В ритме вальса

      – Раз, два, три. Раз, два, три, – разносится по просторной хореографии под внимательные взгляды будущих танцоров. – Это называется трехдольный музыкальный размер, он означает, что каждый такт включает три доли, на которые и совершаются движения. Понятно?       Преподаватель переводит взгляд на своих учеников, и те дружно кивают, сидя на скамейке в рядочек. Новая танцевальная группа – это всегда искрящиеся готовностью и восхищением глаза, сложенные на коленях холодные ладони и неуемное желание поскорее встать с этой треклятой скамейки и пуститься в танец. Но сегодня никаких вальсовых туров, до-за-до, правых поворотов и прочих прелестей жизни – занятие ознакомительное. Это всё обязательно будет, как и ругань за оттоптанную ногу, но чуть позже.       Преподаватель – Чуя Накахара – невысокий молодой парень, даёт уроки в школе танцев вот уже третий год. У него идеальная осанка, рыжие, чуть вьющиеся у висков и на концах волосы, васильковые глаза и тонкие цепкие пальцы в чёрных перчатках. Чуя как нельзя лучше вписывается в мир пышных платьев, изыскано расшитых бусинами, лакированных туфель, собранных в пучок волос, строгих смокингов и шелеста шифоновых юбок – ведь всё это про вальс. Лёгкое движение вперёд, руки принимают положение: одна чуть согнута перед телом, будто лежит на плече партнёра, вторая вытянута вбок, затем поворот, собрать ноги, снова движение, но теперь уже назад. Накахара останавливается, улыбается уголками губ и жмурится от солнца, что просочилось сквозь открытые окна – весна сейчас в самом разгаре.       Вальс – это любовь с первого шага, и эту любовь Чуя с энтузиазмом передавал своим ученикам.       – Только что вы увидели классический вальсовый тур, – произносит Накахара под одобрительный гул, – так будете уметь к концу второй недели. А сейчас будем учиться чувствовать музыку и попрактикуемся в базовых шагах.       Чуя приподнимает руки ладонями вверх – приглашает учеников встать с нагретых мест и переместиться на паркет.       – Расстановка в шахматном порядке лицом к зеркалам. Кто пониже – вперёд, повыше – сзади, чтобы все себя видели. И давайте сразу договоримся обращаться на «ты», мне так комфортнее, – Накахара подходит к колонке и щёлкает кнопками на плеере, – сейчас вы услышите вальсовые композиции. Попробуйте уловить ритм, можете прохлопать или прощёлкать, если удобно. Вальс си минор номер шесть, опус восемнадцать, Франц Шуберт, – произносит парень и разворачивается к аудитории, готовый наблюдать и исправлять.       Талант к преподаванию Накахара открыл в себе совершенно неожиданно, когда попал по распределению после университета вовсе не в сборную в качестве танцора, а в школу как преподаватель. «Значит, так надо», - грустно вздыхал Чуя, подписывая контракт. Первая неделя действительно была тяжёлой: новый коллектив, набор танцевальной группы, маленький необставленный кабинет с одним лишь столом посередине – а потом всё стало как-то легче и привычнее. И даже на стол в кабинете перекочевал цветок, а на полки к журналам посещаемости переместились статуэтки и награды с универа. Парень старался выложиться по максимуму, отдаться полностью делу и понял, что судьба не ошиблась, когда получил первую отдачу от учеников, когда те принесли большой букет белых лилий после показательного выступления. И Чуе захотелось преподавать, делиться, советовать, показывать и ярко улыбаться в ответ.       Его нынешняя группа – молодые люди от восемнадцати до двадцати четырёх лет, экспресс-курс под кодовым названием «для себя». Как говорил сам Чуя: «Три месяца занятий и гуляйте в темпе вальса».       – Теперь вальс номер десять, Фредерик Шопен. А пока вы чувствуете мелодию и настраиваетесь на работу, я немного расскажу вам о вальсе. Так вот, история создания этого танца восходит к тем временам, когда...       Группа с восхищением слушает Накахару. Голос преподавателя немного хриплый, но глубокий и приятный слуху. Чуя грациозно шагает между учениками, рассказывает и жестикулирует руками, наблюдая за каждым из подопечных. Взгляд цепляется за парня в последней линии, он весь в бинтах и смотрит пристально на Накахару, будто в самую душу. «Странный юноша», – думает рыжеволосый и вскидывает брови, встречаясь взглядом с учеником, мол, что-то не так? Ответом служит лёгкое покачивание головой из стороны в сторону. Ну, всё в порядке значит, прекрати на меня смотреть сверху вниз.       – Музыкально-ритмичное упражнение закончили, переходим к более активным действиям, – Чуя хлопает ладонями, выходя вперёд к ученикам, делает плечами круговые движения и хрустит затёкшей шеей, зажмуривая один глаз. – Смотрим на меня внимательно. Ноги в третьей позиции, спина ровная, руки расправить, лопатки сведены друг к другу. Не шевелимся, руки не опускать.       Накахара проходит по линиям, то поправляя позицию ног, то выпрямляя спину кому-то из учеников. Осанка и правильное положение ног – азы вальса, не всё так просто, не «встал и танцуешь», как многие думают. Парень не сможет вести девушку, если та не прогнёт спину; девушке же вряд ли будет приятно танцевать с сутулым партнёром. Танцы – это в первую очередь про пластичность, гибкость и хорошую физическую форму, а потом уже про движения и музыкальность. Когда взгляд преподавателя во второй раз встречается со взглядом парня с бинтами, рыжеволосому становится неуютно. Глаза этого юноши тёмно-ореховые, миндалевидной формы с вогнутыми вовнутрь уголками – очень красивые, по правде сказать, но взгляд тяжёлый. Чуя подходит к нему и проверяет позицию: спина оказывается недостаточно ровной. Преподаватель привстаёт на носочки и кладёт руки на плечи ученика (высокий, чёрт), чуть надавливает на них, сводя лопатки вместе. Слышится тихий выдох и невнятное бормотание. Держать осанку не так-то и просто.       – Закончили. Теперь выучим простой вальсовый шаг по малому квадрату, – Накахара выходит вперёд группы и разворачивается лицом к зеркалам, готовый демонстрировать движения. – Смотрите. На раз – шаг правой ногой вперёд, на два – левой ногой вбок, на три – правую приставить. Аналогично назад: раз – левая назад, два – правая вбок, три – ноги собрать вместе. Показываю ещё раз, – Чуя полностью погружается в работу, не ленится повторять по сто раз одно и то же, объясняет каждому, у кого не выходит движение. И вроде бы всё хорошо, у всех всё получается, кроме (какая неожиданность!) того самого парня с последней линии, к которому преподаватель не хочет, но всё же подходит. «Ноги длинные, слушаться не хотят», – думает Накахара и ухмыляется.       – Смотри, давай медленно проработаем. Делай со мной, – Чуя ещё раз показывает малый вальсовый квадрат под счёт, требуя повторить это же от парня. Тот пробует совладать со своими конечностями и неумело переставляет ноги. «Господи, ну ты и даёшь, простое движение, а уже запорол», – размышляет Накахара, но вслух это, конечно, не говорит.       – Напомни мне своё имя, – просит Чуя. Ну что поделать, если он не может запомнить имена и фамилии всех учеников за один раз?       – Дазай. Дазай Осаму.       – Хорошо, Дазай, давай попробуем так, – Накахара становится сзади парня и кладёт руки ему на талию. Толкает правую ногу вперёд, вынуждая сделать шаг и ученика, затем руками направляет сделать движение вбок, своей стопой помогает приставить ногу, завершая полуквадрат. Дазай значительно выше преподавателя, и, судя по всему, абсолютное «дерево» в танцах. Ну ничего, и не таких выучивали. Талант – сказка для ленивых, а вот труд и практика вполне реальные вещи.       – Уже неплохо. Внимательно слушай музыку и пробуй двигаться в такт, – Чуя отходит на несколько шагов, наблюдая за подопечным. Но вот незадача: просто двигаться Осаму вроде может, а как с музыкой, так совсем беда! Накахара вздыхает. Подходит сзади, снова кладёт руки на талию ученику.       – Пробуем вместе под музыку, – преподаватель начинает движение, и тут же понимает ошибку Дазая, – ты делаешь слишком большие шаги, сделай поменьше, чтобы успеть в такт.       – А может, это у вас ноги коротковаты, Чуя-сенсей?       Стоп.       Что этот Дазай сейчас сказал?       – Чего? – только и может ответить Накахара, ошарашенно смотря куда-то между лопаток ученика.       – Того, – следует ответ сверху, и Чуя тут же отпускает парня, обходя того. Смотрит пристально на Осаму, приподнимая одну бровь; Дазай скалится в ответ, расплываясь в ухмылке. «Да пошёл ты к чёрту», – очень хочется сказать Накахаре, но он сдерживает себя: закусывает губу и молча обходит этого странного парня в бинтах, возвращаясь к остальной группе. Пусть катится к хуям со своими замечаниями.       – Закончили, – Чуя улыбается и проскальзывает между линий, вновь выходя вперёд.       На следующем занятии Чуя интересуется у Дазая, не хочет ли тот извиниться за свою фразу. «За правду не извиняются», – следует ответ, и Накахара чертыхается про себя, но на колкость лишь пожимает плечами, мол, ладно, хрен с тобой. Через три месяца я тебя больше не увижу.       А скоро началось это:       – Накахара-сенсей, у меня не получается.       – Твои проблемы. Иду. Что у тебя там не получается?       – Накахара-сенсей, я не понимаю, как это делается.       – Ты что, совсем ничего не умеешь, это же простое движение на три счёта! Сейчас закончу и подойду, – отзывается преподаватель с другого конца хореографии, поправляя ученицу.       – Чуя-сенсей, поставьте мне позицию.       – Ну ты же сам умеешь, зачем меня зовёшь? Попробуй сам, Дазай, – вздыхает преподаватель.       – У меня не выходит, – гнёт свою линию Осаму и нагло улыбается.       – Как же ты меня достал. Да иду я, иду, не ори на весь зал.       – Давай я наклонюсь?       – Рот закрой и держи спину. Не стоит, Дазай, я прекрасно всё вижу.       – Накахара-сенсей, а давно вы танцами занимаетесь?       – Да какая тебе, блять, разница? Давно, – короткий исчерпывающий ответ.       – Чуя-сан, у меня проблемы с поворотом.       – Да у тебя и с головой не всё хорошо. Уже иду, Дазай, – преподаватель закатывает глаза, смирившись с участью слышать своё имя каждые пять-десять минут.       «Накахара-сенсей», – с разными просьбами и вопросами всё грёбаное занятие. К концу урока Чуя был готов приложить Осаму о хореографический станок у стены и проорать в ухо: «Ну неужели ты такой тупой, или ты специально зовёшь меня по каждой мелочи?» Но нельзя. И ведь у всех всё получается, один он такой особенный!       Чуя всегда был достаточно компетентным преподавателем и не злился даже на самых сложных своих учеников, но этот парень выводил из себя одной только усмешкой. Повороты у него не получаются, в такт движениями он не попадает, зато язвить он горазд, молодец такой. «Ну ничего, проведём показательное в конце и до свидания», - ругался себе под нос Чуя, заваривая чай после тяжелого рабочего дня.       А через пару занятий практиковали парную стойку.       В группе оказалось девятнадцать учеников: девять девушек и десять парней. Накахара сказал разбиться по парам самостоятельно, всё равно на танец переставит сам с учётом способностей и роста каждого. Без партнёрши остался чёртов Дазай, но Чуя почему-то даже не удивился. Видимо, ученик заебал не только преподавателя, но и группу.       – Сейчас я отработаю с кем-нибудь из пар и переставлю девушку к тебе, – пожимает плечами Чуя и готовится идти по рядам.       – Зачем же, Накахара-сенсей? Стань со мной, покажешь пример всем нам, – тянет Дазай с заднего ряда и разводит руками, мол, решение же такое простое, как ты сам не додумался, а?       Чуя обводит взглядом группу, обдумывая сказанное. Но тут кто-то подаёт голос: «И правда, Накахара-сан, нам всем будет легче с наглядным примером». Вот же чёрт.       – Ладно, – вздыхает Чуя, – иди сюда, Дазай, – юноша ухмыляется, прямо светится, и широкими шагами приближается к преподавателю.       – Я буду за даму. В то время, как девушка, – Чуя показывает на себя, – мило стоит и ждёт приглашения, парень, – Накахара обходит Осаму сзади и берёт его правую руку за предплечье, – вежливо подаёт ей руку, чуть наклоняясь вперёд. Наклоняясь, Дазай, – особенно чётко проговаривает последние два слова Чуя.       – Что?.. – тут же отзывается Осаму. Он что, не слушал?       – Я говорю, подаёт руку, при этом немного наклоняется вперёд, – Дазай как в прострации какой. Накахара слегка давит ладонью между лопаток парня, вынуждая того согнуться. Осаму и наклоняется. Под углом девяносто градусов. И прячет хитрый взгляд под пушистой каштановой чёлкой, изо всех сил пытаясь не улыбаться.       – Ты дебил? – случайно вырывается у преподавателя шепотом. Он только подумал, а оно вот как, с языка сорвалось. Дазай же не услышал в общем шуме хореографии, да?       – Немного наклоняется – это вот так, – вздыхает Чуя и показывает сам. – Понял, Дазай? – Осаму еле сдерживает себя, чтобы не рассмеяться в голос, глядя на раскрасневшегося гневного Накахару.       – Теперь девушка подаёт руку, а парень выводит её на танцплощадку. Рассказываю, как обращаться с партнёршей. Не надо её сразу хватать и прижимать к себе, – женская половина группы хихикает, – чтобы станцевать вальс, становиться нужно вот так, – Чуя разворачивается лицом к Дазаю. – Спина ровная, плечи расслаблены, ни в коем случае не подняты. Сустав большого пальца правой руки партнера должен быть расположен чуть ниже лопатки партнерши, а не на ней, кисть собрана, не надо мне ваших «вееров» из пальцев, – Накахара приподнимает брови и кивает вперёд, смотря на Дазая. Подходи, мол, что встал столбом. Осаму приближается, но других активных действий предпринимать не спешит.       – Ну и чего ты стоишь? – чуть тише произносит Чуя и берёт правую руку ученика, заводя её себе за спину, – пальцы собери, сказал же. – Теперь для девушек, – Накахара говорит громче, а Осаму чувствует лёгкую вибрацию его тела, – правая рука дамы лежит на плече партнёра, не надо напрягать её или мёртвой хваткой держать парня: он уже не убежит. Локти ниспадающее продолжение руки, не вздёргивайте их выше, – Накахара кладёт свою руку Дазаю на плечо, слегка сжимая пальцы. – Ну и высокий же ты.       – Мне наклониться к тебе, Чуя-сан? Ты ведь у нас коротколапка, – мурлыкает в ответ Осаму, наклоняясь к уху Накахары.       – Кем ты только что назвал меня? – цыкает Чуя и с силой сжимает плечо партнера. – Стой как стоишь и не дёргайся, пока не дал под дых, – Накахара забивает на субординацию. Этот лохматый конкретно его бесит, зачем он вообще прицепился и ёрничает? Девушек в группе мало?       Решив подумать об этом позже, Накахара продолжил:       – Левая рука партнёра отведена в сторону, только не надо её поднимать высоко. Она должна вызывать ощущение лёгкости, а не конечности, скованной в гипсе. Ладонь парня снизу, девушка вкладывает свою ладонь сверху. Локти не опускать, но и не поднимать выше. В этом положении должен быть достигнут лёгкий контакт на уровне бёдер и пояса, партнерша сдвинута слегка вправо от центра корпуса партнера. Это и есть положение тел в вальсе, – подытоживает преподаватель, отводя руку бинтованного ученика в сторону, чтобы вложить в неё свою ладонь.       – Дазай, не делай из руки указатель, согни локоть, – Чуя слегка подвигается ближе, создавая, как и сказал, «лёгкий контакт бёдер», прогибает спину под правой рукой ученика. – Чувствуешь?       – Чувствую, что ты очень искусно гнёшь спину, – подытоживает Осаму.       – Завались. Ты должен чувствовать движения своей партнёрши в танце, подстраиваться под неё, давать возможность ей подстроиться под тебя, – говорит Накахара. – Сейчас я пройдусь по линиям и посмотрю, что у вас вышло, – обращается Чуя уже к группе и отстраняется от Осаму. Тот разочарованно выдыхает.       А после Чуя предлагает протанцевать малый квадрат в паре.       – Нет, Дазай, не так близко ко мне. Не липни, отодвинься.       – Что мне сделать, если ты такой мниатюрный, Накахара-сенсей? – саркастично отзывается Дазай.       – Что мне сделать, если ты растишки в детстве переел? – в тон отвечает Чуя.       – Милую даму я бы уже взял на руки и кружил, – как ни в чём не бывало излагает Осаму и улыбается.       – Это был бы уже не танец. И ты слишком высокого мнения о себе. К счастью, я не милая дама, поэтому замолчи и слушай музыку, а то гляди, в ногах запутаешься.       – Я не отзываюсь так низко о людях.       – Сейчас тебя точно ударю и не посмотрю, что с работы выпрут, – Накахара готов молнии метать от злости.       – Если дотянешься, – беззлобно выдаёт Дазай и продолжает танец.       Сложившаяся ситуация забавляет Осаму и чуточку злит Чую, потому на следующем занятии Дазай без зазрений совести встаёт в пару к преподавателю для упражнения «листик».       – Упражнение «листик» заключается в том, чтобы пройти вальсовую дорожку и не потерять лист бумаги, находящийся между вами. Это нужно для установления контакта в паре в процессе танца, – рассказывает Накахара, раздавая листы формата А4. Последний лист Чуя зажимает двумя пальцами и вертит в руках, будто до этого не видел такой прямоугольной белой штуки.       – Дазай, идём.       Осаму протягивает руку Чуе, приглашая на танец, но вместо согласия получает сильный хлопок по ладони, сопровождаемый фразой: «Прекрати ломать комедию и стань нормально». За время занятий Чуя уже привык к выходкам проблемного ученика и где-то даже ему подыгрывал.       Накахара прикладывает лист бумаги себе в район рёбер и свободной рукой притягивает за талию партнёра к себе, чтобы этот самый лист держали они оба. Осаму сегодня слишком расслаблен, и лист выскальзывает.       – Дазай, соберись, у тебя и так не лады с шагами. Выпрями спину, чёрт возьми, напряги брюшные мышцы и расслабь плечи! – ругается Чуя, поднимая бумагу с паркета. Ему очень хочется с чувством, с толком, с расстановкой объяснить ученику, почему же стоит быть чуточку серьёзнее. Но вовремя прикусывает язык и устало выдыхает, – прекрати гонять балду, будь человеком.       – Дай мне лист, – будто бы не слышит его Осаму. Накахара протягивает бумагу и цокает языком: как будто бы это что-то изменит. Дазай кладёт лист себе на живот, правой рукой быстро скользит за спину Чуи, резко притягивая его к себе; отводит взгляд в сторону, сосредоточенно нащупывая ладонью то самое место «чуть ниже лопатки», и надавливает, вынуждая парня прогнуться в спине. Накахара про себя подмечает, что Дазай держит его правильно, даже поправлять не надо.       – Ну что, коротышка, погнали? – Осаму наклоняется к уху Чуи, чтобы только тот его услышал в общем шуме хореографии, и тут же подаётся телом вперёд, начиная движение. Тонкой ниточкой от шеи вниз тянутся непрошенные мурашки, и Накахара притихает, прислушивается к собственным ощущениям. Дазай ведёт дорожку уверенно, крепко держит и даже не плетётся улиткой.       – Ты наступил мне на ногу, – гневно шипит Чуя.       – Это была нога? Прости, я не заметил такой мелочи, – усмехается Осаму.       – Ты офигел?       – Нет, а ты? – парирует тот.       Накахара в процессе движения наступает на ногу в ответ и довольно хмыкает, когда Дазай издаёт растерянное «ой». «Так тебе и надо», – злорадствует Чуя.       – Делай шаги плавнее и меньше, – пытается перебить музыку Накахара, когда Осаму выпрямляет спину.       – Что? Что там пищит в районе колена? – Дазай наклоняет голову, а Чуя привстаёт на носочки, чтобы прямо в ухо ему громко прокричать:       – Шаги, говорю, меньше делай, жираф!       – А то что, не поспеваешь? – парень откровенно смеётся, глядя сверху вниз на разозлившегося преподавателя. Рыжие пряди выбились из хвоста, и Осаму очень хочет их поправить.       Чуя при повороте «случайно» заезжает коленом по ноге ученика.       – Танцуй молча, сделай милость, у меня глаз от тебя дёргаться начинает.       – А у меня шея болит к тебе наклонятся.       – Ну так заткнись и не наклон...       – Кстати, сенсей, я говорил, что тебе не идут шляпы, которые ты упрямо носишь каждое занятие? – перебивает его Дазай.       – А тебе не идёт твой длинный язык, который ты распускаешь где попало, – саркастично отвечает Накахара, но тут же замолкает. Он хотел сказать: «Которым ты говоришь что попало», но вышло уже что вышло. Преподаватель крепко ругается про себя.       – Ты же ведь не «где попало», Чуя-сенсей, – произнесённая фраза звучит очень двояко, и Дазай имеет возможность наблюдать покрасневшие кончики ушей Накахары, который мастерски игнорирует нихуёвый такой подкат.       Оба молчат до конца танца. Чуя пытается совладать с собственным гневом и подобрать правильные слова для достойного ответа обидчику, но на ум приходят только нецензурные выражения. А бросить Осаму посреди танца с фразой: «Пошёл нахуй» будет очень непрофессионально и невежливо по отношению к присутствующим. Что остальные ученики о нём подумают? Дазай же размышляет о том, что поспешил с такими заявлениями.       Музыка заканчивается и пары останавливаются. За всё время выполнения упражнения лист не выпал ни разу только у Чуи и Дазая.       Через двадцать минут после окончания урока Накахара сидит в хореографии за столом с колонками и заполняет журналы на весу, вписывая посещаемость и отчёт по каждому проведённому занятию. Вечернее солнце гуляет по паркету, подсвечивая неглубокие царапины на лаке и летающие в воздухе пылинки. Ветер проникает сквозь открытое настежь окно, играет с воздушными белыми занавесками на окнах и рыжими волосами Чуи, заложившего шариковую ручку за ухо и вчитывающегося в только что написанные бумаги. Начало мая было удивительно жарким. Накахара отложил листы с журналами на стол и расстегнул верхние пуговицы бордовой рубашки, облегчённо вздохнув полной грудью. В зале пахло чем-то приятным: то ли запахи с улицы проскальзывали в просторное помещение, то ли кто-то из учеников использовал стойкий парфюм, который не спешил выветриваться. Чуя подошёл к окну, облокотился на хореографический станок и поднял глаза к небу. Закат переливался разными красками и тонами: от багряно-красного у самого солнца до приглушённого синего вдали; казалось, вот-вот подступит темнота и зажжётся первая звезда. Последние, приглушённые лучи света, мягко скользили по коже, нежно оглаживали скулы и будто прикасались к редким веснушкам на щеках. Весна была любимой порой года Чуи.       Шум вечерней Йокогамы и переливы птиц где-то в вышине, за пределами видимости, нарушает скрип половицы перед входом в зал. Парень рефлекторно оборачивается на шум. В дверях виднеется знакомая пушистая тёмная макушка.       – Эй, Накахара-сенсей, хочешь кофе? – интересуется Осаму.       – Нет, не хочу, – Чуя хрустит костяшками пальцев, ведёт плечами и потягивается: сладкое удовольствие от разминки напряжённых мышц прокатывается по телу. – Занятие закончилось, Дазай. И с каких пор мы вдруг перешли на обращение «эй»?       – Я знаю, что занятие закончилось, – Дазай входит в хореографию, держа руки за спиной. – Разве ты не рад меня видеть? – Осаму улыбается краешком губ и полностью игнорирует замечание про «эй».       – А должен? – вопросом на вопрос отвечает Чуя и приподнимает бровь.       В возникшей неловкой паузе Накахара думает, правильно ли было употребить местоимение «мы» по отношению к Дазаю.       – Ну, если не хочешь пить кофе со мной, пей один, – парень пересекает зал и достаёт из-за спины стаканчик кофе, ставя его на стол. А после недолгой паузы тихо продолжает: – У меня два билета на балет во вторник есть. Как смотришь на это? – Осам... Дазай, – осекается Накахара, – послушай меня внимательно, пожалуйста. Я никак не смотрю на это. Мы не друзья, чтобы ты мне приносил кофе и куда-то приглашал, более того, заканчивай свои попытки подобраться ко мне, – обычно вспыльчивый и несдержанный Чуя говорит спокойно, пытаясь донести такие простые истины до парня. – Сейчас мы не на занятии, поэтому ты не мой ученик. И я могу тебя послать, куда мне только вздумается. Например, домой. Или нахер, как тебе там больше нравится.       Накахара потирает глаза и переносицу, пытаясь снять напряжение. Запрокидывает голову, промаргивается, только потом переводит взгляд на парня в бинтах. Тот опирается поясницей о стол, но, когда встречает взгляд голубых глаз, ухмыляется и отталкивается от деревянной поверхности.       – Не злись, метр с кепкой, – Осаму начинается движение к выходу из хореографии, помахав рукой через плечо на прощание.       – Дазай, заруби себе на носу одну вещь. Я твой преподаватель, ты мой ученик, мы даже не приятели, поэтому просто иди к чёрту со своими прозвищами, – бросает в ответ Чуя, но Осаму уже и след простыл. С окна потянуло прохладой, и Накахара с удовольствием подставил пунцовые от жары щёки вечернему ветру, прикрывая глаза.       А Дазай за дверью успокаивал быстро бьющееся сердце и очень жалел, что не сказал, как красиво солнце окрасило волосы Накахары в согревающее пламя.       «Ты мне нравишься», – надпись на бумажке под крышкой напитка расплылась от тепла, но всё ещё была читабельна. Чуя кофе выпил, а бумажный стаканчик выбросил в урну по пути к курилке, перед этим хорошенько смяв. Злость никуда не делась, Накахара достал пачку сигарет с надписью «мучительная смерть», закурил. Клубы дыма поднимались к небу, а там уже рассеивались: ветер стих.       По дороге домой Накахара много думал. Вообще, Чуе не то, что не нужны отношения, просто как-то не складывалось до этого. Не было той самой всеобъемлющей любви, о которой снимают красивое кино. Даже искры не летали, глаза не светились счастьем, руки не тряслись – или какие там ещё признаки влюблённости бывают. То интересы не совпадали, то цели в жизни, то банально поговорить было не о чём. Порой Чуя сам себя не понимал, ему было сложно выбрать партнёра: парень старался видеть в человеке человека, а выходило как-то по-тупому. Люди вообще сволочи ещё те бывают.       С собственной ориентацией недопонимания возникли в универе, когда после пьяного поцелуя с парнем на два года старше Накахара осознал, что с девушками он не хочет. Ну не хочет и всё тут, не тянет, не его. Сначала было страшно осознать, ещё страшнее принять, а потом он просто отпустил ситуацию и с головой погрузился в учёбу и тренировки, не оставляя время на личную жизнь. Поцелуи по ночным клубам, и конец истории. Был один парень, но потом решил, что влюблён в одногруппницу, так и закончилось. А тут резко вырисовывается раздражающий, но милый личиком Дазай, и вроде бы Накахаре совершенно похуй на бинтованного и на его слова он старается не реагировать, а вроде бы и нет. Не поймёшь.       У подъезда Чуя выкуривает последние две сигареты, чтобы его, наконец, перестало потряхивать. Вдали шумят улицы вечернего города, во дворе скрипят качели и пахнет карри: кто-то из соседей готовит ужин. «Вечера всё ещё холодные», – думает Накахара и поправляет полы шерстяного светлого кардигана. Привычная какофония звуков-запахов раздражает, и парень заходит в слабо освещённый подъезд, чтобы добраться до квартиры и забыться сном до завтрашнего утра.       На следующее занятие Осаму не пришёл. Чуя сначала обрадовался (хрен знает, как себя вести после таких заявлений), но к середине урока без привычного лыбящегося идиота стало как-то пусто. Никто не звал в очередной раз показать движение, никто не бесил. Хотя нет, всё-таки бесил, но теперь уже своим отсутствием.       «Где его носит, чёрт возьми? И почему меня это вообще волнует?»       В глубине души Накахара соглашается сам с собой, что без бесящего Дазая уроки вести не так интересно.       После занятия Чуя выходит через чёрный вход на «курилку» за зданием, накидывая на плечи пиджак. Погода, солнечная и тёплая с утра, под вечер совсем не радует: свинцовые тучи шли с северной стороны города, затягивая небо сплошной тёмной пеленой. Усиливающийся ветер развеивал полы пиджака и норовил сорвать шляпу с головы. Чуя снимает перчатки, чтобы те не пропахли куревом, опирается спиной на холодную бетонную стену, достаёт из кармана пачку и вытягивает сигарету, тут же раскусывая капсулу. Тянется в карман пиджака за зажигалкой, но разочарованно нащупывает только проездной и пропуск: зажигалка одиноко лежит в ящике стола двумя этажами выше. На асфальт падает первая капля, оставляя ровное круглое пятно. Воздух спёртый и тяжёлый, от разочарования хочется заорать.       – Курите, Накахара-сенсей? – Чуя дёргается от неожиданности, когда за спиной раздаётся голос.       – Не твоё дело, Дазай. «Чего прогуливаешь занятия?» – висит вопрос на кончике языка, но Чуя молчит. Это его не касается, всё оплачено заранее, а ходить или нет - дело каждого.       – Я плохо себя чувствовал, потому не пришёл, – Осаму как будто прочёл незаданный вопрос с лица Накахары. Он достаёт с кармана коробок спичек и молча протягивает Чуе. Тот качает головой и вынимает сигарету изо рта, отталкиваясь ногой от стены. Дазай перехватывает его руку и вкладывает коробок, касаясь ладони кончиками пальцев: от лёгкого касания Осаму прикрывает глаза, а Чуя резко одёргивает руку.       – Дазай, давай решим одну вещь? Ты неплохой парень, но нам не по пути, – Накахара опускает глаза и добавляет совсем тихо, – извини, что так вышло.       – Да брось, ты мне как препод нравишься, – Осаму улыбается. Чуя хмурится и поджимает губы, понимая, насколько это наглая ложь. – Дождь начинается, докуривай и шуруй вести свои занятия, – бросает Дазай и уходит, не обернувшись. Накахара провожает его взглядом и насчитывает ровно тридцать шесть ударов сердца, держа в руках промокший коробок спичек.       Осаму запускает руку в волосы, заворачивая за угол, до боли сжимает промокшие пряди. Он влип по полной, и это было чистой правдой.       Чуя бьёт кулаком по стене и громко матерится, потому что он уже не уверен ни в чём.       Ту самую записку из-под кофе выбросить не поднялась рука.       Дазай появляется на следующем уроке танцев, улыбается и встаёт в пару с девушкой, чередуясь с ещё одним учеником. С девушкой они смотрятся замечательно, Осаму галантный парень, когда ему нужно. Чую он попросил подойти только один раз, когда движение действительно не выходило. Накахара в глубине души понимал, почему до такой схемы с чередованием они не додумались раньше, но признавать это не хотел, поэтому просто сосредотачивался на других вещах.       Май подходил к концу, оба старались делать вид, что ничего не случилось. И у них получалось прекрасно.       Накахара старается не обращать внимание на то, что Дазай всегда последний выходит из хореографии. Почему-то парня хотелось задержать ещё на несколько минут, даже если он просто молча постоит рядом. Чуя не знал, как описать это чувство: обида за то, что Осаму поменял пару – нет, он и должен танцевать с девушкой, всё на своих местах. Раздражение, досада, негодование? Не похоже. Симпатия? Уже ближе, но какая это симпатия, когда человек раздражает. Однако ощущение потери чего-то важного не оставляло, стоило Осаму выйти из зала и бесшумно прикрыть дверь. Очень хотелось найти причину его задержать, но вместо этого Чуя кидал равнодушное «до встречи» в спину парня и думал о том, как бы не хотелось однажды сказать «прощай». Накахару по пути домой часто посещало чувство того, что он забыл что-то важное на работе, но телефон с наушниками, ключи и карточки всегда оказывались на месте.       Дазай же долго решался, всегда задерживаясь в хореографии, но «Нам, может, и не по пути, но давай попробуем куда-нибудь пойти вместе?» так и не сказал. (Песня Steve Conte — Heaven's Not Enough)       До конца трёхмесячного курса они так и не поговорили нормально, хотя Осаму не раз пытался завязать разговор в духе: «Как дела, коротколапка?», «Чего такой кислый сегодня?», «Я преуспеваю в вальсе, да?»       «Ты преуспеваешь только в том, что бесишь меня до пятен перед глазами», – меланхолично отзывался Накахара, И на этом их диалог заканчивался.       Но Чую одолевали непонятные настроения: вроде бы Дазай больше не достаёт, а вроде бы и пусто стало, было желание на каждом занятии видеть бесячего высокого парня, а после, может быть, даже поговорить или спросить чего эдакого, чтоб Осаму по обыкновению растянулся в ухмылке и сморозил ерунду в ответ. Объяснения этому он не находил.       «Он мне не нравится», – упорно твердил сам себе Накахара, когда считал свои вдохи и выдохи рядом с Дазаем.       На одном из занятий отросшая пушистая чёлка липла ко лбу Осаму, неприятно лезла в глаза, и он безрезультатно пытался заправить непослушные пряди. Чуя без слов снял с запястья запасную резинку и протянул её парню. Тот поблагодарил кивком. Дазаю чертовски шёл собранный на затылке маленький пучок, но Накахара с усмешкой бросил небрежное: «Ты с ним как самурай недобитый». Осаму в тон ответил что-то про рыжий хвост Чуи и заглянул в парикмахерскую в тот же день.       Когда они оказались одни в просторном хореографическом зале, потому что Осаму забыл кофту, а Чуя ждал следующую группу, то в полной тишине перекинулись взглядами. Накахара, заполняющий очередные бумаги под тихий вальсовый мотив из колонок, хотел было пошутить про ранний склероз, но не знал, сколько лет Дазаю. Осаму же просто не смог подобрать слов для начала разговора.       – Слушай, – Осаму никогда не умел привлекать внимание должным образом. Чуя нехотя открывает взгляд от писанины, когда бумажные листы накрывает ладонь. – У меня не выходит правый поворот, а моя партнёрша психует на просьбы о помощи.       – И что мне сделать?       Ответом на вопрос служит протянутая раскрытая ладонь Дазая. Накахара скользит взглядом по наклонившейся фигуре, раздумывает пару долгих мгновений, а потом протягивает руку в ответ. В зале тикают часы и негромко играет музыка, что-то из Шостаковича, кажется. Сумерки за окнами потихоньку сгущаются, и в зале царит полумрак. Чуя не привык танцевать молча, привычно было разговаривать с партнёром, но именно сейчас слова казались лишними и ненужными. Осаму ведёт размеренно, но не всегда попадает в такт, будто и вовсе не слушает мелодию, погружённый в себя. Накахара же отпускает свои мысли и просто отдаётся танцу, доверчиво позволяя себя вести. Дазай чуть сильнее прижимает к себе партнёра, опуская голову и касаясь лбом плеча Чуи, а тот отчего-то позволяет это сделать. Они останавливаются, только в дверном проёме промелькнул маленький силуэт: пришла следующая группа. Осаму мягко отстраняется, и от прохлады, пришедшей на смену теплу чужого тела, Чуя ёжится и складывает руки на груди. Танец не хотелось заканчивать. Несмотря на разницу в росте, они, кажется, подходили друг другу. Дазай не прощается, и правый поворот у него на самом деле получается замечательно.       Они не говорят об этом ни на следующем занятии, ни через. Чуя, заканчивая уроки танцев и выходя на улицу, всегда надеется увидеть знакомую каштановую макушку, случайно оказавшуюся неподалёку (может быть, Осаму хоть опоздает на транспорт?). Но каждый раз вместо этого Накахара закуривает, глубоко затягивается едким дымом и закрывает глаза.       Чуя вдруг захотел узнать, на кого учится или кем работает Дазай, но спрашивать было бы как-то неправильно.       Осаму всегда выходит через главный вход и шагает по шумной улице до станции метро, включает в наушниках The Neighbourhood, покупает пиво и крабов в ближайшем магазине. Чуя спешит на курилку через запасной выход, идёт пешком или мчится на мотоцикле по вечернему городу, позволяя резвому ветру гладить свои волосы, а дома слушает рок и наливает красное полусухое в бокал.       Накахара состоял из противоречий, издержек и противовесов, но танцевал отменно; в Дазае гармонировали все составляющие, но ноги до сих пор местами не слушались его. Осаму встречался не раз: и с девушками, и с парнями. Для Дазая отношения не значили ровным счётом ничего, да и Чуя ему понравился слишком неожиданно, так же быстро по идее должен был и разонравится. Но судьба решила иначе, и после уроков танцев Осаму выходил последним, надеясь, что он найдёт причину задержаться или что задержат его. Но Накахара прощался с ним коротко, не говоря больше ни слова.       Это всё происходило как-то скомкано и неправильно, как-то абсурдно и по-детски нелепо. Взгляды друг другу в спину, слегка покрасневшие щёки, вспотевшие ладони и не проглатываемый ком у горла, нарастающий каждое занятие, от которого мурашки ползли по рукам. Они были из разных миров и даже разных эпох, но на «как у всех нормальных людей» никто, вроде бы, и не претендовал. Да даже на «всё не как у людей». И на «лишь бы было» тоже. Накахара отрицал это, придумывал оправдания, даже сходил однажды на свидание. Отвратительное свидание вышло. Всё это было не то, не так, не с тем человеком. «Не с тем человеком», – назойливо крутилось в голове.       К тому моменту, как курс подходил к концу, Чуя едва ли признался самому себе в чувствах поздней ночью, куря на балконе. Сигаретный дым, ожидаемо, не смог заполнить пустое пространство где-то под рёбрами.       На последнем занятии Накахара трепетно прощается с группой, желая всем удачи в жизни, и внутри что-то неприятно сжалось, стоило залу опустеть. Осаму не пришёл на последний урок, и его чертовски не хватало. Когда Дазай был в поле зрения, становилось как-то легко, и неосознанно преподаватель старался становиться ближе к парню, чаще подходить то с замечанием, то с похвалой к его паре. Чуя бежал от своих мыслей, взялся на замену заболевшему преподавателю, чтобы больше часов проводить на работе.       В школьные годы по бегу у Накахары всегда был твёрдый трояк.       За окном стоит июль, впереди долгожданный двухнедельный отпуск Чуи, но он, мрачнее тучи, закрывает зал и оседает на пол прямо за закрытой дверью. «И это конец?» – спрашивает самого себя шёпотом Накахара.       Потому что три месяца назад он получил идиотскую записку, которую сейчас сжимал рукой в кармане ветровки. И с того момента всё пошло под откос.       День удивительно прохладный для июля, или это просто внутренний термометр Накахары требует перенастройки. «Я знаю только его имя, ни телефона, ни других контактов», – проносится в голове, и Чуя закрывает лицо руками, надавливая кончиками ледяных пальцев на кожу. Встаёт, идёт по пустым коридорам к выходу, оставляет ключи на вахте и прощается со сторожем. Что-то внутри с громким треском оборвалось, стоило выйти из здания.       От сигарет тошнит, но ноги по привычке ведут к знакомым бетонным стенам. На улице пахнет скошенной травой, гудит проезжающий по путям поезд, слышно цоконье дамских каблуков по горячему от дневного солнца асфальту, ребёнок неподалёку громко плачет. Чуя цепляется краем ветровки за ограждение, и вещь с неприятным звуком рвётся у кармана. Парень громко и с чувством выругивается прежде, чем замечает проходящих рядом людей, и вымученно закатывает глаза.       На курилке обнаруживается стоящий спиной к стене Дазай. Парень не реагирует на Накахару, оставаясь неподвижным, как грёбаная статуя из белого мрамора. Чуя молча становится рядом и закуривает, щёлкая зажигалкой. Он хотел поздороваться, честно, но слова застряли в горле и теперь горчили на кончике языка. Накахара выпускает дым, запрокидывая голову, смотрит на лиловое закатное небо, подмечая, как удивительно похоже большое пушистое облако на собаку.       – Зачем пришёл? – начинает разговор Чуя, когда тишина становится осязаемой и очень тяжёлой.       – Дай мне одну, – Осаму переводит взгляд на парня. Чуя опускает глаза, тянется к пачке в кармане ветровки и цепляет пальцами край картонной коробки, вытягивая наружу. А вместе с ней и записку. Бумажный прямоугольник падает на землю и Осаму присаживается, чтобы поднять его.       – Держи, что-то твоё выпало, – протягивает измятый листок.       – Нет, это твоё, – горько усмехается Накахара, а на немой вопрос Дазая пожимает плечами, – разверни.       Осаму расправляет на ладони записку и видит расплывшееся пятно чернил и очертания иероглифов.       – Она промокла тогда под дождём, – Чуя стряхивает пепел с сигареты и вновь затягивается, смотря вперёд, – это всё так глупо. Господи, как же это глупо, Осаму.       – Глупо, – подтверждает Дазай и потягивает руку к Накахаре, вынимает окурок изо рта парня. Тот опускает голову на грудь и вымученно выдыхает оставшийся в лёгких сигаретный дым. Где-то в вышине стрекочет ласточка, когда Осаму касается щеки Чуи тыльной стороной ладони, а второй держит запястье рыжего, прижимаясь своими губами к чужим.       Сердце не пропускает удар и не заходится в бешеном ритме, – только стучит немного сильнее обычного.       Поцелуй выходит смазанным и неглубоким, но очень искренним. Накахара отвечает на ласку, его губы холодные и вкуса выкуренной наполовину сигареты с вишнёвой кнопкой. Дазая ведёт от этого сочетания, он кладёт ладонь на талию Чуи, прижимает сильнее к себе, и внутри становится тепло-тепло. Осаму берёт парня за руку, переплетает пальцы, целует нежно и чувственно, показывая то, что не может выразить словами. Накахара отстраняется первым, отводя голову в сторону, и поджимает губы. Дазай собирается уйти, как пальцы Учи сжимаются на крае его футболки, тянут обратно.       – Какой же ты придурок, Осаму, – и он закидывает руки чужие на плечи, поддаваясь телом вперёд, – ты не просто придурок, ты киберпридурок.       Дазай улыбается, наклоняет голову и вновь целует Чую, заключая в объятиях, проходится языком по верхней губе и гладит по спине, касается кончиками пальцев позвоночника, целует со всей отдачей. Осаму думает, что Чуя просто потрясающий. Накахара крепко держится за шею парня, стоит на носочках и сильнее прижимается к горячему телу. Легонько тянет пальцами нижние пряди каштановых волос, а потом кладёт руку на затылок, перенимает инициативу в поцелуе, хрипло выдыхая в губы Дазая.       Всё это было жутко неправильно, но очень приятно.       Осаму отстраняется и прислоняется лбом к бетонной стене позади Чуи, слизывая прозрачную тонкую нить кончиком языка. Оба молчат.       – А целуешься ты не так хуево, как танцуешь, – Чуя утыкается носом в ключицы теперь уже его парня. Осаму улыбается, гладит рыжего по волосам и заправляет непослушные пряди за ухо.