Ворон и Пустота

Он жил во тьме бесконечных лестниц и коридоров в полном одиночестве. Нет, разумеется, были и гости. С небес к нему заглядывали звёзды. Он чувствовал с ними некоторое родство, хотя был рождён земными потоками. Звёзды с ним не говорили, только смотрели: холодно и вязко. Ему нравилось, когда они взрывались и освещали вспышками небеса. С той стороны к нему приходили люди. Он мало знал о них: были они смертны и проживали жизни во тьме заблуждений. Люди называли его Вороном Пустоты, Исполнителем желаний, возносили молитвы и приводили ему в жертву себе подобных. Он не исполнял никакие желания, но поток жертв не иссякал. Заблудившиеся во мраке несчастные не знали, как вернуться назад, на ту сторону, и в конце концов умирали: от страха перед чудовищем или голода. Он завидовал им. Ему подобные чудеса только снились. Иногда он помогал людям уйти из жизни: всего один удар, и души покидали бренные тела. Чаще всего он равнодушно внимал воплям отчаяния, доносившимся до подземелий, где он отдыхал от света звёзд. *** Он встречался с самим собой у глади подземного озера, вглядывался в собственное отражение и воображал, что это не он, а кто-то другой, его брат по ненавистному бессмертию. Он разговаривал с ним и показывал ему свои владения: подземелья, коридоры и лестницы. Он рассказывал другому себе о людях, и другой он спрашивал: «Почему ты не укажешь им путь, почему убиваешь их или позволяешь им умирать в одиночестве?». «Но ведь это самое прекрасное, что только может быть — умереть, — отвечал он себе. — Эти смертные — счастливцы, земные потоки после смерти более не властны над ними. Разве это не чудесно?». Но другой он становился так печален, что он не выдержал и сделал маску с лицом ворона. Теперь вместо лица, схожего с человеческим, он видел в зеркале Ворона Пустоты. *** Он помнил их всех: тех людей, кто не бежал пред ликом его. Их было не так уж и мало: трое. Первый пробудил в нём жажду учить, третий даровал ему недолгое счастье, а второй… Именно из-за второго у него появилось имя «Уцуро». Это человеческое дитя блуждало по лестницам и коридорам, а Уцуро — его тогда ещё так не звали, — равнодушно наблюдал за ним с высоты стены. Волосы ребёнка светились почти как серебро и походили на звёзды. Ему вдруг захотелось, чтобы этот свет погас. Для этого нужно было просто возникнуть перед ним, и всё бы закончилось. Дети при виде Ворона Пустоты умирали мгновенно. Этот не умер. Он радостно запрыгал вокруг и заорал: — Так ты существуешь! А мне говорили, что здесь я найду лишь пустоту! Как тебя зовут? — Пустота. — А меня — Мутная вода, приятно познакомиться. Ничего мутного в нём не было. Он напоминал родник, что бил из-под земли в северных покоях. Туда-то Уцуро его и отвёл. Пока они брели по лестницам и коридорам, ребёнок постоянно задавал странные вопросы. — А где все остальные люди? Не может же быть, чтобы только я один тебя искал! Или их не было? — Разумеется, были, я их всех съел. Мальчик снисходительно поглядел на Уцуро: — Тогда бы ты обглодал кости. А я видел скелеты погибших, и они в полном порядке. Тут что же, даже диких зверей нет? А кто есть? — Есть земные потоки и чистая вода. Ты и я. Но ты скоро умрёшь. Ребёнок заулыбался. — Убьёшь меня, Ворон из Пустоты? — Сам умрёшь от недостатка пищи. Мне пища не нужна, потому я и не умираю. А ты-то человек. Ребёнок сделал вид, что ему ясна разница между ними, но нисколько не огорчился своей скорой кончине. — А ты сам-то что здесь делаешь? Уцуро давно придумал ответ на этот вопрос в беседах с самим собой. Никто доселе не спрашивал его о самом важном. Его даже ни разу не спросили, как найти выход из лабиринта, потому-то он никому и не говорил. — Жду того, кто избавит меня от бремени. — Может быть, это я? Уцуро посмотрел внимательно: у ребёнка был потенциал, но без должного развития этот потенциал провалится в пустоту. Если взяться за его обучение, то может выйти толк. — Может быть, — уклонился он от ответа. — Вот место, где ты можешь отдохнуть, прежде чем умрёшь. — А что у тебя под маской? И на этот вопрос ответ был заготовлен заранее. — Чудовищный лик. Ты умрёшь от ужаса, едва увидишь. — Покажи! — потребовало дитя. Пришлось подчиниться. Дитя долго смотрело на его лицо и заключило: — Ты чудовищно прекрасен. Немедленно надень маску назад. Не собираюсь тут ослепнуть от твоей красоты, прежде чем сдохну от голода! И улёгся спать прямо рядом с родником. В тот день Уцуро впервые пожелал, чтобы в одном из нижних подземелий проросло зерно. Впервые он не хотел, чтобы человек красиво умер. Он решил сделать всё, что в его силах, чтобы этот ребёнок исполнил предначертанное. *** Дни проходили за днями, ночи за ночами. Уцуро учил человеческого ребёнка тому единственному, что умел сам: убивать. Ребёнок рос и набирался сил, ел хлеб из подземного зерна и пил мутную воду из подземного источника. Сердце Уцуро с каждым днём наполнялось радостью: близок был тот день, которого он ждал целую вечность. Ведь было же предсказано: чудовище может убить лишь человек. И вот он нашёл человека и лично проконтролировал его подготовку к самому главному. — Теперь ты сможешь убить меня, — сказал однажды Уцуро во время учебного поединка. Ребёнок — теперь это был подросток, всё такой же худой и жилистый, — пропустил удар. Лицо его с правой стороны залило кровью, он раздражённо утёр ее ребром ладони. Уцуро едва не выколол ему глаз. Промахнулся. — Что ты сказал? Уцуро терпеливо объяснил очевидное. С людьми так трудно иметь дело, не то что со звёздами. — Когда мы встретились, ты спросил, чего я жду, а я ответил: жду того, кто избавит меня от бремени жизни. Тебя, мой ученик. Уцуро впервые назвал его так не без тайного умысла. Ученик взлохматил окровавленной рукой свои и без того растрёпанные серебряные волосы. Кровь стекала по его лицу, и Уцуро только сейчас обратил внимание, как красиво, когда волосы белы, а кожа темна. — Тогда тебе придётся ещё подождать, учитель. Мне придётся покинуть тебя. Я стану сильнее, вернусь и сделаю то, ради чего ты всё это затеял. — Ты человек. Человек может убить чудовище — меня. Я долго ждал. Давай. Всё произошло слишком быстро. Лезвие вошло в сердце и вернулось в ножны. Потенциал ученика был велик ещё тогда, когда его мастерство находилось на начальном уровне. Почему-то вместо радости Уцуро почувствовал тоску, но ненадолго. Пустота накрыла его мрачным покрывалом, и он на какое-то время забылся. А когда проснулся, обнаружил, что сердце его цело, а ученик исчез. И вот тогда он почувствовал боль — словно нить оборвалась. *** Трижды умирал Уцуро и трижды земные потоки возвращали его к постылой жизни. Так он узнал, что пророчества исполняются только в легендах. Уже давно не приносили жертвы Ворону Пустоты, а там, где был вход в жилище его, вырос терновник. Гостей ждать больше не было нужды. Однажды Уцуро неподвижно сидел на ступенях одной из самых древних лестниц и услышал шаги. Он знал, чьи это шаги, он слышал их прежде. Годы назад, века, мгновения? Не имело значения. Снова тот ребёнок. Тёмная кожа, шрам под глазом в виде двух перекрещенных линий. Только волосы уже были не серебряными — белыми. Помимо шрамов, лицо его теперь украшали морщины. — Ты не погиб от моего меча, так я и думал, — голос немного изменился. Спящее сердце Уцуро встрепенулось, будто и не сердце то было вовсе, а птица, маску с ликом которой он больше не носил. Когда он заговорил, голос его был ледянее источника: — Как видишь. Старик, прежде бывший ребёнком, ничуть не смутился: — Я стал сильнее и вернулся, как и обещал. — Ты вернулся. Но мы оба знаем, что ты не сможешь убить меня, а значит, ты вернулся напрасно. Старик, прежде бывший ребёнком, уселся рядом с Уцуро на ступени и произнёс, по-видимому, давно заготовленную речь: — Холодные лабиринты разума намного страшнее того лабиринта, в котором ты похоронил себя. Знаешь, что объединяет эти лабиринты? Они оба искусственны. Ты страдаешь от бремени пустоты, не жизни. Твою пустоту может рассеять лишь свет. Уцуро слушал и молчал. —— Мой свет слишком тусклый, чтобы рассеять мрак, в который ты погрузил свое сердце. Мне не избавить тебя от бремени. Ты блуждаешь в потёмках в лабиринтах холодного разума… — Да, — согласился Уцуро. — Я всё ещё блуждаю. И что же? — Я не могу избавить тебя от бремени, но могу разделить это бремя с тобой. За этим я и пришёл. Он улыбнулся и протянул Уцуро руку. Слабую человеческую руку. Уцуро мог бы сломать эту руку, убить его одним ударом. И он бы ударил и убил, если бы не увидел её — ту старую серебряную нить, что протянулась между ними ещё века назад и оборвалась. Чудовище может убить лишь человек — это правда. И есть ещё одна правда: лишь человека может полюбить чудовище. И когда это происходит, ледяное сердце трескается, и мутные льды превращаются в мутные воды. — Значит, ты пришёл, чтобы остаться? — спросил Уцуро, но не ждал ответа. Он знал ответ.