Хозяин леса

Летнее утро было свежим и прозрачным, как вода в лесном ручье. Туман уже отступил в низины, освобождая из душного плена припорошенную росой траву и первые летние цветы. Деревья мерно шелестели, пригретые робкими золотистыми лучами. Птицы весело пересвистывались в густых ветвях, разлетаясь врассыпную от назойливых белок. Он шёл по цветущей чаще, по-хозяйски оглядывая свои владения. Вот семейство беспокойных бурундуков тащит веточку с сочными, напитанными июньскими дождями почками. Вот дятел в своей кардинальской шапочке деловито выковыривает гусеницу из-под коры старого ясеня. А вот молодое деревце, сломанное последней грозой, упало на куст орешника. Он хмурится, чувствуя боль искалеченных веток. Легко поддев мёртвый ствол скрюченной рукой, он зашвырнул его далеко в овраг, в пересохшее русло когда-то бурлившей здесь реки. Теперь меж каменными склонами поселилась тишина: люди из деревни выше по течению построили плотину. Им нужно поить скот и поливать поля. Кому есть дело до лесных цветов, увядающих в агонии, роняя иссохшие головы на гладко отполированную гальку? Он отвернул рогатую голову, не в силах сдержать ярости, разрастающейся глубоко под сплетением веток на груди. Люди... Он вздохнул, раздражённо поскрипывая. Какими слабыми и несмышлёными казались они ему по первости. Потерянные, загнанные создания, жмущиеся к могучим стволам Его леса в поисках укрытия и защиты. Тогда они вызывали в нём такую же брезгливую жалость, как раздавленный кабаном слизень. Он давал им приют под сенью вековых елей и в глубине лесных пещер, позволял собирать хворост для костров и ягоды для пропитания. Как же слеп он бы, полагая, что человеческому роду знакома благодарность! Это чувство так же чуждо этим двуногим варварам, как стыд или умеренность. Жалобный зов ломаемых веток с опушки вырвал его из гнетущих воспоминаний. Молодая еловая поросль стенала под нещадными ударами длинных, остро заточенных ножей. Тяжёлые сапоги топтались по пышному мху, оставляя безобразные отпечатки. Он насторожился, втянул воздух провалом носа. Так и есть: люди. Захватчики. Мародёры. Они снова вернулись в Его лес, чтобы грабить, уничтожать, отравлять всё вокруг себя. Но в этот раз с него хватит! Ноги их больше не будет в его владениях. И горе тем, кто ослушается его предостережений! Он сорвался с места, на ходу взмывая над кронами рокочущей вороньей стаей. С высоты птичьего полёта лес просматривался, как на ладони, и найти незваных гостей труда не составляло. Да они и не прятались, прокладывая себе путь напролом по истекающему кровавой смолой валежнику. Люди весело перешучивались, отпивая из фляги, обтянутой оленьей кожей. Уверенные в своей безнаказанности, они не думали об осторожности, не проявляли уважения к лесу и его хозяину. Что ж, он преподаст им урок почтения! Упав с небес в цветущую чащу, ещё в воздухе принимая свой истинный облик, Он притаился, разглядывая их из-за плотной стены стволов. Его передёрнуло от солоноватого мускусного смрада, от вони высушенных табачных листьев и перебродившей в воде пшеницы. Охотники. И не те, что убивают ради пищи, ради жизни. Он научился уважать их, облачённых с ног до головы в шкуры своих жертв. Они приходили в чащу, как в святую обитель, испрашивая разрешения, никогда не забирая больше необходимого. Они были такими же хищниками, как волк или медведь, только вместо когтей у них были длинные острые палки, которые они выбрасывали далеко вперёд. Эти же пришли потешиться, насладиться чужой болью, отчаяньем, предсмертными судорогами. Эти сдерут шкуры, отпилят рога, выкорчуют клыки и оставят бесполезное мясо гнить посреди примятой травы. Он умел отличать их по громоздким деревянным машинам за их плечами, которые плевались железной смертью. Один из пришельцев, светловолосый и лысеющий, беспокойно обернулся в его сторону, щуря льдистые глаза, всматриваясь в слепящий хвойный узор. Он понял: человек почуял его, разглядел едва уловимое подрагивание ветвей, расслышал отдалённый хруст сухого валежника. Этот умнее остальных. И осторожнее. Убрать его первым? Или всё же начать с предупреждения? Человек хмурится, трогает за плечо своего худого темноволосого собрата, тычет пальцем в сторону плотно смыкающихся стволов. Его голос звенит от беспокойства. Он ухмыляется, слыша в нём зарождающийся страх. Толстый и кудрявый, со смешными круглыми кристаллами на носу, пренебрежительно смеётся и хлопает лысоватого по плечу, подталкивая к уводящей в чащобу тропе. Они пока не верят, не хотят видеть. Что ж, Он пошлёт им знак... Он выставил тотем у подножья старого кряжистого дуба. Череп оленя зловеще обозревал тропинку, поскрипывая ветвистыми рогами о низко нависающие ветви. На стволе горели эльфийские руны, предостерегающие незваных гостей. Он знал: люди не понимали языка древнего народа, считая ниже своего достоинства учиться у тех, чьи дома они присвоили и обжили. И всё же, их певучее наречие неизменно приводило смертных в состояние трепета. Может быть, срабатывала память крови, шепчущая им о том, как ничтожны они были перед Народом гор, впервые ступив на земли Континента. Или же просто страшились скоя'таэлей. Он не любил этих очеловечившихся бандитов, променявших гордость старших рас на убогие людские уловки ради выживания. И всё же они хранили Его лес, отпугивая случайных dh'oine отчаянными, кровавыми засадами. И он был им за это благодарен, давая кров и пищу, позволяя выстругивать луки из пушистых ясеней и тисов. Их было мало. Слишком мало, чтобы навредить Его чащобе, но пока достаточно, чтобы блюсти её границы. Четверо мужчин застыли, уставившись на тотем. Круглые рты. Круглые глаза. Глупые люди явно не понимали, что перед ними. - Похоже на какой-то знак, - протянул самый смуглый, похожий на уроженца офирской пустыни. - Может, владения белок? - предположил лысоватый. Его беспокойство становилось более явным: Он чуял острый мускусный запах даже с расстояния в пол-лиги. - Нужно убираться отсюда. - Белок из этих деревьев давно выбили отряды Синих полосок, - тот, что со смешными кристаллами на носу, отрывисто дышал, обмахивал раскрасневшиеся обрюзгшие щёки. - Отвечаю: в этом лесу так же безопасно, как на моём заднем дворе. - Думаю, нам не стоит отклоняться от намеченного плана, - черноволосый пожал плечами. - Если идти по этой тропинке, то выйдем прямо к хутору через пару часов. Не делать же крюк по опушке. Так мы и до темноты не доползём. Особенно некоторые, - он глумливо кивнул в сторону толстяка. Они всё глубже погружались в темноту чащи. Он разочарованно, зло мотнул рогатым черепом. Что ж, люди не хотят понимать по-хорошему... Длинные когти-лапы вонзились в мшистую землю, проросли, переплелись с корнями, стали единым целым. Лес загудел, вздохнул растрёпанными кронами и заворочался, будто проснувшийся медведь. Вековые вязы и худенькие берёзки перетасовывались, перекраивая ландшафт, делая его неузнаваемым. Лес бурлил, шелестел многоголосым базаром. Незваные гости жались друг к другу, боязливо оглядываясь. - Неужели буря? Ведь небо было совершенно безоблачным! - толстяк метался, стараясь спрятаться то за одного друга, то за другого, но зловещий гул шёл сразу со всех сторон. - Это просто сильный ветер, - худой, напротив, был невозмутим. - Но мы должны поторапливаться: такой шквал и правда может пригнать бурю. Мужчины ускорили шаг. Черноволосый сосредоточенно смотрел на дорогу. Толстяк поминутно отдувался, спотыкался об обнажённые корни, громко сквернословил. Лысоватый беспокойно озирался: искал на стволах следы рун. В спешке и страхе ни один из них не заметил, как дорога вильнула вправо, уходя кривой дугой вглубь леса. Он продолжал следить за мельтешением обутых в кожу ног. Пустые глазницы вспыхивали зеленоватым огнём. Он наклонился, подхватил горсть дурман-травы, растёр в костлявых лапах. Ветер послушно подхватил невесомую пыль, закрутил, растворил и понёс в низину. Люди беспечно дышали полной грудью; споры быстро пропитывали мозг. - Как сладко пахнут здешние цветы, - мечтательно произнёс офирец, раздувая тонкие ноздри. - Летом всегда так, - рассеянно откликнулся худой и черноволосый, пытаясь найти взглядом невидимое солнце. - Кажется, уже полдень. Нихрена не видно за этой клятой листвой! - Мы разве не в полдень должны были выйти к хутору? - обеспокоился толстяк. Его ноги заплетались от усталости, он начал заметно хромать. - Ты просто медленно плетёшься, - лысоватый метнул в него раздражённый взгляд. - Без тебя давно бы уже были на месте! - А ты давай, брось меня здесь! Как бросил Никлоса на расправу бандитам! - пылающие щёки толстяка задорно подпрыгивали, слюна брызгала на гладко выбритый подбородок. Рука лысеющего блондина метнулась вперёд, врезаясь в обрюзгшую челюсть. Жалобный хруст отозвался эхом в макушках сосен. Круглые прозрачные кристаллы, тоненько звякнув, слетели с курносого носа и, сделав тройное сальто, разлетелись вдребезги о торчащий на обочине камень. Толстяк приземлился рядом, протяжно застонал и принялся бережно собирать в ладонь разлетевшиеся зубы. - Клос, ты что, охренел! - черноволосый и офирец бросились к блондину, который уже навалился на оставшегося без зрительных кристаллов друга. Вдвоём они смогли стащить его на землю, бросить лицом в траву и заломить руки. Худощавый вытащил из-за пояса верёвку, скрутил запястья витиеватым узлом. Клос брыкался, злобно сопя, и офирец слегка ткнул его под рёбра. - Ортвин, пусти, ну ладно тебе! - наконец взмолился лысоватый, понимая, что в одиночку ему от двоих не отбиться. - Я слегка погорячился, с кем не бывает! - Дзерзите его крепфче, шуку! - отозвался толстяк, сплёвывая кровь и бережно убирая зубы за пазуху. - Шаш я ему двину, пашкуде! - Успокойся, Сиджи, хватит! Да что на вас на обоих нашло! - офирец зло сверкнул чёрными глазами сначала налево, затем направо. Клос и Сиджи синхронно потупились, тяжело дыша. Он наблюдал за копошением глупых людей, склонив рогатый череп к левому плечу. Этих смертных так просто вывести из себя. Они полны жажды крови. Она застит глаза, мешая замечать то, что происходит под самым носом. Ему это только на руку. Пора показать им, кто здесь истинный хозяин. Он вздымает к небу древесные когти, и вороны послушно слетаются на его зов. Один взмах покрытой мхом руки - и галдящая стая устремляется сквозь чащу. Люди слышат приближающийся гомон, беспокойно всматриваются в лесную глубину. Птичий клин вырывается из-за деревьев неожиданно, проносится над самыми их головами, почти задевая волосы кончиками крыльев. Смертные в ужасе вскрикивают, пригибаются, закрывая лица руками. Этого он и добивался. В одно мгновение он появляется за спинами потерявших бдительность людей, хватает худощавого Ортвина и скрывается в чаще. Человек смотрит на него полными ужаса глазами. Страх сковал его тело, кажущееся таким хрупким в длинных деревянных пальцах. Рот его открыт, но ни единый звук не смеет его покинуть. Он скалится, подносит безглазую морду прямо к человеческому лицу, всматриваясь в расширенные чёрные зрачки. Кончики загнутых внутрь когтей начинают медленно прорастать через розовую плоть, пробираясь в склизкие кишки, разрывая напитанное кровью мясо. Ортвин наконец закричал, отчаянно, душераздирающе. Он смотрел на трепыхающегося в его руках человека, слегка склонив голову влево, наблюдая, как вздулись от напряжения вены на его стремительно бледнеющем лице. Как обессиленные руки скребут по его коре, срывая ногти. Как крик переходит в вой, который захлёбывается кровавой пеной, когда его пальцы достигают лёгких. Человек перестаёт трепыхаться, повиснув истрёпанной куклой. Он вслушивается в наступившую тишину, удовлетворённый. Этого худого человека с жилистыми руками нужно было убрать первым. Он был самым хладнокровным, умел ориентироваться на местности и знал, как пользоваться клинком. Без него остальные почувствуют себя потерянными. Станут лёгкой добычей. Он знал: душераздирающий крик Ортвина отразился от деревьев неверным эхом, пронёсся по чаще до самой опушки. Остальные должны были его слышать. И понять, что он означает. Но этого не достаточно. Они должны видеть, что ждёт незваных гостей в Его владениях. Тело удачно разместилось между двух еловых стволов, растущих чуть дальше по тропинке. Раскрытая грудная клетка продолжала лить кровь на растущий внизу папоротник. Кишки свешивались перепутанной гирляндой. Он отступил на шаг, рассматривая своё творение, удовлетворённо рыкнул. Такое должно напугать людишек: они очень не любят смотреть на себе подобных изнутри. Он подозревал, что вид выпотрошенных внутренностей напоминал им о собственной хрупкости, о смертности. Укрывшись в тени еловых лап, он наблюдал, как трое мужчин, озираясь, бредут по тропе. Как один из них вдруг замирает, закрывает раззявленный рот грязной ладонью, и тычет пальцем вперёд и вверх. Двое других проследили за его движением, отрывисто закричали, толстый согнулся в приступе рвоты, офирец заплакал. Клос в секунду побледнел, сглотнул и решительно направился к деревьям. Пока он снимал тело с толстых побегов плюща, его два раза вырвало на труп, но он упорно продолжал кромсать стебли длинным ножом. Когда мертвец свалился на траву с чавкающим звуком, блондин спрыгнул следом и принялся собирать валежник, укрывая им то, что час назад было его другом. Другие молча наблюдали, не смея вмешиваться в бесполезный ритуал: Он знал, что волки всё равно растащат тело по кусочкам, как только люди отойдут подальше. Смертные продолжали путь в полном молчании. Толстяк всё больше хромал, но упорно ковылял вперёд. Офирец смотрел прямо перед собой. Блондин же был сосредоточен и угрюм. Он чуял их страх, видел, как стоят дыбом волоски на их затылках. И всё же незваные гости шли вперёд, забираясь в самое сердце леса. Они не поняли урока, а значит, он продолжится. Он запрокинул голову, издавая рокочущий рык. Вожак ближайшей стаи откликнулся протяжным воем. Он довольно качнул рогами: волки были меньше чем в лиге. Через несколько минут смертные сбились в кучу на тропе, выставив вперёд длинные ножи и вслушиваясь в тяжёлое дыхание по периметру деревьев. Колени толстяка мелко дрожали, нож в его руке ходил ходуном. Этот был самой лёгкой добычей. Но сейчас Он хотел взять другого. Первый волк, матёрый и бурый, вылетел из кустов, целясь в грудь блондина. Длинный нож не подвёл: лезвие вошло в пасть под самым горлом, окатив своего владельца багровой струёй. Второй уже нёсся к ноге толстяка, раззявив широкую пасть. Сиджи подслеповато сощурился, наугад махнул ножом крест-накрест. Раздался жалобный скулёж, и ослеплённый волк бросился наутёк, наткнулся на одно из своих собратьев, вцепился ему в шею. Тем временем двое хищников уже подступали к офирцу. Тот потешно скалился в ответ, видимо, надеясь их отпугнуть. Волки же восприняла это по-своему: один из них, поднырнув под лезвие, вгрызся в пах, второй прыгнул прямо к горлу, вырвав и заглотив кадык. Тонкий крик застыл на высокой ноте, растворяясь в темнеющем небе. Все замерли на миг, зачарованные красотой последней песни. Волки синхронно задрали головы, взвыв, приветствуя выплывающую из-за горизонта луну. Люди воспользовались заминкой и рванули вниз по тропе. Стая безмолвно воззрела на Него, ожидая приказа. Он едва качнул головой, и волки ринулись к добыче, жадно отрывая куски от того, что только недавно было офирцем. Луна уже стояла высоко, пробиваясь холодными лучами через бездвижные кроны, рисуя серебристый узор на блестящей от росы траве, когда Сиджи протяжно застонал и повалился прямо на тропинку, хватаясь за колено. Его подбородок мелко дрожал, слёзы текли из прищуренных глаз, алые щёки, особенно выделяющиеся на побледневшем лице, тряслись от беззвучных рыданий. - Оштафь меня штесь, Клош, я больфе не могууууу! - толстяк тихо подвывал, запустив руки в спутанные кудри. Лысоватый молча поднял его, встряхнул, закинул пухлую руку на своё плечо и побрёл дальше, тяжело дыша. - Оштафь... - начал было Сиджи. - Заткнись! - рявкнул на него Клос. Толстяк жалобно всхлипнул, опустил голову и заковылял дальше как мог. - Где же этот грёбаный хутор?.. - процедил сквозь зубы блондин, вглядываясь в бесконечные стволы, чернеющие вокруг. Он наблюдал за обессиленными людьми, зная, что они чувствуют его взгляд. Он больше не прятался. Он хотел, чтобы они слышали, что он здесь. Что он пришёл за ними. Чтобы вздрагивали от каждого шороха. Чтобы шарахались от каждой тени. Они начали понимать, кто здесь хозяин. Поздновато... Он вышел им навстречу, гордо вздымая рога, позвякивая черепами, привязанными к поясу. Толстяк завизжал, в воздухе повис отвратительный запах мочи. Блондин заслонил его, выставил вперёд руку с длинным ножом. Он презрительно фыркнул, выкидывая вперёд когтистую лапу. Дерево обвило нежную плоть вокруг рукояти, сжалось вокруг дрожащих пальцев, ломая кости, перемалывая сухожилья. Клос страшно закричал, глядя на собственное запястье, превратившееся в кровавую кашу. Сиджи вынырнул из-за его плеча, с отчаянной смелостью бросаясь вперёд. Клинок, почти не дрогнув, вошёл под покрытые мхом рёбра. Он зарычал, чувствуя холод металла внутри. Толстяк радостно вскрикнул: он явно не ожидал, что его сумбурная атака увенчается успехом. Радость была недолгой: Он ухватился за лезвие деревянными пальцами, вытягивая его из собственного тела с режущим слух скрежетом. С каждым сантиметром металла, покидающим Его тело, рот Сиджи открывался всё шире, глаза всё больше округлялись, заполнялись ужасом. Толстяк развернулся и что было сил рванулся к деревьям. Отбросив покорёженную железку, Он наклонил голову и в два прыжка нагнал беглеца, вонзая заострённые рога в мясистую спину. Их кончики пробили лёгкие, прошили кишки, разорвали мышцы, и, пройдя насквозь, показались из-под напитавшейся кармином рубахи. Он с трудом поднял голову, глубже насаживая булькающий кровью труп на импровизированные колья, и обратил пустой взор на Клоса. Тот стоял, пригвождённый к месту осознанием собственной смерти, стоящей перед ним. Блондин хотел, но не мог отвести воспалённого взгляда от алой струйки, стекающей изо рта Сиджи прямо на череп неведомого чудовища. Непреодолимая усталость навалилась оглушающим облаком. Весь мир будто отодвинулся, стал игрушечным, ненастоящим. Клосу хотелось только одного: чтобы этот дурной сон поскорее закончился. Он воздел руку и ещё кровоточащую культю к звёздам и надрывно закричал, вызывая монстра на последний рывок. Он смотрел на глупого, раздавленного человека, отчаянно орущего на маленькие светящиеся точки в тёмном небе. Он догадывался, чего хочет этот смертный. Что ж, время финального хода. Он наклонился, позволяя обмякшему тело соскользнуть с рогов. Приблизился к блондину, всё ещё упорно смотрящему в небо остекленевшими голубыми глазами. Глубокий провал носа оказался на уровне лица, очерченного серебром луны. Он вдохнул кислый запах изнеможения и отчаяния. Провёл острым когтем по лицу, оставляя неровную кровоточащую бороздку. Человек даже не дёрнулся. Человек готов. Он резко развернулся, черепа на поясе тоненько звякнули. Он последний раз посмотрел на глупого, непонимающего человека и пошёл в родную чащу. Человек закричал ему вслед, мучительно, безысходно. Побежал за ним, споткнулся о труп своего друга, поскользнулся на куске его печени и упал носом в лужу свежей крови. Он же шёл между стволами, слыша за спиной надрывный вой и плач. Зная, что он всё сделал правильно.