***
Дружба КНР и СССР уже в более осознанном и зрелом возрасте, когда эти две страны вышли на мировой рынок, со стороны казалась странной. Она выходила за рамки привычной всем дружбы, от того была крепче фуллерита и искреннее детской радости. Парни дополняли друг друга, заряжали позитивом, когда кто-то один из них впадал в яму пессимизма, коим обычно являлся Союз, позволяли отдохнуть себе в своем дуэте получасовым молчанием, например, в обнимку, лёжа на кровати. Друг без друга они казались незаконченной картиной Василия Кандинского «Певица». Китай, чистый душевно, умиротворённый, уравновешенный и спокойный, словно та девушка в белом одеянии, дарящий энергию и прилив сил, что, казалось, всегда были в его руках, как тот красный букет с абстракции, выглядел невзрачным, слишком одиноким без Совета, что в свою очередь, наоборот, впитывал в себя абсолютно все эмоции, чувства, силы и энергию, не отпуская их во внешний мир, а отыгрывая их на себе, как на фортепиано; он парадоксальный: был связан с бесконечным самокопанием и самосовершенствованием, с тишиной, вызывал ощущение тайны, загадки, защищённости и утешения — был невзрачен и тёмен, как тот мужчина за спиной у девушки. Это порой раздражало окружающих его стран и городов. На первый взгляд они были совершенно разными, но это не мешало им создавать полноценную композицию своих отношений, картину, гармонирующей на фоне всей суеты и суматохи. — Союз, как насчёт побега с этого ужасного места? — предложил Китай во время перерыва, отловив своего друга у кофейного аппарата. Он скрестил руки на груди и облокотился плечом о машину, сверху вниз смотря на русый затылок. — Ну, предложение неплохое, — тихо кашлянув, пожал плечами Совет, выпрямляясь и делая глоток кофе. Китай чётко услышал, как затрещали косточки русского в момент поднятия, словно кто-то рядом на трещотке проиграл быструю мелодию. Он прикрыл глаза и слабо усмехнулся, уже ожидая услышать знакомую фразу. — Только нас пришибёт одна высокомерная личность после такой забавы. — Ты всегда так говоришь, но всё всегда нам сходит с рук, — КНР встал ровно и обошёл аппарат, осматривая выбор кофейных напитков. Звон монет и жужжание аппарата вновь разнеслись по пустому коридору. Совет одарил азиата подозрительным и заинтересованным взглядом, когда тот достал пластиковый стаканчик с бодрящим напитком. — Ты же не пьёшь кофе, — с неким недоверием протянул русский. Казалось, перед ним стоял не его друг детства, а его роботизированный клон, от которого бежать подальше надо, а то сделает ещё что-то странное и не свойственное хорошо знакомому лицу. — А сегодня… день особенный, — сделав паузу между словами, Народная Республика как-то загадочно улыбнулся, опустив взгляд на дно стаканчика, будто там скрыта какая-то тайна мира. СССР не особо придал значения его словам и интонации, хотя, зная этого кареглазого, стоило это сделать. Горячий кофе приятно обжигал пищевод и желудок, заставляя удовлетворённо выдохнуть с прикрытыми глазами. Голова слабо пульсировала, а в горле осел пригорьковатый привкус кофеина. Несмотря на некую неприязнь к этому напитку, тошноту из-за него и плохое самочувствие после, скорее всего ему вообще его нельзя, русский чувствовал себя умиротворённо после него. Нервы, натянутые подобно струне, расслаблялись, а всё накипевшее внутри растворялось и с каждым глотком забывалось. Думать не хотелось от слова совсем. Хотелось просто плыть по течению жизни, не выбирая и ничем не рискуя, так что он не особо сопротивлялся предложению Китая по поводу побега. Ему просто хотелось немного отдохнуть в компании друга, а когда и как совершенно не волновало сейчас. Честно говоря, русский был безумно рад тому, что в его жизни появился азиат. С ним можно было и повеселиться от души, и выпить, и просто по душам поговорить, и сотворить какую-нибудь херню, за которую будет потом безумно стыдно. Со стороны казалось, что Китай не такой, что он спокоен и тих, предпочитает больше светские беседы, но, как после оказалось, таковым он является лишь в одиночестве и со знакомыми или коллегами. Это было так странно, но так притягивало к этой личности, комбинирующей в себе чистоту разума, души и сердца вместе с каплями безумия и силы. Вот это совокупность белого и красного! Психология цветов так увлекательна — по одному только любимому цвету можно понять примерно, что твориться у человека в голове. Иногда, общаясь с кем-то, Совет от скуки, уже не слушая собеседника, смотрел на него и рисовал его портрет красками, которые излучал говорящий. Мысленные шедевры увлекали коммуниста, заставляли утонуть в этом. Рисовать в живую ему не нравилось, но вот представлять этот процесс он просто обожал, погружаясь в свой маленький мирок. — Ты опять улетел в небытие, Союз. Вернись ко мне, пожалуйста, тучка моя серая, — Китай оказался так близко, чего СССР испугался. Его спонтанные и спутавшиеся в комок мысли были оборваны, что было к лучшему, наверное. Усталый лазурный взгляд пробежался по знакомому и такому родному лицу и остановился на тонких суховатый губах. Они были слишком близко, подозрительно близко. Чувствуя теплое и размеренное дыхание друга на своих щеках и губах, парень покрылся слабым румянцем. Он посмотрел в эти карие глаза, цвет напоминал недавно выпившее кофе. Казалось, если бы у них был запах, то пахли бы они именно так. Странная мысль заставила Совета отвести взгляд от прекрасных глубоких глаз, таких чистых и невиновных ни в каких грязных делах на первый взгляд. Правда, из памяти русского не стереть правду, которую однажды ему пришлось лицезреть. — Тут я, тут. Так мы идём или нет? — ответа он не получил. Его лишь резко потянули на себя, а дальше выбежали с ним из здания. Вот ещё одна черта азиата — делать без слов со слабой улыбкой на лице. На улице было прохладно, но не настолько, чтобы застёгивать своё пальто. Социалист, в принципе, мог и не надевать его в общем, ведь серая водолазка и так спасала от холода, но его друг был категорически против этого. Упираться смысла не было, так что Совет и не пытался. Ветер приятно обдувал лицо и волосы, а садящееся солнце ещё светило в глаза. Птицы радовали слух своим чириканьем. СССР любил природу. А любил он её за то, что она дарила спокойствие, гармонию, помогала опустошить свою голову от мыслей, просто отдохнуть. Она позволяла наблюдать за собой со стороны сколько душе угодно, и это ему нравилось. Порой парень уходил в лес или поле (странное для него явление, ведь тот больше предпочтёт посидеть дома, чем пойти куда-то), чтобы просто упасть где-нибудь, закрыть глаза и слушать природу, становясь с ней единым целым. Даже в городе, особенно вечером, ему нравилось просто ходить по паркам и наслаждаться жизнью в них. Но это не могло сравниться с прогулками вместе с Китаем, с которым можно было забыть о всех заботах и просто оторваться от души. — Сегодня слишком чудная для осени погода, не находишь? — задумчиво обратился к русскому азиат, ловя падающий кленовый лист. — Погода чудная, но разве оно не к лучшему? — прикрыв глаза, пожал плечами Радя.° — Да и не все ли равно, какое время года, если тебе хорошо на улице? — Тоже верно. Как насчёт взять себе по стакану чая, кофе или другого напитка и пойти на наше место, то самое, у обрыва? Сейчас октябрь, так что вряд-ли так кто-нибудь есть сейчас, особенно в такой вечерний час, — Китай повернул голову на друга и вновь улыбнулся, но более шире, чем обычно, и волнительнее. Что-то беспокоило его глубоко внутри, но Совет, согласившийся на предложение, всё не мог понять что именно. Два горячих напитка в руках у каждого: у Союза опять кофе, а у Китая — чай. Пока они шли, уже успела наступить ночь. Парни сели на лавочку, как и ожидалось она была свободна, и, сделав глотки из своих стаканчиков, подняли взгляд на яркий маленький лунный диск, свет которого осветил их лица. Китай повернулся к другу и увидел, как у него блестят глаза, а на лице красуется улыбка. Он видел, как тот был расслаблен и явно доволен всем. Опять их отдых в тишине. Они и не были против. С другом же можно не только хорошо поговорить, но и помолчать, верно? Азиат приблизился к русскому и аккуратно повернул его лицо к себе, обхватывая пальцами чужой подбородок. Он устремил взгляд в лазурные озера, что в свете луны казались ещё прекраснее, чем были на самом деле. — Ты чего? — тихо спросил коммунист, непонимающе вскидывая одну бровь, которые вмиг встали домиком. Китай нежно провёл большим пальцем по мягкой щеке и соприкоснулся своими губами с чужими, прикрыв глаза. Он давно хотел сделать это, но никак не мог найти подходящий момент. Нежный поцелуй наполнял груди парней теплом. Их сердца трепыхались, словно крылья бабочек, а тела слабо дрожали от волнения и приятных ощущений. Азиат вёл поцелуй, постепенно спуская руки на талию русского. Через него он пытался передать всё, что держал в себе, но самое главное — любовь, такую же трепетную и нежную, теплую и тягучую, как их поцелуй. Прижимая тело своего друга, который являлся чем-то большим, он целовал его и целовал, медленно, чтобы не напугать, и аккуратно, чтобы тот успевал за ним, да и к чему все эти быстрые движения? Поцелуй нужен для наслаждения друг другом, а не просто, чтобы губы чужие помять. Румянец огнем вспыхнул на щеках русского. Он немного приоткрыл рот и начал отвечать. Оттолкнуть КНР парень не мог, честно говоря этого и не хотелось, так что он доверчиво прижался к его груди, чувствуя его пальцы на своём затылке, перебирающие локоны его волос, и на талии, прижимающие его к другому телу. Этот момент казался сюжетом какой-то детской сказкой про принца и принцессу. Он был столь абсурдным, но вызывал целую бурю эмоций внутри у Совета: смущение, удивление, некий гнев из-за того, что у него даже разрешения не спросили, а главное радость. Его радовало то, что происходит, ведь теперь не придется пугаться мыслей о подобном и именно с этой личностью. Они на точке невозврата. И дальше всё будет по-другому, не как раньше. Оба парня это понимали и были готовы к любым поворотам и сюрпризам судьбы.***
— Нет, всё, я не могу так больше! — осколки посуды покрыли пол кухни. Недавняя очередная ссора на этот перешла свою черту. — Мы не можем это больше продолжать, Китай. Мы с тобой не подходим для этого. — Погоди, ты же не хочешь сказать, что… — Китай не мог, не хотел верить в то, что хочет сказать Совет. Их отношения были мечтой каждого, с этим сложно поспорить. Да, со своими косяками и шероховатостями, но были лучшими! — Давай расстанемся, прошу. Я не готов пока к такому. Это слишком давит, это невыносимо, — пролепетал почти на одном дыхании Союз, поднимая на него взгляд, полного слёз. Эти отношения полностью его вымотали, он слишком устал. Это оказалось для него слишком сложно и тяжело. Их представления об отношениях оказались безумно разными. Китай, казалось, перестал дышать. Он смотрел в эти глаза, полные отчаяния и мольбы, и понимал, что настаивать нельзя, иначе он сломает его, раздавит этот нежный лотос, коим он являлся в его глазах. — Хорошо. Как… Как скажешь. Мне уйти? — слова давались сложно. Ему не хотелось расставаться с этим человеком, только не с ним и только не сейчас. Всё, что они пережили вместе за все эти три года, будет ещё долго преследовать его, сомнений не было. С тяжёлым грузом на сердце азиат собрал свои вещи и ушёл, оставляя русского одного в пустой квартире. Совет, услышав хлопок двери, медленно сел на стул и положил голову на ладони, опираясь локтями о стол. Слёзы сами хлынули из глаз, накрывая его истерикой. Ему самому не хотелось этого разрыва, но терпеть больше этого он не мог. От этого сердце сжимало и дёргалось от болезненных судорог. Китай был романтиком, спора нет, но был слишком резок порой. Это пугало русского, а порой и сильно бесило. Они оба не были такими идеальными в отношениях, какими были в дружбе, они не оправдали надежд друг друга. Так что в их головах навсегда застыла фраза из детства, их обещание, которые они все же нарушили:» — Мы всегда будем друзьями.»