аз воздам

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. (Мф. 5:6)

Они говорят: блаженны кроткие. Блаженны плачущие, блаженны чистые сердцем, блаженны милостивые. Я слышу: будьте покорными, алкайте своих страданий, не держите ни злобы, ни камня за пазухой, явите милость господам вашим. Не Господу вашему. Господам. Командорам. Лес у границы. Может, даже тот самый. Где я проливала горькие слезы, где молила, молила не забирать ее. Самое дорогое — не отнимать. Они забирают — все. В них нет жалости, нет пощады, нет милосердия. Они хорошо меня научили. Око за око, верно? Очи Господа обозревают всю землю. Так говорят. Он видит в сердцах людских. Так говорят. И он видит. Он знает, куда привел своего Командора. Знает, что я с ним сделаю. Он не отворачивается. Никогда не отворачивается — глядит в мое лицо, сведя у переносицы густые широкие брови. Он глядит на меня так, как Люк больше не смотрит. Словно я — в праве своем. Миловать или казнить. Покориться или восстать. Он понимает. Поцелуй венчает наш темный сговор. Глубже любви, крепче смерти. Он целует меня, я целую его — все смешивается, размывается, и больше не разобрать — где он, где я. Губы к губам, как когда-то, в темноте его комнат, в тесноте наших судеб. Пред его очами. Порой мне кажется, Господь давно отвернулся. Но если — если — Ты все же смотришь — не отводи глаз. История повторяется. Змея, пожирающая свой хвост, и в руке моей — выбор. Я дарую ему выбор, и это — милость моя. Последнее милосердие. История повторяется, и свисток в моих занемевших губах звенит серебряным переливом. Колоколом погребальным. И они выходят, ступают ко мне — всегда за моей спиной. Кого вы терзали. Кому отмщение, кто воздаст. Лицо Командора в крови. Искаженное, изнуренное. Он боится, трус до последнего часа. Но этого — мало. Он говорит: «Фредова». Но я — не Фредова. Я — не служанка, не Господень сосуд, не твоя собственность, не твоя жертва. Я Джун. Я тебе — враг. И я отвечаю: «Беги». Беги и помни — око за око. Беги меня, и помни свой приговор, вкуси нашего страха, ибо так забирают — все. История повторяется: рабы поднимают цепи, чтобы забить господ своих до крови. До смерти. Змея пожирает собственный хвост, и зубы ее остры. Кажись цветком невинным, но будь змеей под ним. И когда придет час — кусай их. Кусай их всех. И кровь его в лунном свете, что черный бархат. Я втираю ее в руки, как прежде втирала масло. Зная: ничего уже не смягчить. И ветер рассветный пахнет свободой. От него. Для меня. Люк бы сказал, месть не несет утешения. Не дарит мира сердцам. Но сердце мое — материнское, горькое сердце — камень могильный. Я — дочерь гнева, не мир несу, но — меч. Я на войне.