Вечное "люблю"-2

В течение последующих дней я старалась поддерживать возлюбленного, как только могла. Но с каждым днем ситуация становилась хуже. Сходив вместе с лучшим другом к врачу, Федерико вернулся мрачнее тучи: завтра того укладывали в больницу, а через два дня должны были сделать операцию. Доктор, однако, сразу предупредил ребят, что хирургическое вмешательство на таком этапе было чревато различными осложнениями, вплоть до летального исхода. Но, если не прооперировать Эрнесто сейчас, он проживет еще, в лучшем случае, полгода. Максимум. Так что пришлось согласиться рискнуть. Наш общий друг изо всех сил старался не показывать своего страха, но мы-то понимали, что он был напуган и не хотел умирать. Глория, к ее чести, своего парня не оставила. Она почти не отходила от него ни днем, ни в больнице. Хотя, по ее же словам, когда в тот злополучный вечер позвонил врач и сообщил диагноз, она едва не упала в обморок, девушка все равно решила бороться за жизнь любимого. Хельге Федерико новость сообщил самостоятельно, и та тоже была шокирована. — Как же я ничего не знала?! — сокрушалась молодая мама. — Конечно, мы с ребятами познакомились всего несколько лет назад, но ведь я даже не замечала у Эрнесто никаких симптомов! — А их и не было, — мрачно заметил Федерико. — Головные боли у него начались всего неделю назад. Я сам не понимаю, как эта гадость могла все это время молчать. Ведь в школе спецназа мы так часто получали по головам, что устали считать. И с тем количеством сотрясений мозга, которые у него были, я, вообще, удивляюсь, как он до сих пор жив. — А врач на эту тему ничего не говорил? — поинтересовалась я. Мы втроем тогда сидели в гостиной у Хельги. Дело было накануне операции, поэтому мой парень был на взводе. Я, как могла, успокаивала возлюбленного — гладила по плечам и почти не отпускала его руки. — Ничего, — покачал головой он в ответ на мой вопрос. — Да и никто, наверное, никогда не узнает, почему опухоль активизировалась только сейчас. Врач только высказал несколько предположений. — Например? — спросила Хельга. — Может быть, мозг Эрнесто элементарно привык к частым сотрясениям и просто ударам по голове. И теперь, когда их не было уже несколько лет, начал таким образом высказывать негодование. — Что за бред? — опешила я. — Мне тоже так показалось, — согласился мой парень. — Поэтому я эту теорию сразу отмел. На мой взгляд, наиболее вероятно другое развитие событий. Скорее всего, опухоль начала прогрессировать еще в школе, но организм этого просто не воспринимал. Все его ресурсы уходили на поддержание сил. Вы же понимаете, постоянные стрессы, физические нагрузки и тому подобное. После переезда в Рим мы с Эрнесто стали направлять энергию на прогулки и драки — здесь было как-то тоже не до опухоли. Там, среди монахов, все силы организма уходили на то, чтобы поддержать жизнь. А потом уже сам Эрнесто постоянно находился в стрессовом состоянии. Даже начнись у него боли еще тогда, он мог элементарно не обратить на них внимания. Сами посудите: то мне угрожает какой-то мститель из прошлого, то на нас набрасываются сатанисты, то кого-то похищают. А чего стоил тот случай, когда я попал в авиакатастрофу! Все это так травмировало моего лучшего друга, что организм просто перестал воспринимать тревожные сигналы о разрастании опухоли. Эта проблема как будто… оказалась отодвинута на второй план. И теперь, когда все беды позади, организму понадобилось довольно много времени, чтобы обнаружить и проявить симптомы разросшейся опухоли. То, что эта самая опухоль выросла до невероятных размеров, стало ясно после того, как Эрнесто в день госпитализации сделали компьютерную томографию. Федерико помнил, что в детстве новообразование составляло всего три сантиметра в диаметре. Теперь же оно выросло до размеров хорошего лимона. Этот фактор еще уменьшал без того малую вероятность успешного исхода операции. Успокаивало лишь то, что для удаления опухоли хирургам не придется лезть далеко в мозг. Новообразование располагалось прямо в коре. — Ладно, — отмахнулась Хельга. — Это, в общем-то не столь важно. Чем я могу помочь? — Приди на операцию и побудь вместе с нами в комнате ожидания, — заявил Федерико. — Я хочу, чтобы Эрнесто знал: все мы рядом и любим его. Так ему будет проще. В день операции комната для родственников была забита до отказа. И, что интересно, из всех посетителей реальными кровными узами с больным было связано всего три человека. Юми, а также, специально приехавшие отец и бабушка Эрнесто. Первый оказался высоким худощавым мужчиной лет сорока пяти, одетым в рясу Тибетского монаха и традиционно бритоголовым. Собственно, от сына его отличали только одежда и прическа. Черты лица, форма носа, цвет глаз и даже длина ресниц были неотличимы от самого паренька. Что же касается бабушки, она была маленькой пухлой женщиной с добрейшим лицом. Да и по характеру, как я впоследствии убедилась, оказалась замечательной доброй и заботливой старушкой. Мы с ней быстро поладили. Что касалось Федерико, сеньору Ферранди, он, и вовсе, называл бабулей. Эрнесто храбрился изо всех сил. Даже вполне правдоподобно возмутился, когда мы всей толпой выскочили в коридор. Его как раз везли на каталке в операционную. — И зачем ты притащил столько народу? — ворчал он, глядя на лучшего друга. — Вы и оглянуться не успеете, как все закончится. Только зря врачам глаза будете мозолить. Впрочем, ни ворчливый тон, ни нахмуренные брови не могли меня обмануть. Говоря о том, что зря его лучший друг привел столько народу, Эрнесто держал его запястье и не отпускал до тех пор, пока его не завезли в лифт, который должен был доставить в операционную. — Люблю вас всех! — успел выкрикнуть парень прежде, чем двери закрылись. — Мы тебя еще больше! — одновременно завопили все его посетители. Все, кроме Федерико. Он просто метнулся к дверям лифта, раздвинул их на секунду и грозно заявил: — Не смей говорить так, словно прощаешься! Ты проснешься через несколько часов абсолютно здоровым человеком! Тебе ясно?! — Ясно, ясно, — отвечал его лучший друг. — Но если… — Не желаю ничего слушать, понял?! — огрызнулся Федерико. — С тобой все будет хорошо! Заруби это на своем длиннющем носу, придурок! — Затем, не дав приятелю вставить даже слова, мой парень отпустил створки лифта, а, когда они, наконец, закрылись, — в изнеможении опустился на ближайший стул. Что ж, может, прощание друзей и не было таким, каким должно быть. Но их диалог — вроде бы грубый и дерзкий — был насквозь пропитан крепкой привязанностью и давящим страхом потерять друг друга, Увидев эмоции возлюбленного, я инстинктивно шагнула к нему, чтобы как-то утешить, совершенно не представляя, что собиралась делать. Но сеньора Ферранди уверенно ухватила меня за плечо и шепнула: — Ты ничем ему не поможешь, милая. Они с Эрнесто — две стороны одной медали, поэтому твой жених будет в порядке лишь тогда, когда его лучший друг вернется. Будем ждать. — А если не вернется?! — в ужасе спросила я. — Если умрет прямо на столе?! Сеньора Ферранди, мне… — Называй меня бабушкой Далвой, дорогая, — отвечала женщина. — Мне страшно, бабушка Далва! — призналась я. — Эрнесто стал родным для меня тоже, и я не могу не бояться того, что с ним может произойти во время этой операции! — Понимаю, — вздохнула старушка, обняв меня за плечи. — Мне и самой страшно. Нам всем страшно. Но остается только ждать, увы. Господь услышит наши молитвы. По крайней мере, мы должны в это верить!