Развилка

Они вот уже в который раз спорили о приоритетах бойца и значимости техник и навыков. Непримиримое упрямство и самомнение предка семьи Сяо просто поражали: его убеждений не пробить и тараном, а все разумные доводы отметались легкой рукой как нелепые, наивные или попросту не соответствующие его ожиданиям. — Когда ученик находит учителя, он дает ему клятву верности и следует за ним до конца! — как всегда высокопарно заявил предок — и это стало последней каплей в чаше и так невеликого терпения Сяо Яна. — Вы мне не учитель, — сорвалось с губ, прежде чем он успел осмыслить сказанное. Вихрем взметнулись полы бордовых одежд, поднимая с каменного постамента вековую пыль, и искаженное гневом лицо в мгновение ока оказалось на расстоянии ладони от его. — Что ты сказал?! — прогремело негодующе на всю гробницу. Парень мысленно выругался: ну вот кто его за язык тянул — теперь проблем не оберешься. Хотя, с другой стороны, сколько можно правду скрывать. Он может сколько угодно кричать о том, что Яо Чэнь ему лишь деловой партнер, и его обучение — не более чем вклад в общее дело отмщения и восстановления справедливости, — вот только шила в мешке не утаишь, и факт остается фактом: алхимик уже давно стал для Сяо Яна настоящим учителем. Он упрямо вздернул голову и твердо посмотрел на предка: — У меня уже есть учитель. И другого я не приму, — в звонком юношеском голосе звучала небывалая прежде сталь. Услышав пояснения, Сяо Цзу успокоился так же быстро, как и вспыхнул, и, взмахнув широкими рукавами, вернулся к постаменту. — Он не из клана Сяо, — изрек он так, будто этот довод должен был положить конец бессмысленной, по его мнению, дискуссии. Сяо Ян опустил взгляд, скрывая злость, и сжал кулаки до побеления костяшек. — И что? Мне теперь отказаться от его учений и от всего, чего я достиг? Только потому, что он не из клана Сяо? Предок резко развернулся и, заложив руки за спину, с интересом уставился на дерзкого потомка. — Верность учителю — это похвально. Но бойцу нет ничего дороже техник, а техники семьи Сяо — лучшие из лучших. Я не возьму своих слов назад: пока не сможешь одолеть меня ими, отсюда не выйдешь, — и неспешным шагом удалился из погребального зала. Парень отчетливо скрипнул зубами. И снова он в тупике.

***

— Поздравляю, — первым нарушил ленивое молчание Яо Чэнь, когда они опять лежали голова к голове на большом каменном круге посреди беседки. Кажется, такое совместное времяпрепровождение в уютной тишине уже становится у них традицией. — Ты умудрился соврать предку и при этом остаться в живых. Насмешливый голос алхимика вырвал Сяо Яна из неторопливых раздумий — он медленно приоткрыл один глаз и немного повернул голову к собеседнику. — Ты о чем? Тот неопределенно мотнул головой. — Ты сказал, что у тебя уже есть учитель. Парень даже на локте приподнялся от удивления, расширенными глазами глядя на Яо Чэня: — Яо Лао, а ты мне тогда кто? — спросил вкрадчиво, будто делая акцент на характерном обращении. Плавно перекатившись, тот отзеркалил позу ученика, так что их лица оказались друг напротив друга. — Малец, неужто у тебя память отшибло? — он по-птичьи склонил голову набок и лукаво прищурил глаза. — Помнится, ты сам отказался меня признать и настаивал на том, чтобы мы были партнерами. Что-то дрогнуло внутри, треснуло с тихим шорохом. Он не сказал: «Ты мне не ученик», — не сказал: «Я не признал тебя», — он сказал: «Ты не признал меня». Вот в чем проблема: все дело в нем, в то время как алхимик давно его принял и все для себя решил. Долгое время Сяо Ян пристально вглядывался в обманчиво молодое лицо напротив — но, найдя там только знакомое ехидство и какое-то ожидание напополам с любопытством, откинулся обратно на камень, прошипев сквозь зубы пару ругательств, и утомленно прикрыл глаза. И не поспоришь ведь — и правда, его слова. Вот только истина заключалась в том, что это уже давно не так: для себя он его признал задолго до этого разговора — и только проклятая гордость мешала озвучить очевидное — и алхимик прекрасно все это видел и знал. Больше всего его бесила и одновременно восхищала в учителе именно эта его проницательность вкупе с совершенным нежеланием что-либо делать. Он понимал все, но не предпринимал ничего, оставляя ученику абсолютную свободу выбора, — и эта необходимость думать и действовать своей головой раздражала неимоверно, до зубовного скрежета. Если бы его принудили, настояли, было бы так легко послать всех и вся и гордо удалиться, упрямо вскинув голову, — но так просто отмахнуться от собственных чувств уже не получалось. Парень нахмурился. Когда их отношения так изменились? Наверное, в тот момент, когда он без колебаний встал перед алхимиком на колени, полный вины и раскаяния, — и когда увидел, как трепетно тот оберегает тихий огонек его жизни, увидел раны на его руке. Да и неважно уже. Как бы то ни было, сейчас между ними опять настал переломный момент, но воспользоваться им или нет — исключительно его выбор. Он мог бы снова промолчать, сделав вид, что ничего не произошло, или перевести все в шутку, поддразнить Яо Чэня и услышать добрую издевку в ответ — мог бы, но не стал. Что-то свербело внутри, упорно подталкивая вперед, медленно, но верно разрушая воздвигнутую им стену-маску сильного и независимого человека, которому никто не указ. Вот только, если он такой свободолюбивый, что же бегает к алхимику по любому поводу? Помоги, научи, объясни, сделай… И тот поязвит и поругается, но поможет, научит, объяснит, сделает. Так неужели он не заслужил каплю уважения в ответ? — Это легко исправить, — ровно проговорил Сяо Ян, не глядя на Яо Чэня, и, не дав себе времени на сомнения, легко перемахнул через край каменного круга и встал напротив учителя. Тот неспешно сел и, подавшись вбок, оперся локтем о бедро, насмешливо выгнул бровь — прямой упрямый взгляд встретился с дразняще-заинтересованным. Три удара сердца — и юноша легко опускается на колени и плавно склоняется в церемониальном поклоне. Сейчас должна была бы прозвучать ритуальная фраза с последующей клятвой — но он интуитивно чувствовал, что слова сейчас будут излишни. У них и так все неправильно, все наперекосяк, но эта самобытная неправильность была ему дороже всего — и ему казалось, что пытаться сейчас впихнуть их странные, непонятные отношения в общепринятые рамки — значит обесценить их, отрезать все, что было до, отринуть то взаимопонимание, которого они достигли за эти три года. Да и зачем озвучивать очевидное — и без того все понятно. Поступки сильнее слов, даже самых красноречивых и искренних. После третьего поклона он выпрямился, но остался стоять на коленях, с каким-то лукавым вызовом глядя на алхимика. Забытая гордость послушно заткнулась, а на душе было удивительно легко и спокойно: заполнилась зияющая пустота в душе, все наконец шло, как должно. Яо Чэнь не проронил ни слова на протяжении всего ритуала — лишь под конец опустил голову, пряча лицо за завесой волос, — но Сяо Ян видел, как подрагивали уголки губ в довольной улыбке. Но вот он тряхнул головой и, весело сверкнув глазами, достал что-то из своего безразмерного рукава и с тихим звоном отправил ему по воздуху. Парень рефлекторно поймал непонятный предмет и, раскрыв ладонь, с замиранием сердца уставился на него: под лучами солнца ярко поблескивал и переливался узорный серебряный колокольчик на тонкой цепочке — такой же, как тот, что висел на поясе у его мамы и с которым он так любил играться в детстве. — Это… — прошептал восторженно-неверяще, во все глаза глядя на маленькое сокровище в своих руках. — Но что мне с ним делать? — он вопросительно посмотрел на с любопытством наблюдающего за ним учителя — на что тот насмешливо фыркнул: — На шею себе повесь. А что, будешь как корова, — он оценивающе склонил голову набок и прищурил один глаз, будто примеряя на юношу новый образ. Парень лишь глаза закатил: чтобы Яо Чэнь да упустил шанс поехидничать — и с укоризной посмотрел на него. Алхимик только отмахнулся. — Да что угодно. Твоя мама носила свой на поясе, но, если не хочешь привлекать внимание, спрячь куда-нибудь. Сяо Ян хмыкнул и, не раздумывая, прицепил колокольчик к ремню. В нем поднялся какой-то мальчишеский азарт: вопреки осторожности и здравому смыслу, хотелось, чтобы все поняли, чей он ученик, хотелось подставить Хань Фэня под град вопросов (Откуда у сына предательницы личный знак главы Павильона?) и заставить его истекать и плеваться ядом. Яо Чэнь довольно ухмыльнулся на этот жест, безошибочно считывая ход мыслей ученика, и, подавшись вбок, подпер голову кулаком — на что юноша немного смущенно улыбнулся в ответ и плавно поднялся с колен. — Спасибо, Яо Лао, — он благодарно склонил голову, однако, не пряча взгляд. Алхимик прищурился — поднялся легко и неспешно, взмахнул широкими рукавами, изящным жестом пряча в них руки, вальяжно прошел мимо ученика. — Знаешь, была такая поговорка, — начал он с видом бессмертного мудреца с горы Хуашань. — «Если начал, иди до конца. Или не начинай вовсе», — он немного повернул голову, искоса поглядывая на Сяо Яна, темные глаза лукаво сверкнули. В первое мгновение парень, нахмурившись, уставился на учителя: ох уж эти его внезапные переходы и полупонятные изречения и намеки, которые частенько раздражают и ставят в тупик. А осознав, что от него хотят, весело хмыкнул. — Как скажешь… Шифу, — прозвучало не менее насмешливо, чем у алхимика: они, определенно, друг друга стоят. Тонкие губы изогнула легкая улыбка, и Яо Чэнь без лишних слов стремительно взмыл на крышу беседки, напоследок ободряюще хлопнув его по плечу и по-отечески взлохматив темные волосы. А Сяо Ян остался радостно жмуриться внизу, провожая взглядом изящную фигуру учителя, бело-серой птицей горделиво рассекающую податливый воздух. Там, за пределами пространственного кольца, его ждали бесконечные тренировки и упрямый предок, упорство и боль, отчаяние и страх за семью. Но здесь и сейчас на поясе сверкал и позвякивал серебряный колокольчик, а на душе было как никогда тепло и спокойно, и верилось: все непременно образуется.