***
В самолёте непривычно тесно — белый металлический кокон с тёмными вкраплениями ночных иллюминаторов смахивает на катафалк. Для полноты ощущения загробной эстетики не хватает венка из роз и чёрных лент с позолоченными надписями 'скорбим'. Билл плетётся по проходу между сидений, спотыкаясь об собственные ноги и задевая кого-то рюкзаком. Вот бы Бауэрса по роже. Двадцать пятое место, к счастью, предсказуемо пустует. Не успевает ремень безопасности защелкнуться на его талии, как две главные фифы их класса возникают на горизонте. Тозиер жестикулирует на языке приматов, намекая на то, что ему нужно сыграть непреклонную сволочь и поделить «добычу» пополам. Интересно, друг реально надеется, что этот финт проканает? — Билли, ты не поменяешься местами со мной и Кристой? Мы бы хотели сесть вдвоем, — Блэр нужно изолировать: от одного её голоса можно заработать пожизненную зависимость от инсулина. Ему влом лишний раз дёргаться, но ничего не поделаешь. С них станется пустить скупую слезу на публику. — Ладно. — Спасибо, ты такой милый! Очень милый! — Да-да. Не стоит б-благодарностей. Ричи разве что не хлопает себя по лбу от досады, но отодвигается, чтобы он смог пройти. Билл обречённо плюхается на сидение, стараясь не смотреть в провал иллюминатора. Снаружи слишком мрачно и дождит. — Чувак, я рассчитывал потискать одну из них, а не глазеть на твою постную рожу весь полет. — Просто о-отвернись и смотри в другую сторону. Саркастический вариант, ведь по соседству с ними мать сопровождает сына-инвалида. Зрелище не для слабонервных. Укол человеческой жалости сменяется пониманием, что с этим самолётом с самого начало всё не так. — Между прочим, Большой Билл… Сраться с Ричи себе дороже. Наушники прерывают монолог друга меланхоличным «teen idle». Просто зашибись.«Самолёт взлетает и падает. Самолёт взлетает и падает. Ах, как красиво он падает».
Если бы существовал рекорд по переходу от расслабленного состояния к максимальной собранности на время, то он бы стал безоговорочным победителем. Билл резко выныривает из мыслительного застоя. Голос. Мужской хриплый голос смолкает, и музыка в наушниках возвращает прежний уровень громкости. Крепёж от стола, за который он ухватился, остается в ладони. Ну нахер! С него довольно. Неисправный стол, помехи на табло, отвратный настрой с самого утра, а теперь ещё и слуховые галлюцинации. — Я не п-полечу. — Что? Билл, не дури! В перелётах нет ничего стремного! — Выпусти меня! — Что у вас случилось, мальчики? — помимо обеспокоенности в голосе мисс Льютон слышится раздражение. Лишние проблемы никому не нужны. — Кажется, Денбро сдрейфил. Проверьте, он там на сидение не наложил от страха? — хлеборезка Бауэрса вовремя подкидывает порцию дерьма на вентилятор. Патрик и Виктор соревнуются кто громче оценит остроумие и оглашают пространство лающими смешками. Безмозглые идиоты. — Завались, в-выродок. — Ты за свои слова сейчас ответишь, Контуженный! — Да пошёл ты! — Прекратите оба! Никто и не думает останавливаться. Он срывается с места, едва не снеся за собой Ричи, и со всей дури бьёт Бауэрса в нос. Ответный удар не заставляет себя ждать: они сцепляются в яростной потасовке под крики остальных пассажиров. — Что вы творите?! Охрана, выпроводите их! — Давайте на выход, ребята! — их растаскивают несколько крепких мужиков, перехватывая под руками. Андреналин заглушает болезненные ощущения и инстинкт самосохранения. Впрочем, сопротивление длится недолго. — Постойте! У нас экскурсия… Билл мысленно возносит благодарственную речь собственной сообразительности и вспыльчивости Генри, когда борт самолёта оказывается далеко позади и коридор на посадку закрывается, отрезая десятерых людей от заветного 'увидеть Париж и умереть'. Он мог понять, почему учительница, Алек, Ричи и прихлебатели 'его мудачества' сошли вслед за ними, но каким образом Беверли и ещё трое из соседнего класса затесались в ряды нарушителей порядка… Пофиг. — Вернёшь мне деньги за билет, Денбро! — сквозь зубы цедит Бауэрс, вытирая кровянистую юшку из-под разбитого носа. Крисс — смазливая блондинистая шестёрка — услужливо протягивает ему мешочек со льдом и бросает на Билла уничижающий взгляд. Смешно. Все знают, что Виктор спит и видит у себя в заднице член Генри. Ля мур. — Генри, поумерь свой пыл. Мы полетим следующим рейсом. — мисс Льютон тоже не блещет хорошим настроением, учитывая, что её дочь осталась на борту одна, хоть и под присмотром Блудворта. — Что на тебя нашло, Билли? Он не знает, что ответить и просто пожимает плечами, пока Тозиер прикладывает к фингалу под глазом мокрую тряпку; холод постепенно обезболивает ноющие участки. Такой ответ никого не устраивает, официальную версию «я не захотел лететь» в объяснительную не запишешь. Хотя чёрт с ним — у него просто сдали нервы. С кем не бывает.«Самолёт взлетает и падает. Самолёт взлетает и падает. Ах, как красиво он падает!»
Снова. Приторно-тягучий голос с хрипотцой эхом отбивается от стен в зале ожидания, зловеще скалящегося пустыми рядами сидений. Черепную коробку, словно распирает изнутри, и перед глазами калейдоскопом проносятся жуткие эпизоды сродни наваждения — взрывы, крики, рваная пробоина в борту, через которую Ребекку выбрасывает в дождливое ночное небо вместе с креслом, огонь, молниеносно распространяющийся по салону, и лицо Блэр, до неузнаваемости вылизанное голодными оранжевыми языками. Никто из рейса сто восемьдесят не выживет. Не должен был выжить. Нереальность уступает место реальности слишком резко: его нехило мутит, а ноздри всё ещё улавливают несуществующий запах дыма и обгоревшего мяса. По жилам резко, на контрасте пускают кипяток. — Чувак, тебе нехорошо? Может скорую? — Я…«Ах, как красиво он падает!»
На последней затихающей ноте смотровое окно разлетается вдребезги от ударной волны — самолёт воспламеняется прямо в воздухе и, словно перерезанный, делится на отдельные составляющие. Минута молчания прерывается судорожными всхлыпами мисс Льютон. Присутствующие фантастическим образом нервно дышат в унисон — ко всем начинает приходить осознание, где они могли бы сейчас быть… — Ты… знал? — Н-нет. Ему никто, конечно же, не верит. Десять пар испуганных глаз устремлены на него. Удушающий ком подкатывает к горлу.***
Вот же гемор, а как всё прекрасно начиналось! Неисправный двигатель, сломанное крепление компактного столика, обманный приём с встряской на стадии взлёта — и вуаля! — цепная реакция, вышвырнувшая половину пассажиров через пробоину в недолгое свободное парение и поджарившая вторую прямиком в уютных сидениях до степени велл дан. — Итого, десять самовольно выживших… Они портят мне весь отчёт! — резюмирует Тео, одним резким движением пододвигая очки вверх по переносице. Всегда так делает, когда злится. Грей криво ухмыляется в ответ и подцепляет зубами край кожаной перчатки — вторая рука занята косой и плёнкой некой Ребекки Льютон, чьи нежные останки опознанию не поддаются. Сбор грозит затянуться до утра. Пока выловишь все трупы, пока сверишь с планом, пока запечатаешь плёнки — и всё это с учётом того, что департамент ощутимо поскупился на кадры. 'Старики' заняты, а молодняк ещё слишком зелен и туп, чтобы работать даже в условиях малых катастроф. Присматривать за ними себе дороже. — Что скажешь, Грей? — Фаершоу было слишком коротким. — У нас есть ещё десять абонементов на обустройство шикарных похорон, между прочим. Топливо для самолета полыхает на поверхности океана. Мимо обломка проплывает обгоревший труп учителя. Жаль, у него было чудное французское произношение.