— Сегодня вечером из Токийского следственного изолятора, где, как утверждает международный трибунал, был предан смерти неуловимый убийца, стоявший за недавней серией убийств Киры, поступили поразительные сообщения и видео. По данным представителей, им оказался девятнадцатилетний Лайт Ягами, уроженец…
L смотрел в свою рюмку, наблюдая за тем, как ликер закручивается и пенится при помешивании. Идея пойти выпить принадлежала Ватари, но никто из них не протестовал. Спустя пять часов они все еще сидели на своих барных стульях, скованные бездействием и общим молчаливым чувством вины.
— Это было очень непростое дело, и мы полностью уверены в его конечном результате.
Представитель Японии в трибунале стоял у входа в тюрьму, его облепили микрофоны и освещали вспышками фотокамер.
— Сегодня на моих глазах свершилось правосудие. Я надеюсь, что эти новости принесут некоторое утешение и поддержку семьям погибших, а также успокоят общественность…
— Переключите канал, — попросил Айзава бармена.
— Да, сэр. Какие-нибудь предпочтения?
— Что угодно, только не новости.
Бармен вежливо кивнула головой и убежала настраивать телевизор. Она была миниатюрной девушкой с широко раскрытыми глазами и хорошенькой, смутно — и неприятно — напомнившей L Мису Аманэ.
Она будет в курсе всех новостей, где бы она ни находилась. Все узнают. Его друзья, одноклассники, единомышленники… Лайт Ягами пережил себя для тех, кто его знал, но эта короткая жизнь подошла к концу. Лайт был Кирой, а Кира был мертв. Скоро весь мир узнает.
— Надеюсь, шеф не ввязался в эту заварушку, — тихо сказал Моги. — Это последнее, что необходимо его семье сейчас.
Ватари покачал головой.
— Они согласились повременить с объявлением до завершения вскрытия и передачи тела. Уверяю вас, Ягами там нет.
— Это имеет смысл, — сказал Айдзава. — Думаю, толпа уже разбила лагерь у их дома.
— Их нет дома, — сказал Ватари. — Шеф Ягами принял меры. Они поживут с семьей в другом месте, пока все не уляжется.
— На это могут уйти годы.
— Может быть.
— Стервятники. — Айзава выплюнул это слово, как яд, покраснев. — Они могли бы подождать, по крайней мере, пока его не похоронят. Они могли бы дать шефу немного времени.
Ватари ничего не сказал, его морщинистое лицо выглядело мрачным и совсем не похожим на образ приветливого дворецкого, которым он притворялся.
Сейчас он выглядит как солдат; то, как он держится, даже его голос звучит по-другому. Интересно, он хоть знает, что делает? В любом случае, L это беспокоило — открытое окно в комнату, о существовании которого он всегда знал, но никогда не осмеливался заглянуть внутрь. Оглядевшись, он заметил и других: то, как Айдзава склонился над своим напитком, отчужденное молчание Моги, груду пивных банок рядом с тем местом, где Мацуда сейчас опустил голову на руки.
Поздравляю, Лайт. Если ты хотел, чтобы они страдали, ты победил.
— Он обещал Лайту что-нибудь придумать, — неуверенно сказал L. — Возможно, частные похороны. В худшем случае они могут кремировать его и отложить погребение на более позднее время.
Вздрогнув, Мацуда пьяно оторвал голову от рук.
— Мы же пойдем на похороны, верно? Шеф сообщит нам.
Айдзава фыркнул.
— Не будь дураком. Мы последние, с кем Шеф хотел бы сейчас общаться.
— Но…
— Мы застрелили его сына, Мацуда, — сказал Моги. — Айдзава прав. Оставь похороны семье.
Мацуда поник.
— Он
попросил нас…
— Знаю. Он знает. — Голос Моги был мягким. — Дай ему погоревать. Он сам придет к нам, когда будет готов.
Воцарилась тишина, свинцовая и удушающая. L неловко поерзал на стуле.
Если повезет, они в своей квартире сейчас, в безопасности от мира еще на несколько часов. Если повезет. Жестокая шутка. Если бы в Японии была семья более невезучая, чем семья Ягами в то время, но L не хотел об этом думать.
Не представляйте, с каким ужасом Соитиро увидит, что стало с его гордостью, или как Сатико в последний раз искупает своего хорошего мальчика. Не представляйте, в какой ад превратится их жизнь, в какой ад их погрузил их гениальный сын. Не представляйте. Но как он ни старался, L не мог думать ни о чем другом.
— Эта песня, — произнес Ватари. — Перед смертью. Я знаю, что слышал ее раньше, но…
— Tōryanse? — Айзава выглядел смущенным. — Это детская игра. Двое детей держатся за руки, а все остальные проходят под их руками, пока музыка не прекратится. Тот, кто окажется «под руками» в конце песни, окажется в ловушке. Он, вероятно, играл в нее в школе.
— Или со своей семьей, — тихо вставил Мацуда, его речь была невнятной. Подняв заплаканное лицо от стойки, он бросил на них всех пораженный взгляд. — Он сказал, что простил нас.
— Да. — Айдзава снова поднес кружку с пивом к губам, но Мацуда еще не закончил.
— Он
простил нас. Все это случилось, и он переживал за нас. Вы бы поступили также, будь вы на его месте? Вы бы вообще об этом подумали?
— Речь была по сценарию, Мацуда, — сказал Моги. — Они не могли рисковать, позволяя ему говорить свободно. Вероятно, все было прописано в тетрадке.
— Нет, это не так. — Напиток L был сладким, но он не смог смыть кислый привкус. — Тот фрагмент, где он забыл слово, был прописан, он также не мог рассказать о деталях своих преступлений. Все остальное он придумал сам.
Он поспешно сделал еще один глоток, избегая взгляда Мацуды. Айдзава фыркнул.
— Поговорим о надменности, — сказал он. — Он должен был просить у нас прощения, а не наоборот.
— Возможно, — сказал Ватари. — Хотя из всех его грехов это вряд ли тот, из-за которого стоит обижаться.
Мацуда неуверенно покачал головой.
— Но зачем? Зачем ему это делать?
— Потому что он этого хотел, я полагаю, — сказал L. — Мы не можем спросить его сейчас.
— В этом нет смысла.
Моги положил руку на плечо Мацуды.
— Я знаю.
Они снова замолчали, потягивая свои напитки. Из телевизора донесся знакомый голос, дрожащий, но спокойный.
— Меня зовут Лайт Ягами. Мне девятнадцать лет…
Мацуда побледнел. Айдзава грохнул своим пивом о стойку с такой силой, что бармен подпрыгнул.
— Я же просил тебя переключить чертов канал, — прорычал он.
— Простите, — пробормотала она. — Это важная новость, ее показывают по всем каналам…
— Тогда выключите его!
— Да, сэр. Извините, сэр.
Голос Лайта резко оборвался, когда экран почернел. L выдохнул, не подозревая, что задерживал дыхание. Tōryanse, tōryanse…
Покачиваясь, Мацуда стряхнул руку Моги и поспешно поднялся со своего места.
— Извините… извините меня…
С посеревшим лицом он, спотыкаясь, направился в туалет, зажимая рот рукой. Айдзава вздохнул.
— Ну, мы знаем, что
он стрелял не холостыми.
Ватари бросил на него строгий взгляд.
— Первое правило такого рода работы, сынок: не рассуждай о том, какой урон нанесла чья пуля. Это никому не принесет пользы, и может навредить тебе.
— Я просто говорю…
— Он прав, — сказал Моги. — Главное — не знать. Просто забудь.
Однако Мацуда знает, подумал L, наблюдая, как Айдзава краснеет и замолкает. В тот момент L был слишком рассеян, чтобы осознать увиденное, но память его была совершенно ясной: маленький кусочек красной бумаги пронзили три темные пули.
Он не выстрелил холостым. Он так и не выстрелил. Перед своими коллегами, перед всем миром Мацуда нарушил свое слово.
— Лайт, извини…
Великий детектив облизнул губы, крепче сжимая рюмку.
— Кто-нибудь должен проводить его домой.
— Я провожу. — Моги встал, забирая свою куртку. — Это не так уж далеко от меня.
L кивнул.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности.
Он направился в туалет с пальто Мацуды, по лицу было не понятно о чем он думает. Несколько минут спустя он появился, ведя своего спотыкающегося коллегу с серым лицом к выходу. L молча смотрел им вслед, чувство вины грызло его, как крыса, в уголках сознания.
— Больной ублюдок, — тихо сказал Айдзава.
Ватари приподнял бровь.
— Ты имеешь в виду Мацуду или…?
— Нет и нет. Оба. Каждый. — Айзава лениво постучал своей кружкой с пивом по стойке, закусив губу. — По крайней мере, все закончилось.
Только для Лайта.
— Так и есть, — согласился L.
— Мир возвращается в мирное русло.
— Так и есть.
Айдзава еще раз постучал своим пивом, затем поднял его.
— За смерть Киры.
— За смерть Киры, — эхом повторил Ватари.
L ничего не сказал, но осушил свою рюмку, поморщившись от алкогольного послевкусия. Айзава со вздохом поставил стакан от пива на стол, вытирая рот тыльной стороной ладони.
— Мне тоже, наверное, пора домой. Хочется обнять своих дочек, ведь они совсем не понимают, что происходит.
— С ними все будет в порядке, — сказал Ватари.
— Я знаю. Теперь мир вернулся к обычной жизни. Боже, помоги нам всем. — Схватив куртку, Айзава направился к выходу, задержавшись в дверях, чтобы оглянуться.
— Рюзаки?
L поднял глаза.
— Да?
— В конце концов, он бы убил нас всех, не так ли?
— Да, верно.
— Так я и думал. Так я и думал, но мне пришлось… — Айзава оборвал себя, мрачно кивнув. — Спасибо. Ради наших жизней.
L моргнул, застигнутый врасплох. Прежде чем он смог ответить, Айзава ушел.
***
Солнце садилось, когда L и Ватари подошли к столу для пикника, угасающие лучи окрашивали парк в огненно-оранжевый цвет. Хотя L и сделал вялое оправдание своему плану — избегать детекторов дыма, наслаждаясь хорошей погодой, — он прекрасно знал, что его наставника не одурачишь. Штаб-квартира оперативной группы также была домом Лайта, и почти в каждом углу таился его призрак. Комната, в которой он спал, связанный с L цепью и обещанием. Стол, за которым он ел, шутя и смеясь со своим отцом и Мацудой. Его компьютер. Его стол. Его стул. Дверь, к которой он бросился в своей последней, отчаянной надежде спастись.
Он хотел умереть на улице.
Ватари поставил металлическую банку на землю, оглядывая пустынный парк.
— Полагаю, место не хуже любого другого.
L кивнул.
— Сойдет.
— Так, значит, это все, да? — спросил Рюк, находясь рядом с Рэм. — Лайт умер. Ты сжигаешь тетради. Ты выиграл. Все просто.
— Все просто, — сказал L.
— Как скучно.
— Можешь покинуть нас.
Рюк ничего не сказал. Не обращая внимания на шинигами, L достал жидкость для зажигалок и другие вещи из банки, нахмурившись при виде коричневой бумажной обертки вокруг одной из Тетрадей смерти.
— На твоем месте я бы не вынимал их, — сказал Ватари.
L проигнорировал его. Вытащив тетрадь из упаковки, он уставился на нее с отвращением, но зачарованностью. Хотя страницы были темными и покоробленными от крови их владельца, на обложках не было никаких признаков повреждений. Охваченный любопытством, он попытался оторвать страницы, но они прилипли намертво, разрываясь, когда он тянул. Рюк тихо рассмеялся, его голос затрещал, как сухие ветки.
— Хе. Она все равно будет продолжать работать. Страницы никогда не кончаются.
Конечно, так и будет. Испытывая отвращение, L взглянул на шинигами, сохраняя бесстрастное выражение лица.
— Ты знаешь по опыту?
— Возможно. — Выражение лица Рюка не изменилось, но L почувствовал насмешку в его ответе. — Ты мог бы оставить ее себе. Я имею в виду чистую. Трибунал не заметил бы разницы, Хе. Кроме того, это уже однажды пригодилось тебе, не так ли?
— Нет.
— Ты уверен?
Лицо Лайта зависло перед его глазами, с завязанными глазами и испуганное. Не говоря ни слова, L бросил оба блокнота в банку и потянулся за жидкостью для зажигалок.
— Хе. Поступай как знаешь.
Так и сделаю. Преисполнившись решимости, L чиркнул спичкой и бросил ее в банку, наблюдая, как две тетрадки вспыхивают, как обычная бумага. Он знал, что довольно скоро Лайт и сам подвергнется подобному обращению, оставив своим скорбящим родителям только пепел, который они смогут собрать и развеять.
По крайней мере, он не будет в никаких камерах. Он просто исчезнет.
Tōryanse, tōryanse…
— Могу я спросить тебя кое о чем, Рюк? — тихо спросил он, все еще наблюдая за пламенем.
— Почему бы и нет.
— Ты что-нибудь почувствовал, когда он умер?
Ответа не последовало. Нахмурившись, L повернулся, чтобы спросить снова, но двое шинигами ушли. Только Ватари остался у стола, отблески огня плясали на его обветренном лице.
— Ты же не думал, что он на самом деле ответит на это, не так ли?
— Нет ничего плохого в том, чтобы спросить.
— Думаю, что ничего страшного в этом нет. — Старик заколебался, прикусив губу. — Кстати об этом — я спросил о том, о чем вы мне намекнули. Слова его матери.
— Что его избили в daiyō kangoku? Вероятно, это правда. Но на данный момент это вряд ли имеет значение. — Внутри банки что-то громко хрустнуло, и L с отвращением поджал губы. — Дай угадаю. Они отказались с тобой разговаривать?
— Напротив. Они ответили на все мои вопросы.
— И?
— Он сделал это сам.
L насмешливо улыбнулся.
— Конечно же.
— У меня была такая же реакция, но это правда. Они не были нежными, но они никогда не прикасались к нему — просто жарили его на протяжении восемнадцати часов при четырехчасовом сне, пока он, наконец, не сломался. Я видел запись, L. На нем не было никаких следов.
— Значит, синяки…
— Появились позже. Все есть на пленке. Он дал показания, ответил на все их вопросы, затем попросил попить воды. Как только детективы ушли, он некоторое время смотрел на стол, а затем до крови разбил руки и голову о край. — Ватари с суровым выражением лица смотрел на пламя. — Потребовалось четверо мужчин, чтобы остановить его.
L нахмурился.
— Попытка самоубийства?
— Может быть. А может и нет. Трудно понять, что творилось в голове у этого мальчика.
Действительно. L молча обдумывал новую информацию, пытаясь сопоставить ее с образом Лайта Ягами, который у него уже был. Несмотря на то, что его гениальность временами пересекалась с гениальностью Лайта, мальчик навсегда останется незаконченной головоломкой в сознании L, частично рассеченным гордиевым узлом, который он появился — безвозвратно.
Это не имеет значения. Я пришел раскрыть преступление, а не преступника, и мне это удалось. Моя работа здесь закончена. Но как бы он ни старался не обращать на это внимания, дрожащий голос все еще преследовали его мысли:
Tōryanse, tōryanse…
Он практически слышал ее.
Нет. Это невозможно.
— L. — Голос Ватари был тихим, но настойчивым. — Посмотри.
L поднял голову. Через парк толпа людей торжественно шествовала в их направлении, их голоса сливались в песне:
«Tōryanse, tōryanse
Koko wa doko no hosomichi ja?
Tenjin-sama no hosomichi ja
Chitto tōshite kudashanse…»
— Интересно, что бы он об этом подумал, — сказал Ватари.
Это не имеет значения. Он мертв. Толпа была впечатляющей для такого времени, около двухсот человек. Большинство из них были женщинами, судя по голосам, но L слышал и мужчин, и рядом с некоторыми участниками шествия были дети. В руках скорбящих мерцали бесчисленные свечи, движущаяся масса звезд.
«Ikki wa yoi yoi, kaeri wa kowai…»
Ватари повернулся обратно к банке, но L не присоединился к нему. Ошеломленный, он поднес большой палец к губам, наблюдая за проходящей мимо разношерстной процессией.
Так много. Больше, чем когда-либо будет у меня. Эта мысль должна была ужалить его, но все, что он почувствовал, это оцепенение.
Дерьмовое ощущение, Лайт. Вот твой ответ. Но ты уже знал это, не так ли?
Плачущая девушка на краю толпы заправила выбившиеся волосы за ухо, проходя мимо него с мерцающей свечой в руках. Что—то в этом движении привлекло внимание L, и он одарил ее слабой, утешающей улыбкой — только для того, чтобы разинуть рот от удивления, когда она повернулась в его сторону.
Миса.
Ее волосы теперь были коротко подстрижены, глаза обрамляли очки с квадратной оправой, но ошибиться в ее лице было невозможно. Она замерла, узнав его, глаза расширились, и я почувствовал, как напряглось его тело.
Утраченные воспоминания или нет, она все еще знает, кто я. Если она выдаст нас этим плакальщикам.. Приложив палец ко рту, он вежливо склонил перед ней голову, но она не ответила на любезность. Презрительно вздернув подбородок, она снова зашагала, демонстративно отвернувшись.
L вздохнул.
«Что ж, дело сделано», — сказал Ватари, роняя кочергу и вытирая руки. «С тобой все в порядке? Ты выглядишь так, словно увидел привидение».
Возможно, так оно и было.
«Ничего страшного. Только мои мысли».
Бок о бок они молча наблюдали за проходящей процессией. Затем Ватари вздохнул.
— Отдам Ягами Лайту должное, — сказал он. — Он не был трусом. Он умер достойно.
L покачал головой.
— Трус он или нет, он все равно мертв. Нет такой вещи, как
хорошая смерть.
— Наверное, вы правы. — Ватари положил руку на плечо L. — Еще одно дело закрыто.
— Действительно. — L позволил руке своего наставника задержаться на мгновение, затем отстранился, наклонившись, чтобы потушить последние тлеющие страницы в банке.
— Закажи нам билет на первый попавшийся рейс обратно в Лондон. Я думаю, с меня хватит Японии.
— Разве трибунал не захочет поговорить с вами до того, как вы улетите?
Несомненно.
— Дело закрыто. Говорить не о чем.
— Не думаю. что они согласятся.
— Тогда они могут обсудить это с L.
Даже не глядя, он знал, что Ватари улыбнулся.
— Понятно.
Вдалеке плакальщики при свечах все еще пели, но ни L, ни Ватари не обернулись, чтобы посмотреть. Оставив банку с пеплом позади себя, двое мужчин развернулись в сторону дома.
***
Лайт Ягами
смерть в результате расстрела
15 марта 2005 года произносит финальную речь, в которой признаётся, что он Кира, но не сообщает о тетрадях, шинигами или каких-либо подробностях способностей Киры, в то время как трибунал, осудивший его, внимательно наблюдает. Во время этой речи он забывает слово «махинации» и обращается за помощью к третьему справа члену трибунала. После этого его казнят без осложнений и задержек.
Смерть с минимумом боли.
КОНЕЦ
