Драконы и тигры

От Вэй Ина и Шихо не было вестей, а три заклинателя ждали их. Они успели насмотреться на местных птиц, которых здесь оказалось много. Когда пошел снег, птицы пропали, а с ними блестящая полоса далекого моря и мелкие прибрежные озерца. Густая снежная завеса скрыла от глаз даль, но не просоленную землю, снег на ней сразу промокал и темнел, а когда он поредел и закончился, с востока на небо навалилась ночь и медленно растеклась от края до края. Окошки селения затеплились желтым. Что ж, тишина и безмолвие совершенствуют тело. Лань Чжань не хотел первым заговаривать с Цзян Чэном. Это Вэй Ин стремился наладить общение с братом, а Лань Чжань родственных связей с присутствующими не имел. Довольно скоро стало очевидно, что его нежелание взаимно, и хотя глава Цзян не умел стоять так же недвижно, как он, и иногда прохаживался взад-вперед, но с молчанием справлялся не хуже. Дева Ло, чувствуя повисшее напряжение, не решалась вмешаться — заговорить первой при нарочитом молчании главы было бы оскорбительно, а решить вопрос хитростью ей мешало простодушие. Так они и стояли молча на плетеном настиле, не сводя глаз с селения, куда ушли два самых важных для Лань Чжаня человека. Хотя, возможно, теперь Шихо была небезразлична не только ему. Лань Чжань говорил себе — нужно просто ждать и не оскорблять Вэй Ина неверием в его силы. Не мешать общению, на которое они не решались даже надеяться. Это очень важно сейчас, возможно, в этом спасение, и как сейчас из-за туч выглядывает луна, из моря тьмы и холода наконец может показаться светлый край возможности прекратить затянувшееся ненастье. Вернуть равновесие миру… И ему. Но даже если это не удастся, он не станет роптать, потому что печаль и гнев — спутники гордости, покой и радость — спутники безупречного смирения. В состоянии великого покоя следует принимать неизбежное, только смирение и любовь позволяют обрести великую силу, совпадающую с силой Дао. Если же человек начинает выдавать свою волю за волю Дао, то это путь к гибели, которая незаметно поглощает все прежние достижения души.* Хотел бы он, чтобы Вэй Ин был рядом? Да. Но благодарен небесам уже за то, что их путь вновь стал единым, сколько бы он ни длился… Сколько? Сколько Вэй Ин проживет со Стигийской печатью у пояса вместо золотого ядра в дяньтяне? И сколько продержится этот мир? Ночная птица с протяжным криком пронеслась над их головами, и Лань Чжань проводил ее взглядом. Потому и пропустил поначалу тень, заслонившую сначала один огонек в окне, затем другой. По настилу бежал человек! Лань Чжань бросил руку на меч и тут же убрал — Вэй Ин! Он подбежал, и Лань Чжаня словно теплом окатило, опустились плечи, разжались зубы — как мало, оказывается, в нем было покоя! И тем радостнее было, что Вэй Ин выглядел счастливо возбужденным, каким бывал всегда, когда ему что-то удавалось. Вот так же он недавно придумал заклинание понимания языков, и усидеть не мог, метался, переживая, что не догадался раньше, а оно ведь так пригодилось бы Мэргену! И так же тогда волосы его были в беспорядке. Лань Чжань протянул руку, возвращая заброшенную ветром назад прядь к щеке Вэй Ина — привычно, как делал всегда. Легко скользнул кончиками пальцев по разгоряченной коже. И только потом заметил, как изменился в лице шагнувший было навстречу брату Цзян Чэн. Ну что ж, он все равно бы когда-нибудь понял. — Я вернусь через несколько дней, возвращайтесь, — Вэй Ин шумно дышал, глаза его сияли даже при слабом лунном свете. — С Шихо все будет хорошо, я прослежу — И как вы отсюда выберетесь? — проворчал Цзян Чэн. — Здесь даже лошадей нет. Вэй Ин рассмеялся, как смешной шутке. — Мы вернемся! — он улыбнулся, отступая к селению. А потом совершенно по-мальчишечьи подскочил, с места набирая скорость, и помчался обратно . В снова повисшей тишине все трое проводили его глазами. — Если второй молодой господин Лань не изменил намерения присутствовать при визите главы Не, — отчеканил вдруг Цзян Чэн, резко повернувшись к Лань Чжаню, — гостевые покои клана Юньмэн Цзян всегда к его услугам. Он поклонился и тут же бросил под ноги меч. Очевидно, не желал слышать отказ, если тот прозвучит. Дева Ло торопливо последовала примеру господина — поклон, меч, но ещё извиняющаяся улыбка. Лань Чжань проводил их взглядом. Что-то подсказывало ему, что решение пригласить его в Пристань Лотоса глава Цзян принял в последний момент. И он догадывался, почему. — Восемь, — сказал Лань Чжань вслед исчезающим в темном небе фигурам. Остаться в одиночестве было странно. Он, живший в нем всю жизнь, привычный прежде к нему куда больше, чем к общению, теперь вдруг оказался растерян, и ему пришлось предпринять усилия к тому, чтобы осознать — он отвык. Одиночество для него стало редким, недолго длящимся, а теперь, на краю бескрайних стылых болот в нем снова появился привкус вечности, бесконечного пути души, и Лань Чжань чувствовал себя неполным. Эта неполнота беспокоила его, как неловко задетая струна в звучании мелодии, как незакрытое в ветреный день окно. Хотелось исправить, прекратить. Он не стал оборачиваться на селение — к чему? Встал на меч, вдохнул влажный ветер и ему показалось, он стал теплее. Вэй Ин сможет. Он создал солнечные бусины, они действуют, ему остался всего шаг — распространить силу артефакта на весь мир. С этим пока ничего не выходило. Прошлой ночью Вэй Ин снова долго говорил с Шихо, выпытывал подробности ее детской памяти, они вертели эти бусины так и эдак, добились того, что в комнатах пришлось погасить, а потом и вынести жаровни, стало слишком жарко. Но дальше этого не продвинулись, не хватало какого-то знания, элемента, и непонятно было, где его искать, что может им оказаться. Вэй Ин справится. А он должен делать то, что планировал. Большой совет совсем скоро, ему нужно многое успеть. *** Войско Тогона найти было несложно, сотни костров подсвечивали рыжим тучи и склоны ближних к лагерю гор. Это было тревожно и красиво — огненные кольца сотен-байфу выстроились двумя хороводами вокруг сотни личной охраны и огромной ханской юрты. Лань Чжань не стал спускаться прямиком к ней — пускай стрелой его не убить, любое ранение сейчас некстати. Люди у костров, только что безмятежно жевавшие, насторожились при его появлении, похватали оружие, многие вскочили. Стихли песни и разговоры. Только когда Бичень со звоном исчез в ножнах, кто-то догадался поприветствовать гостя, другие подхватили, и Лань Чжань тоже склонил голову. Подбежал сотник, быстро оценил ситуацию и согнулся в поклоне, но без подобострастия, смотрел на прибывшего он все так же внимательно. — Я один, — сказал Лань Чжань. — Проводите меня к Тогон-хану. То, что местный колдун говорит на их языке, сотника ещё больше насторожило, и Лань Чжаню это понравилось. Так и должно вести себя в походе. — Хан ожидает вас? — Не думаю. Доложите, — и замер, всем видом показывая, что готов ждать, как следует каждому явившемуся без приглашения. Сотник вернулся скоро. Менее настороженным он не стал, но проводил Лань Чжаня к ханской юрте со всем почтением. Тогон ожидал его у гостеприимно откинутого полога — такая встреча была знаком большого уважения, и Лань Чжань склонился в почтительном поклоне. — Не ожидал вашего визита, второй молодой господин Лань, но очень его желал, — Тогон-хан сделал приглашающий жест, и Лань Чжань вошел. Юрта теперь была разделена на мужскую и женскую половину, яркие ковры огораживали две пятых круга, и Лань Чжань услышал возню за ними, детский голос, а потом сердитое шипение Цэцэг. Она пыталась втолковать кому-то, что нельзя высовываться, когда у хана гость. Видимо, служанки из местных ее не понимали, раздался звук пощечины и шум стих. Значит, говорить лучше на согдийском. — Здоровы ли вы? Здоровы ли ваши близкие? — Тогон указал на мягкие подушки и опустился первым. Лань Чжань не приобрел привычки сидеть, подняв одно колено, принял свою обычную позу. — Вполне здоровы, но сегодня не сопровождают меня, — ответил он на высказанный и несказанный вопросы разом. — Можем мы оставить церемонии? Не сочтите это неуважением. Тогон ухмыльнулся. — Любое желание гостя радует хозяина, — Тогон хлопнул в ладоши, приказывая слугам подать вино и угощение. — К тому же час поздний, а вы с дороги. Говорить о делах до того, как будет накрыт стол, было совершенно недопустимо, и Лань Чжань сидел недвижно, пока низкий столик заполняли кувшинчики, чаши с творогом, кашей и блюда с вареным мясом. За коврами суетились, выпекая лепешки, и вскоре принесли их, тонкие, прозрачные от масла, которым они были обильно политы. Тогон распорядился принести также воды и молока, после чего предложил угощаться. Лань Чжань поблагодарил его за внимательность и оторвал самый край лепешки, на который не попало масло. Даже без него она была очень вкусна. — Если уж мы оставили церемонии, — сказал Тогон, который завернул в лепешку мясо и теперь с удовольствием ел, — не удовлетворите ли вы мое любопытство? Отчего вы не пьете вина? — Клан Лань основан монахом, в нашей традиции не позволять желаниям тела определять наши устремления. — Это должно способствовать ясности ума, — признал Тогон, но по веселому проблеску в его глазах ясно было, что он многое подмечает и не особенно старается это скрыть. — Безупречности нельзя достичь, — признал Лань Чжань, твердея лицом. — Но разве это причина не стремиться? — Простите, если мои слова показалось вам упреком. Вероятно, я слишком скоро перешел к дружеской беседе, вам достаточно указать мне на это. — Дружеские отношения с Тогон-ханом — большая для меня честь. — Лань Чжань вежливо поклонился. Есть ритуалы, от которых нельзя уклоняться, этот в их числе: с каждым правителем следует выстраивать не только понимание, но и границы. — Позвольте мне перейти к тому, что стало целью моего внезапного визита, — Лань Чжань налил себе молока и выпил. Тогон в ответ осушил чашу кумыса и жестом предложил продолжить. И Лань Чжань заговорил. Эти слова он подготовил давно, когда услышал, как Вэй Ин рассказывает историю, произошедшую с этим миром — ни слова о несправедливости и лжи других, очень кратко о сути случившихся войн, почти ничего — о себе. Очевидно, он не хотел говорить человеку, от служения которому только что отказался, о том высоком, исключительном положении, которое он занимал в этом мире, ведь это выглядело бы бахвальством и наверняка вызвало бы гнев хана. Однако Лань Чжань считал, что Тогону следует знать больше, скудность знаний может сыграть с гостем в чужом мире злую шутку, она препятствует полному пониманию происходящего, а Тогону предстоит Большой совет. Пускай он опытен в военном деле, этого недостаточно. И Лань Чжань рассказал все, что счел нужным. Когда он закончил и снова выпил молока, Тогон-хан долго сидел молча. — Я понимаю, почему Нэргуй не все рассказал мне, — сказал он наконец. — Он не хочет жалости. Эта мысль оказалась неожиданной для Лань Чжаня, и ему потребовалось время, чтобы обдумать ее и согласно кивнуть. Он не подумал об этом, это его упущение, теперь Тогон воспримет его визит как просьбу о помощи, а не как протянутую руку. Сказалась скудость опыта ведения переговоров, он должен был подготовиться лучше. — Сила не в том, чтобы выиграть все битвы, — продолжил Тогон-хан. — А в том, чтобы сделать неудачу ступенью к победе. Лань Чжань замер, глядя ему в глаза. Этот человек проницателен. Неизвестно, такова ли цель Вэй Ина, это не удавалось понять, потому что он избегал разговоров о будущем. Но его, Лань Чжаня, цель определенно звучала именно так. — Верно ли я понимаю, что у Нэргуя есть некий магический предмет, который хотелось бы заполучить другим? — Да, — Лань Чжань смотрел ему в глаза. — Но этот предмет разрушает душу и тело хозяина, его цель смерть и война. — Оружие, — кивнул Тогон, подумал. — Нэргуй старше вас? Он и это заметил. Все, что не хотел видеть Лань Чжань — первые морщинки у глаз, тускнеющие волосы, жесткость губ. Пока едва уловимые, ему казалось, заметные только тому, кто знает Вэй Ина лучше самого себя. Оказывается, это уже очевидно и другим. — Я старше. Тогон снова кивнул. — Чем слабее заклинательское мастерство владельца предмета, тем скорее он погибает, — ровно продолжил Лань Чжань. — Этот предмет нельзя уничтожить и надолго спрятать. Его можно только сдерживать. — Но получить его хотят не для этого? — изогнул бровь Тогон. — Армия мертвых не требует содержания. Тогон замолчал надолго, откинулся на подушки. Лань Чжань догадывался, что погрузило его в тяжелую задумчивость — понимание, что этом мире есть чудовищная сила, вечная, непобедимая. Бесчеловечная. И между ним и этой силой, плотиной на мощной реке стоит всего один человек. — Второй молодой господин Лань… — Тогон помедлил. — Считаете ли вы главу Цзян человеком чести? — Безусловно. — Он не задумался ни на мгновение. — Он спас брата, когда тот перестал справляться. Отправил его в ваш мир. — Чем плох этот способ? До чего быстр этот человек. Что ж, Лань Чжань знал теперь ответ на вопрос, который когда-то задавал брату. — В отсутствие… этого предмета мир разрушается. Теряет равновесие и приходит в упадок. Вэй Усянь не станет спасать себя таким способом. — Ну отчего же только себя? — Нет, — покачал головой Лань Чжань. — Это наш мир. Погубить его значит погубить свою душу. Тогон, кажется, хотел цокнуть, но сдержался, только руку в кулак сжал. Лань Чжань ровно смотрел хану в глаза. Конечно, ему это чуждо. Он наверняка уже прикидывает, как погрузить ценности на телеги, перегнать людей — не всех, конечно, только молодых и полезных — и завоевать себе новую страну на той стороне. В понятном, солнечном мире. Что ж, это его судьба. Ему решать. *** Про Сяо Синченя он вспомнил, только после посещения Гусу, где узнал, что брат в затворе и отказывается кого-либо видеть, Лань Чжаня в том числе. Он ожидал этого, но не мог не попытаться. Брат должен знать, что он на его стороне, что бы ни случилось. Что если никого не останется, останется он. Неизвестно, знал ли Лань Сичэнь о том, что его младший брат искал с ним встречи. Даже если знал, отказ его был понятен. Вероятно, его боль была слишком велика, и Лань Чжань боялся даже думать, что случилось бы с ним, узнай он, что Вэй Ин обманывал его каждым словом, неспешно, расчетливо подготавливая смерти тех, кого он любит. Мог бы он выдержать подобное? Дисциплинарный кнут страшен, но он калечит тело, делает его врагом, от которого не спастись, который истязает тебя без жалости и передышки. Но что, когда твой враг — твоя душа? От самого осторожного прикосновения к этой мысли судорогой сводило живот и шрамы пекли спину. Лань Чжань не знал, что он скажет брату, он просто хотел быть рядом. И даже этого не смог. На встречу с Сяо Синченем он не рассчитывал тем более — они едва знакомы, и кому нужны сейчас разговоры о книгах? Прошли времена, когда заклинатели тешили ум совместными беседами под шелковыми тентами кораблей-сампан и в цветочных беседках. Они продолжались, когда Вэни подчиняли себе клан за кланом, но тем, кого они ещё не тронули, не хотелось отказываться от мирной жизни. Зато после войны традиция разом угасла. И нет теперь мирно плывущих меж пышной зелени берегов сампанов, а беседки голы или разобраны на дрова. К его удивлению, Сяо Синчень охотно выразил готовность встретиться на почтовой станции между Линфынь и Ханьчэн, и Лань Чжань обрадовался поводу провести ночь там. Возвращаться в Дворец Фумо не хотелось, хотя он считал себя обязанным жить там, где жил с Вэй Ином и людьми, которых называл семьей, но теперь все в нем противилось этому месту, и в ту единственную одинокую ночь, которую он провел на Погребальных холмах в одиночестве, он не мог уснуть. Медитация не помогала, будто он никогда и не умел проводить в ней часы. Душу бередили воспоминания и подозрения: все люди, которых он любил, вдруг начали казаться ему подлыми, замышляющими против него, их слова приобретали другой смысл и поступки вызывали тревогу. Они тянулись вереницей перед его мысленным взором — дядя, брат, глава Цзян, глава Не и его брат. Конечно же, не обошлось без Тогона, семьи Вэй Ина и его самого. Промучавшись до часа крысы, Лань Чжань покинул Погребальные холмы и с тех пор ни разу там не был. Очевидно, Вэй Ин как-то справлялся с этим местом, но Лань Чжань не знал способа. Сяо Синчень удивил его не только согласием на встречу, но и тем, как тих и печален он был в этот вечер. Лань Чжань помнил его легко улыбчивым, бесконечно спокойным, а этот человек был чем-то подавлен. И он был один. Лань Чжань не знал, уместно ли спрашивать о Сунь Лане и как это сделать, чтобы не проявить излишнего любопытства. Их отношения не были настолько близкими, чтобы допытываться. К тому же Сяо Синчень и сам не был любопытен, оба они произнесли лишь традиционно вежливые слова и замолчали по разные стороны столика. Чая, конечно же, не нашлось, им подали какой-то травяной настой. — Хангуан-цзюнь интересовался книгами, — напомнил Сяо Синчень. — Да, я задался вопросом о происхождении Погребальных холмов, — не стал хитрить Лань Чжань. — Прошу поверить, это не связано с борьбой кланов, это всего лишь попытка найти причину случившегося в этом мире разлада. Очередная и, возможно, бесполезная, как и предыдущие. Но я столкнулся с тем, что в нашей библиотеке ничего об этом нет. И в других библиотеках, кажется, тоже. Упоминается некая древняя война, но ни слова о том, кто и против кого ее вел, какой была причина. — Да, — просто ответил Сяо Синчэнь. — Я знаю. — Ты... — осторожно попробовал Лань Чжань, и Сяо Синчень кивнул, соглашаясь перейти на более непринужденное общение, — … тоже пытался найти сведения? — Нет, вовсе нет. Но я много слышал об этом от наставницы. — Баошань санжень? — у Лань Чжаня едва не дрогнул голос. Ровесница и подруга Лань И! Она сражалась против Сюэ Чунхая. Бесценный свидетель! Он и надеяться не смел. — Да, это стало последней каплей для ее ухода из мира и она, кажется, никогда не простит заклинателям этого поступка. — Какого именно? — осторожно уточнил Лань Чжань. Сяо Синчень сложил руки на коленях. — Прошу извинить за возможные неточности, я знаю все только со слов наставницы и ее ближних учителей, к тому же моя память может меня подвести. Как известно, мир родился из хаоса Хуньду́нь. Из Великого Ничто родилось Великое Единое и разделилось на светлый холодный небесный ян и темную тяжелую огненную инь. Одно породило два. Два породило три. Три породило все сущее. Лань Чжань кивнул, не очень понимая, к чему говорить об очевидном. — Заклинательских пути тоже изначально было два равносильных, темный и светлый. Та древняя война велась с последователями запретного пути. Она была бесконечно тяжела. Светлые силы победили, сами едва не погибнув. Ни у кого не нашлось сил на то, чтобы достойно захоронить тела. И это стало Первой ошибкой светлых сил. Наставница считает, что уже тогда проявились дурные качества заклинательского мира. Эту ошибку можно было исправить за долгие годы последующего благоденствия, но никто не пожелал тратить на это силы. Они развивали техники и расширяли влияние, а о Погребальных холмах предпочли забыть. Это привело к тому, что Сюэ Чунхай именно там и создал темное железо. Как известно, в войне с ним снова победили светлые силы. Но и в этот раз они не пожелали уничтожить Погребальные холмы и их страшное порождение. Хуже того, светлые заклинатели начали тайно им пользоваться. Это было Второй ошибкой. Но последней, невыносимой для наставницы, стала Третья. Она горячо требовала от заклинательского мира не просто сдерживать осколки темного железа, но говорить прямо о совершенных ошибках, исправлять их, делая мир лучше, не позволяя подобному свершиться снова. Как мы теперь видим, она была права, знание о прошлом предупредило бы возвышение клана Вэнь, последовавшие за ним войны и несчастья. Равновесие мира не оказалось бы нарушено. Но голос Баошань санжень не был услышан. Заклинательский мир предпочел уничтожить не порождение тьмы, а всякую память о своих ошибках. История прошлого стала куцей и несвязной, из нее невозможно сделать выводы и чему-то научиться. После этого наставница навсегда покинула мир. Лань Чжань с трудом перевел дыхание, и Сяо Синчень мягко, понимающе улыбнулся. — Я знаю эту историю всю жизнь, но она не перестает ранить меня. Почему ты не расскажешь, хотелось спросить Лань Чжаню. Нельзя молчать о таком! Но он спросил: — Почему ты покинул гору? — Я разделяю возмущение наставницы, — пожал плечами Сяо Синчень. — Но не во всем согласен с ней. Я считаю своим долгом продолжать искоренять зло и делать мир лучше, пускай в малом. В одиночку я не могу исправить ошибки заклинательского мира, но не желаю и прятаться. Простые люди не виноваты в ошибках правителей. По какому праву я, сильный заклинатель и хороший воин, могу оставить их без помощи? Этому нет оправдания. Лань Чжань поднялся и медленно, торжественно поклонился юному заклинателю. — Мне очень близки твои слова, — сказал он, и Сяо Синчень тоже сложил руки в поклоне. — Я думаю, госпожа Цансэ покинула Гору по сходным причинам. Это может предположить любой, кто знал ее сына в юности. Надеюсь, мои знания окажутся полезны Хангуан-цзюню. Могу и я задать вопрос? — Без сомнения. — Я разыскиваю Сюэ Яна, ты наверняка его помнишь. Однажды он ушел от наказания, и затаился, но теперь его снова видят то тут, то там. Буду благодарен за любые сведения. Лань Чжань охотно рассказал о произошедшем сначала в лесу, затем в храме, и наконец о том, что случилось в шатре для раненых. — Насколько мне известно, он серьезно ранен и снова пленен Тогон-ханом. Вэй Усянь запечатал его каналы и наложил запирающие заклинания на клетку, где он содержится. — Вот как! — впервые за все время разговора Сяо Синчень оживился. — Прошу позволить мне отбыть немедленно! Лань Чжань вызвался сопроводить, но Сяо Синчень предпочел отправиться один. Уснуть этой ночью снова оказалось непросто. Понимание рвалось наружу — эти ответы они искали, этих знаний им не хватало! И даже без них Вэй Ин догадывался верно, те его слова и тиграх и драконах теперь получили подтверждение. Очень хотелось говорить обо всем этом. Но было не с кем.