Холод пробирает до дрожи. Чимин обнимает себя и сжимает до боли плечи, пытаясь согреться и отвлечься от ощущения низкой температуры.
Наверное, стоило надеть не толстовку с футболкой, а зимнюю куртку.
И возможно Чимин когда-нибудь поймёт, что 18 декабря — это дата зимы.
Хотя проблема совсем не в том, что Чимин не знает когда и какая погода, а в том, что он ужасно боялся опоздать.
Опоздать туда, куда официально не приглашён.
В голову лезут ужасные и отвратительные мысли.
И Чимин сжимает ещё сильнее кожу из-за волнения.
Стоило ему сюда приходить? Он ни с кем не общается и не умеет нормально строить диалог с первой минуты. Да что уж там… с первых примерно десяти часов.
И вряд ли в этом доме кому-то будет приятно видеть Чимина.
Даже не так.
Всем будет всё равно.
Впрочем, ничего нового.
Однако надежда, что «хотя бы сегодня я хорошо отдохну, выпью, найду кого-то, буду с ним или с ней общаться весь вечер, а после мы и дня друг без друга не проживем» не покидает. И громкие заявления друзей хозяина дома в столовой университета о том, что сегодня все обязаны быть здесь, «если не хотят тухнуть до конца своих дней», убеждают и уговаривают Чимина остаться и ждать возле того самого дома, в котором слышна громкая музыка.
Очень громкая.
И это пугает.
На часах девять часов вечера. Прошел час вечеринки и примерно столько же Пак стоит у входной двери, удивляясь тому, что за всё это время зашло всего пять человек, не обратив на него никакого внимания. А Чимин так и не решился зайти.
Он наконец дрожащими руками достаёт мобильник, находит номер знакомого, который скорее всего тоже здесь, и, когда всё-таки узнают о его, Чимина, существовании, дверь открывается. Страх усиливается.
— Ты бы ещё в три часа ночи пришёл! — кричит незнакомый парень и хватает Пака за локоть, заставляя разнять руки и зайти в дом — это не тот человек, кому звонил Чимин.
Дверь закрылась.
Музыка бьет по ушам. Сердце по рёбрам.
Ярко. Шумно. Пугающе. Много пьяных людей, хотя прошло совсем ничего с начала вечеринки.
Ладонь Чимина хватают и начинают жать.
— Меня Чарльз зовут, — пытается перекричать музыку незнакомец, наклонившись к уху Чимина, — можно просто Чарли.
Он смотрит на Пака и ждёт ответа.
Чимина можно просто звать в больницу, потому что, кажется, он через пару секунд упадёт в обморок из-за такого количества людей и из-за своей паники. Он не замечает ничего, лишь чувствует нарастающую внутреннюю истерику.
Наверное, черт возьми, нужно было остаться дома, укутаться в плед, пересмотреть любимый сериал и быть в уравновешенном состоянии, а не надеяться на то, что сегодня все его барьеры спадут и он сможет легко влиться в компанию.
Нет, не сможет.
— Какие у тебя руки холодные!
Чимин этого не слышит и не из-за громкой музыки, а из-за громких мыслей, но зато чувствует как его снова куда-то тянут.
И тянут в середину помещения.
Этот зал огромный. Чимин ещё не был в таких больших домах.
Впереди, сразу как заходишь, видна лестница наверх, а справа, куда ведут Чимина, длинный стол, на котором много еды и выпивки. Колонки стоят в конце зала и перед ними устроили танцпол.
И, пока Чимин ищет глазами хоть что-то, на чем он сможет сосредоточиться, Чарльз куда-то уходит, а паника охватывает ещё сильнее. Куда ему идти? Стоять здесь? Подойти к кому-то? Или что?
Что ему делать?
Чимин понимает, что с Чарли было полегче, чем без него. Хоть Пак и не ожидал такого весёлого и тёплого приема, ему было гораздо лучше пока кто-то был рядом.
— Залпом! — кричит человек со знакомым голосом и Чимин инстинктивно начинает шагать в сторону, где Чарли заставляет пить какого-то парня и когда он замечает Чимина, то хлопает себе по лбу, что немного смущает Пака и он останавливается, смотря на нового знакомого так будто спрашивает: «ты бросил меня?».
Через секунду Чимин опускает взгляд и думает, что уйти — лучший вариант.
— Кажется я только что споил твою выпивку тому парню, — слышится смех совсем близко и Чимин поднимает взгляд. Было бы лучше, если бы музыка и голоса были тише, но Чимин всеми силами старается сконцентрироваться на знакомом и спасающем голосе. — Чуть не забыл за тебя, чудак, — новый знакомый легко улыбается, — но налил всё-таки еще разок.
Чарльз красивый и его улыбка очень яркая. Чимину спокойно с ним и он чувствует, что парень напротив хороший, ведь это видно сразу.
Вдруг Чимин неожиданно для себя хватается за чужое запястье, сжимая достаточно сильно, наверное, чтобы успокоится и чтобы Чарльз больше никуда не уходил.
— Да ты дрожишь, — подмечает Чарли. — От холода, видимо…
Чимин только ближе подходит к нему.
Лучше бы от холода.
— Держи, — Чарли протягивает полный стакан, — согрейся.
Пак хочет сразу выхватить протянутый стакан, но Чарльз улыбается и тянет предмет в руке вверх.
— Только залпом, — ухмыляется он, ставя условие, а Чимин, смотря на него, кивает и получает этот желанный стакан, который должен помочь расслабиться.
И почувствовать себя увереннее.
Он выпивает залпом, как они и договорились, и, только отстранившись от стекла губами, корчиться.
— Умничка! — кричит Чарльз, — как зовут?
Чимин не способен на повышение голоса, чтобы перекрикнуть играющую с колонок The beach — The neighborhood, которую он знает наизусть.
Чарльз будто читает состояние Чимина, как детскую сказку, тащит его в сторону алкоголя, забирает стакан и наливает ещё.
Чимин вновь выпивает до последней капли.
Так ведь проще?
Музыка резко утихает чуть ли не до полной тишины, на которую Чимин реагирует резким поворотом головы туда, где секунду назад играла достаточно известная песня.
Слышится общее недовольство и все, в том числе Чимин, не отпускающий запястье Чарльза, смотрят в сторону колонок.
Большие колонки стоят по бокам, а посередине барная стойка, на которой сидит парень в темных очках, большой рубашке и немного рванных джинсах — всё чёрного цвета.
У него мятные волосы и видны татуировки на кистях, шее и щиколотках.
Чимин впервые видит этого человека таким открытым. В смысле того, что этот парень на барной стойке всегда носит чёрную маску на лице, толстовки с размером больше раза в три и головной убор: кепка или панама.
Чимин замечал тату только на тыльных сторонах ладоней и не думал, что у этого парня есть еще, а он, видимо, забит ими полностью.
— Говорю три вещи сразу, — начинает грубый голос, на который все обратили своё внимание. — Первая — никто не остаётся в этом доме ночевать, — делает паузу парень. — Вторая — туалет на самом верху и направо. Не дай Бог кому-то станет плохо прямо здесь, — цедит хозяин дома. — И третья, — он улыбается уголком губ и поднимает вверх свой бокал, — вы пришли сюда отдыхать, так оторвитесь по полной! — кричит хозяин и пьет вместе с огромной толпой. А затем прибавляет через пульт звук в динамиках.
Слышится громкий крик людей.
Кажется, Чимин только что немного успокоился, сосредоточившись на грубом и повелительном голосе человека на стойке.
Вот он — Мин Юнги.
Хозяин всей этой вечеринки.
Музыка вновь громкая, крики и разговоры— тоже. Однако благодаря паре минутам тишины и одного монотонного голоса, Чимин легче воспринимает эту обстановку.
Он даже не заметил, что уже никого не держит и стоит один, а Чарльз подходит к Юнги и говорит ему что-то на ухо.
Чимин срывается с места и идёт за своим спасителем. А что ему остаётся?
По мозгам дало нехило. Чимин не знает, что наливал Чарли, но голова кружится очень сильно.
Все вечера за последние годы, когда пил Чимин заканчивались и начались одной бутылкой пива.
Он облокачивается руками на край стола, почти дойдя до Чарли и Юнги, зажмуривает глаза и ждёт пока хоть немного полегчает, потому что он сейчас просто упадёт без памяти на пол.
И вновь — Чарли замечает Чимина, сразу понимает его состояние, подбегает и спрашивает всё ли нормально, а не получив ответ, берет Чимина за талию, помогая идти, и ведёт наверх, заворачивает и приводит в какую-то темную комнату.
Чарльз садит Чимина на кровать и включает приглушённый свет.
Для Чимина всё это происходит, словно в тумане.
— На самом деле я не особо знаю, как заботиться о людях в таких ситуациях, но посиди тут, — Чарли стал серьёзнее, но так же легко улыбается. — Станет хуже, зови.
Чимин плохо различает слова, хоть и в комнате тихо.
Музыка слышится достаточно приглушенно и от этого становится лучше.
— Всё хорошо, — шепчет Чимин, который облокотился локтями на колени и зарылся в волосы, закрыв глаза. — Просто в голову дало немного.
Немного…
— Сейчас принесу воды, — бросает Чарли и действительно через две минуты появляется с бутылкой воды и тарелкой с разной едой: видимо, чтобы Чимин мог перекусить и ему не было плохо.
Наверное, Чарли — это лучшее, что могло случится с Чимином сегодня.
Пак сидит так же, но как только его сегодняшний герой уходит, бросая пару слов у двери, сереброволосый падает на кровать.
На деле Чимину было не столько от алкоголя плохо, сколько от волнения, поэтому он рад, что остался один и, наощупь ища наушники, всовывает их в уши, включает Lonely star — Oh wonder и полностью расслабляется.
«Наверное, я буду тем,
про кого никто не узнает.
Наверное, я никогда не найду того,
кого смогу назвать родным».
И вроде бы всё отлично, пока он не слышит, будто через толщу воды, громкое:
— Ему плохо было, слышишь?
— Он что, спать сюда приперся? — Юнги держит наушник, который сорвал с Чимина, — ещё и додумался ты привести его именно сюда! — хозяин явно недоволен сложившейся ситуации.
Чимин корчится, не понимая, что происходит и все так же лежит, только вот его музыка уже не играет.
Он пробует открыть глаза, но это удаётся с трудом.
— Иди лучше за Томом, посмотри что с ним, — ворчит хозяин дома и стоит над Чимином, который уже полностью открыл глаза.
Чарльз начинает выходить и бросает:
— Я отвезу Тома на такси, — говорит с тревогой Чарли, — если Чимину будет плохо, оставь его и не лезь, — и захлопывает дверь.
Чарли так переживает за Чимина, что у того кажется сердце только что растопилось, как масло на палящем солнце.
(Вот правда он не совсем понимает, откуда Чарли знает его имя, потому что на его памяти, он не представлялся.)
Осознание того, что над Чимином стоит недовольный Юнги в очках: тот самый — бунтарь, тусовщик, забитый татуировками, пьяница и один из самых популярных парней университета, до сереброволосого пока не доходит.
Он отчаянно пытается разглядеть зрачки Юнги через темные линзы.
Безуспешно.
— Почему ты в очках? — тихо спрашивает Чимин.
— Я ударю тебя и вышвырну за порог, если ты ещё хоть раз задашь вопрос по поводу моего внешнего вида, — хозяин смотрит сверху вниз.
Вау.
Видимо Юнги на спокойный разговор не настроен совсем.
Чимин кое-как привстает на локтях и не сводит глаз с парня рядом: до него так же ещё не дошёл и тот факт, что он, Чимин, априори очень стеснительный и обычно не смотрит
так на людей, чтобы не смущать их и себя заодно.
Да и не цепляется в чужие запястья, лишь бы не быть одному.
— Чёрт, — шепчет Чимин, отводя взгляд и запрокидывая голову, — Чарли…
Чарли уехал и теперь Пак снова один.
Один в огромном доме, огромной толпе и огромной комнате.
И рядом с ним стоит Мин Юнги, который чёрт его знает, что хочет.
Голова у Чимина почти не кружится. Он не знает сколько он проспал, но ему гораздо лучше. Тем более, еда помогла.
И да, до Чимина наконец дошло осознание происходящего.
— Чёрт, — снова повторяет он и садится.
Юнги остаётся за спиной.
Чимин поправляет волосы и трёт глаза.
— Это твоя комната? — еле слышно говорит он и вновь начинает жалеть, что пришёл в этот дом.
— Это моя
любимая комната, — чётко слышится в ответ.
Ещё лучше.
Чимин открывает глаза и видит перед собой довольно старое фортепиано. У левой стены в конце комнаты стоит книжный шкаф, а у правой — белый письменный стол с тремя открытыми книгами и тетрадкой. Комната светлых тонов: стены бледно-серые, а вся мебель, как и стол, белые. Немного не сочетается с чёрной, как ночь, одеждой хозяина.
— Прости, — бросает он и встаёт, начиная немного шататься, но всё-таки разворачивается и смотрит на Юнги, — я не хотел попасть сюда. Я просто… — он выдыхает, прикрывая глаза, — прости, хорошо? Мне действительно стоит уйти…
Не Чимину рассказывать, что увидеть интерьер комнаты, в которой часто находится человек, значит буквально зайти в его душу без стука.
И не Чимину рассказывать, что сейчас ему нужно уйти.
— Фу-у-у, — тянет Мин, — отвратительно.
— Что? — Чимин, находящийся уже около двери, немного поворачивает голову на чужой голос.
— Ты выпил два бокала виски, уснул, а сейчас собираешься уходить домой снова спать? — спрашивает Юнги, приподнимая брови и тихо цокая. — Ты скучный.
Чимину становится обидно моментально. Тем более потому, что это правда.
Чимин скучный. Редко выходит на улицу, помимо похода в универ, редко с кем-то нормально общается и, в принципе, является типичным, одиноким домоседом. Но не обязательно посторонним ему об этом напоминать.
— Не забывай, что люди принимают все решения, отталкиваясь от какой-либо причины. И не всегда эта причина — прийти домой и поспать.
Юнги скалится. Видимо, ему забавно наблюдать за легкой раздражённостью других.
— И какая же у тебя причина? — слегка язвительно произносит мятноволосый.
— Я не могу находится в компании, — сразу же признаётся Чимин, потому что был готов к этому вопросу. — Для меня здесь очень шумно, душно, тяжело, — он смотрит на ручку двери. — И в эту комнату я попал только поэтому.
— Я тебя разве выгонял с этой комнаты? — прерывает его Юнги.
Нет.
— Ты помнишь третье правило? — немного смягчившись, будто мурлыкает Мин, подходя чуть ближе.
«Вы пришли сюда отдыхать, так оторвитесь по полной!»
Чимин разворачивается к хозяину лицом и кивает.
— Тогда заткнись, пошли свои комплексы домоседа в жопу и продолжай пить, — а это вот на мурлыканье не похоже совсем.
Видимо, Юнги не то, что диалог с Чимином строить не хочет, он в принципе так разговаривает.
Чимину никогда не нравилось такое похабное общение, но сейчас, под легким опьянением, голос Юнги и его слова звучат в самый раз.
И пока Чимин обдумывает это всё, Юнги обходит его и выходит из комнаты.
Прекрасно.
Теперь он снова один.
Даже без этого хамоватого человека, который построил с ним хоть какой-то диалог.
Может Юнги хотел сказать не «пей», а «задыхайся»?
Задыхайся в своих мыслях, в этой духоте и одиночестве.
Все его надежды медленно, но стремительно рушатся.
Пак Чимин серьезно надеялся найти здесь кого-то?
Смешно.
Чимин всегда отрицал, но всегда помнил слова человека в его адрес: «Не будь таким наивным».
Наивность.
Кажется, она слишком сильно полюбила Чимина.
Сереброволосый вновь садится на кровать и смотрит на фортепиано. Он не умел никогда играть.
Но всегда любил живую игру на музыкальных инструментах.
Идти домой сейчас глупо. Там, скорее всего, он просто морально убьёт себя за этот вечер. За свои надежды отдохнуть. За то, что так цепляется за Чарли и что больше не способен жить так, как жил всегда. Чувство одиночества поглощает его всё сильнее. Он чертов слабак, трус, который не способен найти друга и разговаривать без страха с людьми.
Наверное, он всегда будет таким.
А такой он никому не нужен.
Чимин снова падает на постель и смотрит в потолок. Горит тусклый свет.
Разве он заслужил всего этого?
В зале играет Meds — Placebo, Чимин задает немой вопрос: «кто вообще включает подобные треки на вечеринках?», хотя, скорее всего, это плейлист Юнги, потому что, глядя на него, понимаешь, что вряд ли этот человек доверил бы кому-то другому выбор в музыке. И если таков музыкальный вкус Юнги, то Чимин знает половину этих песен, а другую половину с радостью бы послушал вновь.
Пак заодно пытается сосредоточится не на своей отвратительной жизни, а на слышимых словах.
Безуспешно.
Внезапно слышится резкий звук открытия двери.
Чимин поворачивает голову влево и видит мятного с двумя бутылками, сразу думая, что Юнги под Placebo неплохо смотрится.
— Ты совсем охренел? — возмущается Мин и не закрывая дверь, подходит к Чимину и кидает ему на живот бутылку, отчего тот шипит. — Я бегал тебе за выпивкой, чтобы ты вновь в страну Морфея бежал в моё отсутствие?
— Я не собирался спать, — недовольно оправдывается Чимин, садится и берет бутылку в руки, а потом смотрит на этикетку. Виски.
— Как напьёшься, приходи в зал, — будто шипя, как кот, бросает хозяин и направляется в сторону выхода.
Нет. Только не сейчас.
— Подожди! Пожалуйста… — ломается Чимин, — побудь со мной. — Он смотрит на Юнги и плюёт на свои чёртовы комплексы. — Я не хочу оставаться один, — Пак прикрывает глаза и еле слышно добавляет: — Мне больно.
Мин остаётся в проеме. Музыка слышится громче.
— Блять… — выдыхает Юнги и, закрывая дверь, садится на край кровати рядом с кареглазым, — мне извиняться за то, что бросил на тебя бутылку что ли?
— Что? — Чимин округляет глаза и приоткрывает рот. — Нет, я… — Юнги серьезно подумал, что у Чимина болит живот от его броска? — Я не про это…
Кажется, Чимин не ожидал, что Юнги всё же останется. И, кажется, комплексы снова дают о себе знать.
Но что он скажет? «Прости, я всё-таки пойду домой, потому я боюсь находится с кем-то и испортить то, что и так испорчено?»
Они оба выпившие и, вероятно, наутро в воспоминаниях смешают друг друга с толпой в зале, так что вряд ли стоит переживать по поводу мнения человека напротив.
— В честь чего вечеринка? — пытается найти тему для разговора Чимин.
— В честь моей охуенной внешности, — бросает Юнги, немного опустив голову и нахмурив брови: выглядит, будто он пожалел о сказанном. И после открытия бутылки, делает глоток.
«Именно поэтому ты всё время в универе натягиваешь капюшон, носишь маски и даже сейчас не снимаешь очки»? — промелькает в мыслях Пака.
«Видимо только дома и только, когда он пьян, Юнги ходит без всех этих масок», — вдобавок.
Чимин ругает себя за то, что вновь, не разобравшись, начинает судить и копаться в психологии человека.
Он часто видел Юнги в универе и этот человек всегда очень скрытен внешне, но сейчас Чимин видит вблизи татуировки, чёрный пирсинг в виде небольшого кольца на нижней губе с левой стороны, заостренную штангу в брови, проколотые уши и серьги в них.
То, как Юн пьёт с горла виски, словно это вода.
На самом деле Чимину всегда был интересен заядлый пьяница и тусовщик Мин Юнги.
Почему он всем нравится? Почему он душа компании? И почему со всеми этими качествами и вечеринками он всегда хочет казаться для людей незначительным пятном, прикрываясь огромной одеждой и всячески скрывая своё лицо?
Даже сейчас он не снимает очки.
Молчание длится по мнению Чимина бесконечно и он понимает, что должен начать говорить что-то, но Юнги просто пьёт, а Пак, в свою очередь, смотрит на него, пытаясь подобрать слова.
Ему нужно что-то придумать, потому что вряд ли его собеседник остался с ним, чтобы помолчать.
Юнги непринуждённо протягивает бутылку, ожидая, что Чимин стукнет по ней своей и наконец выпьет. Только вот Пак уже забыл о виски в руках, но всё-таки отвечает на шаг Мина.
Правда вместо двух планируемых глотков, он выпивает одну четверть жидкости и после шипит от противного вкуса.
Юнги ухмыляется и смотрит на Чимина.
В комнате больше не душно, да и задыхаться Чимин не планирует. Он сконцентрирован лишь на Юнги, который поворачивается на него и легко улыбается. Между ними расстояние примерно в метр. Юнги сидит закинув одну ногу на кровать и согнув её.
— Боль помогает людям двигаться и чувствовать себя живыми, — почти шепчет мятный.
— Не боль, а сильные эмоции, — поправляет Чимин, чувствуя жжение во рту. По правде говоря, он был бы не против закусить.
— Это и есть самая сильная эмоция, — Юнги приподнимает брови и говорит убеждающим голосом, а затем вновь делает глоток.
— Я… — Чимин зажмуривает глаза, — не хочу чувствовать это, — а потом, поднимая веки, смотрит на Юнги, — наивно, да?
Юнги немного изменился: в нем появилось какое-то напряжение.
— Не совсем, — тянет хозяин и сводит брови к переносице. — Это нормальное человеческое желание, — наверное, Юнги бывает не только груб. — Что ты имел в виду, говоря, что тебе больно?
— За последние четыре года ты единственный, кому я сказал так много слов.
Это правда. Кому-то могло бы показаться, что их диалог совсем ничего из себя не представляет, но для Чимина это слишком много. Ему тяжело говорить, даже с алкоголем в организме.
Он толком не разговаривает и с семьей. Все их разговоры состоят из:
« — Всё в порядке?
— Да.
— Как учеба?
— Нормально.
— Когда я дождусь «отлично»? Не забывай, что нам не нужен сын, который ничего из себя не представляет.
— Угу».
Зря он вспоминает обо всем этом. Зря говорит с незнакомым человеком, отвлекает его от вечеринки.
— Тебе, наверное, хочется пойти туда, где музыка. Спасибо, что задержался, — Чимин опускает глаза и делает глубокий вдох, выдавливая измученную улыбку.
Ему просто важнее интересы других.
— Мне хочется пойти туда, где тишина.
И это говорит главный тусовщик универа?
— Я вижу: ты хочешь, чтобы я ушёл и веселился, как и планировал изначально, — добавляет Юнги, — но при этом не можешь быть один, потому что тебе тяжело находится наедине с собой. Я понимаю какого это, — Юнги смотрит в сторону фортепиано, — но ты попросил меня остаться и я остался. Будет отстойно, если я уйду.
Конечно, Юнги держит не Чимин, а его принципы.
— Если честно мне страшно говорить с тобой, — Чимин смотрит на профиль собеседника. — Я буквально выдавливаю каждое слово. — Он делает небольшие паузы через слово. — Мне очень сложно, — откуда в Чимине такая искренность и почему он не думает о том, что всем плевать, как и всегда, на его слова и просьбы о помощи, он не знает.
Сердце бьется в нормальном ритме, присутствие Юнги почти не смущает и, кажется, что Чимин сейчас сильнее своих страхов сказать что-то не так и услышать то, что разобьёт его окончательно — любое слово, которое подтвердит, что Чимин говорит бред, выражая чувства, и, что Юнги не приятно слышать его нюни.
Да, наверное, Чимин сейчас больше всего боится увидеть, что ещё один человек в нём разочарован, даже толком не познакомившись.
Но Юнги не задаёт лишних вопросов, не удивляется, он
слушает. Просто слушает и будто проносит каждое слово через себя.
— Мне кажется, что моё существование результат какой-то ошибки, — начинает Чимин. — Может быть, я где-то оступился, сделал что-то не так, обидел кого-то и вот моё наказание, — сердце начинает до легкой боли сжиматься. — Знаешь, — он легко усмехается, пытаясь не выдать то, как тяжело ему сейчас, — я просто хочу почувствовать себя счастливым. Найти человека, который услышит меня и будет слушать мои длинные монологи, которые я очень люблю. Я всегда любил разговаривать, но… — Чимин кусает губу и смотрит на кисти Юнги: они в татуировках и очень худые. — Но, когда я понял, что никто меня не слушает, я замолчал. А когда замолчал, осознал, что никто и никогда не интересовался мной, — он поджимает губы. — Понял, что навязывал им своё общение и что никому не нужен на самом деле. Тогда начал вспоминать миллиарды слов, на которые раньше не обращался внимания. По типу: «ты уже говорил это», «бла-бла-бла, когда ты уже замолчишь?», «Чимин, ты постоянно будешь выдумывать себе проблемы?», «твоя внешность цепляет всех, но, когда узнаёшь тебя поближе, начинаешь искать пятый угол, чтобы сбежать», — Чимин смотрит в пол, потупляя взгляд. На деле вспоминать об этом больнее, чем ожидалось. — Я просто не хотел быть один и не придавал значения подобным фразам, а от меня постоянно пытались избавиться… Именно из-за этого я просто разучился говорить с людьми, закрылся в своей комнате, включил «комплексы домоседа» и утопал в них.
— Проблема в мире, а не в тебе, — бросает Юнги, прерывая мысли Чимина, — ты ведь решил, что в тебе что-то не так, верно? — Юнги смотрит на сереброволосого и оказывается прав. — Знаешь, что я тебе скажу?.. Ты единственный человек за мои девятнадцать лет, кто построил нормальный монолог и не выдавливал слова, чтобы хоть что-нибудь сказать, а говорил, чтобы чувствовать, — голос Юнги звучит немного грустно. — Четыре стены лучше пустой толпы.
— Ты не знаешь, что для меня значат эти четыре стены, Юнги, — моментально возражает Пак. — Меня пожирает ненависть к себе каждую секунду, — он выделяет все произнесённые слова и немного раздражается от мысли об этом. — Мне всегда кажется, что я делаю что-то не так. Я постоянно сторонюсь всех, чтобы не мешать, а дома втыкаю в потолок и прошу, чтобы у меня был хоть кто-то, — он на мгновение прикрывает глаза. — А затем осознаю, что не заслужил я никого. Я заслужил всего, что убивает во мне любую надежду на счастье, — заканчивает достаточно эмоциональный монолог Чимин и выдыхает.
Не Юнги рассказывать о ненависти к себе. Он хорошо знает, что это такое.
Ему становится немного неловко и внутри пробирает неприятное чувство.
Насколько одиноким ощущает себя Чимин?
— Одиноких и грустных людей не любит общество, Чимин.
Прекрасно.
Доверился ты человеку, а он давит на открытую рану.
— Но я не помню не одного момента в жизни, чтобы общество было право, — сразу добавляет Юнги. — И не помню, чтобы толпа придавала значение искренности. — Он делает недолгую паузу, задумавшись. — Ох, нет, они её ненавидят. — Юнги немного недоволен, это видно. —Они ненавидят искренность, но обожают красивый маскарад. «Йоу, ты что плачешь, потому что тебе больно? Отстой…»; «Вау, ты улыбаешься, хотя хочешь врезать всем здесь? Моё почтение.» — Юнги делает глоток. — В общем, — продолжает он свою мысль после небольшого лирического отступления, — также на моей памяти люди никогда не ценили то, что действительно стоит ценить. Они бегут туда, где пахнет модой и сладкой ложью. Всем давно похер на чувства и я заебался жить в их обществе.
Разве Юнги сам не есть — это общество?
— Тебе не нужен кто-то, Чимин, — Юнги смотрит на него, — ты не заслуживаешь
кого-то. Ты заслуживаешь того, кто будет столь же чувствителен и прекрасен, как ты.
Стоп, что?
— Блять, — шипит Юнги и зарывается в волосы, — только попробуй хоть раз припомнить мне эти слова.
Юнги сделал только что комплимент Чимину и посчитал, что это стыдно?
Юнги только что сделал то, что перевернуло в голове Чимина буквально всё.
Суть в том, что не в Чимине проблема. Не в его «глупых» монологах, вопросах. Не в его неуместных шутках. Не в его одиночестве. Не в этом дело. Чимин разучился жить не из-за того, что он странный и его мысли не подходят под стандарты.
Он просто был не с теми людьми.
— Юнги, — тянет Чимин, собеседник на него не смотрит, — почему ты только что сказал, что я прекрасен?
И неважно, что Юнги просил не упоминать об этом.
Чимину
никогда не говорили такого.
Ему делали комплименты насчёт внешности, но таких слов он никогда не слышал. А незнакомец и грубиян Мин Юнги, который его не знает, сказал это. Видимо, на него тоже действует то правило, что тяжело сдерживать мысли под алкоголем.
— Я всегда любил искренних людей, — Мин вновь делает глоток, — и любил длинные, наполненные чувствами монологи, но слышал их крайне редко.
В комнате такой же тусклый свет, алкоголю в их бутылках нет конца, а в зале заканчивает играть Counting stars — OneRepublic.
Чимин прикрывает рот рукой и трёт пальцами губы, пытаясь поверить в услышанное. Боль его ещё больше накрывает, сердце хочется к чертям вырвать, облить этим виски и поджечь.
Зачем Юнги это говорит?
Хозяин встаёт и идёт к двери.
Чимин просто хочет схватить его тонкую кисть и заставить его не идти к этой отвратительной двери.
Но он не двигается и смотрит как Мин открывает дверь настежь, разворачивается, достаёт небольшой пульт из кармана штанов, добавляет громкости и музыкой наполняется комната, где они находятся.
Звуки громкие, даже здесь. Наверное, людям в зале сильно бьет по ушам. Однако они все поголовно пьяные и вряд ли им есть дело до громкости колонок.
— Вставай, — Юнги подходит и протягивает руку Чимину, — если ты станцуешь со мной, у меня будет меньше желания ударить тебя.
Чимин улыбается.
Ничего не имеет значения, кроме того, что Юнги его не оставляет.
Сереброволосый даёт руку и не может перестать смущаться и улыбаться.
— Джастин Бибер? — Чимин становится напротив, в правой руке держит чужую ладонь, а в левой виски. — Серьёзно? — слегка усмехается он.
Юнги смотрит на него сквозь темные линзы.
Он вообще хоть что-то видит в этой комнате?
— Если ты имеешь что-то против Бибера, мне придётся дезинфицировать левую руку до конца своих дней.
Чимин смеётся и отводит взгляд.
А потом слышит тихое:
— Body rock, — Юнги улыбается и начинает подпевать, качаясь под музыку, — Girl, i can feel you body rock. — У него красивый голос, но очень грубый в сравнении с Джастином, — Take a bow, — но несмотря на это, он пытается перепеть высокие ноты, — You’re on the hottest ticket now, — Мин начинает двигаться интенсивнее, заставляя партнера по танцам делать тоже самое.
Чимин не отводит от него взгляда, смотрит как тот хлещет виски с горла и всё так же не морщится, чувствует как Мин сжимает его руку сильнее, и начинает сам проникаться песней, танцевать, подпрыгивать, как это делает Юнги.
Ему немного плохо из-за выпитого алкоголя без закуски и Юнги, видимо, тоже нехило дало в голову, однако обоим на это абсолютно плевать.
Особенно Чимину.
Юнги через пару секунд останавливается, смотрит на сереброволосого, прикрывшего свои глаза и отдавшегося музыке полностью.
И Мину это нравится. Ещё никто так не проникался этой песней, как самый застенчивый в мире Чимин.
Он улыбается.
Чимин выглядит смешно и мило. Его волосы немного намокли: возможно, ему жарко в толстовке.
Наверное, неправильно смотреть на почти незнакомца
так.
Но эта любимая песня Юнги из всех у Бибера, а Чимин под неё смотрится более чем совершенно.
Слышатся последние слова в песне, начинается другая — тоже в исполнение Джастина.
Чимин открывает глаза и начинает немного покачиваться под ритм новой песни, он смотрит на Юнги и порой усмехается.
Он просто хочет улыбаться.
Кажется, это та обстановка, которую можно считать идеальной.
— If I was your boyfriend, I’d never let you go, — слышится от Юнги, он тоже улыбается и подхватывает плавные движения Чимина.
Они не расцепляют руки и следующие три минуты проводят за плавными танцами, улыбками и оглушением виски.
И вроде не в стиле Чимина улыбаться незнакомцу и надеяться на то, чтобы он не позволял ему, Чимину, уйти.
Но вроде уже все равно, что в его стиле, а что нет.
А потом, когда очередной трек заканчивается, Юнги отпускает руку Чимина, отчего тот явно теряется, закрывает дверь, делает музыку немного тише, кладёт бутылку на пол, ложится на кровать, оставляя ноги внизу и устремляет взгляд в потолок.
— Сейчас будет круто, — почти шепчет Юнги, — потому что это — Sugar, honey, ice and tea.
Чимин слышит приятные звуки за дверью и столь же приятный голос.
Песня захватывает с первых секунд.
Это действительно круто.
Наверное, их вкусы в музыке всё-таки схожи.
Чимин ложится на кровать, так же как и Юнги, рядом с ним, и похоже у него появилась новая любимая песня.
А ещё самый лучший вечер в жизни, но об этом потом.
— Знаешь, — начинает Чимин, — это странное желание для меня, но я чертовски хочу обнять тебя, — выдает он на одном дыхании и краснеет мгновенно.
Он серьёзно сказал это?
Юнги смеётся, а Чимин был бы рад поставить этот момент на повтор.
— Только через мой труп, — говорит спокойно хозяин дома. — Я не обнимаюсь с парнями по пьяни.
Чимин улыбается. И почему вся эта обстановка кажется ему лучшей, что можно вообразить?
Он поворачивается и ложится на правое плечо, складывая руки под голову, и смотрит на Юнги. Они на одном уровне, но парень с мятными волосами, которые хорошо видны Чимину, совсем внешне не обращает внимания на собеседника.
— Но за руки держишься? — скалится Чимин.
Откуда в нем эта уверенность и спокойствие?
Юнги никак не реагирует.
— Я помню, ты ходил в цветных линзах какое-то время, — чуть ли не сразу переводит тему Чимин, — у тебя плохое зрение?
Юнги молчит достаточно долго. Чимину интересно о чем он думает и почему не отвечает.
— Эти линзы делают мои глаза визуально больше.
Ого.
Не это Чимин ожидал услышать.
— Я тогда не мог найти подходящие очки, а мои сломались и мне пришлось ходить в линзах, — Мин говорит спокойно, тихо и мягко, а сереброволосый так же смотрит на него.
Зачем Юнги устраивает весь этот маскарад?
— Тебе не нравятся твои глаза?
Снова молчание.
Понятное дело, Юнги совсем не хочет говорить об этом, но Чимин бы с радостью послушал его.
Помимо того, что Пак любит строить длинные монологи, он так же любит и умеет слушать.
Вот только Юнги не хочет говорить.
— Так, всё, — Чимин приподнимается и приближается к парню в очках, — теперь я ещё больше хочу обнять тебя.
— Если ты прикоснешься ко мне, я не буду сдерживаться и ты полетишь на пол, — вновь грубит Юнги, но Чимину уже как-то всё равно.
Юнги ведь так и не «вышвырнул» его из дома за вопросы о внешности. Значит и тут не столь уж и против.
Мятный смотрит на Чимина, который оказывается довольно близко.
— Чимин, я тебя предупредил, — он вцепляется в чужую грудь и отодвигает от себя, но Пак всё ещё безумно хочет обнять этого мятного паренька, и поэтому наваливается сверху, цепляясь за тонкие плечи.
— Какой же ты непонятливый! — цедит Юнги и, привставая, отталкивает Чимина сильнее.
А может быть, и настолько против.
Чимин летит на пол и, ударяясь локтем, шипит.
— Окей, я понял Вас, мистер-я-не-обнимаюсь-с-парнями-по-пьяни! — возмущается он и трёт локоть.
Юнги снова заразительно смеётся.
— Я всё ещё жив, если тебе интересно, — продолжает ворчать Чимин.
А Юнги ложится на локоть, подпирая голову рукой, и смотрит на хмурящегося Чимина.
— Шансы, что я вспомню тебя завтра равны нулю, но сегодня ты охуенный парень, — сквозь улыбку говорит Юнги и сразу поясняет: — Это из-за алкоголя. Я мало что помню наутро.
Чимин поворачивается на него. Он уже не возмущается, не трёт локоть от выдуманной боли, не улыбается, а просто смотрит на парня в очках.
Юнги ведь не может так поступить?..
Он не оставит его.
Они уже провели прекрасный вечер, который ещё не закончился: Юнги смеялся, танцевал, пел, возмущался и угрожал,
слушал. Он не может этого забыть.
Юнги не должен оставлять Чимина одного с этими воспоминаниями, которые слишком яркие.
Чимин встаёт и садится рядом на кровать в позу лотоса, Юнги отодвигается и садится так же напротив.
Чимин, наплевав на всё, берёт чужие тонкие и хрупкие ладони, которые сейчас, как лёд на Северном полюсе, и смотрит на него.
Юнги хотел убрать руки, но Чимин не позволил.
— Пообещай не забыть меня, — умоляет Чимин и сильнее сжимает холодные ладони, — ты единственный, кому я доверился за столько лет, — сердце бьётся быстрее: Чимин боится потерять Юнги, потому что несмотря на то, что они знакомы всего несколько часов, Юнги и правда единственный, кто услышал и выслушал Чимина, — только с тобой за столько лет я улыбался, — уже абсолютно всё равно, что говорить подобное незнакомцу — странно и неправильно, — ты не можешь оставить меня одного с этим вечером в памяти, — Чимин смотрит жалостливо.
Юнги поджимает губы и вздыхает.
Потом вырывает руки из хватки Чимина и тянется к бутылке с виски, в которой осталось мало жидкости.
— Сядь ближе к концу кровати.
Чимин делает это сразу, а Юнги садится и даёт бутылку парню напротив.
А тот смотрит, не понимая, что хочет Юнги, но он резко берет Пака за кисть, поднимает вверх и сильно размахивает вниз, до боли сжимая чужую руку, бутылка высказывает с руки Пака и слышится звук разбитого стекла.
Чимин пару секунд молчит от испуга, а Юнги начинает смеяться.
— Что ты… — пытается задать вопрос сереброволосый, смотря на алкоголь и стекло на полу.
— Люблю этот звук, — так же улыбается Юнги и отпускает руку человека рядом.
Чимин поворачивается на Юнги и всё ещё не считает, что это нормально: разбивать бутылку с алкоголем о ламинат, потому что ты любишь этот звук.
— Мне нужно что-то очень выразительное, если хочешь, чтобы ты остался в моей памяти, — возвращается к теме воспоминаний Юнги.
Чимин всё так же смотрит на него, забывая о разбитом стекле, и перебирает варианты в голове.
— Например? — пробует узнать у самого Юнги.
— Не знаю, — тот пожимает плечами, — я не буду убирать стекло, может и вспомню как его разбил.
— Это не выразительно, если ты делаешь это не впервые.
Чимин должен остаться в памяти Юнги.
— А если я тебя поцелую? — бросает Чимин, смотря и говоря так, будто это естественно. Но нет, он понимает, что сказал бред, однако куда себя девать — он не понимает. Губы Юнги и правда не раз привлекли взор Чимина, возможно, из-за кольца на нижней губе, возможно, из-за того, что они просто красивые, вот он и, взглянув на них снова, сказал это. — Достаточно выразительно? — голос Чимина вздрогнул.
Юнги смеётся и прикрывает руками лицо. Не так, будто это смущает его, а так будто предложение Чимина действительно смешит его.
— Нет, — он убирает руки от лица и улыбается, — хоть я и не педик, но мне будет всё равно.
Ладно, кажется Юнги не хочет ударить Чимина за такое предложение. Это хорошо. Вот только Чимин хочет ударить себя.
— Может снимем видео вдвоем? — вновь пробует он более адекватный вариант.
— Я… — Юнги облизывает губы и смыкает руки в замок. Он немного задумывается, будто пытаясь подобрать нужные слова, — я никогда не снимал видео с моим участием.
Никогда за девятнадцать лет?
Чимину интересно: значит фотографии он так же никогда не делал, как можно догадаться?
Но не это сейчас нужно мятноволосому.
Не все эти вопросы.
— Юнги, — Чимин наклоняет голову и немного подсаживается, — это видео будет на твой телефон, — он вновь берет его ладони в свои. Да, эти руки не могут не привлекать (в принципе, как и их владелец). — И увидишь его
только ты.
И, конечно, Юнги чувствует эту заботу, но считает, что это банальная жалость.
И, чтобы не выслушивать лекции от Чимина по этому поводу, он соглашается.
Юнги достает из кармана джинс телефон, переворачивает горизонтально и нажимает на красную кнопку.
Руки трясутся, но не от алкоголя.
Вот только Чимин этого не видит. Или только делает вид, что не замечает.
— Давай, — он толкает Юнги в плечо и садится снова напротив, — расскажи обо мне что-то трезвому себе.
Мин направляет фронтальную камеру на себя, но потом сразу поворачивает на 180 градусов и снимает улыбающегося Чимина.
Он серьёзно это делает ради него?
— Эм… — мычит Юнги. Ему страшно, но Чимину об этом знать не обязательно, — прости меня, трезвый Юнги, за то, что тебе придется слушать это.
Чимин легко ударяет его в коленку, передавая, что не так он должен был начинать.
И если бы Чимин знал, как тяжелы для Юнги резкие прикосновения, вряд ли он был бы таким тактильным, даже несмотря на то, что он под градусом, который часто повышает желание прикасаться к рядом находящимся людям.
Спустя пару минут глупых предложений, которые нужны были, чтобы немного собраться, Мин рассказывает их историю, начиная с мелочных моментов в универе, которые засели в памяти Юнги, и Чимин удивляется, что Мин обращал на него внимание давно. Мятный снимает только Чимина, который то и дело смеётся, потому что каждое слово Юнги кажется милым.
А затем в процессе монолога мятного, Чимин оказывается сзади и обнимает со спины, раздвинув ноги и прижимая грудь Юнги, трогает хрупкие, как и руки, плечи.
Чимину нравится прикасаться к Юнги, чувствовать его кости сквозь одежду и кожу.
Вот только Чимин не видит, как Юнги под очками зажмуривает глаза, кусает губы и пытается сдержаться, чтобы не оттолкнуть и не послать Чимина куда подальше, потому что он не хочет злиться и обижать Пака.
Не сейчас, когда фронтальная камера направлена на них. Не сейчас, когда Чимин выглядывает из чужого плеча и улыбается.
Не на этом видео.
Ему просто нужно перетерпеть.
Однако совсем скоро Чимин выпускает Юнги из своих тяжелых, в моральном смысле, объятий, будто почувствовав, что Мин не совсем был рад этому.
Вернее, совсем не рад.
Чимин, кажется, в сотый раз садится так, чтобы ему было полностью видно Юнги: видны его татуировки, руки с серебряными кольцами, тонкие губы, пирсинг, мятные выжженные волосы и чтобы было видно, как он по привычке поджимает нос.
Может быть, Чимина можно было бы назвать неадекватным, но это ведь
нормальное состояние под градусом.
Юнги, легко улыбаясь от теплой улыбки Пака, направляет камеру на них обоих, вытягивая правую руку в сторону и сам подсаживается к Чимину.
Чимин невнятно шутит и сам же смеется, Юнги это смешит тоже.
Ему комфортно, когда Чимин на расстояние и даже очень хорошо, что Пак здесь с ним.
— В детстве я хотел полететь в космос, стать космонавтом… Не говори только, что это банально, — Чимин смотрит наверх, где лишь потолок; видео длится уже пятнадцать минут. — Но потом, с каждым годом, начал всё чаще смотреть под ноги, — голос у сереброволосого грустный, — забывая о звёздах.
Юнги смотрит на Чимина вблизи. Ему хорошо видны все детали: в комнате достаточно света, чтобы через очки было видно всё четко.
Чимин очень красив. В нём идеально буквально
всё. Юнги это заметил сразу, ещё когда увидел его рядом с Чарли в зале. Но предпочел об этом не думать.
Однако оказалось сложно не обдумывать это, когда столь красивый человек сидит рядом с тобой. У Чимина красивые глаза, выразительные и блестящие, в них много надежды. Юнги изначально понравился тот факт, что когда Пак смеётся, он сильно зажмуривает глаза. У Чимина красивый овал лица, чистая и гладкая кожа, милые щеки, пухлые губы, красивая форма носа. Его волосы выглядят в любом состоянии, как то, что делает Чимина всё прекраснее и прекраснее. Хотя казалось, куда лучше?
Юнги не нравится об этом думать.
Наконец Чимин возвращает свой взгляд к Мину, смотрит пару секунд и легко улыбается.
Чимин уже и забыл как это приятно: находиться с кем-то так беззаботно, разговаривать, смотреть друг на друга и ощущать присутствие кого-то помимо своих мыслей.
Он бы отдал всё, чтобы этот вечер не прекращался.
Чтобы этот хамоватый, пьяный и загадочный Юнги сидел вот так и смотрел на него.
В комнате немного душно, Чимин сдаётся, облизывает губы, его сердце беспощадно бьет по ребрам, а потом он немного тянется вперед.
Они с Юнги сидят близко.
Запредельно близко для двух пьяных незнакомцев.
Может это всё какая-то выдумка, злая шутка, но Чимин понимает, что он уже не сделает шаг назад.
И, если это сон, он выстроит миллиард воспоминаний с человеком, дыхание которого он ощущает всё чётче. Если это сон, то Чимин против всех моралей, держал бы Юнги в нём, даже обманом.
Так сильно он не хочет потерять то, что обрёл совсем недавно.
Чимин крылом носа еле касается того же места парня с татуировками, закрывает глаза и чувствует, как Юнги старается не дышать. Съемка продолжается, правда вряд ли камера снимает их, потому что Юнги слабеет во всем теле, так же прикрывает глаза и пытается сосредоточиться и собрать себя по кусочкам. А Чимин, будто назло себе и назло Юнги, медлит, не двигается и его сердце бьется, как бешеное, от того же бездействия. Наверное, если у Чимина были бы проблемы с этим главным органом, он бы ни за что не подвергал его таким нагрузкам.
Хотя кому он, Господи, врёт?
Проблема в том, что как бы не выло о помощи его сердце, он не за что не отстранился бы сейчас от Юнги.
Чимин, будто толкаемый кем-то, поддаётся ещё немного вперёд, прикасается к чужим холодным губам своими и в этот момент его сердце решает передохнуть на мгновение от той нагрузки и остановиться (вот только не одно сердце в этой комнате делает такое решение). Чимин чувствует всё слишком остро: запах Юнги, его мягкие и аккуратные губы и то, как они дрожат.
Господи, да Чимин банально не сделал столько хороших дел, чтобы Юнги отвечал ему.
Но Юнги отвечает.
Мин кажется слабым и беззащитным, как маленький котёнок, сейчас. Чимин и представить не мог, что этот безбашенный человек способен быть
таким.
Он чувствует, как Юнги всего трясет и он еле двигает губами, но сам просит не прекращать, потому что, кажется, это всё, что им всегда нужно было.
Чимин кладет свою руку на шею в татуировках, углубляя поцелуй, и, когда он чувствует железку на языке Юнги, то немного удивляется: он не знал, что у того проколот и язык.
Затем он ведёт назад ладонью и чувствует кости позвонка своими пальцами.
Но совсем скоро жалеет об этом действие.
Потому что Юнги бросает телефон из руки, с усилием отталкивает от себя Чимина и, сжимая правую руку в кулак, ударяет сереброволосого в щеку, приложив силу в удар.
Ни один, ни второй не успевают опомниться и понять, что произошло за эти несчастные миллисекунды.
Вот только Чимин держится левой рукой за щеку, а второй облокачивается на кровать.
— А вот это я, блять, запомню, — бросает Юнги, не особо понимая, что он говорит и он ли это произносит, потому что паника внутри поднимается чертовски быстро. — Я никого не бил с класса десятого, — он разминает руку и смотрит на кольца на ней.
Чимину так же не следует знать, что Юнги безумно жалеет, что не смог проконтролировать ситуацию.
— Чёрт, — шепчет Чимин и отодвигается от мятного.
Только не это.
Только не сейчас.
Юнги никогда не простит себя, если Чимина это оттолкнет.
Пак сильно трёт ладонями по лицу и после закрывает ими глаза, прижимая.
— Прости меня, — тихо и сломано говорит он, — я не должен был… — Чимин зарывается в волосы и снова отодвигается. — Мне очень жаль, Юнги. Я не хотел.
Вот только Чимин не понимает, что он ни в чем не виноват и в этом поцелуе тоже нет его вины.
Юнги пару секунд сидит неподвижно, а потом встает и тараторит немного дрожащим голосом:
— Я схожу за выпивкой и заодно возьму перекусить, а ты пока подумай, что ты мне расскажешь насчёт своей мечты о космосе и о том, почему сейчас ты смотришь под ноги.
Юнги выходит, оставляя Чимина, который сразу ищет вторую бутылку и делает последние несколько больших глотков.
Щека горит от боли, которая на самом деле приглушенная.
Оторвавшись от виски, Чимин замечает, что телефон Мина на кровати.
Съёмка продолжается.
Чимину следует собраться и подумать о том, о чём просил Юнги и отпустить эту ситуацию, но как это сделать, если на губах вкус
его губ, который не сбить никаким алкоголем и никакой закуской.
В этом Чимин уверен заранее.
Дверь открывается и он быстро тянется рукой, нажимая на кнопку «стоп».
Достаточно воспоминаний.
Видео завершается.
И вот он — Мин Юнги, хозяин этой вечеринки. Бунтарь, забитый татуировками, пьяница, грубиян, один из самых известных парней в универе, обаятельный, необычный и загадочный Мин Юнги держит в левой руке две бутылки, а в правой — тарелку, улыбается и закрывает дверь ногой.
Наверное, Чимин ошибся лишь однажды в своей жизни на самом деле.
Он ошибся, когда думал, что Чарли это лучшее, что могло случится с ним.
Лучшее, что могло с ним случится — это Юнги, который возвращается.
Юнги, который не оставляет, несмотря на то, что вечеринка в разгаре.
У Чимина внутри что-то давит. Юнги изменился за эти минуты. По сравнению с тем, каким он был
тогда. Ведёт себя спокойно, садится рядом, спуская ноги на пол, скалится так, как делал это на барной стойке.
Заметно, что он отпустил эту неловкую ситуацию.
Конечно, может быть только внешне, ведь Юнги мастер прикрываться и носить маски.
— Ну, — Мин протягивает тарелку, чтобы Пак взял что-то перекусить. — О звёздах, — напоминает он.
Чимин берёт кусочек сыра и так же садится на кровати.
— Заземлился, другими словами, — Чимин разглядывает сыр, что-то мешает ему начать, но он быстро собирается, вспомнив, что рядом сидит Юнги. — В детстве много о чём мечтал, были горы желаний, веры, а сейчас… — Он делает небольшую паузу, всё ещё не отрываясь взглядом от кусочка сыра, и немного хмурит брови, —…сейчас меня тревожит то, что происходит на Земле. Что-то вроде: какая разница, что за созвездие на небе, если я завалил экзамен? — Чимин ухмыляется. — Мне не нравится, что с возрастом мы забываем о том, что мы должны прежде всего жить. — Теперь он понимает, как важно ощущать, что тебя слушают, потому что раньше со старыми «друзьями» Чимин говорил для себя, а теперь — для Юнги. — Брать передышки. Думать о своей жизни. Наслаждаться мелочами. Забывать о чужом мнении и взглядах. А мы забываем лишь о том, что внутри каждого из нас свой микрокосмос и он столь же прекрасен, как и тот, на который мы смотрим ночью, — голос Чимина звучит грустно и немного потерянно. — Забываем о том, что наша жизнь согласна слушаться
только нас и наше мнение, а мы пытаемся наполнить её стандартами и общепринятыми порядками… И я такой же. Один из стада, не умеющий отстоять свою индивидуальность. Конечно, я вижу, что чем-то выбиваюсь из толпы, может даже многим, но это не отменяет того факта, что я — часть этого общества.
Наверное, разговоры могут отвлечь Чимина.
Глобальные проблемы — от своих.
— Я тебе скажу так, — начинает Юнги, отпивая алкоголь, — человек, к сожалению или к счастью, слаб и гибок и на него легко повлиять, — он говорит голосом понимающего и спокойного человека. — Однако, если этот же слабый человек найдет ещё одного человека-единомышленника, они смогут пройти всё стандарты и порядки… Я верю в это, — Он смотрит на Чимина, который так и не поднял свои глаза на него. — Как думаешь, что происходит, когда один микрокосмос сливается с другим? Его становится в два раза больше, — говорит он очевидное. — Так и с уверенностью.
— Ты считаешь, что человек один не способен пойти против толпы? — Чимин смотрит на Юнги и немного хмурит брови.
— Не совсем, — Мин прикусывает нижнюю губу, задумавшись. Его мятные волосы падают на очки. — Вопрос стоит в том, как много он пройдет, — у Юнги грубый голос, внушающий доверие. — В конечном итоге, ему нужна будет хоть малейшая поддержка. Не важно в каком виде: любимая группа, играющая в наушниках, картина, стихотворение или другой человек. Главное, чтобы он ощущал, что не одинок. А если этой поддержки не будет нигде, есть вариант, что он просто отчается и запутается в своих идеалах, как насекомые в паутине.
Юнги остался тем же, естественно. Он так же, как и Чимин, волнуется. Ему неловко и он выдавливает из себя слова, стараясь составить нормальные предложение.
Но всё же лучше говорить о глобальных и тяжелых проблемах, нежели об их микропроблеме в виде поцелуя, удара и общего волнения.
— Чимин, если ты продолжишь меня грузить подобным, наутро я проснусь, наберу теплую ванну и вскроюсь, но только после того, как прибью тебя за то, что не дал мне спокойно пожить в моём псевдомире с псевдоискренностью.
— Удел слабаков — не создавать свой мир, а жить в чужом, — скалится Чимин.
— Да пошел ты, — бросает Юнги и снова делает глоток, закусывая сыром. — Толстовка у тебя, кстати, не очень, — обиженно добавляет.
— Серьёзно? — Чимин оттягивает плотную ткань и смотрит. — Мне она нравилась…
И через пару секунд, обдумав немного, снимает её, оставаясь в чёрной футболке.
Все равно было душно.
Юнги мгновенно бросает взгляд на Чимина и по привычке начинает рассматривать открытые части тела.
Руки.
Да, у Чимина накаченные, красивые руки. Вероятно, он часто занимается спортом.
Юнги опускает взгляд на его ноги, на которые не смел обращать своё внимание раньше. Они так же накачены и выглядят очень красиво в обтягивающих джинсах.
Юнги наверное не оторвал бы глаз от такого красивого тела Чимина, если бы ему не было
так больно.
В Чимине нет изъян. Он умный, красивый, нестандартный, у него красивое тело.
— Надень, пожалуйста, обратно, — мягко произносит Юнги и отводит взгляд.
В зале играет Butterflies — Kayar. Возможно, там многие танцуют медляк и сам бы Юнги мог медленно двигаться под эту песню с какой-то девушкой, прижимая её к себе за талию, но, честно говоря, ему не то что
плевать на ту обстановку, она ему даже
противна, потому что сейчас вряд ли что-то за пределами этой комнаты может понравится Юнги.
— На самом деле, мне жарко, — Чимину правда комфортно без толстовки, но он никак не находил возможности её снять.
Юнги встаёт, хотя его немного шатает, и берет в руки пульт с тумбочки от сплит-системы и включает её.
— Сейчас будет холодно.
Чимин понятия не имеет, что не так в том, что он снял толстовку, но явно видит, что Юнги неприятно так находится в комнате.
И, конечно, он надевает её вновь.
— Ты не замерзнешь?
Юнги только в рубашке и Чимин знает, что она совсем не греет.
— Я привык к холоду.
Чимин не лезет больше с этим. Как минимум, чтобы комната охладилась нужно время.
— Можно? — Чимин протягивает свои руки к ладони Юнги. Наверное, желание прикасаться к нему пройдет ещё не скоро.
Юнги почти без колебаний протягивает руки.
В комнате становится немного прохладно. Между ними стоит тарелка, бутылки на полу.
Наверное, Чимин когда-нибудь спросит почему Юнги так и не принёс стаканы.
Но сейчас он просто рассматривает его руки и татуировки, пытаясь запомнить всё: каждые вздрагивания
его рук, каждую выпирающую косточку, каждую надпись на руке. Мятный позволяет сереброволосому приподнять рукав рубашки выше. Чимин, несмотря на свою появившуюся любовь ко всем деталям в Юнги, видит, что у того
ненормальная худоба.
«Цветы умирают не от погоды, а от рук людей».
— Что это значит? — Чимин рассматривает небольшую надпись, находящуюся у начала кисти.
Кажется, Чимин был прав думая, что Юнги забит полностью, потому что на тех частях, которые ему довелось увидеть почти нет живого места.
Все татуировки необычайны: где-то цифры, где-то странные рисунки, где-то слова.
— Цветы переживают зиму и весной снова рождаются. Просто как длинный сон, — тихо поясняет Мин. — Однако, когда люди срезают их, чтобы продать за гроши, на этом месте больше не вырастет тот же цветок. Он просто умирает в вазе с холодной водой, — Юнги говорит, будто заученный текст.
Чимину тоже не нравится, когда цветам не придают ценности. Когда их дарят, чтобы подарить, потому что у кого-то День рождения, свадьба, выпускной.
И ему нравится осознавать, что Юнги такого же мнения.
Но он также понимает, что это пояснение относится не только к растениям.
Если бы Чимин мог, он бы спросил про значение каждой татуировки из-за уверенности, что во всех них есть тот смысл, который понимает только Юнги.
Но, видимо, не сегодня.
Он останавливается на небольшом набитом силуэте человека. Он весь залит черной краской, и надпись внизу:
«shadow or me?»
Чимин надеется, что у него всё-таки ещё будет время узнать обо всём этом и слушать Юнги бесконечно.
Наверное, Чимин бы не пожалел для Юнги самое ценное, что у него есть и отдал бы ему всё своё время.
— Чимин, — тихо обращается Юнги, искусав уже все свои губы.
Наверное, Чимину стоит знать правду, даже если он её не поймет.
Пак отрывается от татуировок, смотрит на Юнги и продолжает держать его руку.
— Как думаешь, какой смысл устраивать постоянные пьянки, если бы я забывал каждую из них после выпитого виски? — Резко бросает Юнги на одном дыхание.
До Чимина его слова доходят не сразу.
— Что?
Юнги поджимает губы и понимает, что если он начал эту тему, то обязан её закончить.
— Мне было интересно, что ты можешь сделать, чтобы я не забыл о тебе.
Чимин сводит брови к переносице, немного наклоняя голову, будто задаёт немой вопрос.
А после он отводит взгляд в сторону, не меняя выражения, но так и не отпускает руки.
Чимин не возвращает взгляд и просто думает. Вероятно, вспоминает всё и пробует додумать слова Мина сам.
Юнги наблюдает за ним и впервые так сильно желает, чтобы кто-то не отпускал его руки.
Ему тоже тяжело в этом признаваться.
Потому что, видимо, Чимин не из тех людей, кто терпит даже малейшую ложь.
— Не ты виноват в поцелуе, — продолжает он развивать эту тему. — Я хотел, чтобы ты поцеловал меня, и ты это сделал, — прямолинейно и на вид спокойно говорит Юнги. — Потом я не смог…
— Достаточно, — Чимин возвращает к нему свой взгляд, — ты соврал мне, — произносит он очевидное.
Зато
он раскрыл перед Юнги все карты.
Наверное, целуя Юнги, Чимин надеялся, что его «я завтра тебя не вспомню» будет правдой, хотя бы для поцелуя.
— Мне же нужно было вывести тебя на какую-то херню и отвлечь от мыслей «я такой одинокий», — это звучит грубо и отвратительно с уст Юнги в этой ситуации.
Так, будто он обесценил то ощущение одиночества, что испытывал Чимин так долго.
— Ты ужасен, — шепчет он в ответ и прикрывает рот одной рукой.
И он буквально слышит, как построенные здания его мира жалко съезжают, после с грохотом разрушая всё. Господи... Неужели люди настолько прогнили? Если даже Юнги, который казался искренним. Это прям, черт подери, сочилось из него.
Чимин жалко усмехается. Боже, он так жестко проебался.
— Что такое? — Будто Юнги не знает в чем проблема, — Или может ты невинен и отдал мне свой заветный первый поцелуй?.. — слегка скалится мятный.
Юнги прекрасно понимает, что это не так. Чимин, хоть и с трепетом, но целовал его достаточно уверенно. Да и очевидно, что у Пака с его внешностью было не мало партнеров прежде. Но Юнги только сильнее язвит из-за банального незнания
как поступить.
Он невыносимо хочет ударить себя по лицу раз сто за всё его слова в последние две минуты.
Чимин выглядит немного разбито, его дыхание учащается, а Юнги прекрасно осознает, что это слишком низко — говорить подобное тому человеку, который доверился ему.
Но он просто не может остановиться.
Потому что, когда мы причинили кому-то боль, нам легче удвоить её, чем извиниться и принять ошибку.
— Прекрати, — тянет Чимин и легко качает головой, в последний раз пытаясь разглядеть глаза Юнги.
Но потом отталкивает его и, встав, идёт к выходу.
Достаточно загадок от Юнги.
— Удивительно, — тянется звук грубого голоса. Конечно, было странно, если бы Юнги спокойно дал уйти.
Он разворачивает, прижимает сереброволосого к стене возле двери и оставляет руки на плечах.
У него тоже немного сдают нервы от всего происходящего в жизни.
И он тоже немного не хочет терять Чимина.
Как минимум, потому что с ним пробовал побороть свои страхи и
тоже открылся.
Вот только Чимин этого не знает.
— Как ты тогда решился поцеловать меня? — цедит Юнги. Наверное, когда-нибудь ему стоит научиться принимать тот факт, что он виноват и не пытаться усугубить ситуацию. — Или алкоголь так влияет? — Он приподнимает брови.
Чимин смотрит на Юнги.
— Знал бы ты, как меня бесят твои очки, — проговаривает Чимин. — Мне стыдно, окей? — он отбрасывает чужие руки. — А ещё совсем немного жаль, что я открылся тому человеку, который ради своей выгоды заставил меня поцеловать себя и выставил всё так, будто я самый ужасный человек на планете, ударив меня и убежав.
Юнги становится ещё неприятнее осознавать то, что он довёл до того, что Чимин
так думает.
— И ладно, знаешь, — разочарование охватывает сильнее, — я правда хотел поцеловать тебя. У этого не было причины, — Чимин опускает глаза и прикусывает до боли губу. Какой смысл смотреть на того чьи глаза закрыты под тёмными линзами? — У этого были
чувства, — заканчивает он.
— Чимин, у меня были свои причины, — извиниться за свои слова и действия — лучший вариант и, на самом деле, единственный, но как это сделать? — Я не хочу, чтобы ты уходил.
— Да? — Чимин вскидывает бровь и скривлено улыбается, поднимая глаза на Юнги. — А знаешь, хочешь я ещё в кое-чём тебе признаюсь? — он подходит немного ближе, его дыхание учащается всё сильнее. — Я всегда безумно любил узкий разрез глаз, — начинает он и смотрит в глаза Юнги, хоть и совсем их не видит, — тонкие и неимоверно мягкие губы, — он опускает взгляд на них на секунду, — ярко выраженные скулы, выделяющиеся кости, — Чимин говорит уверенно, проговаривая медленно каждое слово, — тонкие и хрупкие руки, — не замечая, как сам успокаивается пока смотрит на Юнги, он продолжает говорить, — очень милые формы носа и блестящую кожу.
Не сложно было догадаться в чем проблема Юнги. Чимин понял это ещё, когда видел его в универе.
Юнги ненавидит свою внешность и каждый сантиметр своего тела.
Чимин чувствует как сильно ударили его слова по Юнги, будто он только что взял один из осколков на полу и вонзил в сердце мятного.
Он не хотел задевать больное и теперь, забывая о своей обиде, переживает, как воспримет его слова Юнги.
А Юнги снимает очки, бросает на пол к осколкам, расстёгивает рубашку, снимает и отбрасывает её на кровать.
Чимин просто наблюдает за ним.
Алкоголь у обоих достаточно выветрился, а в комнате холодно.
Юнги и правда весь забит.
Он поднимает свои глаза на Чимина, немного дрожа…
«Какой же он, чёрт подери, красивый».
…и тихо говорит:
— Такая уродская внешность тебе тоже всегда нравилась? — он медленно моргает.
— Я бы всё отдал, чтобы рядом со мной был такой красивый человек и позволял мне смотреть на него каждую секунду моей жизни, — не думая, отвечает Чимин и подходит ещё ближе.
У Юнги видны ребра, предплечья очень острые.
Он отшатывается от Чимина, но тот всё-таки подходит и прикасается к
его щеке, смотря прямо в глаза.
Чимин никогда не видел таких красивых людей.
А Юнги явно дрожит.
И лучше бы от холода.
Внешне он не реагирует ни на действия Чимина, ни на слова: у него просто нет сил.
Но внутренне сжимаются все органы и он хотел бы закричать, впасть в истерику…
Потому что никто не прикасался к нему
так. И никто не смотрел на него так близко, пока он без маски, линз, очков и головных уборов.
Чимин не стесняясь пристально рассматривает лицо Юнги,
любуясь.
— За тебя говорит алкоголь, — выдавливает жалко Юнги.
— И он, в отличии от тебя, не врёт.
Юнги очень тяжело терпеть эти прикосновения и взгляды.
Желание оттолкнуть Чимина сильнее прежних, но он держится ради себя или ради человека напротив — неважно.
— Не…
— Замолчи, — Чимин гладит того по щеке больший пальцем, — я все ещё не простил твою ложь, — зачарованно говорит он, — но хуже лишь то, что ты так усердно скрывал свою безумно красивую внешность.
«Не прикасайся ко мне».
Никто и никогда не считал Юнги красивым, зато: «не смотри в зеркало, не уснёшь от такого кошмара» — было слышно постоянно.
Поэтому Юнги создал свою зону комфорта, закрылся от всех и от себя в том числе.
И
только Чимин за девятнадцать лет
так касался его рук,
так целовал его,
так смотрел и гладил по предплечьям, что и делает сейчас, отчего у Юнги бегут мурашки.
Серьёзно? Кому-то может это нравится?
Нравится худоба, которую Юнги не может исправить по причине плохого здоровья, и из-за этого он губит себя ещё больше алкоголем?
Разве может кому-то понравится то, что Юнги в себе ненавидел каждую секунду своей жизни?
Оказывается, может.
И это не алкоголь, в который верил Юнги больше, чем в то, что он может показаться Чимину красивым, ведь потом, на следующий день приходит записка: «Ты сегодня очень красивый, но я всё равно не могу выкинуть из головы того Юнги, который смотрел на меня в его любимой комнате».
И потом Чимин приходит к нему и снова говорит
это мимолётом в разговоре.
Юнги больше не носит очки и маски при Чимине, но привычка надевать большую одежду и скрывать своё тело не пропадает еще долго.
И каждый день Чимин повторяет то, что никогда не видел таких красивых людей и никогда не увидит больше.
«Я уверен, Юнги, для меня ты самый красивый и я знаю, что больше никто и ничто не заменит мне тебя».
Чимин восхищается не только внешностью Юнги, но и его микрокосмосом.
***
— Я не хотел, чтобы меня любили или не любили только из-за обложки, — тихо говорит Юнги, беря бокал и делая глоток.
В доме тихо на фоне играет chemicals — mud flow, в зале сидит Юнги и Чимин, на столе пару книг, которые принёс сюда Юнги, чтобы дать Чимину, потому что «мне не нравится, что ты намного умнее меня, Юнги» — обиженно говорил Пак.
Юнги в домашней одежде: футболке и шортах, Чимин всё так же не отрывает от него своего взгляда.
Потому что, черт подери, в Юнги идеально всё.
А Юнги его ругает за эти пристальные взгляды, но, наверное, это не лечится и навряд ли Чимин когда-то перестанет рассматривать и влюбляться в Юнги больше, ведь прошёл уже год, а чувства Чимина с того девятнадцатого декабря так и не изменились.
Он всё ещё готов посвятить каждую секунду своего времени Юнги.
— Сложно полюбить того, кто постоянно прячется в панцирь, — тихо произносит Чимин и листает книгу, — и я говорю не только об «обложке», но и про характер, — он покусывает губу — привычка от Мина. — Люди иногда забывают, что прячут свою внешность и начинают прятаться полностью, — Чимин закрывает книгу и берёт бокал с вином, смотря в глаза Юнги. — Прячут себя настоящего, но хотят, чтобы их полюбили такими, какие они есть… Это бред, — он качает головой и легко улыбается. — Ты показываешь людям костюм клоуна — в том смысле, что маскируешь себя с ног до головы, — а потом ждёшь, когда же кто-то смоет этот грим и скажет, что ты самый лучший… Секрет в том, что никто не смоет и не скажет, пока ты не откроешься, хотя бы на десять процентов, пока ты не покажешь хоть часть
настоящего себя, — Юнги постоянно убеждается в любви Чимина к длинным монолога и в правдивости его необычных мыслей, — а там уже тебе могут помочь открыться всему миру… Но с людьми нужно быть осторожнее и понимать, кому ты можешь довериться, а кому — нет, — Чимин выглядит мило и влюблённо улыбается, смотря на того, кто его слушает и слышит. Юнги всё так же, как и раньше пропускает каждое слово Чимина через себя. — Я не полюбил бы тебя, если бы ты не открылся мне, — заключает Чимин и заставляет Юнги смущённо улыбнуться.
***
Кажется, Юнги наконец-то стал красивым.
И, кажется, Чимин наконец-то стал не одиноким.
