Последний закат

Когда я была совсем маленькой, мама рассказывала мне различные сказки и притчи, которые заставляли меня плакать. Они учили доброте и состраданию, любви и поддержке не только к людям, но и к флоре и фауне. Мама всегда улыбалась, когда видела горячие слезы на моих щеках. Она аккуратно смахивала их и продолжала рассказывать, поглядывая на внимательно слушающую меня. Иногда она смеялась и трепала меня по волосам, поговаривая, что я у нее слишком ранимая. Немного повзрослев, я стала понимать, почему именно такие истории она ведала мне и почему улыбалась, когда видела мои слезы. Она была искренне рада, что эти грустные сказки «трогают» меня, что я испытываю жалость к главным героям историй. В этом мире, где все мы живем, нужно уметь сочувствовать и понимать окружающих, и поняла я это, когда подросла. Мое детство было беззаботным и спокойным, я не знала бед, зла и жестокости. Моя мать всегда пыталась огородить меня от того, что находится за пределами стен, что находится в мире, которого я не знала. Конечно, она не могла всю жизнь защищать меня от этих знаний, но сделала все возможное, чтобы я узнала об этом намного позже. Ужасные монстры, очень похожие на людей, окружали эти стены, окружали нас. Мы называем их титанами. Я их никогда не видела вживую, как и почти все население стен, но, по словам, их рост может достигать 15-ти метров. Мы продолжаем жить спокойной жизнью, думая, что все в порядке, но всегда ли так будет? *** — Милая, завтрак готов! — голос женщины пронзил каждый уголок дома, затрагивая не только первый, но и второй этаж. Я закрыла книгу, предварительно загнув уголок страницы, и спустилась на первый этаж, откуда веяло жаренными овощами. Женщина сидела за столом, и как только я спустилась, ее глаза сразу же метнулись в мою сторону, а уголки губ приподнялись. Я села напротив нее и пододвинула к себе тарелку, вдохнув приятный аромат. — Я сейчас ухожу на рынок, тебе что-нибудь взять? — женщина подняла на меня глаза цвета изумруда, совсем такие же, как и у меня. — Нет, спасибо. — я улыбнулась, но, похоже, это вовсе не походило на улыбку, так как лицо матери заметно напряглось. — Рейчел, что-то случилось? — она бросила на меня беспокойный взгляд, положив свою ладонь поверх моей. Я не хотела снова начинать для всех нас больную тему, потому что криками и переубеждениями я была сыта по горло. Понятное дело, что сейчас я уже не выкручусь, и мне придется слушать нотации и морали, а также то, какая я безрассудная и эгоистичная. Глаза женщины бегали по моему лицу, ловя каждую эмоцию моего рассуждения, и, кажется, она начала понимать, о чем я задумалась. Она резко отдернула свою руку от моей и встала со стула, тяжело вздохнув. — Мам, ты меня не переубедишь, — начала я, поглядывая на то, как женщина ходит туда-сюда по небольшой комнате. — Я не хочу прожить в неведение всю жизнь, как ты и папа! — завопила я, разводя руками. Нет, конечно, я могла понять ее, ведь я единственная дочь и все такое, но жизнь моя и я буду сама решать, что мне делать. — А что ты хочешь? Быть сожранной в первый же день вылазки за стены? — ее руки с грохотом опустились на стол передо мной, от чего я непроизвольно вздрогнула. Ее глаза были полны ярости на меня и…сожаления? — Я потеряла твоего отца и теперь не могу потерять тебя. — почти шепотом проговорила она. Глаза моментально покраснели и стали чуть влажные, было видно, что она всеми силами сдерживается, чтобы не разрыдаться. — Я буду тренироваться в кадетском училище, я смогу постоять за себя, я научусь это делать! — на одном дыхание протараторила я, ловя на себе усталый, полный боли взгляд. Мама убрала руки со стола и медленно подошла к окну, прислонившись к нему лбом. Она прикрыла глаза и вздохнула, как ей казалось тихо, но я прекрасно расслышала этот вздох, который был полон усталости и, кажется, понимания? Нет, думаю, мне показалось. — Что за глупости ты говоришь, Рейчел? — прошептала она, все также с прикрытыми глазами. — Как ты не можешь понять, что эти твари не щадят никого. Погибают целые отряды, их тела, а иногда остатки от тел передают родственникам, чтобы те похоронили. Я не хочу хоронить собственного ребенка. — она подняла на меня свой взгляд. Зеленые глаза потемнели и стали словно ночное беззвездное небо. — Я не хочу хоронить своего ребенка. — повторила она, делая паузу после каждого слова. Мне хотелось уйти, хотелось просто прервать этот бессмысленный диалог, который снова ни к чему бы не привел. Я понимала ее, прекрасно понимала, но жить так, как живет все население стен, я не хотела. — Я с самого детства пыталась огородить тебя от всего этого ужаса, а сейчас ты мне говоришь, что хочешь пойти в Разведкорпус? — женщина хмыкнула, будто удивилась тому, как так получилось. Уголки ее губ приподнялись, но тут же опустились, а черные глаза впились в меня. — Что я сделала не так? Я молчала, не в силах отвести взгляд от нее. Мне стало стыдно. Я не хотела делать ей больно, не хотела видеть ее слез, но жить загнанной овцой мне не хотелось. Она это не понимала или же не хотела понимать? Ее руки коснулись моих плеч, от чего я вздрогнула, ведь я даже не заметила, как она обошла стол и встала позади меня. Пальцы женщины стали перебирать мои не короткие вьющиеся пряди пшеничных волос, поглаживая их и проводя пальцами между волосинками. Руки спустились на мою рубашку, на которой она сразу же поправила воротник, загнувшийся в нескольких местах. Я медленно коснулась ее руки горячей и такой мягкой руки, а затем несильно ее сжала. Женщина поцеловала меня в макушку и, могу поспорить, она улыбнулась. — Я люблю тебя, — промямлила я, чувствую некое смущение, говоря эти слова. Думаю, многих заставало это неприятное чувство неловкости, как и меня сейчас. — И я люблю тебя, милая. — ее губы снова прикоснулись к моим волосам, оставив горячий поцелуй на них. Кажется, она смирилась с моим выбором или мне так показалось. Тишина прервалась стуком в дверь. Мама отступила от меня и, поправив выбившиеся пряди волос, направилась к двери. Я приподнялась со стула, озадаченно поглядывая на дверь, так как мы никого не ждали. Женщина открыла дверь и отступила назад, дав зайти девчонке, чуть выше меня ростом и растрепанными черными волосами чуть выше плеч. — Доброе утро, госпожа Пэриш. — улыбнулась девочка, посмотрев на мою маму, а затем перевела взгляд на меня. — Привет, Клара, — женщина положила руку на плечо брюнетки и еле заметно улыбнулась, пытаясь спрятать свое ужасное настроение, которое, конечно же, испортилось из-за меня и моих детских планов. — Как там мама? — бросила она обыденный вопрос, который и вправду волновал ее всегда, когда Клара заходила к нам. Услышав о том, что госпожа Холт все также трудится в полях, ожидая приезда мужа из Рагако — деревушки, находящийся за стеной Роза, мама одобрительно кивнула и направилась на верх, предварительно заставив меня доесть остывший завтрак и кинув на меня взгляд, который так и шептал, что разговор еще не закончен. Как только мы вышли на улицу, я вцепилась в плечи подруги и жалобно застонала, прикрыв глаза, что явно напугало ее. Карие глаза стали необычайно большими, а нижняя губа стала подрагивать, будто вот-вот с нее спустится крик. Я открыла глаза и посмотрела на Клару, кажется, я ее напугала, и мысли об этом заставили меня резко отпрянуть от нее. — Прости-и-и — протянула я, вздохнув. Я совсем забыла, что моя дорогая подруга очень впечатлительная и пугливая, хотелось ударить себя по лбу. — Мама снова начала читать мне нотации, что я глупая девочка, мечтающая умереть в пасти титана. — я недовольно закатила глаза, и закинула голову назад, тяжело вздохнув. — Может, тебе стоит прислушаться? Никогда не знаешь, как все может повернуться. — девочка пожала плечами и опустила глаза. Она заметила небольшое зеленое пятнышко на юбке и стала тщательно оттирать его, ковыряя ногтями и смачивая слюной. Неужели, она снова будет отговаривать меня, ведь о своем выборе я рассказала ей еще давно, конечно, я слышала возгласы о том, что я смертница, что решила идти прям в руки смерти, но моя отзывчивая и добрая Клара попыталась понять меня. Подружились мы с ней сразу, как только ее семья приехала в Шиганшину из Троста. Не знаю, что сподвигло их покинуть Розу, я никогда не интересовалась. Не считала нужным. — Не три, думаю, это трава. — я немного наклонилась, чтобы рассмотреть пятно поближе. Да, это точно трава. Такие пятна практически невозможно отстирать. Мама всегда ругалась, когда я пачкала что-либо из одежды в ней. Взяв подругу за руку, я потащила ее в поле, где каждый день работала ее мать, пытаясь обеспечить едой своим трудом не только себя, но и всю Шиганшину. Мы быстро добрались до места назначения, но свернули на другую тропу, которая шла вверх по холму. Поднявшись на него, я села на небольшой камень, а Клара уселась рядом на траву. С этого холма открывался вид на рабочих, а чуть дальше — на стены. — Я тоже хочу в Разведкорпус. — еле слышно промямлила себе под нос девочка, но я все равно расслышала каждое слово. Я не могла поверить в ее слова, ведь она никогда не жаждала увидеть тот мир, который был за стенами, увидеть титанов. — Чего?! — взвизгнула я и слезла с камня, а затем села напротив нее, схватив за плечи. Она долго смотрела на меня, мечась то к одному глазу, то к другому, не решаясь сказать то, о чем думала. — Сэм служил в Разведкорпусе, но…— начала она, но замолчала, не договорив. Я понимала. Ее старший брат погиб, защищая товарища. Его просто раздавило ногой это чудовище, поэтому хоронить им было некого. — Я хочу быть такой же смелой, как он! Хочу, чтобы его смерть была не зря! — Клара схватила меня за запястья и улыбнулась такой нежной и одновременно болезненной улыбкой. В уголках ее глаз скопились слезы, которые вот-вот вырвутся и покатятся по розовым щекам. — Я с тобой. — прошептала она и, отпустив мои запястья, кинулась мне на шею, заключив в объятья. Я почувствовала резкое наливающееся тепло в моей груди, тепло дружбы и понимания. Мы сможем. Вместе. *** Мы просидели на этом холме до самого вечера, думая о том, как сказать госпоже и господину Холт о том, что их дочь идет туда, где погиб их старший сын. Не знаю, как они отреагируют, но Клара убедила меня, что родители не станут препятствовать ей, ведь Сэма отпустили практически сразу, надеясь, что он добьется в Разведкорпусе намного больше, чем продавая на рынке хлеб. Конечно, они могли пересмотреть свои взгляды на это после смерти сына, но подруга уверила, что для них жизнь внутри стен страшнее, чем за ними. Я задумалась. Наши родители были такими разными, но любили нас одинаково и хотели нам только лучшего. Как только солнце стало медленно опускаться за горизонт, мы направились обратно в Шиганшину. Подойдя к городу, мы увидели столпотворение возле главной улицы и, не сговариваясь, побежали туда. Чаще всего кучка гражданских значило только одно — приезд Разведкорпуса или Военной полиции. Клара рванула вперед меня, но все также держала меня за руку, расталкивая зевак. Мы протиснулись и встали прямо около дороги, по которой медленно шел отряд Разведкорпуса, во главе которого на лошадях ехали Эрвин Смит и Ривай Аккерман. Позади них тащились повозки с раненными, а в самом конце шли остальные. Эрвин Смит уверенно смотрел на дорогу, не обращая внимание на возгласы горожан о том, что они — гордость стен, что их труд не напрасен. Капрал Аккерман изредка поглядывал на людей глазами цвета стали через черные пряди волос, свисающие по бокам. В его взгляде не читалось ничего, кроме, кажется, апатии и усталости? Думаю, мне не показалось, ведь темные круги под глазами явно не были причиной прекрасного времяпровождения. Раненых было много. Некоторые кряхтели и стонали от боли, поддерживая перевязанные части тела, другие же спали или, скорее, были без сознания. Мое сердце наливалось гордостью за этих ребят. Они жертвуют собой ради мира и нашей безопасности, но гражданские так часто меняют свое мнение насчет Разведкорпуса. Как только кто-то погибает, то весь отряд закидывают различными продуктами и вещами, крича что-то вроде: «Никчемные ублюдки! Совсем не дорожите своими людьми!», «Надеюсь, вы все передохните за этими стенами!». Но кто-то крикнул, что убитых сегодня не было, это заставило меня облегченно вздохнуть, сегодня никто не потерял родного ему человека, это доставляло некую радость. — Эй, малявка, отойди! — на мое плечо упала тяжелая рука мужчины, я сразу же обернулась, почувствовав резкий запах перегара. Мерзко. И вообще, какая я малявка? Мужик вышел на дорогу, тем самым притянув к себе взгляды горожан. Некоторые солдаты стали кричать ему, чтобы тот ушел с дороги, но тот лишь отмахнулся, расставив руки по обе стороны, и заорал: — Ну что, Эрвин Смит, смерть моего сына не была напрасной? — хриплый голос прервал все возгласы гражданских и приковал к себе глаза всего отряда. — Или ты, Ривай Аккерман, — мужчина отпил немного пива из кружки и усмехнулся. — Сильнейший боец человечества, — сказал он с такой интонацией, будто пародирует кого-то. — Мой сын хотел быть именно в твоем отряде, а ты, чертов хер, не спас его, когда этот ублюдок сжирал его заживо. — мужчина снова отпил алкогольного напитка и громко рассмеялся. Я вылупилась на него и, кажется, мой рот даже приоткрылся. Была бы здесь моя мама, она бы схватила бы меня за шкирку и потащила домой, приговаривая, что разговоры о кадетском училище могут быть закрыты. Я непроизвольно огляделась, испугавшись правдивости своих мыслей. Этого мужчину можно понять, наверное, в трезвом состоянии он бы не стал кричать об этом на всю улицу. — Это ужасно, — прошептала Клара, все также стоящая рядом со мной. Да, ужасно, но его сын знал, на что идет. Я ничего ей не ответила, уставившись на то, как капитан слез с лошади и только хотел шагнуть в сторону пьяницы, как его тут же перегородила рука Смита. Он схватил мужчину за зеленый плащ и что-то сказал, я не могла расслышать даже обмолвки, так как стояла слишком далеко. Лицо Аккермана ничего не выражало, абсолютно ничего, будто бы его не заботил ни мужчина, стоящий посреди улицы, ни взгляды людей, перешептывающиеся и смотревшие в его сторону. Как он стал капитаном, если ему плевать на своих подчиненных? Светловолосый мужчина отпустил капрала и тот тут же снова залез на коня. Что? Он даже не подойдет к нему? Ему точно плевать. Даже не знаю, что он мог ему сказать, если бы Смит не перегородил ему дорогу. Где-то вдалеке послышалось громкое «Расходимся», это были солдаты Гарнизона. Зеваки стали расходится, как только несколько человек в форме подошли на главную улицу. Двое направились к Эрвину и Риваю, другие же стали расталкивать народ, прикрикиваю что-то вроде: «Хватит уши греть, по домам!» — Пойдем, — я взяла Клару за предплечье и направилась в сторону дома. — Мне его жаль. — прошептала я, смотря себе под ноги. — Кого? Ривая Аккермана или мужчину? — брюнетка посмотрела на меня, заправив пряди волос за ухо. — Что? —возмутилась я, кинув непонимающий взгляд на подругу. — Мужчину, конечно! — я нахмурилась, не понимая, как такое могло прийти в голову моей всегда здравомыслящей подруге. — Кажется, он был расстроен, что ему напомнили об умершем солдате. — пожала плечами Холт и снова кинула на меня взгляд черных глаз. — Ты видела его лицо? — я усмехнулась. Как можно было не заметить безэмоциональную мину? — Ему, похоже, все равно, кто находится в его отряде и все равно на их жизни. — фыркнула я, немного приподняв брови. Холт мне не ответила, она молча плелась рядом со мной, иногда вздыхая, словно мысли пожирали ее изнутри. Я тоже молчала, пытаясь не думать об этой ситуации и молилась, чтобы мать не узнала о ситуации на главной дороге. Хотя о чем это я? Глупая. Конечно она знает. Устроит разнос по полной. Снова. Попрощавшись с Кларой, я направилась домой, обдумывая, что скажу матери и как будто отстаивать свою точку зрения. Надеюсь, обойдется без криков. Я открыла дверь, и женщина сразу же бросилась мне в глаза. Она сидела за столом, опустив голову. Ее локти уперлись о стол, а пальцы вцепились в темные волосы. Она неохотно подняла на меня усталый взгляд, осматривая с ног до головы, будто ища какие-то повреждения. Я не знала, что говорить, я просто стояла в дверях, боявшись ступить в сторону. — Кадетское училище объявило набор желающих вступить в их ряды. — еле слышно проговорила она, ловя в моих глазах искры желания и радости.