***
Калум и Люк ждут Майкла у школы, погруженные в разговор, пока он не подходит к ним. Хеммингс посылает ему небольшую улыбку, и Майкла охватывает паника. Он скрывает её пустым выражением лица и монотонным «привет», направленным обоим парням. — Хай, — произносит Калум в ответ. Люк все еще пялится на Майкла немного очарованно, ожидая от него чего-то еще. Майкл не может дать ему большего. Не здесь, не сейчас, когда люди слоняются вокруг, среди белого дня, а не в ночной безопасности, как вчера. Даже один взгляд, чтобы показать, что вчерашняя ночь действительно произошла, был бы слишком очевидным. Как бы сильно Майкл не хотел, он не может дать этого Люку. Так проходит остаток дня. Майкл не уделяет Люку дополнительного внимания, несмотря на все попытки парня заполучить его. Он относится к Люку так, как относился всегда. Так, будто может терпеть его, но не более. Он говорит себе, что позднее сможет объяснить Хеммингсу почему они не могут выставлять «это», чем бы оно не являлось, на публику. Однако игнорировать грустную мордашку Люка оказывается сложней, чем Майкл думал, и пару раз он почти сдается. Он действительно почти сдается, когда они все прогуливают последний урок, чтобы потусоваться дома у Майкла, потому что пустое место на диване рядом с Люком выглядит очень привлекательным. Майкл садится на пол. Калум устраивается рядом с Люком. Пару часов спустя они отправляются по домам. Майкл хочет протянуть руку и дотронуться до тонкого запястья Люка, когда он проходит мимо него; сказать, что он придет к нему вечером, чтобы стереть с лица Хеммингса воображаемые ему слезы. Что-то останавливает его. Скорее всего, он сам. Но под комфортным одеялом из звезд ничего не может остановить его от похода к Люку. Никакие сомнения не сдерживают Майкла от того, чтобы подойти к его окну и, кинув в него несколько камней, подождать, пока светлая макушка Хеммингса снова не высунется из окна. — Чего тебе? — ворчит Люк. Майкл думает, что заслужил это. — Пойдем со мной. Окно закрывается, свет отключается, задняя дверь открывается. Люк выходит в тех же пижамных штанах, но в другом худи. Он большего размера, рукава слишком длинные для рук Хеммингса, в нескольких местах есть дырки. Майкл думает, что это наверняка вещь одного из его братьев. Они стоят, разглядывая друг-друга, под звуки мотыльков и легкого ветра, переносящего чужие секреты под покровом ночи. Ну, Майкл пялится на Люка. Люк смотрит на обувь Клиффорда, скрещивая руки на груди и закрывая от него свое сердце. По крайней мере, это так выглядит. Майкл просто хочет снова взять его руки в свои и никогда больше их не отпускать. — Пошли, — говорит он вместо этого, уходя со слепой надеждой, что Люк последует за ним. Люк следует за ним. Они доходят до того же места, где были вчера, в полной тишине, хотя Майкл хочет нарушить её, но не знает, что сказать. Он всегда был хорош в разрушении вещей своими словами: неловкие паузы, терпение других людей, их сердца, их доверие. Сейчас, когда это действительно важно, когда это нужно больше всего, он не может ничего сделать. Когда Майкл смотрит на Люка после того, как усаживается на песке, он ненавидит неловкость в позе Хеммингса. В том, как он поглядывает на место рядом с Клиффордом так, будто это ловушка, которая поглотит его, стоит ему приблизиться к ней. Майкл хочет кричать. На себя, на Люка, на мир. Затем Люк наконец переводит взгляд на него и садится рядом. Ураган внутри Майкла немного успокаивается. Майкл чувствует себя немного странно, продолжая пялиться на Люка. Особенно учитывая то, что он знает, что Люк не начнет разговор первым. Он и не должен. Это роль Майкла. Но ему бы хотелось, чтобы это было не так. Он не хочет разбираться с этим. Он просто хочет сидеть на пляже с Люком, держать его за руку и ни о чем не волноваться. Он знает, что ему нужно открыть рот, сказать хоть что-то. Возможно извиниться или объясниться. Но он не знает как всё это делается и не совсем понимает, за что конкретно нужно извиняться. Стыд съедает его, и это единственное чувство, которое он может назвать. Все остальные эмоции нечетки и безлики. Эмоции были гораздо легче, когда он мог убедить себя, что ненавидит Люка. Все могло быть обращено в злость, пока он продолжал говорить себе, что Хеммингс был раздражающим, и верить в это. Сейчас он может сказать себе, что ему нравится смотреть на Люка, нравится проводить время с Люком, и он верит в это. Но он понятия не имеет, что это означает. Он не хочет знать, поэтому убеждает себя, что не понимает. «Счастье в неведении» или что-то типа этого. Он опускает руки, как бы признавая поражение. Это не предложение и не приглашение, но Люк считает именно так и берет Майкла за руку. Возможно он все же не проебал все за одну ночь. По крайней мере, пока еще нет. Ночь только началась. — Я не знаю, что чувствую по отношению к тебе, — наконец говорит он. Абсолютно точно не лучшее начало разговора, ведь это приведет к вопросам, на которые Майкл не знает ответа. — Ты сказал это прошлой ночью, — произносит Люк. Майкл хотел бы поделиться щепоткой своих чувств с Люком, чтобы не чувствовать себя таким безжизненным. Хотя, возможно, делиться с Хеммингсом конкретно тем, что он чувствует, — это не лучшая идея. Тогда они оба были бы запутавшимися и злыми. Не то чтобы они не испытывали обе эти эмоции прямо сейчас. Они просто запутаны и злы по поводу разных вещей. — Это все еще правда. — Ну, может ты разберешься с этим? — огрызается Люк. Майкл морщится и закрывает глаза, чтобы не дать слезам потечь. Не он должен плакать сейчас. — Потому что я знаю, что чувствую, и я устал ждать, пока до тебя наконец дойдет. Это привлекает внимание Майкла, что наверняка и было целью Люка. Майкл не хочет спрашивать, но он должен. — Что ты чувствуешь? Ветер холодней, чем вчера. Майкл чувствует подступающий насморк и ледяные руки. Ладонь Люка ощущается как раскаленное железо. Конечно, Люк просто должен быть теплым, когда Майкл мерзнет. Конечно. Люк смотрит на него так, будто он откровенно тупой, будто ответ очевиден, написан у него на лбу невидимыми чернилами, но у Майкла нет света, чтобы их проявить. Он потерян, хотя Хеммингс светит лучом прямо на него. Даже если бы он закричал и пообещал найти ответ, Люк вряд ли бы услышал. В конце-концов Люк устает от бестолковой тишины. Закатывая глаза, он усмехается: — Ты пиздецки тупой. Ауч. До прошлой ночи Майкл был уверен, что Люк ненавидит его в ответ. И сейчас Хеммингс говорит, что чувствует к нему что-то кроме ненависти, и он просто должен знать, что Люк имеет в виду? — Ну? — фыркает Майкл, мгновенно чувствуя себя дерьмово из-за ответа. Это не то, чего он хочет. Он больше не должен чувствовать злость или раздражение. Но он не может ничего с этим поделать, не тогда, когда Люк сам первый разозлился на него. Это привычно для них. — Ты собираешься мне сказать? Взгляд, который Люк обращает на него, холодней любого бриза. Это даже немного пугает его. Он боится, что действительно проебал любой шанс на дружбу с Люком, боится, что возможно, Люк разобрался в нем раньше, чем он сам разобрался в себе, немного боится, что Хеммингс может ударить его. Боится, что Люк уйдет. Он собирается сказать что-то, извиниться и умолять о прощении. Но руки Люка берутся за его щеки, и Хеммингс прислоняется к его губам. Люк целует его. Люк отстраняется, потому что Майкл не отвечает на поцелуй, и только когда холодный ветер касается его губ, Клиффорд наконец понимает, что произошло. Он берется за край худи Люка и притягивает его к себе для еще одного поцелуя. Они ненадолго сталкиваются лбами, и это немного больно, но никого из них это не заботит. Руки Люка на щеках Майкла настойчивы, ногти впиваются в его скулы, но Клиффорд так же грубо хватается за его худи, передвигается ниже и крепко держит его за бедра, прижимая как можно ближе к себе. Каждое их прикосновение ощущается как пожар, зарождающийся вокруг них и заманивающий в свое пекло. Звуки наслаждения проносятся между ними словно дым, сливаясь в единое целое. Люк надавливает на грудь Майкла, пока не оказывается сверху него. Неровный и холодный песок не самая уютная кровать, но Клиффорд не собирается делать глупостей и останавливать поцелуи, чтобы пойти домой в более удобное место. Любой дискомфорт стоит того, если Хеммингс продолжит целовать его, обжигая Майкла каждым своим движением. — Майки, — выдыхает Люк, когда они наконец отстраняются чуть больше, чем на секунду. Майкл задерживает дыхание без видимой на той причины. Возможно потому, что сейчас голос Люка гораздо глубже, чем обычно, хрипло звучащий прямо у его уха. Он звучит напряженно, произнося имя Клиффорда. Что-то в животе Майкла переворачивается и, возможно, именно это заставило его задержать дыхание. Он едва успевает произнести «Люк», когда его снова целуют. На этот раз поцелуй оказывается медленней и глубже. Кудри Люка падают на лоб Майкла, и они такие же мягкие, какими Клиффорд их себе представлял. Он не может больше сдерживаться, протягивает руку и проводит ей по волосам Хеммингса, используя их, чтобы немного наклонить голову Люка. — Майк, — снова произносит Люк, более настойчиво, будто бы хочет сказать что-то важное. Но он просто целует Майкла снова и снова. Только тогда, когда их тела прижимаются друг к другу, ноги переплетаются, а губы едва могут оторваться друг от друга, Клиффорд слышит промолвленное: «Люблю тебя, Майки, я люблю тебя».***
Первая вещь, которую ощущает Майкл, когда просыпается, — это паника, а вслед за ней тут же приходит страх. Он в своей кровати, но едва помнит, как добрался сюда с пляжа. Он помнит холодный песок, тепло Люка и то, как близки они были под звездами, в единственном месте, где им дозволено быть вместе. Но сейчас Майкл думает, что возможно они сблизились слишком сильно, и он не знает, как собирается ходить в школу и притворяться, будто ничего не произошло. Его первым инстинктом является желание прогулять уроки, но он и так пропустил слишком много, и его родителям пришлось встречаться с администрацией школы. Майкл бы предпочел избежать гнева и волнения своих родителей. Калум и Люк снова ждут его перед школой. Майкл видит улыбку Люка еще издалека, и сам не замечает, как оказывается рядом с ним. Его тошнит. Его горло буквально горит. И Люк все еще, блять, улыбается, но теперь улыбка направлена ему. — Привет, — мягко здоровается Люк, обращаясь к Майклу. Он выглядит прямо как влюбленный ребенок. Майклу плохо. Он борется с желанием оглядеться вокруг и убедиться, что никто не смотрит на них. Он уже чувствует себя неудобно даже перед Калумом, а ведь это Калум, он не должен испытывать дискомфорт перед ним. Все, о чем он может думать — это прошлая ночь и взмах ресниц Люка, форма его губ и палящие полосы, проведенные Люком по его коже, хотя от них даже не осталось следов. — Привет, — отвечает он, гордясь спокойным тоном своего голоса и совсем не наслаждаясь померкшей улыбкой Люка. Затем следует тишина. — Оу, привет, Калум, как ты? Я отлично, Майк, спасибо, что спросил, — произносит Калум, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь разрядить неловкую обстановку. Майкл натянуто усмехается, хотя знает, что Калум не купится на это. — Как жаль, что я не спросил, ведь мне плевать. — Ауч, — без эмоций отзывается Калум. Затем он закидывает руки на плечи Люка и Майкла и уводит их внутрь здания. День проходит со странными взглядами и полной тишиной Майкла. К счастью никто в классах не замечает этого, ведь обычно никто даже не ожидает присутствия Клиффорда на уроке. Но каждый совместный урок с Калумом он проводит, избегая его вопросительных взглядов, примерно то же происходит и с Люком. Это не очень сложно, учитывая, что они почти никогда не сидят вместе. Все же это немного некомфортно, особенно, когда Калум слишком очевидно указывает на это Майклу, что привлекает внимание других учеников. Он знает, что это невозможно, но ему кажется, что все глаза устремлены на него, что они видели что-то непредназначенное для них. Они знают все о прошлой ночи. Они знают каждый секрет, в котором Майкл все еще не признался себе. Он жалеет, что не может бросить школу. Сложней избегать Люка и Калума во время ланча, так как Майклу не с кем больше сидеть, и они бы все равно нашли его, уйди он в библиотеку. Или Калум бы нашел его. Он сомневается, что Люку есть до этого дело. Люблю тебя, Майки, я люблю тебя. Калум вытерпел неловкие паузы и несколько раздраженных фраз, прежде чем поговорить с ними. Драматично отбросив свой сэндвич обратно на поднос, он спрашивает: — Что с вами двоими творится? Вы оба выглядите дерьмово, и вы никогда не бываете такими тихими. Последняя часть предложения адресована Майклу, но именно первая цепляет его внимание. Он не позволял себе нормально взглянуть на Люка сегодня, поэтому он делает это сейчас. Калум прав. Хеммингс выглядит как дерьмо. Светло-фиолетовые мешки под его красноватыми глазами сливаются с его необычно бледной кожей. Его волосы в полном беспорядке. Его тусклые глаза так же холодны, как и выражение лица, с которым он ходит весь день. Майкл чувствует себя ужасно. Он не знает, как выглядит сам, так как отказался смотреть в зеркало с утра, боясь того, что может там увидеть. Майкл просто пожимает плечами и отворачивается от взгляда Люка. Он не видит, как Люк встает и тянется к нему через стол, хватает его за руку и заставляет встать на ноги. — Что за херня? — нехотя спрашивает Клиффорд. Это первое полное предложение, которое он произнес за весь день. — Пойдем со мной, — через стиснутые зубы шипит Люк, жестко повторяя те слова, которые Майкл говорил ему вчера. Они уходят прежде, чем Калум успевает открыть рот, чтобы спросить, что происходит. Люк идет, протаскивая за собой Майкла. Он заталкивает их в ближайший туалет, почти не проверяя, есть ли кто-то внутри, и закрывает дверь на защелку. Майкл делает шаг назад, когда Люк надвигается на него. В его глазах столько боли, скрытой под маской гнева, и Майкл знает, что он причина этому. — Я не могу так продолжать! — произносит Люк, размахивая руками, будто собирается ударить что-то. Вместо этого Хеммингс сталкивается с воздухом, хотя Майкл почти уверен, что целью было его лицо. Майкл хочет снова вознести свои стены и защищаться, атакуя в ответ. Затем он осознает, что вчерашние слова Люка все еще звенят в его голове, и не может сделать этого. Оттолкнуть Люка сейчас будет гораздо больней, чем испытать то, что Хеммингс собирается сказать ему, ведь по крайней мере так он обращает на Майкла внимание. — Продолжать что? — спрашивает Майкл, как будто не знает ответ. Его голос кажется тихим, но эхо все равно повторяет его слова. Ему кажется, будто вся школа может слышать их. Все ждут снаружи, готовые ворваться внутрь и смеяться над Майклом, сказать ему, какой он мудак. Будто он сам не знает. — Это! — его голос ломается, и Майкл видит слезы в глазах Люка. Это самая мучительная вещь, которую Клиффорду приходилось видеть, но он не отводит взгляда. — Ты! Разве прошлая ночь нихуя не запомнилась тебе? — Я — начинает было Майкл, но не знает, что сказать. Да, прошлая ночь запомнилась ему. В этом и есть проблема. Он бы хотел не помнить её. Он бы не променял её ни на что на свете. — Это значило что-то для тебя? — спрашивает Люк. Он изо всех сил старается остановить поток слез. Майкл видит это. Кулаки Хеммингса сжаты, и он продолжает моргать, глотая слезы. Если бы Майкл не был приклеен к полу, парализованный стыдом и страхом, он бы прижимал Люка к себе, убирая все его разочарование, обещая, что это не повторится. Он может ясно видеть это, буквально чувствовать тепло Люка рядом с собой. Но Майкл трус. Это было бы пустое обещание. Люк смотрит на него, очевидно ожидая ответа на свой простой вопрос. Майкл мог бы просто сказать «да» или «нет», но он не может произнести ни то, ни другое. Он не станет делать этого. Он не сможет выдержать то, что последует за любым из ответов, ведь после этого изменится всё. Вскоре Люк устает от ожидания и, вздохнув, произносит: — Слушай, если ты жалеешь о случившемся, просто скажи мне. — Я не жалею, — торопится убедить его Майкл. Он произносит это почти инстинктивно, но вскоре осознает, что это правда. Он ничуть не жалеет об этом. По крайней мере, он может уверить Люка в этом. Но этого недостаточно. Люк лишь выглядит более запутанным и уставшим. Искусственный свет лампочек выделяет мешки под его глазами и красные пятна на его бледном лице. — Тогда почему ты игнорируешь меня и Калума? Ты стесняешься того, что это было со мной? — Нет, — Майкл испытывает стресс. Слишком много мыслей проносятся у него в голове, слишком много эмоций отражаются на лице Люка, все это заставляет слезы формироваться у него в глазах. Люк вскидывает руки в отчаянии, когда Майкл пытается утереть слезы ладонью. — Майк. Майкл качает головой, хоть это и не подходящий ответ. Подходящим ответом были бы признания. «Я боюсь. Я запутался.» Он не знает, что все это означает. Он не знает, что чувствует к Люку, но знает что что-то испытывает. Знает то, что ему понравилась прошлая ночь, и он хочет снова поцеловать Люка, но мысль о том, чтобы сделать это здесь, да и вообще где-то еще, пугает его. — Посмотри на меня, — просит Люк. Майкл смотрит. Люк подходит ближе, Майкл отходит назад. Он натыкается на раковину, которая оказалась ближе, чем он думал. Хеммингс издает уставший вздох, в котором кроется еще больше признаний, вопросов, всего, чего Майкл старается избежать. На лице Люка отражается эмоция, которую Майкл узнает. Она задевает сердце Клиффорда, и у него есть всего несколько секунд на панику, прежде чем Люк целует его. Поцелуй такой же настойчивый, как в прошлый раз, такой же отчаянный. Майкл не успел привыкнуть к ощущению губ Люка на своих после одного поцелуя. Он все же расслабляется, располагая руки на бедрах Хеммингса. Мозг Майкла полностью отключается, давая волю ощущениям. Возможно ему стоит волноваться о том, как легко он поддался Люку. Люк подходит ближе, подталкивая Майкла к раковине. Холодный металл, дотрагивающийся до его спины, пробуждает Клиффорда, и он отталкивает Люка так грубо, что тому едва удается устоять на ногах. Боль на лице Хеммингса можно ясно разглядеть. Она перечеркивает всю неуверенность и раздраженность, все остальное, что он испытывает сейчас. Есть только боль, и ее вызвал Майкл. Снова. — Люк, — начинает он, но так же, как и все, что он сказал раннее, это ни к чему не приводит. Люк открывает рот и собирается было что-то сказать, но не делает этого. Он просто выходит, позволяя двери громко захлопнуться за ним и оставляя Майкла смотреть на свое теперь пустующее место. Ему никогда не должно было быть дозволено делать что-то большее, чем терпеть Люка Хеммингса.***
Калум не собирается терпеть их дерьмо слишком долго. Еще одной недели напряженной тишины хватает ему, чтобы пригласить их обоих к себе под предлогом просмотра фильма. Они действительно смотрят фильм, расположившись слишком близко друг к другу на кровати Калума. Компьютер находится слишком далеко от Майкла, чтобы действительно увидеть, что происходит. Проходит всего около двадцати минут, когда Калум возмущается: — Окей, что за херня происходит с вами двумя? Его голос пробивается через создавшееся напряжение, позволяя Майклу сделать глубокий вздох. Оказывается его дыхание слишком громкое, и Люк тут же устремляет на него злобный взгляд. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Майкл очень убедительным дрожащим голосом. Люк усмехается. Калум пялится на них обоих. — Ты прекрасно, блять, знаешь, что я имею в виду, — Майкл опасается смотреть на Калума, а уж тем более на Люка, который своим взглядом прожигает в его затылке дыру. Вместо этого он старательно перебирает браслеты на руках и иногда поглаживает старый плед Калума, который лежит у него с тех пор, как Клиффорд его знает. Делает все, кроме того, чего действительно хочет. — Я не знаю, что произошло между вами двумя, но вы портите атмосферу всем. И я не собираюсь позволить вам разрушить все, учитывая через какое дерьмо нам пришлось пройти, чтобы вы перестали ненавидеть друг-друга. Сделайте уже с этим что-нибудь! Он выходит, захлопывая за собой дверь. Довольно глупо, учитывая, что они просто могли разойтись по домам. Они остаются на своих местах. Майкл поглядывает на Люка. Хеммингс сидит со скрещенными на груди руками и смотрит фильм, который так и не был выключен. Как бы Майкл не хотел этого признавать, как бы страшно ему не было, Люк выглядит очень милым, когда злится. Немного как взрослый ребенок со своей упрямостью. Майкл ненавидит его. Майкл хочет поцеловать его. Он не собирается этого делать, ведь до этого момента это им особо не помогало, но он хочет. Он знает, что на этот раз ему придется начать разговор первым, но его сознание кажется признало тот факт, что он трус и не сделает этого. Он даже не знает, что сказать, кроме пустых извинений и обещаний быть лучше. Если бы он извинился, то пришлось бы объяснять зачем он это делает, и единственным ответом было бы то, что он просто трус, которым Люк всегда его считал. Он не может примириться с этим. С тем, что теперь у Люка есть солидная причина ненавидеть его. Еще не поздно все спасти, если бы только Майкл мог сказать хоть что-то. Люк ставит фильм на паузу. Майкл смотрит на него с удивлением, которое только возрастает, когда он видит, как Люк расслабляется. Гнев заменяет усталость. Усталость от гнева. Майкл понимает его. Действительно понимает, ведь злость их обоих направлена на него. — Мне плевать, — говорит Люк. Сердце Майкла уже начало разбиваться. — Плевать, если ты жалеешь об этом. Мы можем двигаться дальше, все нормально. Я просто хочу снова быть друзьями. Или хотя бы встать на путь становления друзьями. Теперь же Майкл смотрит на Люка, пока тот избегает его взгляда. Уставившись на свои ноги, он напоминает Майклу о том, как выглядел в ту первую ночь. Неуверенный, недоверчивый, совсем чуточку надеющийся на что-то лучшее, чем худший исход событий. Майкл очень зол на себя. — Друзья, — соглашается он и уточняет. — Да, мы можем… Быть друзьями. Я все еще хочу быть твоим другом. Майкл трус. Люк улыбается ему и поднимается, чтобы позвать Калума обратно. Они оба смеются, когда возвращаются, и Калум взъерошивает волосы Майкла, усевшись на свое место. Майкл выдавливает улыбку сквозь страх, полностью поглощающий его.***
Дружить с Люком оказалось легче, чем Майкл думал. По началу было неловко, но затем они смогли объединиться. Иногда они все еще переглядываются, когда их руки случайно соприкасаются. Иногда за их шутками и смехом все еще следует напряженная тишина. По крайней мере они могут смеяться вместе. По крайней мере они достаточно близки, чтобы случайно соприкасаться руками и устанавливать зрительный контакт. По крайней мере Люк не ненавидит Майкла. Они прекрасно общаются все втроем. Все трое чувствуют приближение чего-то большего, чего-то особенного, когда увлеченно говорят о музыке или смеются над шутками, понятными только им. Также они ощущают, что чего-то не хватает, хотя не говорят об этом. Майкл решает, что все разрешится само собой, когда придет время. Он смотрит каверы, которые Люк выкладывает на ютуб, и скромно предлагает попробовать сыграть что-то вместе. Они пробуют, и у них получается, поэтому они записывают это на камеру. В итоге они убеждают Калума присоединиться. Они публикуют кавер за кавером, проводя много времени вместе, играют или просто веселятся (но даже тогда это звучит хорошо). Даже время, которое они должны проводить за чем то другим, они проводят вместе. Прогуливают уроки, пропускают семейные ужины, отказываются идти на редкие свидания, на которые их зовут (в основном Калума). Ничто не нравится им так сильно, как играть вместе. В основном это остается несказанным, но иногда, собираясь в чьем-то доме, они обсуждают, как классно было бы создать настоящую группу, путешествовать по миру и выступать перед полными стадионами. Все происходит слишком быстро. Им предлагают выступить. Кто-то действительно просит их выступить перед зрителями. Они находят барабанщика Эштона, парня, которого Майкл встретил когда-то и не забыл, потому что у него была милая улыбка и ямочки. И он был добрым по отношению к нему, что уже значило многое, учитывая опыт Майкла в общении с людьми. Эштон репетирует с ними, и он подходит. Они все знают это. Их просят разогревать One Direction. — Блять, это One Direction! — кричит Калум, прыгая по комнате, не зная, как успокоиться. Никто из них не знает. Они едва смогли остановиться смеяться от счастья после получения емайла. — Самая знаменитая группа во всем ебаном мире! — И они хотят, чтобы мы были у них на разогреве! — поддерживает Люк, хватая Калума и прыгая вместе с ним. Майкл и Эштон улыбаются так, что болят щеки. Все, ради чего они работали, наконец происходит. Это происходит.***
Если и есть то, что Майкл любит в их работе больше всего (в их работе, черт возьми), то это написание песен. Встречи с фанатами, выступления, возможность путешествовать по миру с друзьями — все это хорошо. Но ничего не удовлетворяет Майкла так, как процесс создания песни. Темнота любой комнаты безопасна для него, где только ручка и тетрадь будут знать его секреты. Также как и весь мир, когда они выпустят песню. Он пишет песню о Люке. Ну, он пишет несколько песен о Люке, но только одна выражает все его чувства так глубоко. Она должна оказаться в мусоре по плану Майкла. Но он не может заставить себя вырвать эту страницу, и кто же еще, блять, может посмотреть его записи, кроме Хеммингса. Он приносит перечеркнутую несколько раз страницу ничего неподозревающему Майклу, когда тот пытается играть во что-то на компьютере в их тур автобусе. — Что это? Майкл сужает глаза, чтобы прочитать название вверху страницы, и почти чувствует, как кровь отливает от лица, когда осознает ответ на вопрос Хеммингса. — Откуда это у тебя? — Что это? — Люк останавливает Майкла, когда тот пытается забрать тетрадь. Майклу все еще трудно принять тот факт, что теперь Люк выше его, и его плечи такие чертовски широкие. Он пытается не думать об этом. — Песня, блять! Что еще это может быть? Голос Люка холодный, его глаза буквально метают молнии. — О чем она? Майкл застывает. Он думает, что это риторический вопрос, но Люк все еще ждет какого-то объяснения, которое Майкл дать не готов. Он не может дать ему тот же ответ, который дает на интервью, о том, что слушатели могут интерпретировать смысл сами, что смысл всегда меняется, что он разный для всех. Эта песня имеет самый конкретный смысл для Майкла, и он стоит прямо перед ним. Майкл снова тянется за тетрадью, и на сей раз Люк возвращает ее. С дрожащими руками Майкл притягивает ее к груди, откидываясь на спинку дивана. Люк стоит перед ним, неловко опустив руки, не желая больше сражаться. — Это просто песня, — шепчет он. Он не знает, почему врет. Они оба знают, что это не просто песня. Если бы он сказал правду, то возможно они бы могли обсудить это, придумать что-нибудь, может быть двигаться дальше. — Херня, — выплевывает Люк. Буквально выплевывает это слово, высказывая всю свою злость. Майкл хочет уменьшиться в размерах и слиться с диваном. — «Кидаю камни в твое окно в полночь?» Это просто очередная песня о какой-то выдуманной девушке, как и все остальные, не так ли? Я не тупой, Майкл. Майкл понимает, что бесполезно наотрез отрицать это, когда Люк уже все знает. Он также не уверен, что конкретно Люк хочет услышать от него. — Я не собирался предлагать записывать ее. Мне просто нужно было куда-то выбросить свои мысли. Люк фыркает. — Мы запишем ее. — Что? Зачем? — спрашивает Клиффорд. Его сердце сжимается от взгляда на Люка, стоящего со скрещенными руками и нахмуренными бровями. — Это хорошая песня, — отвечает Люк, приподнимая бровь, как будто Майкл спросил глупость. — По крайней мере, она честная. В отличии от тебя остается несказанным. Майкл отворачивается. Дверь открывается, Калум с Эштоном заходят внутрь и тут же останавливаются, когда чувствуют напряжение, висящее в воздухе. — Как дела? — обычный вопрос, скрывающий в себе волнение. Майкл видит, что Эштон уже переключается в режим-решения-проблем. Люк отвечает, прежде чем Майкл успевает открыть рот, не отрывая от него взгляда: — Майкл написал песню. — Оу, — произносит Калум. — Это хорошо, да? То есть, песня хорошая? Майкл смотрит на Люка в поисках ответа, — именно он ведь прочитал слова. Но Люк просто смотрит на него в ответ, иногда поглядывая на все еще открытую тетрадь на коленях Клиффорда. Со вздохом Майкл передает тетрадь и сразу же закрывает лицо руками, все же коротко поглядывая на друзей, ведь ему нужно знать их мнение. Калум читает из-за плеча Эштона, иногда напевая мелодию или бросая взгляд на Майкла и Люка, пытаясь понять что с ними происходит. — Это очень хорошо, Майк, — произносит Эштон немного потрясенно. Он передает тетрадь Калуму, который без слов садится на пол напротив Майкла. Клиффорд смотрит на Калума, потому что смотреть на него всегда было легче всего. Калум — это та константа, на которую Майкл всегда может рассчитывать. — Он не собирался записывать ее, — говорит Люк. — Не собирался даже показывать нам. Калум поднимает вопросительный взгляд на Майкла. Это не похоже на него. Обычно он показывает все, что пишет, только если это не совсем ужасно. Написание песен — единственный способ для него, чтобы показать свои чувства, открыть то, что вертится у него в голове. И он очевидно знает, что у него хорошо получается. Они все могут прочитать это, услышать мелодию. Но эта песня отчаянна. Майкл отчаян. И это тоже не похоже на него. Эштон странно смотрит на Люка. Он знает больше, чем показывает, что не удивительно, учитывая то, насколько очевиден Хеммингс. Он не прекращал хмуриться ни на минуту, даже не взглянув на Калума и Эштона. — Почему нет? Люк качает головой, сузив глаза. — Да, почему нет, Майк? Когда он говорит «Майк», это звучит больше как «мудак». Майкл стискивает зубы, несмотря на накатывающие на глаза слезы. Он думал, что они прошли этап пассивно-агрессивных комментариев и угрожающих взглядов, которые только заставляют его чувствовать себя еще большим трусом, чем он является. Но возможно этого не произойдет, пока он не осилит свои собственные чувства. Пока он не сможет дать Люку причину двигаться дальше. — Это довольно личная песня, — произносит Калум. — Более личная, чем все, что мы когда-то писали. Я бы тоже сомневался. Майкл мог бы расцеловать Калума. Он не будет, потому что не хочет, но мог бы. Вместо этого он благодарно улыбается ему. Калум улыбается в ответ, но дает понять, что Майкл не избавится от этой темы так легко. — Ну, мы могли бы принести ее в студию, если хочешь— — Я поработаю над ней вместе с ним, — перебивает Эштона Люк. Все взгляды обращаются к нему. Майкл не чувствует ног, паника медленно охватывает его, потому что они, блять, не соглашались на это. Майкл собирался выбросить песню. Но теперь все знают о ней, все смотрят на него и ожидают чего-то от него. Они хотят ответов, объяснений и извинений, вещей, в которых он не признался даже себе, потому что он боится. Он не может. Впервые с момента, когда зашли Калум и Эштон, Майкл смотрит на Люка. Он практически отшатывается от смелости в глазах Люка, вызова отрицать все, выбросить песню и никогда не заговаривать о ней снова, столкнуться с вопросами их друзей. Или с вопросами от него. Майкл видел это выражение на лице Люка так много раз, что оно почти кажется ему приятным. Возможно это дает ему смелость сказать: — Да, он поможет мне закончить ее.***
Запись проходит не так напряженно и неловко, как думал Майкл. Люк в основном профессионален, помогая с инструментами и бэк вокалом, оставляя слова для Клиффорда и иногда делая какие-то изменения в словах. — «Я думал, что все было под контролем той ночью», — предлагает он приглушенным голосом, придвигаясь ближе к Майклу. — Что? — Здесь, между этими строчками. Будет звучать лучше. — А, да. Это лучше. Песня не подходит для альбома, поэтому они помещают её в EP. Майкл думает, что она скоро забудется, и не знает, что чувствовать по этому поводу. (Он не знает, что думать о других песнях на EP тоже, особенно о той, что написал Люк, также как не знает, что думать о футболке Zeppelin, которая каким-то образом оказалась у него в чемодане). Песня не забывается. Фанатам она действительно нравится. Они кричат о ней в твиттере, о болезненном значении песни, и обещают побить того, кто так расстроил Майкла. Эти комментарии всегда заставляют его смеяться, но не всегда от веселья. Если бы они только знали. Если бы он только мог объяснить, что это все его вина (что делало это еще больнее), то они бы наверняка запели по-другому. Буквально. Каким-то образом песня попадает в сетлист их первого сольного тура, где они больше не разогревают One Direction. Майкл знает, что они все хотят ее в сетлисте из-за того, как сильно ее любят фанаты, как сильно они все любят ее, но настойчивость Люка в этом заставляет Клиффорда задуматься, во что конкретно он пытается играть. Особенно учитывая все странные взгляды, которые Люк шлет ему, когда они обсуждают это. Майкл нервничает первые несколько раз, когда они играют ее. Это странно, петь песню о ком-то, кто стоит рядом с тобой и тоже поет. Но видеть то, как толпа кричит песню вместе с ними, видеть слезы, которые она вызывает у людей, знать, что многие из них охрипнут под конец концерта, действительно помогает ему. Майкл чувствует связь с ними, будто бы кто-то из них знает конкретно, через что он проходит сейчас. Вскоре эта песня становится для него болеутоляющим. Он вкладывает в выступление всего себя. Он позволяет песне прожигать себя, пока от него не остается ничего, пока он не вынужден глотать чашки чая, чтобы сохранить голос. Смотреть видео с выступлением после концерта помогает справиться с болью другим, более спокойным способом. Это отражает связь еще лучше, заставляя Майкла радоваться, что он все же не выбросил песню. Майкл не думает о том, о чем скорее всего должен задумываться. Впервые, когда он позволяет себе задуматься об этом с момента начала тура, это происходит случайно. Люк приставучий весь день перед концертом. Он обнимает их по очереди, будто бы у него есть расписание. И конечно же Майкл в него включен, потому что они все очень любят друг-друга, несмотря на то, что было в прошлом. Они должны такими оставаться, если хотят продолжать справляться с эмоциями, которые грозятся утопить их в любой момент. С Люком на его груди, бормочущим о том, какой Майкл теплый, ему кажется, что у него нет шанса против течения. Он слышит звук легких волн из тех ночей, чувствует их мягкое прикосновение, когда он зажат между Люком и теплым песком. Он слышит признание Люка так же четко, как в ночь, когда он его произнес. Оно проносится у него в голове до самого выхода на сцену. А потом играют первые ноты «Wrapped Around Your Finger», и все это заполняет легкие Майкла снова. Боль в груди усиливается, горло сжимается так сильно, что он едва может петь. Люк звучит слишком хорошо, когда поет про себя, про то, как Майкл больше не для него. Хеммингс выглядит так, будто это совсем его не волнует, пока Майкла буквально разрывает изнутри. Это выходит случайно. — Still wrapped around your finger! Оно просто вырывается у него изо рта. Его глаза закрыты, когда он поет, но Майкл слышит, как толпа становится громче. Он избегает Люка после концерта. На него находит паника, подогревающаяся стыдом, когда он замечает видео с этого момента. Это звучит очень жалко даже для его собственных ушей. Чем больше он смотрит видео, тем хуже чувствует себя. Кажется всем остальным это понравилось, что немного подбодряет его. Никто не говорит с ним об этом. Калум вопросительно поглядывает на него, Люк пусто пялится на него (просто чтобы скрыть то, что он действительно чувствует). Ничего нового. Майкл говорит себе, что этого не должно повториться. Он не может выдержать разрушения стен вокруг своего сердца, не может позволить всем увидеть его даже на четыре минуты. Майкл уже должен был понять, что говорит себе много дерьма. Проводя каждый день с Люком, имея Люка в качестве единственного напоминания о доме, Майкл изматывает себя. Они видят так много мест, встречают так много разных людей, и абсолютно ничего не трогает его так, как Люк. Делить комнату с Люком — особенная пытка. Видя его помятым и сонным сразу с самого утра, Майкл вспоминает все то, чего он хочет, но не может признать. Если Люк довольно приставучий в обычный день, то ночью, когда он устал, защищен темнотой гостиничного номера и расстоянием до дома, он становится очень нуждающимся. Обычно он прикрывает это тоской по дому. Майкл никогда не может найти в себе силы оттолкнуть его, даже если рука Люка располагается на его груди, а губы на его подбородке, и Клиффорд хочет закричать. Сдерживаться от этого утомляет. — Почему ты не попросишь поменяться с кем-нибудь местами? — спрашивает Люк одной ночью, обдавая своим дыханием шею Майкла. Его пальцы проводят круги по груди Клиффорда. Одна рука Майкла обернута вокруг Люка, другая заведена за голову. Удержаться от того, чтобы напрячься и притянуть Люка ближе, сложней, чем должно быть. Это заманчиво, попросить Хеммингса дать ему то утешение, которое он предоставлял ему годами. Именно Люк всегда остается с ним, когда его голова разрывается, подпитываемая всем, что происходит с ним в течении дня, и о чем у него нет времени подумать. Именно Люк остается с ним, когда Калум и Эштон идут осматривать город или тренироваться. Это всегда Люк. Майкл очень надеется, что Люк не замечает, как быстро бьется его сердце. — Зачем мне это делать? — Ты всегда напряжен, когда мы делим комнату, — бормочет он, борясь с желанием уснуть прямо сейчас. — Просто хочу, чтобы мы были друзьями, Майки. Сдерживать крики утомляет. На сцене ему не нужно этого делать. Он может расслабиться и выставить это за страсть к музыке, а не отчаянный крик, коим это является. На фанатских видео он слышит напряжение в своем голосе. Он чувствует это, когда пытается говорить, а его горло горит. Их преподаватель по вокалу всегда выделяет день для него после этого. Никто ничего не говорит, хотя Эштон приносит ему больше чая, чем обычно, а Калум бросает ему бутылки с водой. Он немного затихает после этого. На какое-то время. Только после того, как замечает, что Люк пялится на него слишком часто. Он не уверен, что именно это было причиной его взглядов, но он также не уверен, что было причиной, поэтому решает перестраховаться. Это не значит, что он перестал вкладывать всего себя в песню. Это не значит, что «still» больше не произносится во время исполнения. Иногда Майкл чувствует себя так, будто он в полном порядке. Вкус океана на его языке не настолько крепкий, и голос Люка звучит как тихий шепот где-то на задворках его сознания. Находиться рядом с настоящим Люком тоже не очень больно. Неловкие моменты все еще случаются, но Майкл пытается списать их на то, что Люк в целом неловкий человек, а не на их общее прошлое. Майкл в порядке, пока не начинает задумываться об этом. Пока он не осознает, что ведет себя по-другому вокруг людей, в особенности рядом с Люком (хоть и по другой причине). Иногда это бывает сложней игнорировать. Иногда Майкл просыпается рядом с Люком и чувствует, что не может дышать. Хеммингс будто бы знает, когда это происходит, поэтому он говорит с Майклом этим заботливым, нежным тоном, будто флиртуя и так по-настоящему, мягко и сипло, не отрывая от него взгляда ни на минуту. В эти вечера, когда Майкл может свободно выпустить пар на сцене, это просто накапливается внутри него, а затем наполняет его легкие и выходит наружу. — I'm wrapped around your motherfucking finger! Калум ночует с ним в тот день. Держит его близко к себе, позволяет выплакаться и ничего не спрашивает. Он даже ни разу не спросил о чем песня, хотя хотел сделать это много раз. Просыпается он без Калума. Он просыпается в одиночестве, которое практически сразу нарушается Люком, врывающимся во внутрь и явно не выглядящем таким спокойным, каким пытается казаться. Майкл видит напряжение в его плечах, мешки под глазами. Его присутствие заставляет Майкла напрячься в ожидании приближающегося шторма. У Майкла даже не было времени выпить кофе. — Что случилось? — спрашивает Люк. Он присаживается на стул около окна, но выглядит так, будто бы предпочел сесть рядом с Майклом. Майкл проводит рукой по лицу, не смотря на Люка под предлогом того, что протирает глаза ото сна. — Я буквально только что проснулся. — Точно. Майкл слышит чьи-то медленные шаги в коридоре. Звук проезжающей тележки с средствами для уборки комнат. Энергичный разговор какой-то семьи, радующейся тому, что они наконец могут отдохнуть вдали от дома. Он замечает, как Люк ритмично постукивает пальцами по ножке стула, и больше не может сфокусироваться ни на чем другом. — Тебе что-то нужно было? — наконец интересуется Майкл. Он берет свой телефон, чтобы не смотреть на Люка, но его взгляд слишком расплывчат, чтобы действительно увидеть что-то на экране. Слишком затуманен паникой, вызванной присутствием Хеммингса. — Возможно, — шепчет Люк. Майкл переводит взгляд на Люка, не удивляясь тому, что тот уже давно смотрит на него. Его удивляет то, что Хеммингс практически сразу отворачивается, ведь за последние годы он никогда не избегал встречи с глазами Майкла, всегда оставляя это право за Клиффордом. И Майкл всегда отворачивался. — Что случилось вчера ночью? Взгляд Майкла немного мутнеет, охватываемый неожиданным желанием сбежать из комнаты и осознанием, что не может сделать этого. Он все еще в боксерах под одеялом, и Люк в его комнате. Майкл в засаде. — В смысле? — голос Майкл очень слабый. Если бы он мог направить энергию, которую излучает на сцене, то был бы непобедимым. Но он чертовски слабый. Люк явно не впечатлен его ответом. — Что тебя так трогает, когда ты поешь «Wrapped Around Your Finger»? О чем ты думаешь? Майкл пялится на него. Люк не может серьезно спрашивать это, он должен знать. Майкл знает, что Люк знает, и Люк знает, что Майкл знает, но он все еще спрашивает. Клиффорд чувствует, как у него закипает кровь. Это не злость. Он знает разницу между злостью и стыдом, страхом. Он стал хорошо различать их, испытывая слишком часто. Одно за другим. Но Люк явно ищет ответа. Его глаза яркие и тревожные, впиваются прямо в ебаное сердце Майкла. Майкл больше не хочет впускать его туда. — Какая тебе разница? Люк поворачивает голову так резко, что Майкл слышит, как хрустит его шея. Его руки падают на колени, будто бы ответ сам появится в них. — Какого хуя, Майк? Потому что я забочусь о тебе, и ты постоянно выглядишь расстроенным. И песня все время… Ты всегда выпускаешь это все во время песни. Почему ты не можешь обговорить это все со мной? Или с Эштоном и Калумом? Калум и Эштон явно были не первой мыслью. Он хочет, чтобы Майкл обговорил это с ним, потому что он, блять, знает, о чем песня. Возможно он не знает, почему конкретно Майкл расстроен, но он знает достаточно. Он знает больше, чем хотелось бы Майклу. — Здесь нечего обсуждать, — бормочет он, выбираясь из постели, чтобы одеться. Он игнорирует то, как взгляд Люка проходит по его обнаженному торсу, перебарывая желание скрестить руки на груди. — Мы оба знаем, что это не так. Почему ты просто не можешь быть честным, Майкл? Тебе не кажется, что ты обязан рассказать мне после всего этого? Майкл вскипает. Он маскирует стыд гневом. — Я нихуя тебе не должен, — бросает он, оборачиваясь к Люку. Люк встает и отталкивает стул обратно к столу. — Херня. Я позволяю тебе таскать себя по кругу и играть с моими эмоциями, потому что ты не можешь разобраться со своими ебаными чувствами. Просто будь честен со мной. Хотя бы раз. Майкл смотрит прямо на Люка. Все внутри него кричит. Его сердце кричит ему сказать Люку правду, наконец выпустить все из себя, но мозг предупреждает о приближающейся опасности. Как он может признать правду, которую не может принять? — Я нихуя тебе не должен, — повторяет он. Люк хлопает дверью на выходе. В тот вечер Майкл снова отдает всего себя в песню, как и всегда, но Люк делает то же самое. Разбитое сердце слышится в его дрожащем голосе, выражающем боль и раздражение. Он владеет этой песней, всеми ее эмоциями. «Ладно», думает Майкл. Пусть забирает эту долбаную песню. Она все равно была написана для него.***
Тур заканчивается, и Эштон решает, что им нужен общий отпуск, шанс воссоединиться. Он выразительно смотрит на Люка и Майкла, когда говорит это, но они оба игнорируют его. Поэтому они едут на Бали. Чтобы восстановить связь. Майкл усмехается. Вся эта идея немного раздражает его. С недавних пор всё немного раздражает его. Ему надоедает навязчивость Калума, постоянная забота его мамы по телефону, такая же забота Эштона, Люк. И он не может понять почему. Что-то нарастает в его груди, разрывая сердце, забирая всю любовь, которую он когда-то хранил. И это отстойно. Возможно им действительно нужен отпуск. Майкл не может отрицать, что на Бали красиво. Чистая вода и пышные кроны деревьев, горы, на которые Эштон обязательно захочет залезть. Он может заняться этим, пока Майкл сидит у бассейна и пытается загореть. У них у всех собственные комнаты в отеле, но они находятся рядом, и Майкл уверен, что кто-то все равно окажется в чужой. Он не удивляется, когда слышит стук в дверь спустя пару минут, как он уложил свои вещи. Но он немного раздражен. Он раздражается еще сильней, когда открывает дверь, и вся его группа заваливается внутрь. Калум сразу же падает на кровать, пока Эштон ходит по комнате, осматривая все вокруг. У него конечно же нет своей абсолютно идентичной комнаты. Люк остается у двери, что по какой-то причине раздражает Майкла больше всего. — Ну, заходи, — говорит Майкл, жестом приглашая Люка внутрь. Он неуверенно проходит к ночному столику, разминая руки. Взгляд Клиффорда, пожалуй, слишком суров для таких обстоятельств. Его сердце мгновенно сжимается от того, как Люк пытается слиться со стеной, а волна стыда подходит к горлу при виде взгляда Эштона, выражающего растерянность и разочарование. В последнее время он смотрит на Майкла только так. — Может хотите просто заказать доставку на ужин? — спрашивает Калум, не отрываясь от телефона. Майкл уверен, что он поднял эту тему, чтобы разрядить напряжение между ним и Люком. Эштон забирает телефон прямо из рук Калума и убирает к себе в карман. Калума это совсем не волнует, он просто кладет руки себе на грудь. — Меня это устраивает, — произносит Эштон, подходя к большой стеклянной двери, которая ведет на балкон. Майклу не терпится посидеть там ночью. Возможно Эштон был прав, выбрав именно это место для отпуска. Но говорить ему об этом Майкл естественно не собирается. Люк кивает и отворачивается. — Майк? Ты согласен? — Да, мне неважно, — отвечает он, игнорируя взгляды на себе. Он хочет злиться из-за того, что был пойман и осужден в своей же комнате, и он действительно злится, но это перевешивается унижением, которое он чувствует из-за того, что не может контролировать свой темперамент. Этот отпуск должен быть веселым, способ для них снова стать лучшими друзьями, и Майкл уже чувствует свое настроение, похожее на темную тучу, которая готова разрушить его. — Майк, — начинает Калум, садясь в кровати. Клиффорд не может выдержать этот взгляд Калума, полный тревоги и явных вопросов. — Мне нужно в туалет. Он захлопывает дверь через чур громко. Тихие голоса слышатся за дверью и становятся громче, как только они переходят с обсуждения Майкла на выбор еды. Он знает, что они понимают, что ему на самом деле не нужно было идти в ванную. Он бесцельно стоит посреди ванной. Он просто хочет спокойно дышать, но вздох застревает где-то в горле. Голова кружится, сознание затуманено, и нервы перекатывается мягкими волнами прямо внутри него. Это, мягко говоря, некомфортно. Ему хочется закричать просто чтобы узнать, выйдет ли наружу то, что у него в голове. Вместо этого он обдает лицо и шею холодной водой, избегая взгляда в зеркало. Разговор не прекращается, когда он заходит обратно. Майкл даже не уверен, что они заметили его. Если это так, то он мог бы ускользнуть из комнаты, прогуляться и осмотреться вокруг, сделать что-то, чтобы очистить голову от всего шума, который они принесли с собой. Он действительно подумывает над этим, пусто пялясь на дверь, когда Калум произносит: — Майк, мы все заказываем пасту, тебе подходит? Оборачиваясь, он чувствует себя немного дезориентированным. Ему требуется больше усилий, чем должно, чтобы прозвучать спокойно. — Да, мне подходит. Они сидят на полу и едят, облокотившись на кровать. Майкл пытается затеряться в разговоре, смехе, ощущении столкновения колен с Люком и Калумом, сидящими слишком близко в их маленьком кругу. Это работает время от времени. Он смеется вместе с ними, иногда рассказывает свои шутки или воспоминания, но все это ощущается неискренним. Кажется, что все доходит до него через ватный пузырь, захвативший его сознание. Он рад, что они все спят в своих комнатах той ночью. Даже если ему холодно, даже если ему не удается отдохнуть.***
Эштон планирует большинство их занятий: туристический шоппинг, прогулки, на которые Майкл тянется неохотно, ужины с шоу-программой в отеле. Это весело, но немного утомляет. Бывают и такие дни, когда он позволяет им расслабиться и провести у бассейна весь день. Рядом есть пляж, но Калум сказал, что там нет кресел. И веранда для ланча ближе к бассейну. Майкл думает, что это высшая степень расслабления для него. Солнечный свет не оставляет места ничему другому, что может прожечь его насквозь. Его веки становятся тяжелыми, покрывая мир вокруг него слоем меда. Ему повезло, что кресло под ним достаточно крепкое, иначе он буквально бы растворился в нем. Это идеально. Или было бы идеально. — Как дела? — спрашивает Люк, усаживаясь на край кресла Майкла. Клиффорд открывает глаза и принимает из рук Люка бутылку воды. Это слишком мило, он даже чуть-чуть зол на Хеммингса за то, что тот понимает его нужды лучше него самого. — Неплохо. Что насчет тебя? Люк пялится на него без эмоций. Раздражение собирается у Майкла под кожей, но он старается отогнать его глубоким дыханием. — Эштон и Калум пошли гулять вокруг отеля, — произносит Люк вместо ответа. Солнце только начинает садиться, окрашивая все в тусклый золотистый оттенок. Лицо Люка как будто мерцает, пот блестит в угасающем свете, который устилает его волосы до затылка. Майкл чувствует, как его защита ускользает с приближением ночи, когда никто из его остальных друзей не держит его разум под контролем. Только Люк, выглядящий божественно, смотрящий на Майкла так, будто хочет что-то спросить. Майкл не чувствует пальцев из-за страха. — Хорошо, — говорит он и закрывает глаза, сигнализируя об окончании разговора, прежде чем он ускользнет от них. — Пойдешь со мной на пляж? Майкл делает глубокий вдох. Он не смотрит на Люка, когда сбрасывает ноги с кресла, но замечает, что тот удивляется такому легкому согласию Клиффорда. Это не так легко на самом деле, не у него в голове. Голос появляется у него в сознании, предупреждающий о нахождении с Люком один на один, хотя это не совсем так, ведь вокруг все еще много людей. Он не думает, что кто-то смотрит на них, но все еще может чувствовать любопытные взгляды, нападающие на них со всех сторон. Люк ведет их. Кажется они идут довольно долго, но Майкл не может оценить продолжительность ходьбы, так как слишком затерян в своих собственных мыслях. Когда они наконец останавливаются, он удивляется тому, что рядом с ними почти никого нет. Солнце начинает садиться и становится холодно, поэтому никто не хочет быть так близко к воде. Люди неподалеку на песке кажутся дальними силуэтами на фоне розовеющего неба. Люк кажется задумывается ненадолго, прежде чем сесть и и посмотреть на Майкла, молча приглашая его расположиться рядом. Майкл так и делает. Попытка держаться на расстоянии абсолютно бесполезна. Хеммингс придвигается ближе. Напряжение в плечах Майкла начинает болеть. — Здесь очень красиво, — говорит Люк. — Эти пляжи напоминают мне о доме. — Все пляжи напоминают тебе о доме. Люк поворачивается, чтобы посмотреть на него. Он видит его только краем глаза, но это не делает его менее ошеломляющим. Должно быть, в подростковые годы Майклу невероятно недоставало внимания, раз Люк имеет на него такой эффект. Его голова кружится, и он не знает, является ли адреналин, растекающийся по венам, хорошим знаком. — Разве они не заставляют тебя вспоминать о доме? Раньше мы ходили на пляж часто. — Да, я помню, — огрызается Майкл. Он не хочет возводить никакие стены сейчас, но Люк должен знать, что давит на некоторые болезненные места. — Это были одни из лучших ночей в моей жизни, когда мы сидели и общались вот так. Мне было очень комфортно с тобой. Ты наконец перестал осуждать меня и стал раскрываться передо мной. И ты заставлял меня много смеяться. Ты делал меня счастливым. Майкл хотел бы, что Люк посмотрел куда-то кроме его лица. Это обнажает его, оставляет его уязвимым. — Зачем ты говоришь мне это? — Я скучаю по тебе. Я не знаю, что сделал, чтобы оттолкнуть тебя. Майкл опускает голову и борется с желанием заплакать. Голос Люка дрожит, и это сотрясает сердце Майкла, разрушает стены, которые он выстроил вокруг него. — Ты ничего не делал. — «Дело не в тебе, дело во мне», да? — шутка остается без смеха. Майкл только качает головой, чем зарабатывает легкий толчок локтем в бок. — Ну, я наверняка что-то натворил. Ты очень напряжен рядом со мной. Иногда ты обнимаешь меня, а затем отшатываешься, когда понимаешь, кто я такой. Я ненавижу это. Я просто хочу, чтобы все было хорошо. Стены рушатся прямо на глазах Майкла, и шторм, пришедший после, оказывается очень сильным. Он не знает, что изменилось. Наверняка это боль в голосе Люка, смешанная с темной атмосферой и их местоположением там, где никто не может их увидеть. Он тараторит: — Я боюсь. — Чего? — Полюбить тебя, — Майкл не думает, что первый раз, когда он признается самому себе также должен быть разом, когда он признается в этом Люку. К сожалению уже немного поздно. Ему нравится Люк. Блять. Люк придвигается еще ближе, поднимаясь на коленях, чтобы посмотреть на Майкла, располагая руки между ними на песке и готовясь дотронуться до Клиффорда, если будет нужно. Если он позволит ему. — Почему ты боишься этого? Майкл хрипло вдыхает. Он закрывает рот, прежде чем из него вырывается всхлип. — Люди начали бы смотреть на нас. Они бы осуждали нас, и это было бы единственным, за что мы были бы известны. За то, что… Не знаю, я просто не хочу еще больше разговор о себе. Иногда и так становится достаточно сложно справляться с этим. — Люди уже осуждают нас, Майк. Постоянно. Некоторые уже имеют свои подозрения, кому важно, если они правы? — Мне важно, — Майкл испытывает стресс и хватается за свои волосы. Дозволено ему или нет, Люк все равно берет руку Клиффорда в свою. — Я не хочу давать людям еще одну причину смотреть на меня, привыкнуть к тому, что у нас есть сейчас, и так было трудно. И не хочу, чтобы они смотрели на тебя! — Я могу с этим справиться. — Но ты не должен! Особенно ради меня. — Почему не ради тебя? Майкл пытается отдернуть руку, но хватка Люка слишком сильна. Она не только слишком сильна, но это слишком много для Майкла. Слишком заботливая, слишком открытая, слишком горячая, настолько, что Майклу кажется, что он обжегся. — Потому что я не должен нравиться тебе! Я слишком злой и громкий, и я не тот, с кем ты должен хотеть быть. Мы расстанемся, и я причиню тебе боль. — Ты уже причиняешь мне боль, — говорит Люк, придвигая руки Майкла к своей груди. — Ты даже не даешь нам шанса. — Я не могу. — Майки, — торопливо шепчет Люк. В первый раз за ту ночь Майкл действительно смотрит на Люка. Солнце — лишь оранжевая полоска на небе, заслоненная облаками, окрашенными в цвет ночного неба и темной воды перед ними. Лицо Люка заслонено тенью, но Майкл мог бы провести линию от его носа до губ хоть во сне. Еще недостаточно темно, чтобы скрыть пустоту глаз Хеммингса, как бы Майкл не хотел этого. — Я не могу, — повторяет он. Люк наклоняется ближе, ведомый ужасными признаниями и бесполезными мольбами, которые уже сорвались с губ Майкла. — Пожалуйста, — просит Хеммингс так близко, что его дыхание касается губ Майкла, вызывая дрожь. — Пожалуйста, Майки. Майкл закрывает глаза, несмотря на слезы, но Люк принимает это как согласие на его просьбу. Его губы мягкие, неуверенные. Между ними так много неуверенности. Клиффорд не может найти в себе силы оттолкнуть его, не здесь, где их никто не знает, где песок под ними холодный и шершавый, смешивающийся с жаром между ними и вызывающим у Майкла торнадо чувств. Он задумывается, может ли Люк ощущать тоже самое. Майкл отстраняется, по крайней мере, пытается. Люк не позволяет ему отстраниться надолго. Ему нужно сказать слишком многое этим поцелуем, то, чего Клиффорд не может услышать. Все, что он может слышать, — это звук волн, бьющихся о песок, хотя может быть, это кровь бегущая по его внутренностям. Когда они наконец отстраняются, уже полностью темно. Лицо Люка совсем не видно. Майкл не уверен, как они добираются до отеля.***
Первое, что Майкл ощущает, когда просыпается, — это паника, за которой следует страх. Он один в своей комнате, и осознание разрушает его его. Он не может понять, что чувствует. Одновременно облегчение и разочарование. Клиффорд прижимает ладони к глазам, чтобы унять слезы и тревогу. Ему придется встретиться с Люком сегодня. Ему придется осознать все, что они сказали и все, на что у него не хватило смелости. Остаться в кровати до того, как Эштон придет позвать его на завтрак — это, пожалуй, самая трусливая вещь, которую он может сделать, поэтому именно так он и поступает. Он одевается так медленно, как только может. Этого недостаточно. Люк и Калум ждут их около столовой. Майкл борется с желанием закрыться в комнате и не выходить оттуда до конца поездки. От маленькой скрытной улыбки Люка, под которой скрывается что-то обнадеживающее, у Майкла крутит живот. Клиффорд не хочет снова разбивать его сердце, но не знает, что еще делать. Он не знает, как успокоить шторм в груди, где найти эпицентр урагана, чтобы сказать себе, что все в порядке. Видимо лицо Майкла выражает всю ту панику, что он чувствует. Улыбка Люка угасает. Он опускает голову, смиряясь с этим. Завтрак проходит в спокойной обстановке, нарушаемой только тихими комментариями Эштона о том, что он запланировал. К счастью никто больше не является ранней пташкой, поэтому все привыкли к тому, что именно Эштон говорит больше всех с утра. Люк не отрывает взгляд от своего блюда весь завтрак, и это заставляет Майкла ненавидеть себя чуточку больше. В их планы входит прогулка по местным магазинчикам и покупка сувениров, а затем они собираются провести остаток дня вместе на пляже. Эштон дал ясно всем понять, что сегодня они будут держаться вместе, и это немного волновало Майкла. Он не знает, осведомлен ли Эштон об их ситуации или действительно просто пытается снова сплотить группу. Все же Клиффорд благодарен за небольшие отвлечения, которые мешают ему остаться с Люком наедине. Ему легче затеряться, когда они все вчетвером, особенно когда Калум идет рядом с ним, держа его за руку или обнимая за талию. Смеяться вместе с Эштоном, примеряющим нелепые туристические рубашки, или Калумом, пытающимся избежать флирта со стороны некоторых мамаш — легко, это самое простое, что может делать Майкл, он делал это годами. Эти моменты — именно то напоминание, которое и искал Эштон. Напоминание о том, что они все лучшие друзья. Братья. Это также очень отрезвляющее напоминание о том, почему он и Люк никогда не смогли бы быть вместе. Он не может рисковать и проебать все это. Магазины кажутся быстрым испытанием, хотя уже далеко за полдень, когда они, наконец, возвращаются в свои комнаты, чтобы оставить все вещи там. Они не торопятся с обедом, переодевшись в соответствующую пляжную одежду, желая провести вместе как можно больше времени. Четыре полотенца в ряду на песке напоминают Майклу о моментах, когда он заваливался на семейные поездки Калума, так как не имел собственных братьев и сестер, с которыми можно было поиграть на прогулках, что всегда приводило к тому, что они все вчетвером проникали в чью-то семью на весь день. И конечно же это привело к тому, что они вчетвером стали путешествовать одни, создавая свою собственную семью для путешествий. Путешествий, преодолевших океаны и целые жизни. На мгновение Майкл может почти забыть о карьере, которая привела их всех сюда. На мгновение они просто компания молодых друзей, отдыхающих вместе. — Дай мне нанести на тебя солнцезащитный крем, пока ты не сгорел, гребанный вампир, — говорит Эштон с угрожающим кремом в одной руке, заставляя Майкла перевернуться на живот. — Но мне тут так удобно… — Дай ему сгореть, — шутит Люк, расположившись на спине и закрывая глаза рукой, вместо того, чтобы надеть солнцезащитные очки. — Это преподаст ему урок. — Раньше это ему не помогало, вряд ли сработает сейчас, — произносит Калум, сложив руки за голову. Майкл хочет толкнуть его в локоть и смотреть, как он упадет. Он все же не делает этого, так как Эштон скорее всего бросил бы в него песок за такое. — Удивляюсь, что он еще не загорелся, — Люк подталкивает Калума, смеясь над своей глупой шуткой. Майкл не признает, что пытается скрыть свою улыбку, особенно после того, как Эштон издает громкий смешок. Это было не настолько смешно. — Да, я понял, я бледный, я вампир. Эдвард Каллен — ничто по сравнению со мной. Очень оригинально, — все же Клиффорд переворачивается и позволяет нанести на себя крем. Он оправдывает это тем, что у Эштона хорошие руки, и это напоминает массаж. Вот и все. К сожалению Эштон воспринимает роль мамочки слишком серьезно и заставляет их всех ждать, пока крем впитается, прежде чем зайти в воду. Майкл думает, что все это дерьмо, ведь им все равно придется наносить его снова позднее, но ничего не говорит. Втайне он наслаждается маленькими улыбками, которые Эштон дарит им всем, когда думает, что они не смотрят, после того, как они выслушали и выполнили что-то из его просьб. Он знает, что это много значит для Эштона. Ему интересно, заметили ли это и остальные. Несмотря на заботливую фигуру родителя, которую примеряет на себя Ирвин, именно он первый опускает голову Калума в воду, когда они наконец погружаются в море. Люк смеется и получает такое же наказание, но уже от Майкла. Между ними все так просто, что Майкл даже не может разозлиться, когда Люк всплывает и выплескивает на него полный рот воды. Что-то изменилось между прошлой ночью и сегодняшним днем, чувства скрыты за лучами солнца и присутствием их друзей; колотящееся сердце Клиффорда сейчас ничего не значит для его мозга, даже когда его взгляд останавливается на улыбающемся Люке. Легко двигаться дальше, когда он отвлечен.***
Как позже узнает Майкл, отвлечения недолговременны. Эштон решает, что они снова поужинают в отеле, так как там будет танцевальное шоу. Круглые столы установлены на улице, охватывая пространство, ведущее к низкой сцене. Факелы освещают каждый угол, отбрасывая оранжевые отблески на всех, кто танцует вместе с артистами на сцене. Музыка яркая, драйвовая. Уголком глаза Майкл видит, как Эштон отбивает такт на столешнице. Посмотреть на Люка было бы опасной игрой. Майкл настолько в этом уверен, что это практически безошибочно. Он все равно делает это. Все в Люке светится: блеск его лица, щетина на щеках, даже волосы, растущие вокруг ушей и завивающиеся на шее, — все купается в оранжевом свете. Он улыбается, розовые губы превращаются в угольки. Майкл оказывается под перекрестным огнем, звуки окружающего мира заглушает ревущее пламя, подбирающееся к нему. Он наверняка пялится слишком долго, и Люк поворачивается к нему. И он не может отвести взгляд. Не понимает, как это удавалось ему раньше. Люк улыбается и помещает руку на стол, ладонью к небу. Он будто бы протягивает Майклу всю вселенную, все возможности располагаются между его пальцами. Майкл видит горящий прямо в ладони Хеммингса мир. Он берет его руку. Никто не смотрит на них. Их руки скрыты тенью, но даже если бы это было не так, энергия вокруг них позволила бы им находиться близко. Люди встали из-за своих столиков, чтобы потанцевать, вдохновленные танцорами, только что покинувшими сцену. Они ликуют и смеются, и это наполняет воздух вокруг них, унося все остальное. Майкл осознает, что даже Калум и Эштон были подхвачены танцорами, а затем переданы друг-другу. Они неуклюже крутят друг-друга на танцполе, но они светятся. Майкл снова смотрит на Люка. Люк уже смотрит на него, улыбаясь и спрашивая разрешения взглядом, после чего вытаскивает Клиффорда с его места. Его руки обжигают шею Майкла. Майкл обжигает его талию. Их лица слишком близко. Майкл может пересчитать веснушки на носу Хеммингса. Он не уверен, что то, что они делают, можно назвать танцем, скорее это просто неловкое покачивание. Но он уверен, что это все еще кажется слишком интимным, находиться так близко и двигаться в тандеме. Каждая деталь кажется слишком важной, Майкл не знает, куда смотреть. Между одним моментом и следующим, глядя от глаз Люка к изгибу его носа, их лица сближаются. Та часть мозга Майкла, которая знает, что он должен отстраниться, воюет с той частью, которая не знает, как это сделать. Кто-то закидывает руки им на плечи, толкая их так, что они слегка сталкиваются лбами. — Я люблю вас, ребята, — говорит Калум, оставляя короткий поцелуй на щеке Майкла. Майкл смеется, борясь с ощущением, что в его груди что-то сбилось с места, оставив его ошеломленным и растерянным. Пятно на краю зрения привлекает его внимание: Эштон несносно кружит Люка, и они оба смеются так сильно, что кажется, будто они не дышат. Это любимый звук Майкла. Потом Калум тащит его к друзьям, они все кружатся и смеются, и Майкл даже не расстраивается из-за почти поцелуя.***
У Майкла не было много времени на раздумья, когда он наконец-то останется один, ведь Люк стучит в его дверь сразу же после того, как он закрыл ее. Он еще даже не включил свет. Однако на сей раз он не собирается отвергать Люка, когда его присутствие так завораживает, несмотря на стену между ними. Лунный свет, проникающий в окно, должен быть самым большим красным флагом, самым очевидным знаком того, что Майкл не должен открывать дверь в этот час, тогда, когда он не знает, кто может стоять за дверью вместе с Люком. Но возможность побыть с Хеммингсом слишком чарующая. Когда перед Майклом лежит спичечный коробок, что он должен делать, кроме как достать спичку и зажечь ее? Он знает, что от этого сгорит все вокруг. В этом вся суть. Поэтому он позволяет Люку, спотыкаясь, войти в комнату. Он позволяет Люку смотреть на него со своей широкой глупой улыбкой, которая слишком мягка для катастрофы, которую он принес с собой. Вопреки своему здравому смыслу, который на самом деле является лишь тоненьким голоском в его голове, он позволяет Люку обхватить себя за шею. Едва успев положить свои руки на бедра Люка, Майкл обнаруживает, что его целуют. Это более отчаянный поцелуй, чем те, что были раньше, поцелуй между любовниками, которые делают это часто, но давно не имели возможности. Но они не являются любовниками. — Люк, — бормочет Майкл, пытаясь отстраниться. Люк не дает ему далеко уйти, притягивает его обратно и заставляет замолчать еще одним напористым поцелуем. Руки обоих сжимаются, но по разным причинам. Сложно найти рычаг, когда Майкл продолжает погружаться в поцелуй, когда Люк продолжает тянуть его за шею и покусывать губы, заглушая отчаянные стоны между ними. Только когда Люк начинает тянуть их к кровати, Майкл находит в себе силы по-настоящему отстраниться, вырываясь из его хватки. Это оставляет Люка немного дезориентированным, он видит это по тому, как Хеммингс моргает глазами, пытаясь понять, куда исчез Майкл. То, как Люк смотрит на него с распахнутыми глазами, почти невинно, будоражит сердце Майкла. Это медленно разрывает его на части. Если Хеммингс снова поцелует его, он не сможет собрать себя воедино. Фактически это самозащита, когда Майкл поднимает руки, не давая Люку приблизиться. Однако судя по тому, как Люк отшатнулся назад, это больше похоже на нападение. Объясниться означало бы открыться Люку, но он не знает может ли сделать это. Не знает, должен ли. — Я думал… — начинает Люк. Его грудь вздымается, щеки раскраснелись, губы распухли. — Думал что? — огрызается Майкл. Его сердце замирает в груди, разочарованное собственной неспособностью контролировать свои эмоции. Он не знает, когда гнев стал единственной вещью, которую он испытывает, когда он стал его первой реакцией на всё. За поцелуями не должен следовать гнев. — Ты сказал, что я нравлюсь тебе, — произносит Люк. Складка между его бровями взывает к Майклу, умоляет разгладить ее. Майкл не слушает. — Я также сказал, что не хочу быть с тобой. Короткая боль, промелькнувшая на лице Люка, вызывает тошнотворное удовлетворение, а затем почти сразу же разрывает сердце. Майкл ненавистен сам себе, более чем обычно. Одно дело — ранить себя своими мыслями, говорить себе, что он недостоин или что критики правы на его счет, совсем другое — каким-то способом причинить боль Люку. — Не делай этого. Не искажай свои собственные слова. Ты не мудак, Майк. Это забавная мысль. Потому что он знает, что таковым он и является. Он, наверное, и есть определение мудака, который грубит Люку только потому, что ему страшно, поэтому он не понимает, почему Хеммингс говорит ему, что это не так. Конечно же Люк в это не верит. Тогда Майкл действительно почувствует себя мудаком, если он каким-то образом убедил Люка, что он хороший человек, несмотря на все, что он сказал и сделал. — Тогда почему ты отвечаешь на поцелуи? — спрашивает Люк, когда Майкл погружается в молчание. Ясно, что это не настоящий вопрос. Это тест. — Если ты не хочешь быть со мной, почему ты продолжаешь целовать меня? Можно сказать, что Майкл в ловушке. Он хочет быть с Люком. Просто без всей боли, которая придет с этим. — Ты здесь. Ты легкодоступный. Люк моргает. На сей раз боль ясна как день, и она остается. — Я легкодоступный? Типо я просто падаю к твоим ногам? Кто-то, кого можно легко найти, чтобы повеселиться? — Ты всегда приходишь ко мне. Майкл готов заплатить кому-нибудь, чтобы тот ударил его битой, если бы это означало, что он перестанет говорить дерьмо, которое на самом деле не имеет в виду. Вокруг него быстро выстраивается защита, солдаты, которым он не приказывал стоять на страже, но те все равно приходят. Люк качает головой с беззлобным смешком, что только еще больше злит Майкла. Он сдерживает желание вытолкать Люка из своей комнаты, но, скорее всего, он снова притянет его к себе, если дотронется до него. Постоянная борьба за то, чтобы Люк был с ним и в то же время как можно дальше от него, изматывает. Майкл чувствует, как усталость оседает в его плечах, тянет его вниз. Он просто хочет погрузиться в кровать в отеле и больше никогда никого не видеть. — Почему ты не можешь быть честным? — спрашивает Люк, вытянув руки перед собой. Они не задерживаются там надолго и вскоре беспомощно опускаются по бокам. — Почему ты просто не можешь признать, что хочешь быть со мной? Почему мы просто не можем быть вместе? Следующий выдох Майкла резкий. Его голос становится неконтролируемо громким, когда он говорит: — Ты думаешь, я хочу, чтобы мы были вместе? Что я хочу, чтобы люди видели меня с тобой? — Что это нахуй должно означать? — сердитый тон Люка лишь фарс. Майкл слышит, как дрожит его голос. — Я не хочу быть с тобой. Я не хочу быть ни с кем. Я не могу— Майкл не уверен, в чем дело, но лицо Люка смягчается. Это происходит медленно, словно горькое разочарование физически вытекает из него. Наверное, это как-то связано с отчаянием в голосе Майкла. Люк слишком мягкий, а может, просто слишком добрый, чтобы сердиться, когда кто-то другой расстроен. Огонь в груди Майкла, кажется, готов разнести все вокруг. — Это не похоже на тебя, Майки, — умоляет Люк, подходя ближе. — Ты не тот, кто боится мнения людей, это скорее о нас остальных. И ты не прячешься от любви— — Любовь? С чего ты, блять, взял, что я люблю тебя? Люк выглядит так, будто ему дали пощечину. Майкл чувствует себя так, будто только что дал кому-то пощечину. Он хочет, чтобы кто-то дал пощечину ему. Это точка невозврата. Ничто из того, что Майкл может сказать, не сможет оправдать или объяснить это, особенно потому, что для Люка это не является очевидной ложью, как для Майкла. Ничто из того, что Майкл сделал с момента их встречи, не докажет Люку, что это ложь. Не тогда, когда Майкл продолжает отталкивать его, отвергать каждый шанс, который у них есть, каждый момент внимания, которым Люк его одарил. Майкл пытается убедить себя в том, что все это было инстинктивно (это ощущается инстинктивно), но он не может преодолеть горечь, затуманивающую его взгляд. Из всех дерьмовых вещей, которые он когда-либо говорил или делал, именно эта заставляет Майкла чувствовать себя хуже всего. Как будто каждое слово из его уст — это волна, которую он не может контролировать, и которая разбивается о Люка, пока не затягивает их обоих под себя. Люк больше ничего не говорит, только захлопывает дверь за собой. На кровати было бы удобнее, но Майкл оказывается на полу, свернувшись калачиком и глуша рыдания коленями. Слезы текут по его лицу, оставляя его красным и опухшим, выглядящим так же плохо, как он себя чувствует.***
Они достаточно хорошо скрывают это до конца поездки. Первый завтрак был неловким, но Люк — никто иной, как артист, а Майклу всегда было просто подыгрывать ему. Пока Люк в порядке, Майкл в порядке. Дни проходят довольно легко, когда Калум и Эштон здесь, чтобы занять их и притвориться ничего незнающими. Если это и может что-то доказать, так это то, что ничего не может встать между ими четверыми. Ночи проходят сложней. Никто ничего не говорит по поводу того, что Майкл постоянно принимает душ в разное время по ночам, но Калум одаряет его подозрительным взглядом, волнуясь без причины. Только Майкл знает, насколько они обжигающие, временные ожоги, не проходящие до утра, предназначенные лишь для того, чтобы с еще большим жаром погасить в нем чувства. Также он не может различить душевую воду и слезы, что заставляет его чувствовать себя лучше, когда он плачет. Иногда по ночам он сидит на балконе, чтобы охладиться и вернуться обратно на землю. В другие ночи он может только лежать в постели, не обращая внимания на окружающий мир, пока не взойдет солнце. Люк светится так ярко, что на него трудно смотреть. Темные части Майкла сжимаются в страхе и трепете. Он говорит с Майклом так, будто между ними ничего не произошло, будто они такие же друзья, как Эштон и Калум. Клиффорд отчаянно желает, чтобы это было именно так, или чтобы он мог вести себя так беззаботно по отношению ко всему этому. Если бы он мог отложить все в сторону, оттолкнуть все волнения и ожидания, совесть и злость, он бы чувствовал себя менее виноватым, каждый раз, когда Люк улыбается ему. Они могли бы быть хорошими друзьями. Или они могли бы быть чем-то большим, если бы Майкл позволил себе думать об этом. Приятные замечания и искренние улыбки должны были появиться когда-то, учитывая чувство вины, которое полностью поглощало его. Не говоря уже о том, как он напрягается от легкой заботы Калума, который всегда спрашивает Майкла, как он себя чувствует или не хочет ли он провести время вдвоем в чьей-нибудь комнате. Калум может быть очень упертым, когда хочет, поэтому Майкл все же соглашается, несмотря на здравый смысл. Еда уже ждет его на столе, когда Клиффорд заходит в комнату, и «Предложение»* идет по телевизору. Это лишь показывает то, как хорошо Худ знает его. Они говорят на протяжении почти всего фильма, в основном обсуждая воспоминания о доме и о туре. Майкл уже забыл, как легко говорить с Калумом, как комфортно находиться рядом с ним. Фильм заканчивается, и смех увядает. Калум оставляет рекламу, просто делая звук потише. Худ поворачивается к Майклу. Майкл делает то же самое, и они сидят со скрещенными ногами прямо перед друг-другом, сталкиваясь коленями. — Что с тобой стряслось в последнее время, Майки? Это то, чего Майкл хотел избежать. Его руки уже начинают потеть. — В каком смысле? — Ты всегда напряжен. Ты постоянно выглядишь печальным, и я просто хочу помочь тебе, но ты отвергаешь меня. И ты знаешь, Люк— — При чем здесь Люк? — Просто кажется, что вы вдвоем— — Почему бы тебе просто не заняться своими делами? — вспыхивает Майкл. Майкл никогда не огрызается на Калума. Клиффорд видит, как это поражает его, как тускнеют его глаза, и как он сразу же замолкает. Потребовалось слишком много времени, чтобы убедить Майкла быть открытым с ним, говорить обо всем и быть эмоциональным, а теперь Калум отгородился от Майкла. Майкл не может не упасть в объятия Калума, когда рыдания уже подступают к горлу, а Худ без колебаний обхватывает его руками. Слезы, вырывающиеся из него, кажутся темными и упорными, как чернила. Они запачкают рубашку Калума проблемами, которые ему придется таскать с собой всегда. — Мне жаль, — всхлипывает Майкл. — Все в порядке, — шепчет Калум, поглаживая Клиффорда по спине. Майкл качает головой, потому что все не в порядке, просто он пока не может найти в себе силы спорить. Они сидят там, пока солнце полностью не заходит за горизонт, мелодия плача Майкла перекрывает звуки телевизора, пока у него не заканчиваются слезы, и он прижимается к плечу Калума. Калум нежно убирает волосы с лица Майкла, проводя рукой по его щеке. Впервые Клиффорд чувствует его опеку, но не обижается на нее. — Я не знаю, что со мной не так, — невнятно бормочет Майкл охрипшим горлом. — Я все время злюсь из-за ничего. Я продолжаю быть грубым по отношению к людям, даже когда не хочу, и я не знаю, как это остановить. Калум прижимает его ближе к себе, позволяет Майклу сжать свою рубашку и зарыться лицом в шею. — С тобой все хорошо, Майк. Ты устал, мы были довольно заняты. Скорее всего усталость просто начинает догонять тебя и осядает внутри. В каком-то смысле Калум прав. Это легкое, логичное объяснение. Но то, что все существование Майкла кажется одной бесконечной ошибкой, — это нелегко и нелогично. Он не может найти способ объяснить, что ему кажется, что он занимает слишком много места в жизнях других (включая и свою тоже), будто бы темная туча, никогда не покидающая их. Он не может сказать Калуму, что все, что он делает и говорит кажется неправильным, если не кричать об этом. Не может сказать, что начинает ненавидеть всё вокруг себя. Сказать, что он просто хочет оттолкнуть всех, но не хочет быть одинок. Что бы Калум подумал о нем, если бы он объяснил все это? Скорее всего Майкл не хочет знать. Он бы получил в ответ жалость или отвращение, а ему не нужно ни то, ни другое. Стал бы он даже начинать рассказывать об этом Люку? — Спасибо, что сказал мне. Я волновался. И я скучал по тебе, — признает Калум. Он наклоняется, чтобы поцеловать Майкла в щеку. Это так неожиданно, что Майкл практически отталкивает его. — Спасибо, что выслушал, — говорит Майкл, потому что так нужно. — Мы будем проводить больше времени вместе, обещаю. Особенно, когда вернемся домой. — Обещаешь? Майкл фыркает. — Обещаю, — он соединяет свой мизинец с мизинцем Калума, а затем позволяет их рукам упасть на колени. Теперь Майклу не отвязаться. Детские традиции воспринимаются у них очень серьезно. Возможно это к лучшему. Может быть, Калум — это эпицентр урагана, который нужен ему, когда все становится слишком сложным. В какой-то момент глаза Майкла начинают закрываться против его воли, а Калум зевает, поэтому Клиффорд решает, что пора возвращаться к себе. Он уже готов отойти ко сну. Вот только он перестает чувствовать себя в порядке или хотя бы слишком устало, чтобы чувствовать хоть что-то, как только заходит в свою комнату. Он стоит и пялится на кровать, пока она не начинает выглядеть расплывчато. Если бы он сел на нее, то провалился и никогда уже не смог бы подняться. Сумки из различных сувенирных магазинов стоят у шкафа, и у него возникает внезапное желание бросить их, разбить какую-нибудь глупую, поверхностную вещь, которую он купил на память. Зачем ему запоминать эту поездку? Зачем ему нужно физическое напоминание о месте, где он понял, как ужасно облажался? Место, где он потерял все, хотя терять и так было нечего? Он переминается на ногах, наполовину готовый сделать шаг к сумкам, если бы только мог сдвинуться с места. Каждая эмоция, которую он испытывал за всю свою жизнь, кажется, выливается из него, а затем, все сразу, обрушивается на него, сбивая его с колен. Это больно. Дыхание застревает в горле и вырывается в виде слабого кашля. Логической частью своего сознания он понимает, что должен достать телефон из кармана и написать Калуму, чтобы тот пришел за ним. Даже если он не объяснит ему всего, по крайней мере, не придется оставаться одному. Возможно, он сможет еще немного поплакать и получить несколько объятий. Эта часть никогда не выигрывает. Он по полу ползет к рюкзаку, прислоненному к тумбочке, обжигая ладони и колени. Дрожащими руками он достает блокнот и ручку, перелистывает первую страницу, которая выглядит пустой. Вверху нацарапано несколько строк, на полях нарисовано несколько случайных крестиков, но в остальном все чисто и можно начинать. На секунду ничего не происходит. Его разум становится пустым, как телевизор, который только что выключили. А затем непостижимые силы вселенной включают его снова, и по всей странице разливается кровь и яд. Когда он заканчивает, записи почти невозможно разобрать. Но они там, на странице, а не у него в голове. Особых изменений не происходит.***
Он не показывает никому песню до того, как они возвращаются домой. Первый, кто видит её, — Калум. Калум уже знает некоторую часть его мыслей, поэтому это не так страшно. Но это все еще немного волнительно. Они сидят на диване Майкла с уже остывшими кружками чая, пока Калум читает слова песни. Прошло уже достаточно времени, чтобы он успел перечитать их как минимум пять раз. Майкл задумывается о том, что проносится в голове Калума, когда он пробегает глазами каждую строчку. Слышит ли он инструменты? Звучат ли они агрессивно, с гулким басом? Увеличивается ли громкость, когда гитары и барабаны врываются в припев? Осуждает ли он Майкла за эти чувства? Ставит ли под вопрос всю их дружбу? — Ну? — спрашивает Майкл, когда не может больше терпеть тишину. Он видит, как Калум распрямляет спину и усаживается поудобней, все еще рассматривая тетрадь Клиффорда. — Она хорошая, — мягко отвечает он, немного удивленно, будто не знает, как выразить свои ощущения. — Правда? Калум наконец смотрит на Майкла. Его шея наверняка болит. Он улыбается, но его брови все еще сведены вместе. На его лице слишком много эмоций, Майкл не может расшифровать их все. — Да, Майк, правда. Она все еще сырая, но это подойдет. Майкл кивает. Узел в его животе немного ослабевает, но он все еще нервно стучит по полу ногой. Куда направляться дальше Клиффорд не знает. Раньше он никогда не делился песней по собственному желанию в такой интимной атмосфере, когда вся его душа выставлена на показ. — Ты хочешь включить её в следующий альбом? — спрашивает Худ. Это немного поражает Майкла. — Охуеть, — удивляется он. — Мы пишем второй альбом. — Ага, — Калум смеется. Затем смеется Майкл, и они оба впадают в истерику. Развалившись друг против друга на диване Майкла в квартире, которой он владеет, они ощущают уже такие знакомые вещи, но в то же время совсем новые. они смеются вместе, но смеются по поводу того, что они собираются писать второй альбом. И люди будут слушать его. Наверное. В конце-концов воцаряется спокойствие, и раздается жужжание телефона Калума. Он игнорирует его. — Итак? — Калум потягивается, откидывая голову на спинку дивана, чтобы посмотреть в лицо Майклу. — Думаешь надо? Калум издает смешок. — Это твой выбор. Но я думаю, что она бы нашла отклик у фанатов. Она настоящая. Майкл уверен, что изменит свое мнение еще сто раз и будет сомневаться, но все же произносит: — Да. Давай сделаем это. Худ несколько раз похлопывает Майкла по коленке, выражая молчаливое «Я горжусь тобой».***
Песня всем нравится, и они настолько поглощены созданием нового альбома, что у Майкла не остается времени на вопросы. Он, кажется, даже вкладывает больше самого себя в то, что пишет. Гнев юношеского возраста проникает во всех них, оставляя большой отпечаток на целостности альбома. Майкл чувствует себя очень хорошо. До того, как они решают сделать песню синглом. — Давай же, Майк, — говорит Эштон. Они сидят за столом с несколькими людьми из индустрии. Клиффорд даже не знает, в чем заключается их работа. — Это потрясающая песня. Людям она понравится, они смогут увидеть в ней себя. — Я знаю, но… — он прерывается, оглядываясь вокруг. Все смотрят на него. Он единственный, кто против этой затеи. Когда он смотрит на Люка, тот подбадривающе улыбается ему. Эта улыбка проникает прямо внутрь Майкла, и он не знает, хорошо это или плохо. — Ладно. Сделайте это. Все кажутся шокированными. Даже он сам немного удивлен. Руки Калума сжимают плечи Майкла, а затем опускаются ниже, чтобы взять его за руку. — Хорошо, — произносит Эштон, кивая. Майкл чувствует себя плохо. — Следующий сингл — «Jet Black Heart».***
Это сингл, Майкл знает. Он просто забыл ту часть, в которой им нужно снять клип на песню. Визуализация песен, которые он пишет, — это не совсем его сильная сторона. Эштон разбирается в этом лучше, и Майкл верит, что он справится идеально. Клиффорд знает, что он не станет делать клип слишком темным и драматичным, не исказит смысл и не потеряет тон песни. Майкл прав. Они просят фанатов отправить видео. Майклу нравится эта идея. Чем меньше его в клипе, тем меньше шанс сорваться. Затем они начинают перебирать истории и видео, и Майкл влюбляется в эту идею. Это, пожалуй, лучшая идея Эштона. Это точно заставляет Майкла чувствовать себя лучше по поводу песни. Он не совсем поверил Калуму и Эштону, когда они сказали, что люди смогут найти себя в словах, в чувстве неправильности, которое сидит в Майкле, но сложно не верить в это, увидев все истории фанатов. Читая о том, почему они выбрали именно эти места для съемок, какие воспоминания они хранят и какие чувства с ними связаны, Майкл никогда еще не чувствовал такой связи с незнакомыми ему людьми. Он сидел на ступеньках лестницы и плакал, он шел гулять посреди ночи и оказывался в безопасном месте, где мог просто выпустить все свои чувства. Он знает их боль, их злость. Черт, все эти воспоминания запечатлены в песне. Вся горечь и ненависть, которые он испытывал в те времена, являются движущей силой песни. Это все недостатки Майкла, которые встали на пути многих других вещей. Это все их недостатки. Зная это, снимать становится немного легче, потому что он делает это, пишет и делится этим, для всех остальных так же, как и для себя. Он проходит через общие съемки довольно хорошо, окруженный комфортом своих друзей, делая то, что они делают всегда. Он может держать себя в руках, даже когда Люк встает прямо на его место, чтобы поиграть с ним, улыбка выходит естественной, как всегда, когда они играют вместе. Смотреть на сцены Калума и Эштона легко, немного трогательно видеть то, как они связаны с этим, какие эмоции вкладывают в это. В какой-то момент Майкл даже не может определить, действительно ли Калум сейчас заплачет, или это просто очень хорошая актерская игра. На всякий случай он обнимает его. Он бы сделал это в любом случае, но на сей раз сжимает его немного крепче обычного. Смотреть на сцену Люка сложно. Люк не очень хорошо умеет передавать драматические эмоции на лице, даже если он действительно их чувствует, но он очень хорош в выражении пустого расстроенного взгляда. Глядеть на то, как пусто он смотрит в камеру, будто бы песня вытащила из него все чувства, немного некомфортно. Майкл задумывается, знает ли Хеммингс о чем песня. Знает ли, что он идеально к ней подходит. Если Майкл будет честен к себе хотя бы раз, то сможет признать, что в песне очень много Люка. Она вся о Майкле и об его чувствах, но он осознал всё это, находясь рядом с Люком. Майкл снимает свою сцену последним. Он знает вид на небо из комнаты отеля лучше, чем помнит свою детскую спальню. Именно поэтому он попросил эту локацию. Почти каждое чувство, которое рождалось внутри него и выливалось в песню, возникало в уязвимом воздухе темного гостиничного номера, где ничто не могло причинить ему боль, кроме его собственного разума. Снимать клип здесь — единственный способ вызволить из Майкла хоть какую-то эмоцию. Единственный способ, сделать чувства настоящими. Настоящие — один способ описать их. Он кричит, он цепляется за простыни под собой, он плачет и позволяет камерам увеличить изображение, он передвигается, потому что все, что бурлит в его груди, слишком велико для него. Он не может остановиться. Не может не встать, чтобы прислониться лбом к прохладному стеклу окна, давая себе возможность отдышаться. Не может не сбить несколько подушек с кровати, случайно прихватив с собой лампу. Не может перестать злиться. Калум обнимает его сразу же, как выключаются камеры. Через несколько минут присоединяются Люк и Эштон. Когда Майкл не может больше стоять, они падают на кровать. Калум стирает его слезы с лица, Эштон убирает падающие на глаза волосы, Люк крепко обхватывает его талию. — Гордимся тобой, Майки, — шепчет Калум. Его голос высокий и милый, такой же, как в детстве. — Очень гордимся, — подтверждает Эштон. Люк зарывается лицом в футболку Майкла и кивает. После этого они смотрят некоторые кадры, в том числе из фан-видео. Получается хорошо, по-настоящему, и это все, что волнует Майкла. У него нет сил на другие мысли об этом. В основном, он чувствует себя немного опустошенным, просматривая видео. Если бы не рука Калума, его сознание был бы гораздо более туманным, менее связанным с реальным миром. У него даже не хватает сил заметить, что Люк смотрит на него.***
Вернувшись в их общий дом, у Майкла даже не остается энергии, чтобы расстраиваться или злиться. Калум остается с ним на диване какое-то время, а затем следит, чтобы Майкл пошел спать. Недостатком такого истощения является то, что он слишком устал, чтобы спать. Его мозг слишком онемевший и неподвижный, а голова буквально трещит. Он поднимается с постели и направляется на кухню. Пол из твердой древесины прохладен под его ногами. Честно говоря, это, наверное, единственная причина, по которой он встал, но он мог бы и выпить чего-нибудь, чтобы еще больше охладиться, если уж направился на кухню. Люк на кухне. Майклу требуется секунда, чтобы привыкнуть к темноте, но это точно Люк, сидящий за столом, перед ним полупустая кружка чая. Майкл надеется, что это чай. Он был бы немного обеспокоен, если бы Люк пил кофе так поздно. Он волнуется в любом случае. — Почему ты не спишь? — спрашивает он хриплым от криков голосом. Люк вздрагивает, слишком погруженный в свои мысли, чтобы понять, что в комнату вошел кто-то еще. Майкл немного сдвигается с места, пробираясь к холодильнику. — «Может быть, ничего не может заставить тебя остаться после полуночи», — шепчет Люк. Майкл замирает. — Что? — «Эта химия между нами — причина начать все сначала», — его голос почти такой же хриплый, как у Клиффорда. — Что это означает? — он облокачивается о стол, развернувшись к Майклу. Дверца холодильника захлопывается. Майкл даже не успел взять напиток. Все жалюзи на окнах задернуты, и только свет над плитой не дает комнате выглядеть пустынной. Но свет слабый и бледный, он углубляет покрасневшие мешки под глазами Люка, освещает его слипшиеся ресницы. — Это просто… — начинает Майкл. Люк сразу же морщится. Он уже знает ответ. — Это просто песня. Хеммингс качает головой. Трудно смотреть на него такого печального, отчаянного, готового сдаться. Так чувствовать себя должен Майкл. — Почему ты делаешь это? — Делаю что? На кухне стоит нервирующая тишина, нарушаемая лишь редкими скрипами и звуком работающего холодильника. Один раз за окном ухнула сова, но даже ей, видимо, стало не по себе в воздухе вокруг дома, потому что после этого Майкл ее не слышит. Он завидует ей, ведь она может улететь, отправиться в новое место в любое время. — Это то, как ты видишь себя? — спрашивает Люк. Его руки скрещены перед грудью, а взгляд устремлен в пол — оборонительная позиция, которую Майкл знает слишком хорошо. Ему очень не нравится такой поворот событий. — Чем-то темным? Ошибкой? Невидимый кулак стыда Майкла хватает его за горло, умоляя не признавать правду. Не произносить ее вслух, без защиты сердитых гитар и бьющих барабанов, которые маскируют биение его сердца. — Да, — наконец шепчет он. Уголок рта Люка опускается, по его щеке скатывается пара слезинок, словно они только и ждали, чтобы появиться. Майкл подавил крик, и он вырвался в виде всхлипа. — Майки, — всхлипывает Люк, затягивая его в объятие. Они не единственные люди в доме, поэтому Клиффорд старается не шуметь. У него это получается, пока Люк не кладет свою голову на плечо Майкла и шепчет: — Все хорошо, Майки, ты в порядке. Майкл ломается. Он остается сломленным, пока футболка Люка не промокает, и не остается сомнений, что Калум и Эштон уже проснулись. Даже если они и встали, они не показывают этого, но Майкл знает их слишком хорошо. И они знают его. Если бы они зашли сейчас на кухню, то Майкл бы взял себя в руки и притворился, что ничего не происходит. Люк отстраняется, неуклюже проводит рукой по щеке Майкла, отчаянно пытаясь стереть слезы. Его голос густой и плаксивый, когда он произносит: — Ты в порядке, Майки. Ты не ошибка. Ты такой потрясающий, мы очень сильно любим тебя. Я очень сильно люблю тебя. Толкая Люка в грудь, Майкл качает головой. Он хочет уйти. Из объятий Люка, из кухни, из собственной головы. Кажется, что все вокруг него рушится. Его ноги, кажется, готовы сдаться и подвести его. — Ты не можешь так думать, — твердит Майкл, все еще пытаясь вырваться из объятий Люка. — Не после всего, что произошло. Я не хороший, Люк, ты знаешь это. Я совершил так много ошибок… — И что? Мы все прошли через это. Это не значит, что ты плохой человек. Я все еще люблю тебя. — Не говори этого. — Почему нет? — его пальцы впиваются в руки Майкла, теперь он зол. Или, может быть, просто разочарован. Разочарован в самом отчаянном смысле, так, как Майкл чувствует себя каждый день. — Я люблю тебя. Ты не можешь изменить этого. Они оба в полном беспорядке. Майкл чувствует, как слезы высыхают на его щеках, и видит их на щеках Люка. Их груди вздымаются, дыхание резкое, лица красные, руки в синяках из-за крепкой хватки обоих. Это уродливая смесь эмоций, запутавшаяся между ними, прокладывающая себе путь во внутрь Майкла. Он наклоняется. Губы Люка горячие под его губами, немного соленые. На секунду Майкл пугается, что Люк собирается отстраниться, что даже после слов «Я люблю тебя» он все еще недостаточно хорош для Люка. Это не так, он знает это, он просто не может смириться с тем, что Люк понимает это. Но Хеммингс просто запускает руку в волосы Майкла и прижимается ближе, другой рукой обвивая шею Майкла. Его руки крепко прижаты к спине Люка, он чувствует пот сквозь рубашку, что только усиливает их беспорядок. Но, может быть, это прекрасный беспорядок. Может быть, Майкл сможет сменить красные сирены, звучащие в его голове, на розовые очки. — Майки, — шепчет Люк. — Да, — тихо соглашается Клиффорд. Каким-то образом они находят путь к комнате Майкла по темноте.***
В отличии от всех предыдущих дней, Майкл просыпается рядом с кем-то. Его первый инстинкт — замереть, но теплая рука Люка, обвивающая его талию, делает это невозможным. — Майк? — произносит Люк, слегка пошевеливаясь. Его голос густой, хриплый от сна. Майкл подумывает оттолкнуть Люка, чтобы тот не чувствовал бешеного стука его сердца. Ему кажется, что он едва может дышать из-за внутреннего давления, говорить он даже не пытается. Каким-то образом ему все же удается выдавить вялое: — Да? Упираясь подбородком в грудь Майкла, Люк улыбается ему сквозь затуманенные глаза и подносит к ним руку, чтобы протереть. Солнце пробивается сквозь занавески, подчеркивая легкий румянец на щеках Хеммингса, его беспорядочные кудри, спадающие на лоб, веснушки на голых плечах. Несмотря на все песни Майкла об ангелах, он впервые видит одного прямо перед собой. — Доброе утро, — хмыкает Люк. Он опускает голову, упираясь лбом в ключицы Майкла. Если раньше он не мог почувствовать биение его сердца, то теперь точно может. Особенно если судить по тому, как он смеется и оставляет короткий поцелуй на груди Клиффорда. Майкл же наоборот не сдвинулся с тех пор, как проснулся. Его руки крепко прижаты к бокам, даже близко не касаясь Люка. Решив вызвать реакцию гитариста, Люк тянет свои руки вниз, пока они не соединяются с руками Майкла. Он возвращает их обратно, чтобы они оказались у головы Клиффорда, а затем наклоняется, чтобы поцеловать его. И Майкл позволяет ему. Он не может этого не сделать. — Доброе утро, — отстранившись, повторяет Люк с приподнятыми бровями. Майкл закатывает глаза. Как бы ему ни нравилось целовать Люка, он все еще не прочь столкнуть его с кровати за такое поведение. — Доброе утро. — И как? Это было сложно? — Слезь с меня, — просит Майкл. Люк не слушает. Он смеется и улыбается, соприкасается с ним носами. В комнате почти жарко, луч солнечного света окутывает их туманным теплом. Одна нога Майкла торчит из простыни, обхватив тело Люка, все еще спрятанное под одеялом. Пользуясь случаем, Майкл поднимает руку, чтобы провести ею по спутанным и вьющимся волосам Люка. Это не разрушает их атмосферу. Скорее укрепляет ее, когда Люк удовлетворенно хмыкает и придвигается ближе. Шаги на первом этаже разрушают их маленький мирок. — Люк, — спокойно произносит Майкл, несмотря на зарождающуюся внутри панику. — Мы должны поговорить. Хеммингс отмахивается. — Ну и куда это нас всегда приводило? — Люк. Со вздохом, как будто это самая большая пытка, он откидывает голову назад, так что их глаза встречаются. Он выглядит примерно так же недовольно, как и Майкл. — Ладно. Говори. Майкл не продумывал свои действия так далеко вперед. Звуки другой жизни были просто сигналом к пробуждению, напоминанием о том, что мир существует не только для них. Они не могут просто делать все, что хотят, без последствий. Их маленький личный мирок никогда не сможет противостоять целому миру. — Я не уверен, что вчерашняя ночь была хорошей идеей, — наконец высказывается он. Люк бросает на него самый не впечатленный взгляд, на который только способен. Вполне заслуженно. Это было очень слабое начало разговора. — Почему? Майкл мог привести миллион причин, если бы мог прорваться сквозь шум в своей голове. Подумай о группе. Подумай о том, как это отразилось бы на Калуме и Эштоне. Ты не хочешь быть со мной. Ты слишком хорош для меня. Пресса бы никогда не оставила нас в покое. Он останавливается на одном предложении, которое описывает все эти эмоции. — Я боюсь. Он закрывает глаза в тот момент, когда Люк очевидно расстраивается, желая прогнать набежавшие слезы. Теплые ладони прижимаются к его щекам, слегка сдавливая их. Это вызывает у него влажный смех. Открыв глаза, он видит на лице Люка небольшую улыбку, хотя она и размыта слезами, которые никак не хотят уходить. — Чего ты так боишься? — шепчет Люк. — Всего. — Ну, — начинает Люк. — Это не должно быть ничем грандиозным, верно? Мы можем просто разобраться по мере поступления проблем? Майкл не думает, что они могут это сделать, но не может сказать этого вслух.***
Всем нравится песня и клип. Всем нравится альбом. Люди покупают билеты на следующий тур. Не то чтобы Майкл в этом сомневался, но видеть тому подтверждение приятно. Он вздыхает с облегчением вместе с остальными членами группы. Майкл видит, как много этот альбом значит для всех. Это видно по интервью, когда их наконец спрашивают, какое послание передает альбом, и они могут рассказать, как важен был для них этот опыт. Это видно по слезам фанатов, по рассказам о том, как та или иная песня помогла им почувствовать себя менее одинокими. Майкл до сих пор не знает, как реагировать, когда они говорят это о его песнях. Не хватает слов, чтобы сказать им всем, какую связь он чувствует с ними, и как он благодарен им за это. За них. Ему кажется, что они знают об этом, когда он на сцене. Они решили, что «Jet Black Heart» будет начинать только Майкл. Голубой свет прожекторов, крики толпы. Это единственный способ, которым они могут показать, что они чувствуют. Когда он поёт, когда фанаты подпевают ему, они знают. В эти моменты он чувствует себя самым свободным. Пока не погасает свет, и Люк не держит его за руку всю дорогу до отеля, в котором они остановились на ночь, или даже до тур-автобуса, если им приходится ехать ночью. Тогда в груди у Майкла становится очень легко. Иногда Калум и Эштон присоединяются к ним, особенно когда они торчат в автобусе. Никто не против этого. Они ведь все еще друзья. Единственное, что изменилось, это то, как Люк придвигается ближе, чтобы поцеловать Майкла, когда они уходят. И то, как Майкл позволяет ему это сделать. — Так мне нравится гораздо больше, — говорит ему Люк одной ночью. Эштон и Калум ушли спать, поэтому Люк лежит рядом с Майклом на диване в гостиной, пока по телевизору тихо идет какой-то фильм. Губы обоих розовые и скользкие. Руки Майкла лениво поглаживают бедра Хеммингса. Ему еще никогда не было так комфортно. — Как? — спрашивает он, наклоняясь, чтобы снова поцеловать Люка. Люк мычит. Его глаза остаются закрытыми, даже когда Майкл отстраняется, чтобы позволить ему ответить. — Только ты и я. Мне нравится быть рядом с тобой, Майки. Майкл улыбается сквозь тревогу. Некоторые ночи бывают более жаркими, обычно когда Эштон и Калум идут в клуб. Но большинство ночей проходят так же, как и эта: объятия на любой доступной поверхности, ленивые поцелуи, которые оседают глубоко в груди Майкла и оставляют внутри небольшой гул. Иногда они разговаривают, шепчут истории и признания, а то и просто несут громкую чепуху. Иногда нет. По мнению Майкла, любой из этих вариантов хорош. Бывают моменты, когда они снимают небольшой дом, если остаются в одном месте на какое-то время, и Майклу кажется, что все становится слишком интимным. Потому что Калум и Эштон обычно уходят, оставляя Майкла и Люка в доме. Иногда на целую ночь. Люк тащит Майкла на кухню, чтобы подождать, пока приготовится их ночная пицца. И он всегда включает музыку и хватает Майкла за руки, несносно крутя их обоих, пока они не успокаиваются и не начинают безмятежно покачиваться, время от времени делая шаги вокруг стола. Это кажется слишком слащавым для той безымянной вещи, которая происходит между ними. Это не мешает Майклу попадаться на эту уловку каждый раз. Не мешает ему влюбляться в Люка снова и снова. Не считая этого, Майкл в целом доволен тем, что они делают. — Хочешь пойти куда-нибудь завтра? — спрашивает Люк. Они обнимаются на одной из кроватей гостиничного номера и смотрят первую часть «Пиратов Карибского Моря» по телевизору. Майкл почти не обращает на фильм внимания. Он в основном сосредоточен на локонах у Люка на затылке. — Пойти куда-нибудь? — Да, — Люк переворачивается так, что они оказываются лицом друг к другу, и кладет руку на щеку Майкла. В его глазах слишком много нежности, и Майкл не может успокоиться, но он держит язык за зубами. Он пытается забыть об этом. — Мы бы могли пойти куда-нибудь на обед. Вдвоем. Живот Майкла скручивается. — Типо на свидание? — Ага, — Люк улыбается. Счастье ярко светится в его глазах, и он вдруг выглядит гораздо моложе. Он выглядит совсем как тот Люк, которого Майкл вытащил на пляж несколько лет назад, тот, который был неловким и неуверенным в себе, неуверенным в том, что он подходит кому-то. Все, чего хотел Майкл, — это дать ему место, где он мог бы поместиться без всякой неуверенности, но он не смог сделать даже этого. Клиффорд садится, почти падая с кровати в спешке. Его сердце бьется о ребра. — Какого хуя? — Что? — Люк тоже садится. Он паникует, будто не знает, что он только что предложил, и почему это ужасная идея. — Мы не вместе. На лице Люка сразу же появляется гнев. Майкл замечает мешки под его глазами и задается вопросом, как давно они там появились. Сколько всего еще он не заметил, намеренно или нет? — Тогда что мы делаем? Чем мы занимались все эти ночи? — Веселились. Хеммингс скидывает с себя простыни, вставая на ноги. Они отлетают в лицо Майкла. Край одной из них попадает ему в глаз. — Ты, блять, сейчас серьезно? — Мы никогда не говорили, что мы пара, — Майкл защищается, но не особо яростно. Кажется, что вся эта ярость сожгла его и оставила без сил. Он больше не хочет ссориться. Он просто хочет, чтобы все было легко. — Я думал, мы оба знаем, что это немного серьезней, чем просто веселье! Майкл тоже встает. Это не помогает. Он все еще чувствует себя шатко и беззащитно. — Мы никогда не говорили этого. — Я заебался! — Люк вцепляется в свои волосы, уничтожая следы, которые оставил на них Майкл. Сквозь тусклый свет ламп и мигание экрана телевизора Клиффорд видит гнев на лице Люка. Он прекрасен в самом ужасном смысле. Майкл отдал бы все, чтобы снова оказаться в постели и открыто любоваться Люком. Или настолько открыто, насколько он может. — Я думал, мы уже прошли все это дерьмо. Я мирился с ним, потому что думал, что ты наконец одумываешься. — Мирился с чем? — спрашивает Майкл, хотя не уверен, что хочет знать ответ. — Быть с тобой только тогда, когда вокруг никого нет. Быть твоим гребаным секретом. Я соглашался на это, потому что думал, что тебе нужно время, чтобы открыться. — Я говорил тебе, — начинает Майкл. Но что он говорил ему? Он сказал так много всего, но ничего из этого не было хорошим аргументом. Они не могут быть вместе из-за прессы. Из-за фанатов. Из-за группы. Из-за страха Майкла. Какая из этих причин весомая? — Я знаю, что ты любишь меня, — произносит Люк. Весь воздух высасывается из комнаты и задерживается в груди Люка. Майкл пытается не задохнуться. — Можешь отрицать это сколько хочешь, но я знаю, что ты любишь меня. Майкл не может отрицать, но это не значит, что он должен признавать это. — И что? — Тогда почему ты не можешь любить меня при свете дня? Майкл трус. Вот ответ на вопрос Люка. И это объяснение его словам: — Возможно ты знаешь не так много, как тебе кажется.***
Тур заканчивается напряженно. Все устали. Они берут перерыв, небольшой отдых от группы. В груди Майкла рождается смутное чувство паники, далекая мысль о том, что это может стать концом всех его мечтаний. Но он просто очень устал. Он проводит много времени дома, с семьей или с самим собой. Или с Калумом. Калум настаивает на том, чтобы они устраивали ночевки как в детстве. Майкл благодарен за это, за напоминание о том, что они все еще друзья, реальные люди. Он избегает Люка изо всех сил, что довольно трудно, когда его лицо постоянно красуется в ленте Инстаграмма и Твиттера Клиффорда. Фотографии и видео Люка на вечеринках с друзьями, которых Майкл не знает, с девушками, которые на него вешаются. Все, что Майкл может извлечь из них, если не обращать внимания на тошнотворное чувство, подкатывающее к его желудку, это то, что волосы Люка становятся длинными. Он пытается что-нибудь написать, но у него готова лишь одна песня, когда они наконец добираются до студии. Люк же напротив имеет целый арсенал. Истории о любви, разбитом сердце, коротких романах, которым было не суждено продлиться, призраках любви танцующих по дому. Каждая из них — удар, от которого Майкл не может увернуться, потому что они все написаны на бумаге. Он проводит много времени, просто играя то, что ему говорят, или то, что звучит хорошо по его мнению. У него нет другого вклада, кроме собственного беспокойства и душевной боли, о которых уже никто не хочет слышать. Поэтому он не уверен, почему Люк попросил его остаться на запись вокала для какой-то песни, которую он еще даже не слышал. Он сидит у кабины звукозаписи, ждет, когда Люк начнет, и пытается не замечать, насколько Хеммингс изменился. Совсем взрослый, длинные волосы убраны назад, мягкий свитер, в который Майклу хочется закутаться. Майкл предполагает, что песня начинается, когда Люк ненадолго поднимает глаза. Но потом он снова смотрит на пол и поет. Майклу плохо. — «Можем ли мы сблизиться, хоть ты и не занимаешься таким?» Черные облака застилают глаза Майкла, у которого от внезапно нахлынувших эмоций кружится голова. — «Ты хочешь любить меня только после полуночи, но это лучше, чем ничего» Он видит каждую ночь, которую они провели вместе, начиная с пляжа и заканчивая всеми этими гостиничными номерами, всеми ночами, проведенными, запутавшись друг в друге, в тур-автобусе. Он не может забыть эти ночи, но в этот раз он как будто видит их глазами Люка. Вся близость, любовь, которая окружала их, каждый поцелуй, который значил гораздо больше, чем Майкл когда-либо мог признать. И горько-сладкая боль от всего этого, от того, что Люк знает, что Майкл может быть с ним, если только дождется захода солнца. — «Я бы хотел, чтобы ты был здесь, куда бы я ни пошел» Каждый пост Люка в клубе, на вечеринке, где он наслаждается своей молодостью. Думал ли он о Майкле? Хотел, чтобы они были вместе? Или был рад, что Майкла не было? Смог ли он перестать скучать по Майклу? Майкл не знает, как много дублей они записывают. Он не знает, как долго сидит, уставившись на звуковую панель перед собой, ожидая, когда можно будет уйти. В конце концов, Люк выходит из кабинки и встает перед Майклом. Клиффорд чувствует себя ошеломленным, когда смотрит на него. — Что ты думаешь насчет песни? — спрашивает Люк. Он выглядит нервным. Майкл не уверен, к чему он ведет. — Хорошо. Она хорошая. Люк смотрит на него, ожидая чего-то, чего Майкл не может ему дать. Клиффорд не знает, чего он хочет от этого, какой должна быть реакция. Он не может предсказать, к чему приведет любая фраза, что бы он ни сказал. Все закончится тем, что Люк возненавидит его, возможно, еще больше, чем сейчас. Видеть, как лицо Люка меняется от нервно-надеющегося до совершенно пустого, обескураживает. Волосы на руках Майкла встают дыбом. — Я написал её для тебя. — Оу, — все, что Майкл может сказать. Он понял это и без Люка. Его пальцы начинают покалывать, онемение распространяется от ступней вверх. — Я написал много из них для тебя. Майкл не знает, что на это ответить, потому что он никогда не знал, что сказать Люку, и он не так уж сильно повзрослел. Или, как он думал, повзрослел. А потом он увидел Хеммингса и почувствовал себя так, будто ему 15 лет и он впервые столкнулся с мальчиком, который ему понравился. Потные ладони и затуманенный мозг от пархающих в нем бабочек — ничего не изменилось. — Мне жаль, — бросает он и выходит прежде, чем Люк может что-то ответить. Он думал, что к концу их перерыва он сможет встретиться с Люком лицом к лицу и сохранить спокойствие. Даже если Люк двигается дальше, даже если Люк захочет поговорить об этом, Майкл думал, что будет готов. Но это не так. Он никогда не будет готов справиться с Люком Хеммингсом и всем, что он собой представляет.***
Майкл немного волновался о том, как люди отреагируют на их возвращение с перерыва. Он переживал, что люди забудут о них или не будут интересоваться ими. Но они выпускают несколько синглов, снимают несколько клипов, ходят на интервью, и все кажутся очень взволнованными. Это хорошо. Майкл тоже взволнован. Даже если Люк больше не сидит рядом с ним во время интервью или в самолете, Майкл рад, что они вернулись. И, возможно, ему немного легче от того, что Люк, кажется, больше не так сильно о нем заботится. Он не может отрицать, что облегчение омрачается некоторой болью. И он также не может скрыть это от любопытных глаз Калума. Они выпускают альбом. Он нравится людям. Песня Люка не вошла в него. Её выпустили только в Японии, но Майкл знает, что она дойдет до всех. Фанаты никогда ничего не упускают. Их просят выступить на фестивалях, на телевизионных программах, на радио станциях. Людям действительно полюбилось их новое звучание и песни. Люк, кажется, действительно счастлив, что все так хорошо принимают песни, в которые он по сути вложил свое сердце, и Майкл очень рад за него. Он рад, что Люк нашел способ справиться со своими чувствами, преодолеть душевную боль и двигаться дальше. И он счастлив, что они снова выступают. Как это ни банально, но сцена — самое безопасное место на земле для Майкла. Сверкающие огни и бушующая музыка, энергия, исходящая от всех присутствующих, — все это является щитом, который удерживает реальный мир со всеми его бурными эмоциями. На сцене Майкл не чувствует себя человеком. На сцене он никогда не совершал важных ошибок. Возвращение на сцену, хоть с новым звучанием, ничего особо не изменило. Энергия такая же интенсивная, воздух так же наполнен напряжением, чувствами и звуками. Майкл снова свободен. Вот почему он совершенно не готов к этому. Каждое выступление проходит хорошо, даже отлично. Все они выкладываются по полной, стремясь показать себя, поэтому Майкл думает, что все они уверены в том, что делают. Взаимодействие между ними естественно, эффект от ощущения музыки. Он начинает сомневаться, что это естественно, особенно когда камера находится прямо перед ним, когда Люк подходит к нему, чтобы спеть: «Кого ты называешь деткой? Никто не может занять мое место», при этом не сводя с Майкла глаз. Это происходит один раз, но одного раза достаточно, чтобы полностью выбить Майкла из колеи. В следующие несколько раз, когда они выходят на сцену, он остается пораженным. Люку не нужно снова петь ему эту песню, чтобы Майкл осознал ее смысл и значение. Отталкивая и отстраняясь. Я написал много из них для тебя. Перед началом тура Майкл слушает альбом в одиночестве в своей комнате несколько раз, знакомясь и приучая себя к каждой строчке о нем. Каждое слово, которое Люк будет петь каждый вечер, некоторые, которые будет петь сам Майкл, каждое, которое будут кричать в ответ люди, которые не думали бы о нем так высоко, если бы знали все воспоминания, связанные с каждой песней. Они оставляют «Jet Black Heart». По крайней мере у Майкла есть она. Они начинают выступать так, как будто никогда не останавливались, просто обрели немного больше уверенности в себе. Особенно Люк — это чистая энергия, скачущая по сцене в своих блестящих рубашках и еще более блестящих брюках. Самый яркий свет на сцене. Майкл старается особо не пялиться. Трудно игнорировать лукавые взгляды, которые Люк бросает на него во время «Want You Back». Трудно поверить, что Хеммингс делает это прямо на сцене, когда тысячи экранов телефонов направлены на них, но сам Майкл делал гораздо большие вещи на сцене, чем выплескивал свою душу в песнях. Ну и ладно, думает Майкл. Он не забыл правила своей собственной игры, а Люк явно пытается играть. Он подходит к Люку и убеждается, что тот смотрит ему прямо в глаза, когда он пропевает «Я всегда буду хотеть вернуть тебя обратно», а затем возвращается к своему микрофону. Правда, он не уверен, чего хотел от этого. Получить реакцию от Люка прямо на сцене? Конечно, нет. Может быть дать Люку понять, что он видит его. Что он знает. Знает, что песни о нем, знает, какую боль причинил Люку, знает, что Люк прошел через нее. Разве этого недостаточно? Это становится чем-то вроде их традиции на сцене. Майкл подходит к Люку. Люк пристально смотрит ему в глаза во время этой строчки, а затем возвращает свое внимание к зрителям. Они смеются на сцене, веселятся с Эштоном и Калумом, они притворяются, ведь они все же профессиональные артисты. Майкл знает, что в интернете наверняка есть подборки таких моментов, но у него не хватает духа посмотреть их. Он не хочет знать, что они заставят его почувствовать, кроме подтверждения того, что он все еще не забыл Люка.***
Несмотря на все изменения в их жизни Калум настаивает на том, что их дружба никогда не должна меняться. Он настаивает на том, чтобы они провели день в отеле и посмотрели (посудили) Food Network по телевизору, пока Эштон и Люк отправятся исследовать окрестности. Он называет это «время объединения лучших друзей». Майкл не говорит, что они проводят каждый день вместе уже на протяжении четырнадцати лет. К тому же, ему нравится обниматься с Калумом. Это комфортно. Смех Калума еще больше притягивает Майкла и на время отрывает его от реальности. — Как ты себя чувствуешь, Майки? — спрашивает Худ, проводя рукой по волосам Майкла. Клиффорд мычит: — Нормально. И сейчас он действительно чувствует себя неплохо. На сей раз гул в его голове является защитой, а не помехой. В объятьях Калума в темной комнате и голосом Гая Фиери на заднем плане, его чувства не существуют. Калум кивает. Его рука отодвигает челку со лба Майкла и накручивает его пряди на пальцы. — Вы с Люком прямо как Fleetwood Mac, да? Майкл замирает. — В смысле? Калум убирает руки из его волос и обнимает Клиффорда за талию, прижимая ближе к себе. — Ну, знаешь, поете о друг-друге, стоя на одной сцене? — Откуда ты знаешь, что его песни обо мне? — Майк, — вздыхает Калум. Отталкивая Калума от себя, Майкл поворачивается к нему. Он почти застывает, заметив, что не может прочитать эмоции друга по выражению его лица, хотя раньше у него всегда это получалось. Обычно он может распознать чувства Калума прежде, чем тот осознает их. — Откуда ты узнал? На губах Калума появляется улыбка. — Вы не то чтобы пытались скрыть это на сцене, да и наедине с нами тоже. Несмотря на то, что солнце еще не село за горизонт, в комнате довольно темно. Шторы занавешены, все лампы выключены, только телевизор освещает лицо Калума оттенками синего. Майкл задается вопросом, было ли это намеренно, знает ли Калум, что Клиффорд не может встретиться со своими проблемами при свете, когда они могут ясно смотреть ему в глаза. — Ты любишь его? — спрашивает Худ. Сначала Майкл не хочет отвечать. Страх все еще поглощает его. Страх того, что Калум будет зол на него за то, что он подрывает всё, ради чего они так тяжело работали лишь потому, что не может держать свое сердце на поводке. И затем, словно солнце, выходящее из-за туч, поселившихся в его сознании, он покидает его. Это ведь Калум. Калум, который всегда напоминал им, что они друзья даже до того, как они собрали группу. Калум, который обнимал Майкла всегда, когда он плакал. Калум, который никогда не осуждал Майкла за то, кем он является. Он спрашивает не с целью осудить или предупредить. Он спрашивает, потому что они друзья. — Да, — отвечает Майкл. — Люблю. Калум улыбается так, будто бы знал ответ. Наверняка так и есть. Наверняка он знал еще до того, как Майкл признал это. — Он в курсе? — Нет, — произносит Майкл, почти шепча. Он все еще стыдится, но теперь по другой причине. Калум кивает. Он знал и об этом. — Я очень проебался, Кэл. Поскольку Калум всегда знает, что нужно Майклу больше, чем он сам, он притягивает друга к себе, упираясь подбородком в голову Клиффорда, крепко обхватывая руками его спину. Как личная броня Майкла. Ему всегда легче было перенести такие ситуации рядом с Калумом. — Он все еще любит тебя? — спрашивает Худ. Майкл чувствует его, как его голос гремит глубоко в груди. — Я не знаю. Калум фыркает. Майкл уже знает, что он собирается сказать, и раздумывает над тем, чтобы остановить его. — Почему ты просто не спросишь его? Зарывшись головой в руки, Майкл приглушенно отвечает: — Что, если он не любит? Калум смеется, и Майклу тоже приходится смеяться, потому что он знает, что драматизирует ситуацию. Он чувствует себя клише в ужасном фильме о подростковых разбитых сердцах. Он практически слышит, как Голливуд смеется над ужасными рейтингами. — Тогда тебе просто придется справиться с этим, — Калум проводит рукой по боку Майкла, а затем снова растрепывает его волосы. — Я знаю, — хнычет Майкл. — Черт, ненавижу, когда ты прав. — Я прав почти всегда. Клиффорд скидывает его с кровати, но забывает, что он крепко держится за Калума, и оказывается на полу рядом с ним. Но они оба смеются, так что все в порядке. Все будет в порядке.***
Все будет в порядке, когда Майкл наконец наберется смелости поговорить с Люком. Между концертами, интервью и промо в городах, в которые они заезжают в туре, у Майкла нет времени даже подумать. Ему действительно нравится то, чем они занимаются. Ему нравится путешествовать и выступать, встречать людей и слушать их истории. Он узнает очень многое в каждом месте, где они останавливаются, даже если это обычный Walmart в любом штате Америки. Ему также нравится Люк, и он очень хочет, чтобы Хеммингс знал об этом. И да, он должен был сказать об этом Люку раньше, но сейчас он наконец понимает, насколько это важно. Это уже прогресс. Такое ощущение, что вселенная говорит ему, что он упустил возможность, которую предоставил ему Люк. Он зря думал, что может получить второй шанс. Это не очень приятные мысли. Но Майкл действительно верит во вторые шансы, так что к черту вселенную. Его шанс, если это можно так назвать, приходит, когда Эштон затаскивает их в какой-то местный бар. Майкл предпочел бы вернуться в отель, но он не против отдохнуть в таких барах, где каждая поверхность сделана из вечно липкой древесины. Он почти может видеть, насколько плотен воздух сквозь неоновое свечение, исходящее от каждого светильника, окутывающего все место в пурпурных и красных тонах. Майкл находит Люка в небольшой нише рядом с ванной, прислонившегося к стене и уставившегося в свой телефон. — Привет, — произносит Клиффорд, облокачиваясь на противоположную стену. Они стоят не очень далеко, их ноги слегка соприкасаются. Все огни здесь насыщенного красного цвета, купают Люка в монохромной стене огня, страсти, любви. Майкл хочет сделать фотографию. Он уже видит подпись в Инстаграмме с какой-то драматичной цитата про взгляд как у дьявола, и комментариями под ней. Но он просто хочет оставить этот момент для них. Нет нужды документировать все, что они делают и говорят. Люк поднимает взгляд и убирает телефон в карман. Если он и удивлен присутствием Клиффорда, то не показывает этого. — Привет. На фоне низких басов мягкого рока и тянущихся разговоров, прокатывающихся по заведению, голос Люка звучит мягко. Это приятно. Майкл не знает, когда Люк стал таким мягким, таким спокойным, но он думает, что ему это нравится, как и те редкие моменты, когда Люк становится немного громче, звучит немного моложе. Блять. Майкл действительно должен сказать ему. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Клиффорд. Он начинает издалека. Люк пожимает плечами. Здесь, в их тихом уголке, можно услышать, как шумит кожаная куртка Хеммингса, когда он двигается. Надо же, как они любят создавать для себя укромные места везде, куда бы они ни пошли, думает Майкл. Весь смысл их общения в том, что их место может быть везде, где-угодно, если того захочет Люк. — Хотел немного отдохнуть, чтобы обдумать все. — Оу, мне тебя оставить? Майкл жалеет, что Люк умеет так хорошо скрывать эмоции, потому что он не знает, лжет ли Хеммингс, когда отвечает: — Нет. Ему придется просто поверить, что Люк честен с ним. Не то чтобы он когда-то врал Майклу. Проследив за взглядом Люка, Майкл обнаруживает Эштона и Калума, покачивающихся вместе на небольшом выступе, который, как он полагает, является неофициальной танцплощадкой. Вокруг них несколько человек, они смеются и танцуют вместе с ними. Возможно, это временные друзья, с которыми они больше никогда не будут общаться, потому что Эштон и Калум — это такие очаровательные люди, которые на одну ночь занимают место в сердце каждого, куда бы они ни пошли. Майкл никогда не понимал этого, он никогда не чувствовал необходимости в этом, когда у него уже есть единственные друзья, которые будут с ним всегда. Он не видит смысла в случайных знакомствах. Именно поэтому сердце Майкла согревает то, что Эштон и Калум держатся только друг за друга, несмотря на то, что окружающие откровенно пытаются привлечь их внимание. — Тур проходит хорошо, — произносит Люк, снова смотря на Майкла. Если раньше внимание Люка делало Майкла слабее, заставляло его избегать свое сознание, то теперь оно просто освещает его грудь, яркий знак, кричащий «Я люблю его». Он должен сказать об этом Люку. — Да, — соглашается он. — Наверное потому что у нас так много хороших песен на этот раз. Он не может быть уверен, но ему кажется, что Люк краснеет. Он понимает это по его движениям, по тому, как Хеммингс смотрит на их все еще соприкасающиеся ботинки и по тому, как он неловко дотрагивается до своей щеки. — У нас и раньше были хорошие песни. — Ага. «Don't Stop» была настоящим хитом. Люк смеется, разглядывая Майкла из-под своих ресниц. — Иди нахуй, я её написал. — Вместе с Калумом, и я никогда не позволю ему забыть об этом. Совместные шутки наедине, а не на сцене или перед камерой, снова создают дыру в сердце Майкла, о которой он даже не подозревал. Все кажется немного проще, когда они стоят вот так. Майкл не знает, почему он когда-то думал, что их связь может что-то разрушить. — Выйдем наружу? — спрашивает Клиффорд. Люк отвечает ему пустым взглядом и кивком. На улице довольно прохладно. Куртка Майкла недостаточно теплая, как и кожанка Люка. Он немного удивлен тем, как тихо здесь, лишь редкие машины проезжают мимо, ослепляя их фарами на несколько секунд. Несмотря на темноту, несмотря на то, что они здесь почти одни, Майкл чувствует себя незащищенным. Но его это не волнует. Он не может больше заботиться об этом. Люк прислоняется спиной к передней стенке бара. Майкл стоит перед ним. Глядя на Люка под бледным светом фонарей, Клиффорд понимает, что не знает, с чего начать. Это совсем не его специализация, и ему не за что ухватиться, чтобы понять, как начать разговор. Каждое признание Люка было прервано жаром соединенных губ или обнаженной кожи. Сейчас вряд ли подходящий момент для этого. Только когда Люк прочищает горло, Майкл понимает, что за ним наблюдают, потому что, очевидно, он знает, что есть причина, по которой Клиффорд позвал его сюда. — Я люблю тебя, — тараторит он. В любых других обстоятельствах то, как одновременно округляются их глаза, было бы комично, еще одно дополнение к списку того, как жизнь Майкла превратилась в дерьмовый романтический фильм. Когда Люк, наконец, берет под контроль свое выражение лица, он выглядят недоверчиво. Майкл ненавидит это. — Что? Трудно продолжать смотреть на Люка, не зарываясь лицом в ладони, ограждая себя от того, как ярко Хеммингс сияет, даже когда он просто стоит в темноте. Но Майкл все равно делает это. Он позволяет взгляду Люка прожечь себя насквозь. — Я люблю тебя. Это был ужасный способ сказать такое, но я люблю тебя. Люк кивает, но отворачивается, будто не слышит его. Не хочет слышать. Тишина не длится слишком долго, но Майкл устал от нее. — Я любил тебя с пятнадцати лет, просто никогда не знал, как сказать тебе. Я боялся того, как это отразится на группе и того, что люди будут говорить о нас. Обо мне. Но сейчас это не важно, теперь я понимаю, что это не имело бы значения, потому что мы любили друг-друга. Мне жаль, что я заставил пройти тебя через столько дерьма из-за того, что был напуган. Люк хмурится. — Любили? Теперь очередь Майкла негодовать. — Да. Ну, я думал, что с песнями, которые ты писал ты уже… Ну, двигаешься дальше. Ты все еще любишь меня? Усмехнувшись, Люк отворачивается, качая головой. Сердце Майкла замирает в горле, он не знает, что означает эта реакция. Он вообще не понимает, что происходит. Все, что он планировал, — это рассказать Люку о своих чувствах, но последствия этого всегда были немного туманны в его сознании. Он в какой-то степени смирился с тем, что Люк, скорее всего, ничего к нему больше не испытывает. Когда Люк оглядывается на него, все еще немного смеясь, его глаза становятся яркими и блестящими. Розовые пятна усеивают его обычно бледное лицо. — Ага. Тебя не так то просто забыть. Майкл, наверное, должен был счастлив. Он действительно счастлив. Просто немного шокирован. — Но я причинил тебе столько боли… Ты не должен… Ты должен ненавидеть меня, я не заслуживаю твоей любви. Люк качает головой, слегка улыбаясь. — Забавно. Ты говорил это каждый раз, когда я признавался тебе в любви. — Именно поэтому я не должен быть с тобой. — С чего ты взял? — Люк подходит ближе. — Тебе тоже было больно, Майки. — Это не оправдание. — Я знаю. Но ты должен быть немного мягче по отношению к себе. Я простил тебя. Песни об этом, а не о том, что я забыл тебя. Майкл вздрагивает, когда Люк делает еще один шаг ближе, и его руки касаются щек Майкла. Теплые пальцы проводят по его скулам, и в голове Майкла громко звучит вопрос: как руки Люка остаются такими чертовски теплыми, когда на улице так холодно? — Люк, — просит он. — Я дам тебе второй шанс. И третий, и четвертый. Мы оба разрушены. Я тоже не был особо честен по отношению к тебе, пытаясь подтолкнуть тебя к тому, к чему ты не был готов, — Майкл пытается покачать головой, но пальцы Люка впиваются в его щеки, не давая ему отстраниться. — Останься сегодня со мной. Останься со мной завтра с утра, а потом посмотрим, что получится. Это Майкл сделать может, поэтому кивает. Они ловят такси обратно до отеля.***
Майкл просыпается в теплой комнате рядом с кем-то, чьи волосы щекочут ему подбородок. Он откидывает голову назад и открывает глаза. Люк проснулся раньше и уже разглядывает Майкла. — Как долго ты уже пялишься на меня? — спрашивает Майкл, убирая волосы со своего лица. И, возможно, немного поправляя их, хотя Люк уже не раз видел его растрепанного и только что проснувшегося. — Твой утренний голос такой горячий, — Люк утыкается носом в нижнюю часть челюсти Майкла, проводит им по щетине. Это, наверняка, не самое приятное ощущение, но Клиффорд не собирается останавливать его. — Это не ответ. Хеммингс целует Майкла в щеку. — Люк. Люк смеется слишком громко для такого раннего часа, но Майклу это нравится. Ему нравится, как много места занимает Люк, куда бы он ни пошел, нравится, какой он большой, яркий и как он не боится быть собой. — Всего несколько минут. Ты красивый, когда спишь. Майкл морщит нос, будто это может сдержать жар, разливающийся по щекам. — Ты всегда красивый. — Поцелуй меня. — У тебя утреннее дыхание. — Поцелуй меня. И Майкл целует. Он больше не собирается отказывать Люку. Поцелуй легкий и медленный, отличающийся от остальных, но все такой же заразительный. Майкл не понимает, как мог обходиться без этого раньше. Каждый день, проведенный без губ Люка, был потерянным днем, и он не может потратить еще один. Однако, когда они начинают выдыхаться, а солнце начинает настойчивее светить в окно, Майкл чувствует необходимость отстраниться. — Нам нужно поговорить. — Звучит как приговор, — шутит Люк. Майкл хмурится. — Я серьезно. — Ладно, — Люк опирается на локти. Его волосы падают на лоб, но Майкл успевает убрать их за ухо, прежде чем Люк делает это сам. Солнце, пробивающееся сквозь жалюзи, подчеркивает веснушки на плечах Люка, отражается от цвета его ногтей. Клиффорд жалеет, что перестал целовать его. — Говори. — Чего ты хочешь? Хеммингс одаривает его очередным взглядом с приподнятыми бровями и поджатыми губами. — Чего хочешь ты? — Я просто хочу быть с тобой. Люк заразительно улыбается. — Я тоже хочу этого. Это всё, чего я когда-либо хотел. — Тогда мы вместе. — Похоже на то. Что-то расцветает в груди Майкла. Розы, может быть, или просто старая любовь и обожание. В любом случае, это вырывает из него смех, толкает его руки вверх, чтобы схватить Люка за щеки, а затем опускает их обратно, чтобы они могли просто смеяться во время очередного поцелуя и просто наслаждаться, смотря друг на друга. — У тебя действительно утреннее дыхание, — усмехается Майкл. Люк закатывает глаза и толкает его в бок. Они легко перемещаются друг вокруг друга в ванной. Майкл уходит с дороги как раз вовремя, чтобы Люк успел подойти к раковине, чтобы почистить зубы. Когда Майкл возвращается с новой одеждой в руках, душ уже нагрелся и работает, мягкий голос, скрежещущее, низкое пение, вырывающееся вместе с паром. Люк находит пропавший носок Майкла. Майкл расстегивает еще одну пуговицу на рубашке Люка, а затем помогает ему правильно заправить ее. Когда Клиффорд подходит к зеркалу, Люк выхватывает у него из рук расческу, чтобы поправить прическу самому. Они следят за тем, чтобы другой не забыл ключи, зарядные устройства и все остальное, что один из них неизбежно забывает каждый день. Затем они заходят в лифт, направляясь в холл, чтобы встретиться с остальными. Перед их этажом Люк хватает Майкла за руку, напоминая о втором условии их вчерашнего договора. Останься со мной завтра с утра, а потом посмотрим, что получится. Вот и их выход. Эштон и Калум улыбаются им, когда подходят к месту, где они ждут у входа. На улице светло, солнце отражается от стеклянных дверей и немного ослепляет их. Майкл сжимает руку Люка. Он не отпускает ее почти весь день. Он садится рядом с Люком в машину, сжимает руку на его талии, когда они едут на радиостанцию для интервью. Их ноги переплетаются под столом, и они не перестают улыбаться друг другу. Майкл целует Люка в щеку за кулисами в тот вечер, когда Хеммингс спотыкается о собственные ноги, и позволяет Люку прижаться к его губам быстрым поцелуем, прежде чем они выходят на сцену, не думая о том, кто за ними наблюдает. — На удачу, — шепчет Люк. Они играют великолепное шоу с постоянными улыбками и таким количеством энергии, что Майкл начинает немного беспокоиться по поводу его после-концертного состояния. Он подходит к Люку и наклоняется к нему вплотную, касаясь носом его щеки, просто чтобы заставить его рассмеяться в микрофон. Они шутят и дурачатся, потому что они профессиональные артисты, но Майкл знает, что теперь они могут повторить это позже без такой большой аудитории. Их руки снова переплетаются в машине по дороге в отель. Они остаются прижатыми друг к другу все время, вплоть до того момента, когда им приходится раздеваться, чтобы лечь в постель. Затем, развалившись в кровати, они находят путь друг к другу, как кусочки пазла, складывающиеся в единое целое. Когда Люк шепчет: «Я люблю тебя», Майкл отвечает ему тем же. Это не много, но больше, чем раньше. И пока что этого достаточно.***
Майкл думает, что к четвертому альбому у них уже должны были закончиться идеи. Особенно учитывая всё, что изменилось. Кто они без боли и разбитых сердец, молодости? Но он просыпается с Люком каждый день и знает, что мог бы написать об этом тысячи песен. Одна песня для каждой детали, целые куплеты, посвященные тому, как ресницы Люка отбрасывают тени на его веснушчатые скулы. Песня о том, как волосы Люка рассыпаются по подушке, а затем падают ему на глаза, когда он переворачивается на бок, кажется Майклу неплохой идеей. С ним все еще есть боль, когда его тревожность берет над ним верх. Но у них всегда получается с этим справляться, и об этом тоже можно написать. Они уже садились за фортепиано в их доме, на ходу сочиняя слова о том, как они танцуют вдвоем, теряются друг в друге. Майкл уже написал о том, как из всего, что с ним не так, из всех ошибок, которые он когда-либо совершал и будет совершать, Люк — это единственное, что он сделал правильно. — Не говори Калуму, — пошутил Хеммингс. Наблюдая за тем, как Люк просыпается, Майкл с радостью обидел бы Калума, если бы это означало, что он сможет рассказать всем и каждому, как сильно он обожает Люка Хеммингса. Прежде чем Люк полностью просыпается, Майкл хватает его телефон с тумбочки, чтобы сделать фотографию. — Что ты делаешь? — жалуется Люк, пытаясь дотянуться рукой до Майкла. Его глаза все еще закрыты. — Ничего, — отвечает Клиффорд, открывая инстаграм. Фотография появляется на экране, когда Майкл публикует её. Бледная кожа на фоне бледных простыней подчеркивает, как солнце падает на волосы Люка, как розовеют его приоткрытые губы. Он публикует её без подписи. — Что нам нужно сегодня сделать? — спрашивает Люк, потягиваясь. Майкл тычет его в бок, и он отступает назад, отмахиваясь от рук гитариста. — Записать «Best Years». Возможно еще несколько песен, если будет время. Люк гримасничает. Майкл уже знает, что он собирается сказать. Его плечи уже трясутся от смеха. — Ты реально заставишь меня петь про то, как тебе жаль, и как сильно ты любишь меня? — Именно так, — он наклоняется, чтобы смазано поцеловать Люка в щеку. Хеммингс тут же вытирает её рукой. Люк переворачивается и зарывается лицом в подушки, спутывая их простыни. — Мы не может просто остаться тут на весь день? — Мы слишком часто это делаем, — достаточно того, что об этом есть песня. Майкл скидывает с них одеяла. — Вставай. Пока Люк моется, а Майкл готовит завтрак (просто разогревает тосты), на его телефон приходит уведомление из Инстаграма. calumhood оставил комментарий под вашим постом: вы двое отвратительны хх ashtonirwin оставил комментарий под ваши постом: ну давайте тыкайте нам это прямо в лицо Он смеётся и выключает телефон. — Зачем ты это выложил? — слышится голос Люка у него за спиной. Обернувшись, Майкл встречается с потрясающим видом пялящегося на него парня со скрещенными на груди руками. — Просто хотел показать миру, насколько ты красив, детка, — он ставит тарелку Люка на его обычное место за столом. Люк ворчит все утро, но все же съедает все тосты. С набитым ртом он произносит: — Я не буду петь твою тупую песню, — но он все же краснеет. — Нет, ты её споешь. Ты будешь петь мои тупые песни, пока смерть не разлучит нас. Люк фыркает и давится тостом. Стуча по его спине, Майкл думает о том, насколько сильно он все-таки влюблен. — Тогда я сомневаюсь, что ты будешь писать песни обо мне. Майкл этого не говорит, но он уверен, что будет. Он пишет о Люке уже вечность.