how you doin'?

Ночь прошла спокойно. Это была первая такая ночь с момента их с Брайаном знакомства. Он спал внизу, не расстилая диван, объяснив ей, что это «для безопасности». Только чьей? Рут равнодушно пожимала плечами, уходила к себе и в себя с наступлением темноты. Брайан был доволен сполна целой крышей, теплом и тишиной. Несущественные мелочи в виде подушек, одеяла, мягкой спинки его совсем не интересовали - прокси огрубел внутри и снаружи. Они поделили между собой обязанности, точнее обязанности поделились сами собой: каждый занимался тем, что умел. Рут готовила еду и следила за тем, чтобы в доме было приятно находится. Худи называл это «помощью при выживании и сокрытием улик от зевак». Бишоп была не против: рутинные дела помогали держать себя в тонусе. Они как бы напоминали ей: «смотри, ты все еще человек, делаешь обычные человеческие вещи». И она верила. В обязанности Брайана входило…не высовываться? По ночам он спал, «прикрыв один глаз», все время готовый к тому, что в дом может кто-то ворваться. Лаленбург прославился своими взломщиками: стариками, детьми и потерявшими всякий интерес к жизни взрослыми. Худи медленно проснулся. Запах свежей еды, закрадывающийся в гостиную из кухни, был все еще чужд прокси. Брайан потянул ноздрями воздух: мясо. Посмотрел на часы, те показывали половину восьмого утра. Покрывало тумана еще окутывало спящий город. «Люди не встают спозаранку просто так, кроме сумасшедших. Встают, когда есть дело, потребность, или цель. Вопрос в том, что из этого заставило тебя подорваться?», — мужчина покинул место своего ночлега и направился в кухню. Рут стояла к нему спиной, спокойными и плавными движениями она колдовала у плиты, напоминая Брайану важного оркестрового дирижера. Настойчиво и резко свистел чайник, женщина поспешила снять его с плиты. Брайан знал ее всего ничего, однако ему нечасто удавалось застать ее с распущенными волосами. И сегодняшнее утро не было исключением, ведь Бишоп старалась не изменять себе даже в затяжные кризисы, как этот. Милый пучок, хвост или коса были на ее голове, когда она проверяла домашние задания, молотила органы в состоянии аффекта, раздавала листы для самостоятельных и собирала телефоны. Когда отводила глаза, скрывая преступления, когда мирно переводила дух за ланчем, когда, сама того не зная, подарила свою душу Безликому демону, ведь он обещал ей покой. Словом, прическа никогда не навредит – вот таким правилом руководствовалась Рут. Рисовалась крайне милая идиллия: домик, тихое утро, завтрак. Что может пойти не так? В общем-то, все пошло не так задолго до этого утра. Новоиспеченная хозяйка дома ненавидит Худи, так и мечтая поглубже загнать в него нож. Да и сам он, чего греха таить, давно далек от высокой морали. Этого мало? Что ж, в таком случае: они оба делят разум, подчиняясь Хозяину Леса, на руках хозяйки кровь, на его – тоже. Он привык, она – нет. На нем крови больше (пока). Это не соревнование, только факт. Он обречен и смирился, она – сопротивляется и делает только хуже. Хуже для него. Может Бишоп не услышала, как он вошел, но стоило прокси показаться – женщина даже не обернулась. Она выглядела глубоко погруженной в свои мысли и готовку. Худи откровенно невзлюбил этот взгляд за то короткое время, что был с ней. Это значило, что Рут что-то задумала. Это значило неприятности. «Что бы там ни было, тебе лучше забыть об этом». Подытожил Худи в мыслях, не решившийся сказать об этом вслух и тихо сел за стол. Бишоп наконец обернулась через плечо, уловившая тихий скрип стула: — Голодный? «Нет, сел просто так». Как мило, что она пытается быть вежливой. Не видел бы он ее несколькими днями ранее, когда она принимала кровавые ванны в лесу, то, может быть, даже поверил. Брайан подумал, что ей быстро надоест играть и она расколется перед ним, как скорлупка от ореха. Пока она не окрепла, ему не составит труда понять ее мотивы. Прокси позволил давно забытому запаху и теплу обволочь его, пробраться в тревожное нутро. Он прикрыл беспокойные глаза, где-то внутри напоминая себе, что снаружи все холодное и серое. Он сам – холодный и серый. Искусственно-желтая худи. Маскировка. Искусственно-желтая кухня. Картонные декорации, чтобы перевести дух и не сойти с ума. Безликий не любит, когда шестеренки и пружинки в их головах слетают раньше положенного. Цвет его облачения был грязным и далёким от теплой истины. Он оглядел кухню. Слишком пестрые обои, подсвеченные таким же ярким светом. Зачем? Ведь ни одна лампа никогда не заменит солнца. Дурацкая кухня и дурацкая Рут плохо на него влияли. — Я забыла, что ты пьешь. Она снова подала голос, не обратив внимание на его поведение: уж это Бишоп умела. Худи тихо и понятливо хмыкнул: «Ты не знала, не так ли?» Ему очень хотелось возразить, но колкость растворилась сахаром в чае. Прокси ненавидел рыться в воспоминаниях: их осталось не так много, цельных и пригодных. Безликий расщепил так много, что он перестал ценить их, но вместе с тем, парадоксально оберегал оставшиеся как зеницу ока. Берег, как берегут старый альбом: местами рваный, с заломами на страницах, пятна от кофе, фото помятые и выцветшие…Уцелевшие все же есть – ради них, единых, вся эта кутерьма. Брайан помнил ярче всего то, что хотел бы забыть. Безликий забрал цвет локонов и имя его матери. Вычел из хранилища памяти адрес дома, куда въехала его семья. Ненужным стал вкус слегка подгоревшего попкорна. Раньше шрам у него на коленке был целой историей, которую Брайан помнил всегда как ясный день. Это история заставляла его легонько улыбаться, теперь улыбка – уродливый спазм мышц его угрюмого лица. Теперь это просто шрам, потонувший в большинстве многих других. Тощий Человек забрал у него все цвета, оставив лишь желтый. Потехи ради. Безликий на самом деле не такой плохой, каким кажется, ведь так? Ведь всегда могло быть хуже (и может стать). Это «хуже» было туманной тяжелой ширмой, за которую никто из прокси добровольно не заглянул бы. Безликий, в целом, приятный парень: лишнего не спросит, любит шутки. Жестокие только. Других, почему-то не бывает. Хозяин Леса закручивал и пел бесконечную мантру без конца и начала, проезжая по осколкам его разума. Тощий Человек любит песни, он знает, что в Лаленбурге постоянно барахлит связь и почти не ловит радио, поэтому он скажет САМ, то, что считает НУЖНЫМ. Информация актуальная и свежая, а за подписку на подобный «Спотифай» Безликий не берет ни цента. Странно, что никто не рад быть прокси. — Оставь это, — вместо ответа, мужчина строго посмотрел на нее. Рут уже не пугалась. Она обернулась, внимательно глядя прямо на него и оперлась руками о столешницу. — Или что? В ее голосе совсем не было издевки, лишь искренний интерес: напарник говорил с ней загадками, и Бишоп будет задавать вопросы до тех пор, пока он не даст ей достойный ответ. — Или будет плохо. Рут нахмурилась. Рукоять от сковородки так и просилась ей в ладонь. — Что ты сделаешь..? — Блять, а почему сразу я? – Не выдержал прокси. Хоть он и привык быть для нее козлом отпущения, постоянство такого рода начинало уже приедаться. — Ты хоть представляешь, сколько дерьма происходит вокруг? Женщина не смогла скрыть удивления. Он посмотрел на нее, приподняв брови. Не хотел уколоть, но, погруженная в свои думы, Рут упускала многое. Может, что-то из этого навело бы ее на мысли. — Если бы ты перестал запугивать меня и угрожать, я бы знала! — Она вновь повернулась к плите и достала две тарелки. Переложила свежеприготовленный бекон и глазунью. — Но, к сожалению, ты единственный доступный и относительно адекватный источник информации. Так скажи мне, скажи, чтобы я представляла! Рут поставила перед ним тарелку и плюхнулась на стул, в противоположный конец стола, естественно. Брайан посмотрел на тарелку: яичница не вызывала у него отвращения. Справедливости ради, он попробовал вспомнить, когда ел нечто хотя приближенное к тому, что удосужилась приготовить Рут: домашнее, теплое, свежее. Обычно, ему приходилось выбирать между вторым и третьим. Худи решил выразить свою благодарность, молча съев перед ней завтрак. Кто знает, может Бишоп от души сыпанула туда мышьяку? Или слабительного? В этом вопросе женщины бывают крайне изобретательны, прокси боялся не зря. Однако, Рут разочаровала его: еда была совершенно съедобна и ни капельки не отравлена. С лица мужчины исчезла вся спесь. Он умел становиться пугающе серьезным, когда дело касалось чего-то важного. Брайан отложил вилку в сторону: — У тебя бывало такое, когда ты вроде и понимаешь, но не можешь объяснить? Объяснить словами…внятно, — Бишоп осторожно кивнула, не желая «спугнуть» его внезапный поток мысли. — Я чувствую, здесь что-то очень ужасное. — Вау. Правда? Не вышло. Мужчина проигнорировал ее выпад. Прокси задумался ненадолго, подбирая выражения. — Оно вязкое и липкое, как клей или слизь. Хочется отмыться. Оно повсюду в городе. С запахом огня и…смерти. Худи хмурил лицо, пытаясь как можно точнее выловить описание из своих мыслей. Жаль, что он не может пустить Рут в свою голову, чтобы она поняла…Хотя, может это и к лучшему – остатки памяти Брайана содержат в себе картины, которые лучше не видеть никому. Никогда. — Может, ты видел какие-то образы или видения? Он тебе что-то показывал? — Нет, ничего. Он появляется с целью терзать и мучить, а не заниматься просветительской деятельностью. Бишоп призадумалась, вылавливая за окном сокрытые в тумане силуэты деревьев и фонарных столбов. Чем пахнет смерть? Нет, не так… Чем пахнет смерть здесь? Рут попыталась представить свою ушедшую тетушку: как она стояла на границе леса, прежде чем силы покинули ее. Может она бежала откуда-то или от кого-то (список претендентов расширялся с каждым днем) со всех ног? А может, она сдалась уже давно, и последняя ниточка тихой и непримечательной жизни этой милой дамы оборвалась, как рвутся износившиеся гитарные струны. Бишоп ощутила глубокий совестливый укол где-то внутри, огляделась вокруг. Она сидит на стуле, принадлежавшем Альме Лестер, она ест из посуды, принадлежавшей Альме Лестер, в конце концов ─ она живет в доме, принадлежавшем Альме Лестер! Знала ли Альма о том, что у нее есть родственники, семья? И почему никто не пытался связаться с ней все это время? По родству, они с Рут ушли не так далеко друг от друга. «Только бы увидеть, как она выглядит…» — размышляла женщина, лениво ковыряясь в тарелке. Тогда она бы сразу поняла, с какой стороны семьи проходит это родство. — Ты сказал, оно в городе везде. Наверняка есть места, где эта гадость ощущается сильнее. Надо их найти. Лишним не будет. — Не думал об этом раньше. «Ага, попалась», — Худи с хитрым азартом охотника ухватился за ее любопытство и потянул в нужном направлении: — Так к чему это все? Женщина быстро посмотрела на него. Кажется, что ей самой было непросто. Что-то гложет ее душу с самого утра. Навряд ли дежурный интерес. Рут быстро выпалила на выдохе, не желавшая и не умевшая играть так долго: — Я должна…я иду в дом Барбары. Прокси тихо и вымученно вздохнул. «Так и знал», — обреченно подумал он, но было уже поздно. Брайан уловил в ее глазах ту самую решимость, сулящую неприятности, вот только никак не мог понять: зачем? — И что ты скажешь? Думаешь, мама с папой пустят тебя «просто пошляться по комнате» их мертвой, ой, прости, про-па-в-шей дочурки? — Я должна хотя бы сказать… Худи резко прервал ее, нажимая на каждое слово: — Все, что тебе нужно будет сказать, это то, что тебе очень, безмерно, пиздец как, жаль. И что ты будешь рядом, если что-то будет нужно, чтобы помочь с потрясением. Все. — Я не могу так…— приглушенно выдавила Рут. Она надеялась на его понимание, по крайней мере, на ту часть, где господствовала человечность. — Ты сделаешь только хуже. Рут, — она замерла,подобно напуганной лани, ведь он впервые назвал ее по имени, — не перекладывай на них свою боль. С ними не случится ничего, что могло бы, если ты вовремя примешь правильное решение. Я не могу тебе запретить, но советую: оставь бедных людей в покое. Женщина покачала головой. Она поднялась, нервно убирая со стола посуду. Иногда лучший способ что-то донести заключается в том, чтобы добровольно позволить наступить на грабли. Шрам, который останется после, будет ныть и сделает всю работу за тебя. Рабочий трюк. Худи плюхнулся на стул, хищно следя за тем, как его напарница уходит в город. Туман медленно поглотил женский силуэт, и мужчина позволил мыслям о ней исчезнуть. Пусть себе попробует, спокойно подумал прокси, заведомо зная, что провальная идея Рут Бишоп не достигнет финальной стадии. Ее встретил холодный ветер. По тротуарам бродили одинокие прохожие, слишком поглощенные собой и своим отчаянием, чтобы заметить ее собственное. Женщина потопталась на месте. «У нас нет церкви», — в ее голове всплыли мрачные слова Джереми. «Тогда у меня нет пристанища здесь», — осознала Рут, болезненно оглядывая округу. Что такого совершили эти люди? Какие непростительные вещи впитала себя земля и носил в себе воздух? Какие молитвы уносил ветер? И были ли они вообще? Даже Брайан ощутил здесь нечто темное и гадкое. Это место вымирает, но ведь, наверняка, оно не всегда было таким. Женщина повернула голову к заброшенной части города: пустые и брошенные дома, элементы инфраструктуры, которые больше не используются. Отчего-то ей стало безумно жаль этот тусклый город и ее тетушку, которая, возможно, прожила здесь всю жизнь. Она умела находить ответы. Ей не составляло труда складывать в уме числа и запоминать факты, но до того злополучного дня, когда Бишоп пересекла черту тумана и хвои, все было проще простого. Теперь все сложнее сложного. В этом уравнении было слишком неизвестных. Какая нужна формула, чтобы их найти? Дом Барбары стал пристанищем горя. Небольшой домик на Бейсс-стрит, с зеленым карнизом, как и говорил ей Джереми. Рут уставилась на него, неловко замерев на перекрестке. В животе противно свернулся тугой тянущий якорем узел. Самое плохое, что ей доводилось сообщать родителям – это плохие оценки. «Теперь я принесу в этот дом смерть». Ноги застыли, приклеившись к тротуару. Глубоко внутри, она порадовалась, что никто не видит ее, а если бы увидел – не придал бы никакого значения. Даже в этом месте были свои плюсы. «Если ты хищник в овечьей шкуре – стадо не заметит подмены». Женщина вздрогнула и сжала кулаки, так, чтобы ногти больно впились в кожу. Ей хотелось ответить, переходя на крик, стоило Ему заговорить. И всякий раз она пристыженно молчала. «Ты лишь сделаешь им больнее». Правда не приносит боли: Рут стряхнула с себя наваждение. Женщина подняла голову и поднялась по ступенькам. Три гулких и оторванных друг от друга стука. За задернутыми шторами горел свет. Спустя немного времени за дверью раздалось копошение: зашуршали щеколды и замки. Ей открыла невысокая полная женщина с убранными назад редкими волосами. Рут никогда не видела ее раньше, но отчего-то могла поклясться, что тоска вытянула из нее все жизненные соки. Бишоп знала, что утрата делает с людьми и внешний вид матери Барбары только подтверждал ее наблюдения. Когда большие, покрытые красной каймой (осознание выбило воздух у нее из легких) точно-такие же голубые глаза оглядели ее, Рут поспешила представиться: — Здравствуйте, я Рут Бишоп. «И я видела, как ваша дочь умирает». Взгляд матери смягчился: — Меня зовут Мейси, — она отошла от прохода, быстрыми и резкими движениями растирая лицо. — Проходите… Серое пустое небо постепенно собирало набухшие влагой тучи, готовые в любой момент лопнуть и снизойти на город ливнем. В первый день здешняя погода далась Бишоп непросто, но последующие события избавили ее от этой чувствительности. Рут захотелось извиниться за свой незапланированный визит. Она не знала, рассказывала ли Барбара родителям о ней, и, до сегодняшнего дня, Бишоп считала, что родители девочки не имеют особого представления о том, кто она такая. Навряд ли это могло случиться в маленьком городишке, где все знают друг друга едва ли не полвека, но исключать такой вариант все равно нельзя. Домик был небольшой, и семья (теперь) из двух человек отлично в нем вмещалась. Рут попала в небольшую прихожую, уютную и очень сдержанную. Такую отличающуюся от дома тетушки Альмы: бежевые стены, деревянные чистые полы, несколько фотографий на стенах тут и там. На подставке для обуви стояли пары, ждавшие своего часа: женские скучные черные полусапожки, на вид – кожаные, со множеством заломов-морщинок; мужские коричневые ботинки на шнуровке – рисунок стерся с внутренней стороны стельки, эти ботинки отдыхали только в воскресенье вместе со своим хозяином. Пестрые девичьи кеды с пайетками стояли посередине, не вписывающиеся в общий настрой дома. Мейси засеменила дальше, в кухню. Рут неловко застыла, не зная, что делать и что говорить. Ей было больно лгать Джереми, но солгать матери Барбары…Что-то внутри нее больно сжалось: Рут не знала, как взять такой грех на душу. Впрочем, уже было поздно: она перешагнула порог. И речь не о жалком дверном проеме. «Оглянись назад», — звала чаща и то, что пряталось в ней. Воровато оглядевшись, Бишоп порадовалась, что окна задернуты везде: почему-то это дало ей немного спокойствия, как будто Безликий не увидит ее через эти жалкие куски ткани. «Это должно было произойти. Здешняя земля сухая, ее питает только кровь, и ты знаешь это». «Я не знаю…я уже совсем ничего не знаю», — внутри она молила о тишине и прощении. Какая-то ее часть все еще ничтожно цеплялась за человечность, как последний листик на ветке дерева, который никак не поддавался порывам ветра. «Знаешь», — голос приказом приласкал ее буйные мысли, ставя точку. Женщина поставила чайник на плиту. Она повернулась и кивком указала Рут на круглый чистый стол. Бишоп прошла на ватных и негнущихся ногах. Стыд вновь зажал ее в тиски: «это она потеряла ребенка, а не ты...вот только ей неведомо об этом». «Но она не видела, как ее ребенок бумажкой разлетелся в клочки», — отсекло внутри что-то темное и одичавшее. Не Безликий, нет…Рут почувствовала знакомые, рычащие нотки. Это странное состояние позволило тьме войти, отворив дверь. Оно выпускало когти, затачивало клыки, готовясь к прыжку. Оно вершило свое правосудие…нет, не оно. Она. Она сама. Догадки ошпарили ее сознание кипятком. Мейси поставила чашки. Три. «Ты обожглась сильнее, когда кровь их единственного дитя забрызгала твое лицо…» Когти тьмы щекотали ее сознание и Рут едва сдержала противный позыв: металлический вкус мигом заиграл во рту всеми красками. Бишоп надеялась, что забыла…что стресс выбил из нее это первобытное воспоминание. Теперь с ней всегда будет тот, кто напомнит… — Мы слыхали о вас…— робко призналась женщина и села напротив нее. Рут набралась смелости посмотреть ей в глаза: обязывал этикет. — Откуда вы к нам пожаловали? Мейси смотрела на нее прозрачными в своей чистоте глазами, и Рут видела в них свое отражение: уродливая, темная и скрюченная фигура. В реальности все совпадало. — С севера, — ответила Рут уклончиво. Ей казалось, что другие места раздразнивают здешних жителей, заставляют вспоминать о том, в какой дыре они замурованы заживо. — У вас такой красивый фарфор, — Бишоп слабо улыбнулась, крутя в руках милейшую чашечку с узором. «И вам не следовало давать мне его: Тревор стал фаршем, что же тогда будет с маленькой чашечкой? Наверное, то же, что и с вашей доченькой». Рут снова посмотрела на свои руки: цепкие, бледные, сухие…Руки-ветви, царапающие и уносящие в чащу…руки-ветви, куда Безликий нанизывает детские тела, сочащиеся свежей кровью. Она попыталась представить Худи сидящим с такой малюсенькой чашкой: в его громадных руках, покрытых шрамами, ссадинами и заусенцами, с грязными ногтями и ладонями она смотрелась бы несуразно, он бы тоже ее сломал. Кейт…ох, Кейт…По спине противным жирным слизняком сползли мурашки, стоило Рут невольно вспомнить их первую встречу. Самая любимая чашка Кейт – ее ладони, сложенные «лодочкой». Она наверняка презирала все те удобства, которые сама же и оставила. Рут задумалась, почему Кейт до сих пор не рыщет диким зверем на четвереньках – наверное, даже у Безликого есть свои лимиты. Джек бы взял осколки и слепил из них нечто уродливое. Что-то не сильно отличавшееся от него самого…он не стал бы из этого пить, а хранил бы свое уродливое творение на виду, как трофей, как гордый ребенок ставит свою подделку, чтобы видеть мог каждый. Кроткая улыбка Мейси вывела Рут в реальный мир. Бишоп позволила горячей чашке обжечь ладони: «пусть мои руки обгорят, пусть покроются мерзкими волдырями, пусть я никогда больше не возьму в руки нож». «Глупышка.Ты думаешь, это НАС остановит?» — Приобрели на свадьбу…к нам не так часто заходят гости. Рут догадалась: они ждали кого-то еще. Точнее, ждала Мейси. Разговор не шел, витали неловкие обрывки человеческой речи, без контекста и смысла. Как будто Рут отрывала по кусочку сахарной ваты, которая растворялась тут же. На шум спустился высокий и мрачный на вид мужчина. Он смерил Рут тяжелым, считывающим взглядом из-под густых каштановых бровей. Молча сел за стол. Мейси налила ему чай и села рядом с мужем. — Я…мне так жаль. Бишоп только и смогла выдавить из себя заезженную для супругов фразу. Наслышались уже. Сожаление – это хорошо. Плохо, когда оно не переходит в желание помочь. Как сейчас. — Вы что-то помните? — подал голос отец и тут же хмыкнул. — Джонатан Мур. Он не церемонился с ней совсем не потому, что был груб невежлив. И Рут поняла, не обидевшись и не приняв это на свой счет. Родители Барбары выглядели двумя бледными и метавшимися тенями себя прошлых. Они хватались за любую соломинку. Должно быть, сейчас они проклинали того, чья идея была расформировать полицейский участок. И себя, за то, что поддержали. Можно начать с правды: — Барбара была у меня дважды, — отчеканила Рут. — Вместе с Джереми и позже – с ребятами из школы. Здесь не было лжи. Камень на душе не стал легче и не ушел насовсем, но Рут хотя бы смогла сделать вдох. Миссис Мур попыталась улыбнуться, но эта улыбка вышла такой зыбкой, едва ли не на грани. — Она много рассказывала о вас…говорила, что вы так отличаетесь от наших учителей. Сразу видно – с большого города. Мейси быстро посмотрела на мужа. Он сидел, сцепив руки в замок и даже не притронулся к чаю. Рут не могла понять, зол он или раздражен. Брайан был прав, как бы ни было ей больно это признавать, он был чертовски прав и все знал наперед. Неважно, какие будут сказаны слова, ведь в маленькой и светлой обеденной было пусто, тускло и тяжело. Это уже никогда не изменить, и Рут знала, но не знали родители. Колышущийся огонек робкой надежды в их глазах был для нее костром Инквизиции. «Лучше я сгорю заживо, чем…» «Я не доставлю тебе такой радости». Из нее вырвалась горькая усмешка, которая не могла остаться незамеченной – даже из вежливости, супруги уже вопросительно глядели на нее. — Город не такой-уж и большой, — поспешила оправдаться Рут. Джонатан помрачнел еще сильнее, кажется, Рут напомнила ему о чем-то болезненном, и он слабо сморщился, будто проглотил что-то горькое. — Да, все же явно больше, чем наше захолустье… Он перебирал собственные пальцы, сложенные в замок, и задумчиво смотрел куда-то, словно пытался понять: «а можно ли было найти иной выход, иной вариант…иной исход?» Только Джонатану было совсем неведомо, что причина их бессонницы и слез, их глубокого отчаянья и боли – сидит напротив, притворно хлопая глазками и хлещет чай из памятного сервиза. Бесцельные размышления, в которых Джонатан Мур крутился каждый день, каждый час, каждую минуту, как на адской карусели, сводили его с ума. Если он поймет, что его дочь не вернется, не потому что сбежала, а потому что…ее больше нет, то на Лаленбургском кладбище запросто можно рыть две ямы и засыпать их землей. Без гроба, без почестей, без всего. Мейси сделала рваный вдох через зубы, часто моргая и теребя край блузки. Ее брови изогнулись, теперь уже навечно застыв в гримасе боли и потери. — Мы не разрешили ей… Она подала голос, прикрывая нижнюю часть лица платком. Он мало помогал, точнее – не помогал совсем. Рут знала, что не поможет уже ничего. Только земле под силу впитать их боль, только ветер может разнести их прах среди бесконечных елей и сосен. Мужчина тут же прервал ее, кладя свою руку поверх ладоней жены: — Это я был против. Девочка насмотрелась и захотела быть моделью, или как они это сейчас называют? — Рут замерла. Неужели у них есть своя версия..? Отец строго продолжал: — Я согласия не дал. Это — не работа. Хотите знать правду: я и до сих пор так считаю. Но сбегать из-за этого…— Он выдохнул, словно пытался сбросить что-то тяжелое с груди. — Мы ведь не тираны какие… Бишоп не знала, что Барбаре тяжело давалась жизнь в маленьком городе. Возможно поэтому, она искала денег – хотела сбежать, хотела хорошей жизни… Нет, нет, нет, это все было слишком! Зря Брайан переживал о том, что родители ненароком пустят ее в комнату Барбары, ведь Рут едва бы нашла в себе силы зайти туда, не вспомнив тошнотворную картину. Она с трудом смотрела на несчастную чету, заклейменную горем. Она с легкостью, необычайно странной и несвойственной для себя самой признала, — чертов Брайан Томас был прав. Бишоп покрутила чашку. Если она сознается, то, Худи скорее убьет ее, чем позволит сесть в тюрьму…или ее сочтут умалишенной и без внимания она точно не останется. Пожизненный срок будет подарком – но насколько реален такой исход? «Скажи им правду». Наставил ее голос. Мысленно, Рут кивнула, вторив ему. Зов Безликого снял цепи с ее разума и заковал сердце…отведанная кровь отдавала свободой. Дикая и первобытная эйфория, от которой было поистине грешно отказаться. — Весь город с вами, — Рут медленно вытянула руки через стол и обвила холодными ладонями сцепленные пальцы миссис Мур. — Я помогу, чем смогу…мое сердце болит за вас, простите, еще раз за столь внезапный визит. Мне нужно…мне пора. Бишоп пулей вылетела из дома. Она была уверена, что хозяева приняли это за грубость. Рут едва не споткнулась на ступеньках,рискуя слететь вниз кубарем, но не остановилась. Женщина брела, не разбирая дороги и завидев знакомую дверь с облупившейся краской, незамедлительно вошла. Рут давно не навещала старого хозяина, хоть он и был сварлив, тяжеловат характером, и охотлив до крепкого словца, но в целом добр и безвреден. Бишоп влетела в бар, словно он был ее единственным спасением. Гарольд, стоявший в это время за стойкой, вскинул голову и вздрогнул, не ожидавший столь спонтанного визита. — Ты чего это, а?! — Он строго прикрикнул на нее, не столько от гнева, больше от испуга, вызванного ее неожиданным появлением. Обычно, Рут стушевалась бы, но не сейчас. Она побрела к стойке и полу-плюхнулась на стул, оставив одну ногу свободно болтаться. Ветер взлохматил причесанные волосы. Гарольд столкнулся с ее диким бегающим взглядом и суровое лицо его вдруг смягчилось и посветлело. В баре больше никого не было, в это время он обычно пустовал, и хозяин наслаждался своим уединением. — Так чего? — спросил он вновь, на этот раз мягче. В день их знакомства она была такая собранная, уверенная в себе, держалась прямо…с женщиной, которую хозяин бара сейчас видел перед собой, общим у них было только имя, цвет волос и глаз. Рут раскрыла рот, зная, что ни Гарольд, ни кто-либо другой, никогда не услышит от нее правды. Она не любила врать и только училась смотреть людям в глаза после такого. — Я здесь совсем чужая, — отрешенно призналась она, смотря в никуда. Может быть, в первые дни это и правда беспокоило ее, но сейчас голова женщины была занята совсем-совсем другими вещами. «Ты бы не подпустил меня к Джереми и на милю, если бы знал. Да я сама не подойду: дети должны расти среди людей, а не чудовищ». Старый хозяин усмехнулся, кладя локти на стойку и наклоняясь к ней: — Поэтому носишься, как ужаленная? — Да, — тяжело призналась Рут, не уловив шутки. Она действительно носилась вокруг, как запертый в клетке зверек и только смешила того, кто посадил ее туда. — Ну, — Гарольд тихо хмыкнул, — чужая-не чужая, а душу-то свою почем зря не терзай. «Поздно», — подумала она. Старик коротко и понимающе кивнул, не проронив не слова, видя, как она погружается внутрь своей сути. Гарольд был не из тех, кто вытягивал щипцами. И хоть тайное всегда становится явным, пускай это произойдет в другой день. — Знаешь, а я удивлен, что ты тут так долго, а от них ни слуху ни духу. Хозяин бара подал голос вновь. За годы работы он наслушался всякого: кого-то бросала жена, кого-то терзали дети, кто-то терял прибыль, кто-то не отлипал от бутылки, а кто-то – от чужой жены. Но были и те, кто отчаянно жаждал разговора. Гарольд предположил, что смерть тетушки сильно задела Рут, и отчасти был прав. Нужно было сменить тему: этот трюк сработал, зеленые женские глаза «загорелись» любопытством. Его странное предположение, вырванное из контекста, заставило женщину отложить себе час пыток. — От них? — Рут устало подняла поникшую голову. Меньше всего в этом чертовом городе ей хотелось привлекать к себе внимания, но увы, некоторые события предопределены в независимости от нашей воли и желаний. Женщине и без того хватало того пристального внимания, которым она обзавелась по наследству. Гарольд деловито разгладил деревянную поверхность бара ладонями: — Да-а-а, — лениво протянул старик, — основатели. Мы тут подумали, что они заинтересуются твоим приездом…— Он задумчиво поджал губы, поглаживая рыжую бороду. — Обычно, мимо них и муха не пролетит. — Основатели…города? — Бишоп поерзала на стуле. Гарольд утвердительно промычал, без особой радости. — Кто они? Я не видела их дома в городе. Рут выпрямилась и подвинула локти. Что-то не сходилось. За пределами Лаленбурга (то есть – в нормальном мире), основатели города считались уважаемой и важной семьей, частью истории города или вообще – целого штата. Она позволила себе едкую мысль: «наверное, горожане винят их в существовании этого места, поэтому особым почтением тут и не пахнет». И женщина, в общем-то, не осуждала. Так сколько же, черт возьми, лет этому месту? — И не увидишь. Странные люди: живут аккурат за заброшенной частью и хорошо им. Они – потомки тех, кто когда-то набрел на эту глушь много-много лет назад…Вроде пилигримы, не знаю. Не углублялся. Близняшки: брат с сестрой. — Чем они занимаются? — Да всякой х…— старый хозяин громко прочистил горло. — Бизнес какой-то. Не помню. Не вдавался. Раньше их семье принадлежала лесопилка, в очень-очень лохматые годы. Хорошее предприятие было, потом, значит завод они открыли…а затем, годах так в пятидесятых, лесопилка обвалилась. Большая трагедия. Страшная. Какой-то из механизмов замкнуло и…никто так и не понял, но взрыв случился. А потом, что не шло – все брак. Так мы и гнием здесь заживо. «Запах огня и смерти! – догадалась Рут и глубоко задумалась. — Интересно, Брайан знает об этом?» Ей отчего-то страшно захотелось домой, поделиться с ним тем, что она вызнала, не имея на то прямого намерения. И Хозяин Леса что-то не торопился объяснять, кто здесь правит бал. Так что же за странная обстановка в этом дрянном городишке? Бишоп сверилась с часами – еще успевала. Она поднялась, выстраивая дальнейший план в голове. Как условие математической задачи. — Убегаешь? — Гарольд как-то меланхолично оглянулся ей вслед. Рут замерла, странно тронутая его тоном. — Да… — слова сожаления вылетели на выдохе. — Спасибо, что пустили. — Как ж тебя не пустить…— Старик задержал на ней взгляд еще ненадолго: воспитание Рут не позволило ей второй раз развернуться и сбежать. Ждала, что скажет. — Пацан все говорит о тебе… Ее сердце болезненно отозвалось. Бишоп прикусила губы, чтобы не завыть от боли. — Простите, сейчас не лучшее время. Тетин дом отнимает много сил…Может, позже. Гарольд понимающе закивал: — Да мне-то что объяснять. Привязался, малец…странно, да? — Очень. *** У нее назрела очередная идея. Бишоп еще помнила дорогу в администрацию – туда, где все началось…где хамоватый нотариус вручил ей бесполезный хлам от почившей тетушки, которому она так и не нашла применения. «Раз уж я тут надолго – полезно будет обзавестись разного рода знакомствами». — Добрый день, — Рут поздоровалась с девушкой, сидящей за стойкой регистрации. — Добрый день! Чем-то могу вам помочь? — Да…подскажите, как связаться с, эм, — она неловко замялась, вспомнив, что Гарольд так и не сказал ей имена, — с основателями? Сотрудница с минуту задумчиво хлопала глазами. Недоверчиво оглядела Рут: — А вы, собственно, по какому вопросу? У нас есть сотрудники, которые могут вам помочь, если случилось что…Если у вас вопрос юридического характера, я бы посоветовала вам не беспокоить их… Рут смутила ее реакция. Был бы с ней Брайан, он смог бы раскрыть такое странное эмоциональное состояние, вот только он остался в доме, так некстати. Бишоп попробовала прислушаться к внутреннему голосу, - хищное обличье могло дать ответы на подобного рода вопросы. Она постаралась сосредоточиться, сфокусироваться на силуэте сотрудницы. Что-то начало входить в ее сознание, она ощущала это слабо, так слабо, что потеряй Рут концентрацию – эти образы исчезнут. Голос решил смиловаться и заговорил, только очень-очень тихо, словно ветер шелестел листьями в летний день: «Ты – чужая. Она опасается. Не верит. Что-то скрывает». «Здесь давно все заодно». Вот значит как. Рут натянула дежурную улыбку, которой часто пользовалась на работе: — Мы хотели бы снять документальный фильм об этом месте…— лицо сотрудницы вытянулось в удивлении, когда Бишоп, без колебаний выдала ей причину. Липовую, конечно. Иногда Дейл брался за большие долгосрочные проекты: помогал писать сценарий, ездил курировать съемки, много общался с ребятами, ответственными за звук, свет, кадр… Рут и не думала, что это когда-то может сыграть ей на руку. Понятное дело, что снимать здесь – откровенно нечего, но, вспоминая историю Гарольда и Джереми, Бишоп успокоила себя тем, что журналисты приезжали, хоть и давно, хоть и ненадолго…О том же думала и молодая сотрудница, она явно имела дело с семьей основателей и лицо ее не выглядело таким уж и мрачным, скорее – просто озадаченным. Предложение Рут, конечно, застало врасплох, но, если она не скажет своему начальству о том, что такое предложение в принципе поступило – кто знает, что будет. Не хотелось оплошать. — За спрос не бьют, — подначивала Бишоп, уже вошедшая в кураж. — Вы только уточните: если нет, то нет. Идёт? Пока мы на стадии переговоров, со мной будет человек, ответственный за кадр: мы подберем локации, пообщаемся, может привлечем туристов. «Прости, Брайан, но у тебя нет выбора», — подумала она без единой капли сожаления. — Х-хорошо, я сегодня же передам, что вы интересовались. — Девушка порылась в столе и протянула Рут ручку и квадратный стикер. — Напишите пожалуйста ваше имя и номер. Как только дело было сделано, Бишоп еще немного потопталась на месте. — Скажите, а как…как их зовут? — Озмунд и Джулия. Озмунд и Джулия Мортер. *** Прокси поднялся ей навстречу, когда входная дверь хлопнула. Ожидая встретить разбитую и раздавленную Бишоп, он удивился, застав ее…в крайне бойком расположении духа? Однако, этого было мало, чтобы по-настоящему застать его врасплох. Женщина явилась с сюрпризами, о которых ему только предстояло узнать. Мужчина подождал, пока она снимет с себя верхнюю одежду, не торопясь с расспросами. Рут серьезно посмотрела на него: — Ты был прав. Не надо было туда идти. Худи не повел и бровью, желтые глаза пристально следили за ней: — Что ты сказала? — То же, что и ты утром. Они думают – она сбежала. — Прекрасно, — мужчина выдохнул с облегчением и оперся спиной о дверной косяк. Рут скопировала его позу и встала параллельно. Они вновь глядели друг на друга – две стороны одной монеты. В том, как они разглядывали друг друга не было и капли похоти, скорее любопытство и озадаченность. До обеих дошло синхронное: «Мы повязаны». — Пусть думают так дальше. Больше не суйся, добро? — Добро, — согласилась она, не желавшая спорить. В голову женщины закралась мысль о том, что, Брайан, возможно, не желал ей плохого. —Сейчас важно другое. Кажется, я знаю, откуда у тебя эти странные ощущения, но, прежде скажи, что тебе известно о семье Мортер? Прокси задумался, искренне не понимая, к чему она клонит. — Интересного мало, если ты об этом – обычные затворники и снобы. — В пятидесятых был взрыв на лесопилке – масштабном предприятии, которым владела их семья. Погибло много людей, после этого дела пошли на спад. — Прокси кивнул, по его взгляду было понятно, что в голове начали копошиться мысли. Но самое интересное ждало его впереди. — Поэтому, вот…— Рут всучила ему пену для бритья и новый станок. — Сделай милость, убери это безобразие – мы идем в гости.