тому подтверждение. В прошлый раз они уматывали из какой-то подворотни и не останавливались два квартала, посыпая друг друга матом на все лады, а сегодня поставили крест на прогулках по манхэттенскому Чайнатауну. Даже оторвавшись от стайки агрессивных ребят, Коджиро по-прежнему сжимал в своей руке хрупкую ладошку Каору, и пока они взбирались на крышу небольшого здания — тоже, и даже сейчас, слушая, как Черри пытается отдышаться, он не отпускал его. Веселье весельем, но проблем потом будет много. Коджиро почти физически больно каждый раз смотреть на потрëпанного возлюбленного, а Каору так же больно выслушивать вопросы мамы, откуда же на Каору синяки и ссадины, ведь он хороший мальчик и точно не мог сбежать из дома ночью. В отличие от родителей Джо, которые ни в чëм сына не ограничивали и понимали, что он уже достаточно взрослый для того, чтобы гулять где и сколько хочется, мама и папа Черри смотрели взглядами палачей, когда он возвращался домой позже двенадцати или пах табаком. — Черри, ну больно! — тянет уныло Коджиро, когда Каору клеит ему на щëку пластырь. — Поцелуй! — Я тебе чо, мамка, чтобы ранки целовать? — бесится Черри, помогая вытереть кровь с чужой кожи. На самом деле, сам безумно хочет поцеловать, но нельзя — образ недоступной суки спадëт мгновенно, и именно этого добивается Джо, стараясь каждый раз побить собственный рекорд. В прошлый раз Черри сломался спустя пять минут. В итоге Джо целует его сам. Ловит за тонкое запястье и ласково проходится губами по костяшкам, целует в серединку ладони и смотрит Черри в глаза, а тот, заметив горячую хитринку в чужом взгляде, не выдерживает и накрывает чужие губы своими. Целует аккуратно, чтобы Нанджо не шипел от боли, нежно облизывает кончиком языка небольшую ранку, и этот поцелуй с привкусом крови дурманит, Черри чувствует, что ещë немного, и он попросит трахнуть его прямо на этой чëртовой крыше. Джо проводит горячими широкими ладонями по тонкой талии, забирается игриво пальцами под тонкую майку, легонько цепляет зубами колечко пирсинга на губе Каору — делает всë то, что каждый раз помогает ему соблазнить чувствительного любовника. За год отношений они успели перецеловаться везде, начиная с оживлëнного местечка на Таймс-сквер, заканчивая комнатой Каору, где за стенкой его родители спят и не догадываются, в кого превращается их мальчик в умелых руках Коджиро. Так же несколько раз переспали, однако, несмотря на всë это, Каору смущается. Травит пошлые шутки, красиво покачивает бëдрами перед Коджиро, вышагивая своей сучьей походкой по улице, а когда дело доходит до практики, ломается и краснеет. Джо это нравится. Джо готов урчать, как дикий кот, когда видит нежный румянец на чужих щеках, когда чувствует, как его Вишенка упирается ручками в его широкие плечи в попытке оттолкнуть. И Сакураяшики был бы рад действительно сбежать, оттолкнуть, приказать прекратить… Но дерзкая Нью-Йоркская ночь вытаскивает наружу всю страсть из души, и сопротивляться становится невозможно, — да и не очень хочется, на самом деле. Идти в душную квартиру Нанджо сейчас не кажется лучшей идеей, им бы остаться здесь или рвануть в ближайший парк и продолжить веселье там, но Джо совершенно не хочется брать Каору на пыльной крыше или где-то ещë. Так можно с девочками-на-одну-ночь. А Каору создан для любви, и ему — всë самое лучшее. Отрываться от губ, которые на вкус сейчас как та химозная яблочная газировка, сложно, но Коджиро справляется. Взгляд Черри на несколько секунд остаëтся пьяным, мутным, и Джо любуется, как от страсти плавится золото чужих глаз, чтобы после ласково, но настойчиво пройтись ладонью по бедру Каору. — Поехали ко мне? — шепчет Нанджо в самое ухо любовника и прикусывает его краюшек, отчего Каору вздрагивает и кивает через десяток секунд. Пока они едут до дома Джо, неизменно держась за руки, Черри кажется, что он собирается как минимум грабить банк, настолько близость с Коджиро для него волнующая вещь. Он чувствует себя нашкодившим котëнком каждый раз, когда звонит утром маме и врëт о том, что ушëл рано на пробежку, пока рядом лежит возлюбленный и ласкает поцелуями узкие плечи, посмеиваясь. Красивые кварталы проносятся один за другим, и вот Черри уже затаскивают в пустую квартирку и прижимают всем телом к двери. — Попалась, Вишенка. — игриво шепчет Коджиро, за что Каору, ещë не растерявший до конца свою спесь, кусает того за подбородок, заставляя Джо шипеть, кусаться в ответ и дëргать за яркие длинные пряди. По-американски узкий коридор не даëт особо много места для манëвров, Коджиро хочется закинуть Черри на плечо и шлëпнуть по упругой заднице, чтобы скулил, но не может. Вместо этого подхватывает под бëдра, и, дождавшись, пока Каору обнимет ногами его талию, несëт в спальню. Упавший на мягкую кровать Сакураяшики испугал кошку, лежавшую на подушке, и она убежала, позволив хозяину повалить его розоволосого дружка на подушки. Обоим жарко, обоих ведëт, но, испытывая своë и чужое терпение, Коджиро целует ключицы Черри, шею, местечко за ушком, мнëт ягодицы и ласкает языком чувствительные соски, а Каору постанывает и, стянув с парня футболку, водит ладонями по стальным мышцам на руках и торсе, легонько царапает плечи, чем ещë сильнее заводит второго. Коджиро медленно спускает по длинным стройным ногам джинсы вместе с бельëм, после сам избавляется от спортивок и снова наваливается на своего мальчика, пригвождая своим весом к постели, целует глубоко и мокро, наслаждается звуками и нетерпеливо тянется к тумбочке у кровати. При виде презервативов и бутылька смазки, упавших рядом, Каору тушуется и снова начинает волноваться. — Коджиро, ты… Точно хочешь сегодня, ну… — Трахнуть тебя? — усмехается Джо. — Да. А что, моя Вишенка боится? Каждый раз ломаешься, как целка, а потом до утра меня не отпускаешь. — Заткнись! — Черри не выдерживает и колотит ослабевшими руками чужие плечи, пока Коджиро не переворачивает свою стерву на живот. Каору ругается, чувствуя, как любовник оставляет на его шее засосы, которые потом придëтся замазывать. Ноет, что родители увидят, что будут вопросы, но Коджиро не слушает и на зло метит светлую кожу. Размазывая по пальцам смазку, парень целует спину Каору, от чего розоволосый тает и все претензии постепенно сходят на нет. Когда Нанджо аккуратно вставляет в него сначала один, а потом и два пальца, бëдра Каору приходится прижимать к мягкому матрасу, поскольку тот так и норовит убежать, поскуливает от того, что неприятно, ругается, но Коджиро не делает больно. Стоит только надавить на чувствительный комочек нервов внутри, как Каору вскрикивает, выгибает спину и сам подаëтся на пальцы. Джо улыбается, аккуратно вставляет третий палец, смотрит голодным взглядом и начинает быстрее двигать рукой. — Муда-а-ак! — стонет Сакураяшики, вцепившись в простынь. — Ага. — легко соглашается Джо, потому что и правда мудак — совершенно бессовестно мучает, хотя у самого крепко стоит. Спустя пару минут Коджиро всë же решает помиловать юношу, переворачивает его к себе лицом и сам раздвигает ему ноги. Каору уже не соображает, цепляется руками за чужие плечи и с некоторой настороженностью поглядывает на член возлюбленного, каждый раз думая, как у него получается принять его полностью. Природа не обделила Коджиро размерами, он это понимает и поэтому входит осторожно и останавливается, когда Черри под ним начинает болезненно скулить. Каору, чувствуя немного болезненную наполненность, жмурится и приоткрывает губы в немом стоне, но, осознавая своë невыгодное положение, протестовать даже не пытается, пусть и знает, что Коджиро — не насильник, и остановится, если попросить. Оказавшись полностью внутри, Джо ловит чистый кайф и сам стонет, целуя щëки Каору, поглаживая красивые ноги, и через минуту начинает плавно двигаться. Медленный темп сводит парня с ума, хочется заставить юношу кричать, двигаться резко, но для Черри эти минуты промедления слишком важны, чтобы привыкнуть. Вскоре даже у него кончается терпение, и, набравшись смелости, парень подмахивает бëдрами навстречу. Для Джо это зелëный свет. Он срывается, начинает входить глубоко и рвано, каждым толчком выбивая из Каору звонкие стоны. Розоволосый выстанывает его имя, отчего больше срывает крышу, Джо удерживает его бëдра в одном положении и уже совсем не жалеет, трахает так, как хочет, как любит. Не останавливается, когда Каору кончает без рук, попадает головкой по простате, чем снова возбуждает. Наверняка они уже перебудили соседей и, возможно, на утро к ним придут с разбирательствами или они обнаружат на двери надпись «Ебитесь потише», но на это сейчас так откровенно плевать. Утром в комнате светло, окна большие и с вечера никто не задвинул шторы, благо, соседняя многоэтажка немного закрывает солнце. Коджиро наблюдает за Каору, который делает вид, что может самостоятельно встать в постели, и сыплет шутками, на что получает волну острых злых фраз. — Может, тебе всë же помочь? Каору шипит напоследок: — Да пошëл ты!