Одна десятая процента

Доигрались. Единственное, что пришло ему в голову после «этого не может быть» и «почему я»? Ваня уже минут пятнадцать стоял под деревом с засунутой в рот, но не прикуренной сигаретой. — Это же невозможно. — Скорее маловероятно и крайне редко. Милый добрый дядя-доктор, который вообще-то гастроэнтеролог, и не менее добрый и милый узист кивали как два болванчика и говорили, что никакой ошибки нет: вот, смотрите сами, дорогой Иван Филиппович, вам теперь надо вон к тому врачу и к тому, встать на учет поскорее, все хорошо будет, срок еще маленький. Сами докторишки наверняка уже представляли, как впечатлят сегодня вечером этой новостью свои семьи. Впечатлят, да. Ваню, вот, уже впечатлили. Ваня сглотнул, прикурил, наконец, сигарету, выдохнул в морозный воздух дым. Отстраненно подумал о том, что курить теперь, наверное, придется бросить. Или… Или нет. Охренеть, конечно. Тихон ответил после второго гудка, пропев томным голосом: «Алло-салют, ты где? Я тут»! Ваня прочистил горло и выдохнул. Надо было как-то сказать это, но слова не шли. — Есть минутка?  — Что случилось? Голос Тиши тут же сменился на озабоченно-серьезный. Ваня поморщился. Неужели его собственный звучал так стремно и палевно? — Ты там один? Еще один тревожный вопрос. Впрочем, какая разница? Для случившейся новости все равно не существует хорошей подводки. Как ни крути — это полный провал. — Ванько, ты пугаешь, что с тобой? — Тишины нервы, похоже, тоже имели свой предел. — Короче, это… — Ваня нервно затянулся — сказать все никак не получалось, — я тут был у врача по животу, ну и… — Что?! — Я… господи, Тиша, это пиздец. — Да что там?! — Ребенок! Ваня простонал это, зажмурившись — как в детстве, когда бывало очень страшно или очень стыдно. Он ожидал, что Жизневский сматерится или замолчит надолго, но тот тупо спросил: — Где? — Во мне, блять! — нервы окончательно сдавали. — Во мне. Ребенок. Твой. Пиздец. — У меня нет детей. Иногда Тиша выдавал просто потрясающие воображение образцы тупизны. Но Ване сейчас было не до этого. Теперь он злился, а злиться в этой ситуации кроме как на самого себя, можно было только на Жизневского. — Теперь по ходу будут. Или нет. Я еще не решил. — Как это? — А вот так! Что-то там про одну десятую процента мужиков слышал? Вот — мы с тобой одна десятая, ха-ха! — в горле уже клокотала разрывная истерика. — Я залетел, Тиша! Все, приплыли! Снято! Расходимся! Тушите свет! Последние слова Ваня проорал в трубку, наплевав на любую конфиденциальность и приличия, и с бешеной улыбкой на лице сбросил вызов. Вот. Теперь Тихон знает. И пусть тоже страдает, да. «Какой бред я несу», — еще одна глубокая затяжка, такой же глубокий выдох после нее — и нервы чуть отпустило. Тихон перезвонил через еще две такие же затяжки. — Вань, ты не шутишь? — голос был ниже обычного и очень напряженный. «Ссыт теперь, само собой», — мстительно подумал Янковский, выдыхая дым. — Не шучу, увы. Ты сумел достучаться до моей этой… матки в зачаточном состоянии, и теперь там твой ребенок в зачаточном состоянии тоже, ха-ха. Надо было снова успокоиться и снова затянуться. — То есть, ты типа беременный? — Если верить УЗИ — да. — А чего куришь тогда? — Чего? — Ты говоришь, что беременный, а куришь. — Ну так, я не решил еще, что делать с этим, не могу же я и правда… Дальше пришлось чуть отстранить телефон от уха, потому что Тихона, наконец, прорвало. Пожалуй, это был первый раз, когда Ваня слышал, чтобы Жизневский орал. На него — тем более. Ваня сразу узнал много нового о себе. Выжимка из мата и угроз была следующая: Янковский должен стоять там, где стоит, никуда не уходить, ни с кем не говорить, ничего не предпринимать и выбросить сигарету. — А дышать? — Что бля? — Дышать я могу? — Я уже в такси, диктуй адрес! *** Несмотря на угрозы приехать немедленно, Тихон еще не умел управлять московскими пробками, поэтому ждать его пришлось полчаса. За это время Ваня успел пройтись туда-сюда по дорожке, несколько раз перечитать свой «диагноз», стараясь лишний раз не смотреть на черно-белый снимок, где маркером было обведено нечто уже имеющее пальчики, лицо и бьющееся сердце. Во всяком случае, так утверждал врач. Ваня воровато огляделся, хотя палисадник у поликлиники сейчас пустовал — желающих гулять ноябрьскими вечерами было немного, расстегнул куртку и осторожно положил ладонь на живот, протолкнув ее под свитер и футболку. Плотный. Вроде бы. Интересно, это так и должно быть? — Так вообще не должно быть, блять! Ваня одернул руку, тяжело выдохнул и присел на скамейку, дожидаться Тихона. Начинал накрапывать дождик. Настроение портилось, вместо злости и шока приходила апатия и усталость. И полная беспомощность. Как будто ты на плоту посреди океана. Один. И беременный. Еще утром все было нормально. Они с Тихоном торопились по делам, завтракали на бегу, кайфовали от возможности целый месяц провести вместе, поскольку у Жизневского неожиданно нарисовалась куча дел в Москве. Тихон приехал только вчера ночью — всего-то и успели по-быстрому перепихнуться и завалиться спать: месяц впереди, еще успеем наверстать. Успеем, блять, конечно. Ваня открыл поисковик. То, что его случай не уникальный, оказалось правдой и неправдой одновременно. Да, в теории каждый мужчина имел этот атавистический орган, который, опять же — в теории, при должном стечении обстоятельств и приеме гормонов, мог закончиться оплодотворением. На практике же мужское однополое зачатие случалось и «самопроизвольно» — естественным путем. В крайне редких случаях и, судя по исследованиям, без возможности как-то эти случаи систематизировать. Мужчины беременели в разном возрасте, весе и семейном положении. Каждый раз это был удачный скачок гормонов или вроде того. Удачный, блять. Общество относилось к этому примерно как к любому выбивающемуся из привычной жизни, но неизбежному явлению. У каждого был знакомый знакомого, который знал такую пару, которая родила такого ребенка. Теперь и Ваня стал таким вот знакомым. — Как же хуево. — Ванько! Тиша прокричал от входа в сад и припустил вперед, прыгая через уже образовавшиеся лужи. Ваня натянул шапку поглубже, спрятал руки в карманы и нахохлился, не зная, чего ожидать. — Ух, — Тиша добежал, согнулся, упер ладони в колени, выдохнул, — спешил как мог. Ты как? Ваня на это только дернул бровью. Действительно, как он, блять? — Я к тому, Вань, что, — Тихон выпрямился, тряхнул кудрями, — что мы ж только вчера, а тут уже, так разве бывает быстро? — Срок — восемь недель, — буркнул Ваня, — это не вчера, это я в сентябре в Питер к тебе так съездил удачно. — А… — Тихон нахмурился, видимо, высчитывал недели, потом расплылся в идиотской улыбке: — А-а-а, ну там-то понятно — да. — Что — да, блять?! — Ваня снова начал заводиться. — Ну, Ваньк, мы там с тобой же «ух»! — Тиша сделал большие глаза и поиграл бровями, пытаясь передать весь питерский «ух». Ваня только покачал головой на это. Судя по всему, Жизневский не понимал всей серьезности ситуации. Хотя полчаса назад в трубку орал и угрожал вполне серьезно. Выветрилось все что ли, пока в такси ехал? Хрен его знает. А в Питере все действительно было «ух». Непривычно жаркая осень, свобода после съемок, возможность гулять везде, а не только вокруг трейлера на радость комарам, пить, есть, кайфовать по-полной. Сколько они тогда успели и в каких позах? Предохранялись через раз, а то и реже. Это, пожалуй, были лучшие Ванины воспоминания за всю жизнь — неделя, полная чистой радости и только ее. Надо было догадаться, что не бывает так хорошо за бесплатно. Не у него — точно. И вот теперь пришло время платить, похоже. Тихон тем временем плюхнулся рядом с ним на скамейку, продолжая все так же нелепо лыбиться. — Охренеть, конечно, — выдал он, как-то подозрительно сверкая глазами, — нет, Ванька ну ты представляешь, мы сделали ребенка! — Он там еще не совсем… Ваня поморщился, сунул руку за пазухой, где держал все недавно полученные бумажки, развернул заключение и сунул в руки Тише: — Вот, тут снимок, короче. И вдруг понял, что краснеет. Как же это все-таки унизительно, стремно и ненормально! Смотреть на оживленного Жизневского, которому, как обычно, было весело от всего на свете, не хотелось. Непонятно было, что вообще Ваня в свое время нашел в этом кудрявом клоуне. Пиздец. Тихон вперился взглядом в фотку, как по заказу став сразу серьезным и каким-то даже мрачным. «Дошло, наконец, что все по-настоящему». В горле зашевелился колючий ком, грудь сдавило. Ваня сунул руку в карман, достал сигареты, прикурил. — Ты чего?! — Тихон тут же одернул его руку. — А чего? — Ваня сердито прищурился. — Нельзя, да? — Так. Тихон аккуратно сложил бумаги, развернулся к нему всем корпусом и взял за руку. Ком в горле заколол сильнее. — Слушай, Вань, — начал он негромко, — ты меня, конечно, пиздецки удивил, поэтому может, я как-то не так себя веду или говорю не то, — он поморщился. — Но вообще-то, пока я мчал к тебе, то был охренеть как рад, чуть не орал там прямо в машине. А то, что ты тут сидишь весь злой и сердитый — это не дело. Мы с тобой умудрились сделать ребенка — это офигеть неожиданно, но определенно очень круто, хотя я сам еще всего не понял. Но давай-ка ты сейчас мне все расскажешь, хорошо? Только помни, Ванечка, что нам теперь вместе растить сына, так что ругаться — не вариант. — Почему именно сына? — Мне так кажется. Тихон снова разулыбался, до неприличия довольной улыбкой, будто ему уже сообщили, что там и правда сын. Ваня прикрыл глаза, выдохнул и почувствовал, что внутри него что-то распрямляется и теперь, кажется, можно дышать не только через затяжки, а просто — легкими и горлом, откуда, наконец, исчез колющий ком. Тихон, видимо заметив это, просиял и тут же привлек его к себе. Ваня начал рассказывать, как тянуло живот, как тошнило, как долго не доходил до врача, как дошел в итоге. Тиша слушал, кивал, ржал в самых неожиданных местах, потом объявил, что беременным под дождем сидеть не положено и потащил его домой. Ваня послушно тащился, думая о том, что впереди ждет такое, чего он даже вообразить не может, но почему-то мысли эти были какие-то не слишком важные.