God must hate me? (New version)

(Simple Plan – God must hate me) Помните, как мне тяжело было начать рассказывать вам про то, как мы с Гарри попали в аварию? Да, это действительно было непросто, но теперь я даже не представляю, как сейчас расскажу о не менее сложной для меня вещи, такой как моя… неизлечимая болезнь. Нет, вы все правильно поняли, и я не ошибся, когда написал, что обречен. Я должен рассказать об этом подробнее, не так ли? Будет ли это интересно? Не уверен, но я чувствую, что должен. Что ж, началось все именно с той самой поездки в Альпы. Помните мою старую "подругу" астму? И, черт бы побрал эту жизнь, врачи констатировали её неизлечимость. Если раньше это были те самые "отголоски" детской болезни, помните? То сейчас можно было смело заявлять, что теперь она со мной навсегда, как верный спутник жизни. Да, та самая несчастная астма, которая всего пару раз преследовала меня в детстве и которую тогда удалось "скрыть" на время. Именно эта глупая болезнь послужила причиной чудовищной аварии, и именно из-за неё мне было суждено прожить так чудовищно мало. Я помню, как накупил с Гарри кучу лекарств и ингаляторов в поездку в Альпы, прекрасно помню, как соблюдал прием всех бесконечных таблеток. И самое обидное, что из путешествия я запомнил не те прекрасные и живописные пейзажи гор, отдых и чистый воздух, а то самое удушье, которое будило моего милого кудряшку по ночам и заставляло его сильно нервничать. Да за себя я вообще не боялся, мне было важно не испортить отдых Гарри. Тогда я еще не знал обо всей плачевности моего положения, но по приезде в Бостон врачи констатировали резкое ослабление моей иммунной системы из-за злокачественных лекарств, а это означало, что я мог умереть от простой и такой безобидной для здорового человека простуды. Врачи настоятельно порекомендовали мне проходить химиотерапию, чтобы отсрочить мою приближающуюся смерть, ведь мой организм действительно начинал потихоньку уничтожать сам себя. Я много раз видел людей, которые часто проходили различного вида химиотерапии. У них нет волос, их бледное лицо пугает всех, а в глазах бедных людей только обреченность. Я не хотел стать одним из них. Я знал, что облучение назначают только в крайних случаях, значит, я все равно умру? И если уж мне и суждено умереть, так это не должно произойти где-нибудь на больничной койке, где будет лежать мое истощенное тело от химиотерапии. Я принял решение сам. Тогда мне поставили диагноз, а после не стали скрывать, что я – нежилец. Я не мог ничего скрывать от Гарри, это было бы ужасно, согласитесь? Когда я вернулся от доктора, меня встретило радостное кудрявое солнышко, а я с порога рассказал ему обо всем. Я даже ни разу не всплакнул и не пустил слезы, наверное, еще не все до конца осознал. Гарри долго плакал и истерично кричал, умоляя меня продлить жизнь с помощью облучения. Он не понимал, что я всего лишь отсрочу ненадолго свою скорую кончину, но не оставлю её позади, и нечто с косой все равно будет стоять за моим плечом, тихо нашептывая не самые позитивные слова. Милый кудряшка вскоре смирился, но все еще продолжал глухо лить слезы. Я поступил подло, думая только о себе и своей красивой молодой смерти. Физическое состояние было ничуть не лучше морального. Я старался изо всех сил не сломаться. Когда ты понимаешь, что совсем скоро умрешь, хочется только замкнуться в себе и провести остаток дней в одиночестве, свернувшись калачиком, но я не мог позволить себе этого. Я должен был быть чертовым оптимистом в глазах всех вокруг. А самое главное, что я и сам все понимал, но все еще пытался обмануть окружающих. Следующим шагом было сообщить обо всем Найлу, Зейну, Джемме и Энн. Лицо каждого из них я запомню навсегда. Этот дикий непередаваемый ужас, а после горькие слезы. Я не мог никогда даже представить, что кто-то будет сожалеть о моей смерти. Ведь я, Луи Томлинсон, чертов неудачник, которому посчастливилось обрести счастье в виде самого лучшего человека – Гарри Стайлса. И вы представить себе не можете, как я не заслуживал всего этого. Далее последовало признание маме. Я не мог не сказать ей о том, что совсем скоро её единственный сын умрет. Мама смогла принять Гарри и даже сильно жалела его положение и меня, который до сих пор любит кудряшку, несмотря на все. После моего заявления о скорой кончине, она в обнимку с кудрявым проливала горькие слезы, приговаривая, что наши отношения не достойны такого конца. Хотелось прокричать, что это конец только для меня, но не для Стайлса. Он будет жить. Он, черт возьми, обязан жить! И он сделает это! Но в это никто не верил. Как бы это иронично и смешно не звучало, но смерть примирила нас с моей матерью. Неужели обязательно нужно умирать, чтобы тебя приняли и полюбили таким, какой ты есть? Я поступил слишком эгоистично со всеми своими самыми родными людьми, рассказав обо всем. Ведь всем этим я только подтолкнул их на смерть рядом со мной. Каждый раз я смотрел на лица каждого из них, понимая, что готов умереть только из-за их слез. Я мысленно трижды проклинал себя, сквозь всю эту тупую боль в душе, обнимал их, успокаивая. Хотя сам понимал, что еще вот-вот, и я упаду навзничь рядом с ними, тихо поливая все вокруг слезами. Сердце пропускало тысячу ударов, а дыхание сбивалось в непонятном ритме. И мне ничуть не было жаль себя. Я больше всего боялся за них. Как бы я хотел забрать всю их боль себе, забывая о своей нескончаемой собственной. Каждый из них после старался скрыть свою жалость ко мне и в частности к Гарри. Мы со Стайлсом вдохновились поездкой в Варшаву. И это был некий подарок. Подарок злой судьбы, которая разрешила мне не уйти из жизни при перелете. Именно там и в тот самый момент в этом поистине великолепном городе я не задумывался об отсчете восходов и закатов, которые мне остались до конца. Это было прекрасным моментом, наполненным нежными утрами с любимым, поцелуями на прекрасных мостовых туманными вечерами и просто жадными глотками той самой жизни, которая уходила сквозь наши пальцы. По возвращении в Бостон рядом были они: друзья и близкие. Каждый день я проводил с ними. Смеясь, веселясь, вспоминая самые лучшие моменты из жизни и оттягивая свою смерть еще на несколько чертовых дней или недель, как бы тяжело мне это не давалось. От моих легких не осталось почти ничего, и это, действительно, безо всяких преувеличений, приносило острую режущую боль в груди с каждым днем всё сильнее и сильнее. Наши семьи сдружились. Мама вскоре стала называть Гарри сыном, а Найла и Зейна нашими братьями. Энн и Джемма были счастливы проводить все свое время со мной, моей мамой, Гарри, Найлом и Зейном. И почему мы не могли жить так раньше? Почему всему этому последовала моя смерть? Если бы не все те, кто был со мной тогда, клянусь, что не прожил бы тех месяцев, которые они подарили мне. Но я хотел большего. Всего этого времени мне было мало. Больше всего я боялся отпускать Гарри. Именно из-за него я не хотел умирать до последнего. Я слишком сильно любил его, чтобы прекращать дышать воздухом, который губил меня. И даже если мне бесконечно больно было просыпаться каждое чертово утро, я делал это только ради него и его теплых зеленых глаз. Я через силу дышал, временами отворачиваясь из-за нахлынувших от боли слез, чтобы не пугать Гарри, но он же не слепой, он всё прекрасно видел. И мне было больнее в тысячу раз, когда он плакал из-за меня. Он всегда был рядом, мой маленький кудряшка. Он подарил мне самый лучший год в моей жизни, даже если считать то, что он и оказался для меня последним. Я жил на этих страницах всё это время. И, наверное, именно благодаря им никогда не смогу по-настоящему умереть. Я никогда ни о чем не сожалел. Знаете, все вы можете смело судить о жизни. Это то, что есть у вас и это то, чего уже никогда не будет у меня. Я жил до последнего воспоминаниями, и, наверное, именно с ними я и умру. Бог не щадил никого из моих близких и не считал нужным жалеть меня. Я полюбил самого лучшего человека в мире, и именно тогда я начал жить…

Господь, должно быть, ненавидит меня?*

*Слова из песни Simple Plan “God must hate me”, которые послужили названием для фанфика.