Приливы и отливы

      Веки Люмин распахнулись сразу же, стоило её ушам уловить звуки, никак не вписывающиеся в лесную музыку.       Марс лаял очень громко, да и ещё с небывалой злобой. Люмин не совсем понимала, где именно находится собака, но стоило ей вскочить с мягкого ковра листьев и травы, всё внезапно стало ясно и понятно.       Чайльд пытался отогнать от себя Марса, который, завидев чужака, сразу принял агрессивную стойку и весь напыжился, лая с каждой секундой всё злее и злее, намереваясь, кажется, даже бросится на шатающегося Чайльда в случае чего.       Люмин сначала понаблюдала за этим в сторонке, уверенная в том, что за деревьями её невидно. В очередной раз он разрушал её планы! Она всего лишь хотела отдохнуть в одиночестве и набраться сил, а он тут как тут, вновь мешает и раздражает её. Как он вообще умудрился дойти чуть ли не до середины леса? Если Люмин не отшибло память, его нога была в состоянии худшем, чем всё её тело.       Да, сегодня всё идёт не по плану, совершенно не по плану…       А ведь она планировала подремать ещё часика два и только потом направиться на двор. Сейчас же Люмин стала наблюдательницей интереснейшей картины или, наверное, даже битвы: опаснейший Предвестник Фатуи против просто старого и большого пса, чуть ранее согласившегося на своем собачьем языке стать охранником Люмин.       Приятное зрелище, вот бы Марс ещё повалил его на землю да покусал. Злодейские и мстительные мотивы пробивались в сердце Люмин и она даже улыбалась, представляя себе злое лицо Чайльда, которого могут просто-напросто повалить наземь. И, может, она и не подошла, если бы не заметила целый хлеб, который Чайльд защищал даже с большим рвением, чем Марс на него нападал. На вид пищи живот сразу же отозвался бурчанием и Люмин поняла, что опять забыла поесть, поглощенная заботами о том, как бы скорее обезопасить себя от общества Чайльда. В итоге и не поела, и не обезопасила себя… Планы не только срываются, но и перетекают во что-то печальное.       Не хотя вырывая себя из лесного царства и приближаясь к случившейся заварушке, Люмин не без удовольствия следила за жалкими попытками Чайльда выйти на примирение с собакой. Он шатался, пытаясь выставлять какой-то костыль вперед, видимо таким образом держа собаку на расстоянии то ли от себя, то ли от хлеба, который он заботливо прижимал к груди. Лицо у него было то ли испуганное, то ли чрезмерно удивленное — точно сказать с такого расстояния нельзя.       Люмин шла не спеша, даже чуть лениво, растягивая удовольствие от наблюдаемого. И только факт того, что Марс внезапно попытался кинуться на Чайльда, заставил путешественницу сорваться с места, в порыве беспокойства о судьбе собаки.       Чайльд, увидев стремительно приближавшуюся к нему фигуру, радостно улыбнулся и хотел уже идти навстречу, на секунду позабыв о собаке, которая всё ещё крутилась вокруг его ног и уже намеревалась укусить. Марс, забеспокоившись, видимо, о безопасности Люмин, резким движением вцепился зубами в руку Чайльда, не пуская его к подходящей всё ближе девушке. От неожиданности, потерпевший даже вскрикнул, но продолжал стоять и ничего не делать. В одну руку вцепилась собака, а другая охраняла всё ещё чуть теплый хлеб, который в сознании Чайльда уже устоялся как спасительный круг в его отношениях с Люмин.       Пока Люмин оттаскивала собаку и успокаивала её поглаживаниями и ласковыми словами, Чайльд продолжал стоять на месте и глупо улыбаться, не понимая, как попал в такую неловкую ситуацию. А ведь он просто планировал найти Люмин, а нашёл огромного черного пса, который тут же кинулся на него. Неплохой защитник.       Когда Марс успокоился и виновато завилял хвостом перед Люмин, Чайльд также виновато посмотрел на девушку и стал ждать, пока на него обратят внимание. Она же уже смотрела не на собаку, а на землю, всё ещё расстроенная прерванным дневным сном.       Чайльд видел полусонный взгляд Люмин, её растрепанные волосы, к которым прицепился рыжий листок, и помятую тунику. Видно, ему действительно не стоило приходить. Испытывая жгучий стыд, он не знал куда деть свой взгляд, возвращавшийся постоянно обратно к девушке. Её глаза, такие странно спокойные и неподвижные, отливали янтарем и сияли, когда маленький лучик солнца пробивался сквозь листву. И даже сам весь образ был каким-то другим, вызывающим другие чувства, Чайльд не мог понять в чем дело, никогда ранее не разбираясь в своих ощущениях, как требовалось сейчас. А когда она посмотрела на него, впиваясь своим золотом глаз, кажется, в самую душу, он не смог и пошевелиться, будто вновь был скован ей, как и вчера.       Её тон, такой же спокойный и бесстрастный как и глаза, ещё сильнее пригвоздили его месту и он уже не надеялся пошевелить даже пальцем.       — И что же ты собираешься делать в этот раз, Чайльд? — Люмин произнесла его имя, его титул, совершенно не так, как сделала вчера. Это безразличие, отдающее легкой прохладой, поразило нудящие раны и, кажется, оставило новые.       Почему именно сейчас горячая язвительность Люмин сменилась чем-то снисходительно-холодным? Почему она решила поделиться с ним своими лекарствами этой ночью? Почему не предостерегла хозяев насчет того, кем являлся Чайльд?       Отчего за ночь с ней случилась такая перемена? Где её слова, разящие и щекочущие сердце? Отчего она глядит так, будто случилось что-то непоправимое, что-то, изменившее её?       Чайльд не знал, не знал и того, что не только Люмин является загадкой. Он сам являлся загадкой, причем даже для себя.       — Мне опять выдавливать из тебя ответы? — ни раздражения, ни единого оттенка в её словах, кроме этой прохлады, бегущей по коже мурашками. — Для чего ты явился сюда? Ну же, не таи.       Прижав едва теплеющий хлеб к груди сильнее, Чайльд попытался совладать с собой, не давая Люмин взять над ним контроль. Раскрепощенно вздохнув и прикрыв глаза на секунду, будто показывая этим себе и ей свою независимость, он уже подумал, что не во власти её взгляда, но стоило ему поднять веки и уверенно и даже чуточку гордо взглянуть на неё, вся его напускная гордость и уверенность разбилась вдребезги, встретившись с потяжелевшим взглядом Люмин, сочетавшим уже безразличие со скукой.       Эта маленькая, чуть хрупкая и слабая фигурка, имела над ним какую-то неожиданно сильную власть, о которой Чайльд догадался только сейчас. Именно из-за этого он и искал Люмин, искал её тяжелого взгляда, язвительных слов и понурого вида. Почему она? Уставшая и иногда злая девушка, почему она имела над ним какую-то невидимую власть, о которой, возможно, она сама не догадывается?       Собирая остатки силы, Чайльд попытался сделать вид, будто ничего из вышесказанного до сих пор не понял, что до сих пор он находится в неведении о её таинственной власти, парящей над ним оковами.       — Неужели ты думаешь, что я пришел к тебе? Почему, по-твоему, я просто не могу прогуляться по окрестностям? Здешний лес так красив, хотел лишь полюбоваться им. — самое тяжелое позади, дальше говорить намного легче, тело вновь двигается по его воле. Он даже позволяет себе усмешку, чуть злодейскую, свойственную лишь ему одному. — Разве ты здесь не за тем же? Зачем тогда задавать такие вопросы?       Люмин никак не реагирует и продолжает смотреть на него всё тем же взглядом, который, кажется, стал на градус или два холоднее.       — Ясно. — только и проговаривает она, наконец-то отводя от Чайльда взгляд.       Когда Люмин разворачивается и, видимо, собирается пройти дальше вглубь леса, не забыв подозвать собаку, Чайльд поздно спохватывается и идёт следом за ней, ступая тихо и легко. Вновь повторяется то, что было около недели назад. Он идет за Люмин, влекомый какими-то странными и непривычными для него желаниями, а она пытается избавиться от его общества, в этот раз не убегая, а испытывая его своим внезапным холодом, которым так и веяло от её фигуры, чуть петляющей по тропинке. Всё повторяется, с причем немалой точностью. Люмин владеет ситуацией и вновь не знает этого, Чайльд лишь идёт за ней, способный лишь на выбор — идти или не идти за ней. Истинная же власть принадлежала Люмин, от действий Чайльда мало что зависит в эту секунду. Важно лишь то, как она отреагирует на его тот или иной выбор — всё остальное не имеет значения.       Люмин иногда проваливается в листья, но никак не реагирует на это. Плетется бесцельно, но в то же время будто надеется что-то найти. Сейчас, в этом светлом и тихом лесу, она кажется ещё более одинокой, чем обычно. Окруженная высокими и корявыми деревьями, Люмин прислушивалась к нарушителю лесной музыки. От него веяло тем чужеродным, что свойственно каждому человеку, вошедшему в лес. И всё же… Его шаги, несмотря на их почти полную бесшумность, по-своему сотрясали маленький мирок природы. Они сотрясали, но не меняли музыку, не казались ненужными в этой отдаленной симфонии леса. Как и Марс, Чайльд вносил что-то своё, не меняя старого. Люмин всё с большим удивлением пыталась уловить момент, когда она перейдет тонкую грань, соединяющую «сейчас» и то, что путешественница стала называть «гармонией». Как сильно изменит появление Чайльда эту симфонию? Добавит ли резкости, шипения, оригинального безумия? Как злоба в его сердце отразится в музыке? Люмин желала это слышать, её заинтересовало, как этот человек мог не нарушить скрытую игру рощи.       Чайльд не знал, что Люмин прислушивается к нему. Люмин не знала, что имеет над Чайльдом тонкую и незримую власть.       Под её ногами скрипнула ветка и это отразилось в лесу раной по симфонии, это она, а не он, сейчас нарушила игру. Чайльд шелестит листьями, но это с виду ничего не меняет.       Люмин идет быстрее, желая проверить то, что лес скажет на это. Почему, почему его появление не внесло хаос?       Чайльд видит, когда Люмин всё ускоряется и ускоряется, видимо, желая сбежать от него как и в прошлый раз. Ругается про себя, что не нужно было быть таким заносчивым. Всё держит хлеб и хочет разделить трапезу с ней. Её туника не скрывает икры ног. Они в синяках, порезах и царапинах. Какие из них нанес Чайльд, какие она сама получила? Он злится на себя и на землю, которая не могла побыть мягкой для неё. Винить землю — было верхом глупости, но от негодования Чайльд даже стал идти тяжелее.       Как далеко она уйдет, если Чайльд предпочтет бездействие?       Мало изменится от того, если он позволит себе ещё одну ошибку.       — Люмин! — как много раз он звал её по имени, лишь для того, чтобы она обернулась и взглянула на него? Или это первый? Он действительно не помнит, но ему кажется, что это происходит не впервой. Может быть во сне такое было множество раз? Она остановилась и обернулась сразу. Её глаза ясны и чисты, солнечные лучи с ними не сравнятся. Люмин сама подобна светилу, озарившему на секунду этот лес и самого Чайльда. Неужели она ждет, пока он что-то скажет? Не уходит, не сверлит злым взглядом, а стоит так просто и ждет? Его ждет?       — Я лишь хотел спросить, не хочешь ли ты перекусить… Хлеб почти остыл… — наверное, он безумно странно выглядит в эту минуту. Опирающийся на костыль, держащий хлеб и, главное, надеющийся на что-то.       Люмин стояла молча несколько секунд, словно не совсем расслышала что он сказал. Чайльд съежился и опять помечтал чуток о том, чтобы провалиться под землю от неловкости. Его положение в обществе, его сила, его достижения — их значимость стремилась к нулю и он чувствовал, будто сейчас всякое сопротивление покинет его тело, а душа вылетит за границы, оставив лишь пустую оболочку, потерявшую всякую историю и всё прочее. Он полностью привык к тому, что все дела решаются легко и просто — стоит упомянуть о своей причастности к верхушке Фатуи, достать кошель с деньгами или же просто преподать урок грубой силой. Сейчас это ничего не значило. У него был лишь остывший хлеб. И значение этого хлеба было весьма превыше значения всего остального вместе взятого. Можно сказать, что от запеченного куска теста зависела дальнейшая судьба Аякса.       Момент, когда Люмин сделала шаг навстречу, отпечатался в памяти клеймом. Пронзительно сияющие глаза, но в них ни капли презрения, нога приподнята над землей — туника немного задралась, открыв огромный синяк на бедре, её фигура чуть понурая: плечи опущены, тело будто лишено сил. И всё это как-то озарено солнцем, пробивающимся сквозь густые кроны деревьев.       Сознание Чайльда застыло и он совершенно позабыл о том, как Люмин оказалась совсем рядом и заинтересованно оглядывала его, а ещё хлеб, который пальцы Чайльда сжали со всей силы, отчего золотистая корка потрескалась и «разошлась».       — Не откажусь. — её тонкая рука, заметно подрагивая, потянулась за хлебом и уверенно забрала его к себе. Люмин отломила себе небольшой ломоть, который остался не тронут трещинами, и сунула обратно Чайльду.       Странное чувство вскружило ему голову, что-то похожее на радость овладело им и, поддаваясь этому, он улыбнулся легко и непринужденно, следя за тем, как Люмин усаживается возле какого-то дерева и делится небольшим кусочком хлеба с бегающей за ней собакой. Она спокойно ест и, кажется, прислушивается к чему-то, что неведомо Чайльду. Чайльд следует её примеру и садится чуть в отдалении от неё, ему кажется, что сейчас держать небольшую дистанцию — лучшее решение. Он отводит взгляд первым, когда Люмин начинает внимательно смотреть на него изучающим взглядом.       К дереву подползает маленькая улитка, она шевелит «рожками». По листве, откуда улитка приползла, тянется длинный склизкий след. Её раковина имеет замысловатый спиралевидный узор. Мысленно прокладывая дальнейший путь существа, Чайльд оглядывается на темный толстый ствол дерева. Вот здесь она пройдет мимо торчащего сука, а дальше поползет без препятствий где-то до середины — там её ждёт странного рода длинное углубление, будто кто-то случайно обтесал топором… Но разве кто-то даже случайно может ударить топором по дереву так высоко? Чайльд дотягивается пальцами до глубокой борозды и проводит по ней. У него не было опыта лесничего, но это точно не похоже на борозды, оставляемые топором или пилой. Когда он был маленький, отец много раз брал его с собой за дровами в лес. Он подолгу наблюдал, как топор раз за разом врезается в дерево. Щепки летели в разные стороны, а от пилы — опилки. Вскоре снег оказывался усеян маленькими частичками дерева. Тогда Аяксу было чуть страшно за этим наблюдать. Было ли дерево живым существом он точно не знал, но слышал, как с каждым ударом в лесу что-то стонало и гудело, нарушая привычную симфонию. Тогда Аякс сбегал от этих страшных звуков, но они продолжали преследовать его даже ночами. Однажды, правда, всё это прекратилось и сейчас Чайльд не слышал ничего, хоть и помнил всю странную музыку из детства.       И всё же, откуда же появилась эта странная борозда? След такой ровный, что создается ощущение, будто бы его нанесли мечом. Чайльд встрепенулся и оглянулся вокруг, пытаясь припомнить вчерашнюю схватку. Он заметил, что Люмин всё также смотрит на него, но теперь намного более рассеяно. Память его подводила. Образы были расплывчатыми и уж точно не могли быть предназначены для сравнения «здесь сейчас» и «вчера там».       Неожиданно пёс лизнул ему руку, отчего Чайльд чуть ли не не вскочил на больную ногу. Животное смотрело вполне дружелюбно, будто и не пыталось пару десятков минут назад откусить ему палец или кисть целиком. Смекнув в чём дело, Чайльд отломил небольшой кусок хлеба и закинул его подальше. Собака совершила небольшую пробежку и вернулась, победносно держа в зубах ломоть.       У него же тоже была собака. Длинношерстная, шерстка густая и красивого темно-золотистого оттенка, а глаза карие и смышленые, даже чуть хитрые. Имя уже позабыл… Как же его звали? Или может это была она?       В руках всё ещё оставался хлеб и Чайльд великодушно отдал его собаке, которая с явным удовольствием ела, похрустывая коркой. Сам же он встал и уже поздно приметил исчезновение Люмин. Её нигде не было видно и Чайльд, печально вздохнув, решил пройтись по окрестностям — вдруг найдет то место.       Теперь собака увязалась за ним, чему Чайльд даже порадовался. Не придется бродить в одиночку. У него не было привычки разговаривать с животными, но он всё же не сдержался и уточнил:       — Марс?       Собака, услышав свою кличку, весело завиляла хвостом и с пафосом пошла впереди.       — Ну и куда? — Чайльд удивлялся проворности Марса. Сначала он хотел откусить ему руку, а теперь куда-то ведет. — Хочешь завести меня в самую глубь, чтобы я никогда не выбрался?       Оглядываясь назад, Чайльд уже не совсем понимал, как попал именно сюда. Так что, пожалуй, если он заплутает ещё больше, ничего не изменится.       — Может помедленнее? Я за тобой не угонюсь. — и как назло, Марс только быстрее стал пробираться вглубь леса. — Значит, играем по твоим правилам, да?       Не теряя пса из виду, Чайльд попытался идти быстрее.       Люмин нашлась там, куда Чайльда вывела собака.       По пути сюда, Чайльд ни раз спотыкался, пока пытался поспевать за Марсом. От быстрой ходьбы нога разболелась. Он частенько замечал следы прошедшей битвы, а сейчас вышел на поле основной её части.       Земля здесь разверзлась, кусты сломаны, трава смята и втоптана.       Люмин стоит возле того места, где вчера внезапно появился Вестник Бездны. Вспомнив о нём, Чайльд весь напрягся и стал более внимательно оглядываться.       — Выходи, здесь никого нет. — непонятно как, но Люмин заметила его появление на краю опушки.       Неуверенно, но он вышел из тени и ещё раз оглянулся, будто ожидая, что сейчас из засады выпрыгнут посланцы Бездны.       Где-то здесь должна лежать его маска, а ещё кошель… Он стал прохаживаться по периметру, шаря костылем в сохранившейся высокой траве.       Интересно, с чего она взяла, что здесь безопасно? Или Люмин просто уверена в том, что в случае нападении она сможет отбиться даже с ранами и не полностью восстановившимися силами? Удивительная самоуверенность. Хотя, раз и Чайльд тут, то и он достаточно уверен в своих силах. И всё же, у неё даже не было с собой оружия. Он взглянул на неё исподтишка: Люмин сидела на корточках и что-то разглядывала в земле. Тут она выпрямилась и повернула голову в левую сторону — как раз туда, где бродил в поисках Чайльд. Её губы раскрылись и вымолвили лишь одно слово:       — Там. — она села обратно на землю и стала что-то усердно колупать пальцем.       Чайльд прищурился и попытался разглядеть то, на что указала Люмин. Там оканчивалась опушка и вновь начинался лес, ещё более густой, чем тот, из которого он недавно вышел. И всё же он прошелся вдоль леса и не зря — как раз там, куда так внимательно смотрела путешественница, лежала его маска, достаточно целая и невредимая и лишь немного поцарапанная ветками. Нацепив её на привычное место, Чайльд почувствовал себя свободно. Без неё он будто бы был не в своей тарелке.       Немного прокашлявшись, Чайльд сказал кое-какие слова благодарности, но Люмин никак не отреагировала на них. Наверное, он чувствовал себя не в своей тарелке не из-за отсутствия подаренной Царицей маски, а из-за Люмин и её молчанки. Хотя она и не обязана была с ним разговаривать особенно после того, что вчера, да и ещё ранее было… Да и если так подумать, она в целом была не обязана и слова промолвить в его адрес.       Марс прибежал к Люмин, неся в зубах ветку. Она потрепала собаку по голове и кинула палку чуть ли не на другую сторону опушки.       — И что здесь забыл Орден Бездны? — прозвучало глухим вопросом сказанное Люмин. Вопрос, заданный скорее воздуху, оживил Чайльда, бесцельно смотревшего в пустоту.       — Они что-то ищут? Как один из вариантов.       Люмин обратила внимание на Чайльда, принявшего задумчивый и хмурый вид. Она не собиралась обсуждать это с кем-то, скорее вопрос сам вырвался по привычке. Никто не отвечал ей уже долгое время и ответы она привыкла находить в пустоте.       — Если и ищут, то что? — было слышно то, как она осторожничала в словах, скорее всего её напрягал хмурый вид Предвестника. Мало ли что у него было на уме, может обдумывает опять какие-то свои злодейские планы по захвату и передачи Люмин прямо в руки Царицы. От того, что она заговорила с ним, доверия у неё к нему не прибавилось. И хлеб она приняла из его рук только из-за того, что он был приготовлен хозяйкой двора.       — Не грибы и не ягоды — ясное дело. Что-то, что находится рядом и имеет немалую ценность для Ордена. — то ли набравшись уверенности, то ли действительно задумавшись, Чайльд говорил достаточно серьезно и без тени беззаботности, которой он периодически окружал свою речь. Это и пугало Люмин. Ей всё казалось, что, по его мнению, что-то «имеющее немалую ценности для Ордена» это она сама.       — Предположения? — Люмин решила не изобиловать словесными оборотами, метафорами и иронией в купе с сарказмом, а говорить максимально по делу и нейтрально, дабы не разжечь костер темных дум её собеседника.       — Ты? — ответил он просто, но от этого не менее сурово и загадочно.       Могло ли быть такое, что он всё же ищет информацию о ней? Подкапывается осторожно, входит в доверительные отношения таким странным способом? Отчего бы Ордену Бездны искать её? Они наоборот не шибко любят встречаться с ней, особенно после того как Дайнслейф… Да что же ему нужно от Люмин?       Ладно, она вновь вступает в игру с ним.       — С чего бы? — она встает с земли, распрямляет плечи, но поворачивается лишь наполовину. Смотрит внимательно, ждет на его лице перемен, которых она, если говорить откровенно, побаивалась.       — Разве ты не являешься для Ордена большой проблемой? — он перехватывает костыль другой рукой и двигается к ней. На лице его всё то же хмурое выражение — брови сдвинуты и напряжены, уголки губ чуть опущены, а глаза смотрят внимательно и ясно.       По спине Люмин пробегаются мурашки. Перевес сил явно не на её стороне.       — Неужто клонишь к тому, что для Фатуи я являюсь проблемой? Проводишь параллели с собой? — она особенно выделяет «Фатуи», чуть ли не шипит, пока произносит это слово.       — Несомненно. Ты и сама знаешь, сколько проблем ты принесла Фатуи. Сколько планов наших сорвала, сколько моих соратников погубила. Разве для Ордена твои принципы менее жестоки? — он приблизился вплотную к ней. Люмин, если бы не её стойкость, давно бы уменьшилась до размера атома под его темным взором.       Неужели он здесь для мести? Ей раньше казалось, что он не из тех людей, кто будет мстить… Хотя как она может такое утверждать, если не знает о нём ничего, кроме звания и его огромной и устрашающей силы? Кем был Тарталья, когда отбрасывал звание и оставался при имени, дарованным ему Царицей?       Может он здесь для того, чтобы убить её, пока она будет в таком беззащитном положении? Для чего? Это звучит бессмысленно, он мог сделать это раньше. Но почему его глаза вновь темнеют, почему выражение лица принимает хмурый вид?       Слишком непредсказуемый, слишком схож с океаном.       Люмин могла бы отступить на шаг назад, опустить голову и принять поражение перед великой стихией. Но нет. Пока теплится в её сердце семя гордости, разросшееся ещё тысячи лет назад в огромное цветущее дерево, она не уступит никому, даже океану, полному безумия, страха и затонувших останков кораблей.       — Моя немилость равна для всех. Так почему бы тебе не принести меня на блюдечке для Царицы? Раз, по твоему мнению, Орден жаждет этого же? — Люмин жалела, что рост её низкий и она не может смотреть ему в глаза, не приподнимая свою голову. Её раздражала мысль, что он смотрит на неё сверху-вниз.       — Пусть этим занимаются другие Предвестники.       — А чем же занимаешься ты? — конечно, Люмин и не надеялась, что он выдаст свои истинные мотивы. Но этот разговор показал, что мотивы у него есть и они скрыты под слоем лжи.       — Помогаю тебе понять, что же здесь забыл Орден Бездны. Между прочим, они явно тебя недооценивают, пуская на поиски одного лишь своего прихвостня. — Чайльд дружелюбно улыбнулся, будто признавая этими словами силу Люмин. — Думаю, тому нахалу ещё повезло, что ты не разорвала его в клочья.       Люмин едва сдерживаясь, чтобы не сказать, что Чайльд ровно такой же нахал и ещё хуже, чем тот Вестник Бездны. Она ещё раз убедилась в том, что порой его действия не подлежат никакому прогнозу. И всё же, она не стала дальше разжигать конфликт и попыталась забыть странные нападки Чайльда в её сторону.       — Так значит, Орден Бездны прибыл сюда не из-за меня. Ещё предположения? — Люмин всё же отошла от него на шаг назад. Находиться с ним на расстоянии вытянутой руки было крайне дискомфортно.       — Источник силы, определенный человек, утерянный артефакт, место силы, тайник, склад, место встречи… — он уныло перечислил ещё два-три наименований. — И какая из этих причин подходит больше?       — Значит… Значит нужно вернуться назад и приготовить обмундирование. Ведь мы можем предположить и то, что он пришел сообщить что-то своим соратникам. — Люмин вскинула брови и вопросительно уставилась на Чайльда. — Так?       — Так. Но неужели ты ворвешься в предположительный лагерь врага в таком состоянии? — он оглядел её с ног до головы, отмечая про себя количество синяков и ран только на открытых частях тела. — Ты… ещё уверенней, чем кажешься.       Люмин фыркнула, рассерженная его словами. Сам только говорил, что Орден слишком недооценивает её, а теперь, пожалуйста, сразу мнение поменял.       Она двинулась к тропинке, ведущей к постоялому двору. Люмин оглядывалась, ища взглядом исчезнувшего из виду Марса. Вероятно, псу надоели их распри и он решил по-тихому вернуться на двор и полакомиться чем-нибудь.       Чайльд шёл за ней, что совершенно её не устраивало. Она не могла быть спокойна, пока в её спину направлен его взгляд, который что-то пытается в ней отыскать и разузнать.       Пытаясь не обращать внимания на его шаги за спиной, Люмин задумывается о том, как он способен так меняться в разговоре и в лице. Неужели он настолько профессиональный лжец, что так легко меняет личины? Нет, пожалуй, он не был профессионалом, но, как видно, задатки у него были прекрасные. Втереться в доверие ему проще простого. Скользкий тип.       Когда он уже провалится под землю и перестанет преследовать её? А ведь, если вспомнить, она почти смогла воплотить свою мечту в жизнь… Как прекрасно могла измениться жизнь, если бы Люмин не проявила мягкотелости. Она вполне могла бы оставить свои философские рассуждения на потом, а не заниматься ими прямо на поле боя. Сколько раз она успела пожалеть об этом? Со злостью пинает кучку листвы, преградившую ей дорогу. Листья разлетаются в разные стороны, а после медленно и плавно опускаются на землю. Пусть он думает что хочет, или же ей уже нельзя даже выразить свои чувства?       Люмин оборачивается и на секунду встречается с его взглядом. Следит. Пусть расскажет Царице о том, как одна из главных проблем Фатуи ходит по лесу в коричневой тунике и пинает спокойно лежащие листочки на земле. Уж пусть ужасаются, слушая об её невероятной силе.       Она была с ним великодушна, но нужно ли было это делать?       Виднеется постоялый двор. Было бы намного лучше, если бы Люмин вернулась сюда одна.       Планы по приготовлению вкусного блюда были отменены. Чайльд уж очень полюбил сидеть возле печи, напоминавшей ему родной дом, а Люмин не собиралась находиться с ним в одной комнате.       Пока свет солнца проникал в окно, Люмин сидела на краю кровати и штопала свою одежду. Повезло, что зашивать было не так много. За время своего путешествия, она успела не только научиться мастерски готовить, но и шить. Услуги портных и швей стоили недешево, а Люмин была той ещё скрягой, отчего ей казалось, что легче выучиться чему-то новому, нежели переплачивать другим. Да и шитье искусство полезное, разве найдешь швею где-нибудь на Драконьем Хребте? Лучше уж держать в запасе моток ниток да пару иголок. Но она была не из тех людей, кого шитье успокаивало и приводило в состояние нерушимого спокойствия. Люмин особенно часто кололась иголкой, когда была чем-то раздражена или рассержена. Заметив на пальце очередную выступившую капельку крови, она со всей силы сжала край своей одежды, дабы не выругаться крепким словцом.       Иногда Люмин казалось, что она стала бы хорошей швеей, рыбачкой или иной мастерицей. Возможно, не будь её жизнь полна всяких потерь и неожиданностей, она и получала бы удовольствие от того же шитья. Сидела бы где-нибудь у окошка и шила на заказ, возможно получала бы гроши. Но ей это дело могло бы нравиться! Возможно, проделав долгий и тернистый путь, она могла бы получить известность и уважение среди людей. Открыла бы свою контору, взяла бы учеников и учениц… Но все эти мечты перечеркивает власть. У Люмин была сила, соответственно и власть. Она могла позволить себе творить как и хорошие, так и плохие дела в крупном масштабе. Конечно, она использовала свою силу во благие дела. И всё же проблема состояла в другом.       Видите ли, чем больше у тебя власти, то есть силы, тем больше твоя ответственность. И, как бы тебе не хотелось, ответственность на тебя возлагается в любом случае. Какую сторону в конфликте выберешь, предпочтешь ли собственное решение и вовсе бездействие. В любом случае ты будешь вынужден в дальнейшем увидеть последствия твоих действий. Ты не швея, случайно ошибшаяся в стежке, а человек, который может ошибиться и лишить жизни десятки людей, если не сотни и не тысячи. Пока швея будет думать, что было бы лучше использовать этот стежок, а не другой, Люмин будет думать, что, если бы она приняла несколько иное решение, эти люди могли бы не погибнуть. То есть, с властью приходит ответственность за другие жизни. И приходящая ответственность растет пропорционально твоему уровню власти. Сейчас Люмин не была всемогущей, таких людей и существ в принципе быть не может, но тем не менее она имела немалую власть. Имела силу, которую могут использовать другие в своих целях. И жизнь людей может зависеть от того, какой из сторон Люмин доверит свою силу и позволит себя использовать в качестве инструмента. И тут вновь встает вопрос, а не было ли лучше, если бы я выбрала бы иную сторону? Угрызения совести. Именно они преследуют Люмин всю жизнь. Ей всегда будет казаться, что она могла бы сделать лучше, избежать жертв, предотвратить конфликт и так далее.       Если бы Люмин дали выбор «быть швеей» или «иметь силы», она безоговорочно выбрала бы первое. Но разве наличие такого выбора уже не делает Люмин ответственной за дальнейшие события? Возможно, выбрав иное, она могла бы спасти людей, но нет, она же решила быть обычной швеей. Нитками да иголками многих не спасешь, если, конечно, дело не идет о хирургии. Таким образом, получается замкнутый круг. Переродиться у неё не получится, тогда придется доживать свою жизнь так — помереть от возложенной на неё ответственности. И ведь не только сама Люмин накладывает на себя ответственность, но и само общество, окружающее её. В общем, всё складывалось не слишком хорошо для власть имущих. Правда, далеко не все властители задаются подобными вопросами.       Конечно, можно было бы обдумать ряд других немаловажных вещей, но Люмин уже заканчивает зашивать маленькую дырку в платье. Погруженная в свои думы, она вновь укололась иголкой. Громко ойкнув, она вытерла выступившую кровь на пальце об предплечье. Рассмотрев проделанную работу, Люмин довольно хмыкнула и аккуратно сложила вещи, а потом плюхнулась на кровать, раскинув руки. По лицу растянулась блаженная улыбка и Люмин не без радости подумала о том, что она вольна выбирать как и в какой позе ей можно дремать.       Тихо. Самое время отдаться в лапы сну. Люмин смотрит в темный потолок и представляет вместо него небо. Голубое, с бегущими барашками облаков. Кажется, это облако похоже на соловья, а это на… шляпу? Устав напрягать воображение, Люмин поворачивает голову в сторону и считает количество линий на своей ладони. Она слышала, что многие люди придают значение этим маленьким полосочкам на ладони. Может, тут где-то написано дата её смерти или обогащения за счет продажи заоблачных перчиков?       Перед тем как задремать, в её голове всплывает образ, давно не напоминавший о себе.       Итер сидел на кровати и рассказывал о какой-то незначительности. Он касался её волос и перебирал их по старой привычке. Люмин часто заплетала ему косу, а Итер пытался придумать что-то оригинальное с её короткими волосами. Нередко это заканчивалось тем, что он просто дарил ей необычной красоты цветок и тогда старался закрепить его в волосах. Это была такая традиция, идущая от их далекого детства. У них было, впрочем, немало и других привычек и маленьких таинственных обрядов… Не хватит и ста лет, чтобы припомнить их все.       Люмин улыбнулась видению и коснулась призрачной длинной косы брата. Как жаль, что образ рассыпался и исчез на неопределенное время.       Она печально улыбнулась, впав в состояние меланхолии. И всё же ей хотелось немного поспать.       Перевернувшись лицом к той стороне кровати, где привиделся ей Итер, Люмин немного помечтала о том, что однажды вновь заплетет ему косу и украсит маленькими цветами. Может это будут цветки-сахарки? Или редкие и безумно дорогие глазурные лилии? Впрочем, любой цветок будет прекрасно украшать его золотистые локоны.       Как жаль, что они оказались на разных сторонах. Люмин хочет понять его и она уверена, что поймет… Но, видно, им ещё не позволено воссоединиться.       Несмотря на частые приступы меланхолии и подступающей депрессии, Люмин знает, что никогда не бросит поиски брата. Она сделает всё, чтобы приблизить их воссоединение. Пусть ей временами одиноко и больно, напоминанием о цели должна служить его яркая улыбка, не меркнувшая в памяти.       Люмин кладет руку на то место, где лежала его коса. Перебирает пальцами невидимые локоны и в очередной раз удивляется мягкости его волос. Да, она помнит. И никогда не придаст эти воспоминания забвению.       Люмин знает, что обычно Итер держит её руку, когда ей не спится. Сквозь гигантское расстояние она чувствует тепло его ладони и улыбается, вспоминая прежние века.       — Итер. — она зовет его сквозь пелену полудремы, застилающей ей глаза. — Итер, я посплю немного?.. Хорошо? — Люмин закрывает глаза и представляет его здесь, рядом с ней. — Посиди со мной ещё немного. Я скоро проснусь и вернусь к тебе… — тепло уходит от неё, она поздно спохватывается, но всё же проваливается в дрему. — Только ты не уходи…       В комнате светло и пусто. На кровати спит Люмин в странной позе. Ноги немного свисают с кровати, одна рука словно держит чьи-то невидимые волосы, вторая же рука болезненно сжата у груди.       В комнате светло и одиноко.       Люмин всё там же — на неизвестном каменистом склоне-скале, где бушует шторм и ветер, пытающийся её столкнуть. Разве в прошлый раз она не летела в бездну? Тело её болит, но не кровоточит. Ранки на ладонях покрылись коркой.       Она осматривается и видит всю ту же удручающую картину — камни и сухие кусты с редкой пожухшей травой. Ноги скользят по мокрым камням, в глаза летит пыль с песком. Люмин жмурится и пытается удержаться, теперь уже не хватаясь за травинки — уж больно они ненадежные.       Небо тяжелеет, сбрасывая вниз острые капли дождя, больно ударяющиеся об открытые плечи и руки. До верха утеса далеко, видно, она всё же падала… В самой вышине что-то сверкает слабым светом.       — Итер! — пронзает её догадка. — Значит, я нашла тебя…       Она сжимает ладони в кулаки и закрывается от ветра и пыли, летящей прямо на неё и норовящих сбросить Люмин куда пониже.       — Да что мне эта непогода, черт… — она делает неуверенный шаг и ощущает твердую землю, менее скользящую чем камни, на которых стоит сейчас. Проблема в том, что нужно правильно переставить ногу, дабы не покатится кубарем вниз.       Пожалуй, первый шаг всегда был самым сложным.       Но если он ждет её там… С его улыбкой-солнцем и сияющей косой, темными и радостными глазами. Неужели она не может ради него сделать этот первый, чертов первый шаг?!       Подгадать момент, собрать всю волю и силу в кулак. Один точный и смелый рывок.       Она резко ступает на твердую землю и удерживается на ней, лишь чуть покачиваясь. Ветер будто назло становится сильнее, но и она получила свою опору. Не упадет теперь, сколько бы он не дул.       Люмин делает следующий шаг навстречу.       Подслушивать нехорошо, но Чайльд и так не был хорошим. Он не особо разобрал что она там бормотала, но услышал чье-то имя. Но больше его удивил её голос. Слабый, чуть ломающийся то ли от чрезмерной радости, то ли от слез. Возможно, он и зашёл бы в комнату, но инстинкт самосохранения его спас. Вряд ли бы он вышел оттуда живым.       Когда в комнате всё стихло, Чайльд решил прогуляться к полю, но теперь в одиночку.       О чем думает она, глядя на эту умиротворенную сельскую картину? О чем вообще она любит и не любит думать? Ясное дело, что о Чайльде Люмин не любила думать. Но что хорошего она любит?       Признаться честно, ему стало не по себе, когда он случайно решил подслушать Люмин. Это случилось после того, как она ойкнула на весь дом. Тогда-то Чайльд и подошёл к двери, чтобы разобраться в произошедшем, а там случайно и стал свидетелем чего-то сокровенного и, наверное, очень важного… Он старался забыть это, но её надломившийся голос никак не выходил из головы. Для него было крайне странно, что такая сильная и уверенная в себе девушка, вроде Люмин, может говорить таким голосом… Ему опять становилось не по себе.       Может ему стоит что-то сделать? Но что? Если она узнает, что он подслушивал, то всему придет конец. Чайльд совсем не понимал то, как стоит ему себя вести с ней. Сегодня он попытался быть серьезным, но, кажется, Люмин это не особо впечатлило. Она держалась с ним в разговоре холодно и слишком официально. Лучше бы она продолжала незаметно зло подшучивать над ним. Перебирая в голове все их разговоры, Чайльд стал замечать, сколько иронии и сарказма Люмин могла уместить в одном предложении.       Так как же ему себя вести?.. И тут же он стукнул ладошкой себя по лбу. Если он выдаст то, что он подслушивал её, то она окончательно решит, что Чайльд здесь исключительно из-за какого-то секретного задания по вытаскиванию информации из неё.       Как убрать эту каменную стену непонимания, возникшую между ним и Люмин? Он точно не мастак в таких умных и мудреных делах, как человеческие отношения вне работы…       — Как на неё смотреть-то… — протянул он, облокотившись об небольшой деревянный заборчик, который отгораживал тропинку к лесу от поля, где паслись козы. Чайльду казалось, что Люмин достаточно одного лишь взгляда для того, чтобы понять, что он всё слышал. Ну то есть не слышал, но что-то уловил, что-то понял для себя.       И вдруг его осенило. Нужно лишь выждать подходящий момент! Объясниться, сказать, что никаких злодейских планов он не строит, хоть он и злодей. Так она ему и поверит… Да и в чем ему объясняться, если Чайльд сам не понимает, что им движет последнее время?       Но надо выждать, надо что-то определенно выждать.       — Что же она такое бормотала…       Чайльд взъерошивает себе волосы и остается стоять на месте, питая надежды, что всё как-то должно повернуться и перевернуться к лучшему.