– Что-то сломалось?
– Я…
из игры "American McGee's Alice"
Бертольд больше не появлялся. Как будто его не было вовсе. Энни ждала его на следующий день, чуть ли не обрадованная появлением его на пороге, но это оказался Том Лоу. – Здарова! – весело махнул рукой он. – Ну как сегодня день проходит? Они часто втроём виделись в столовой или в коридоре, стараясь деликатно обходить тему их выживания. По началу вдвоем: Энни и Эрен. Том из-за сотрясения с трудом открывал уцелевший глаз. Когда болезненные последствия сотрясения немного отступили, и он мог хотя бы подняться с кровати, то сразу стал третьим в их невесёлой компании. Он был первым, кто осмелился поговорить о пережитом. – …помню, как приложился глазом пару раз к этой угловой ножке стола, – Том пальцами коснулся марлевой повязке на пустой глазнице. – А потом меня выкинуло из вагона. У него еле заметно дрожали руки, чрезмерная бледность и синяки выдавали в нём вид человека пока ещё нездорового. Рот искривлен в подобие улыбки, за которой он надеялся спрятать свою боль. – Я ничего не помню, – ответила Энни, складывая руки на груди и опираясь о стену. – Ну, один момент разве что. Как я ударяюсь о чьё-то тело предплечьем. Она провела рукой по нему, собирая обрывки воспоминаний. Том всё это время ковырял ногтем большого пальца кутикулы других. Энни заметила, как он оторвал кожу до крови, но даже этого не заметил. – На меня Райнер повалился, – Эрен задумчиво взглянул в окно больницы. – Когда нас выкинуло из вагона, я упал, кажется, на него, а потом отключился. Повисла долгая пауза. Энни встала со скамьи, прошлась немного вперед. – Ребята, – заговорил Эрен, нарушая молчание, – вы скучаете по академии? Лично я очень. Больше всего, хех, вы, наверное, посчитаете меня ненормальным, но я скучаю по библиотеке. Том громко усмехнулся, сам не ожидая от себя. Энни непонимающе скривилась. – Не подумайте, что я такой сильный любитель науки, – продолжил Эрен. – Мне нравится запах книг, а в библиотеке он очень насыщенный. Иногда я беру книгу, открываю её на середине и вдыхаю эту типографскую красу и аромат бумажных страниц. – Да ты романтик, – фыркнула Энни. – Я бы тоже предпочла занюхать библиотеку, чем эти залитые хлоркой коридоры. – А мне нравится свежий морозный аромат, – мечтательно проговорил Том. – Когда наступает зима, я сразу вспоминаю детство и свой родной город. Энни с долей раздражения взглянула на этих двоих сентиментальных парней. Но у них-то хотя бы есть чувства, в отличие от неё самой. И тут она впервые призадумалась, а что ей нравится? По чему скучает? Чего ей не хватает? Она закрыла глаза, представляя себя посреди зеленого луга на небольшом холме. Ветер раздувает её волосы и одежды. Дышится так легко и так… свободно. – Эрен, – Энни повернулась к нему, – тебе повезло больше всех. Без упрёка, – добавила она, видя его непонимающий взгляд. – Тебе скоро на выписку, судя по твоим успехам у мозгодела, и вообще по состоянию ты выглядишь лучше нас с Томом. Твой брат от тебя не отходит, всегда рядом. Хорошо, когда кто-то есть рядом. Он ради тебя в леса эти чёртовы поперся, когда не каждый военный туда готов был пойти. А мой папаша даже не объявится здесь, но оно и к лучшему, – последнее Энни произнесла жёстко, вызывав у Эрена и Тома изумление. Ей меньше всего хотелось видеть тут своего отца, который бы смотрел на неё с презрением за проявленную ею слабость. Но он не приезжал и вряд ли сподобится. Отправил пару писем для собственного успокоения. И узнал о случившемся со своей дочерью наверняка от соседа-егеря, который написал одно единственное письмо ей, но какое трогательное в отличие от сухих, как песок под палящими лучами солнца, строк её родного отца. – У тебя-то почему никто не приезжает? – Энни взглянула на Тома. – Из-за культистов, – ответил он. – Родителей не выпустят из города, пока всё не уляжется. Энни непонимающе нахмурилась. Впрочем, про север она мало знала, может у них такие там правила закрывать выезд наглухо. Сейчас она могла видеть в окне кусок оранжевого здания реанимации, в котором по сей день лежала Ханна Диамант. Послышался разговор, который донесся до трёх выживших. Они невольно стали свидетелями его. – …шутишь что ли? Я же видел парня с именем Жаклин Лойс, а ты мне говоришь, что это она, – говорил медбрат. – Тебе приснилось, наверное, Пилар, – заметила, смеясь медсестра. – Жаклин новый ординатор, и это девушка. Я тебе говорю. – Бред какой-то, мы с ним разговаривали. Я ему рассказал, как мне палец откусил тот псих из леса, – Пилар тяжело вздохнул. – Видимо совсем уже заработался. Если мне приснилось, то это очень реалистичное сновидение. Медсестра залилась смехом и Пилар вместе с ней. Энни и Том переглянулись. Эрен мрачно смотрел в пол. – Они про Райнера? – спросил Том, хмурясь. – Да, – ответила Энни, презрительно фыркая. – Видишь, как оно бывает, вчера ты жертва происков Марли, газетная знаменитость, а сегодня лесной псих. Как бы пособие, такими темпами, не забывали выплачивать, после того как окончательно спишут нас. Том взглянул на неё как после сокрушительного удара. Взгляд этот был полон безнадёги и боли, которую ему не с кем было разделить. Как же ему хотелось, чтобы кто-нибудь обнял его, погладил по голове и прошептал на ухо слова утешения. Том в этом нуждался очень сильно. Энни смирилась с тем, что не получит этого ни от кого. Бертольд, единственный кто мог бы ей это дать, куда-то исчез, не сказав ни слова.***
Бертольд так и не появился даже спустя несколько недель. Психиатр Рита начала теперь свою усиленную атаку беседами, называя их умным словом «терапия». К этим утомительным и бесконечным разговорам она добавила таблетки, от которых в одно время Энни начало тошнить. – Это побочный эффект от такого сильного лекарства. Мы снизим дозу, посмотрим на твоё состояние, Энни, – ласково и учтиво произнесла Рита Иглхаут. До трясучки эти два качества раздражали. Надо же, помнит, о чем на приеме было ляпнуто между строк. Относится ко всему с особым вниманием и трепетом. Бесит. – Скажи мне, что тебя беспокоит, Энни? – с улыбкой спрашивала Рита. Энни закатывала глаза, фыркала и демонстративно отворачивалась от неё в самом начале их терапии. Рита каждый раз называла её по имени. Почти никогда не говорила предложение, не произнося его. Хотела, видно, расположить к себе. – Понимаешь, Энни, – Рита придвинулась ближе, – если ты будешь отказываться от лечения, мы вынуждены будем оформить тебя как недееспособную и отправить в лечебницу. А если там никакой диагноз не подтвердится, такой, с которым требуется стационар, мы вынуждены будем отправить тебя домой. Это возымело эффект. Энни вздрогнула от одного упоминания о доме. Отец и его очередная любовница. «Ну уж нет, лучше здесь мозгоправша, черт бы её подрал». Пришлось начинать разговоры, которые Энни считала пустыми. Она рассказывала про то, как отец сурово тренировал её и как выбил всё желание делиться своими страхами, своими слабостями. Так же поведала в каких мучениях умирала её мать, что она говорила своей дочери в бреду и агонии. Единственный друг, верный пёс по кличке Свист, был подло отравлен новой женой её отца. – ...армия почти единственное место, в котором мои навыки могли сгодиться, – Энни исподлобья смотрела на Риту. Хотела откровений, получи и распишись, – и где я смогла держаться от отца подальше. «Иначе бы я его прирезала как свинью. Он избивал меня, обезличивал меня. Считал, что делал меня лучше и сильнее, а на самом деле ломал. Я не вернусь к нему. Никогда и ни за что!». Потом Энни вскользь упомянула Бертольда, как тот навестил её, обещал снова прийти и потом внезапно испарился. – Тебя это уязвило, Энни? – уточнила Рита после того, как она рассказала ей историю его посещения. – Да, наверное, – Энни нахмурилась, пытаясь вспомнить, что именно она почувствовала тогда. – Не знаю. Он казался таким жалким, поначалу. Но это был единственный человек, кто не обидел бы меня. Вы мне скажите, не я же тут аналитикой мозгов занимаюсь. – Ты подумала, что он сможет тебя защитить от отца, Энни? – Да хватит повторять моё имя! Я знаю, как меня зовут, – гаркнула резко она, делая глубокий вдох. – Я могу защититься от него сама. Он меня научил этому. – А ты не думала, что твоего друга Бертольда могли куда-то срочно вызвать? – Плевать уже, – Энни сложила руки на груди. – Он увидел, какая я… и передумал со мной связываться. Или до сих пор уверен, что я спала с Райнером. И не смог этого пересилить. Не знаю и мне всё равно. Энни поджала губы. Она злилась на Бертольда и на его внезапное исчезновение. На то, что он начал пудрить ей мозги своей рукой помощи, а потом взял и исчез. По какой бы то ни было причине, дать ей знать об этом было в его силах. – Ты могла поступить иначе, если, скажем, тебе удалось вернуться к Бертольду и повторить ваш последний разговор? Энни пожала плечами. – Без понятия, – отозвалась она. – Прошлого не вернуть. – Гипотетически. Энни призадумалась. – Не знаю. Трахнула его, – Энни нарочито громко засмеялась. Рита покачала головой, что-то опять записывая. Как же её подмывало выхватить этот блокнот и разорвать его зубами к чертовой матери. – Ханна Диамант вышла из комы две недели назад… – Рита поправила очки. – Я знаю, – резко перебила её Энни. – Сезон закрытых дверей закончился? Почему вы думаете, что мне не плевать на неё? – Ты права, – тяжело вздохнула Рита, опять что-то записывая. – В том, что её теперь можно проведать. Сеанс закончился. Энни вышла из кабинета Риты. Радует, что на их беседах не присутствует её ординатор. Иначе терапия превратилась в преодоление желания стереть с его лица это надменное выражение. В коридоре сидели на своих привычных местах Эрен и Том. Первый в отличие от неё со вторым, выглядел как совершенно здоровый человек. Исчезла мертвенная бледность, пропали впалые щёки и потускневший взгляд преобразился и снова зажегся жизнью. – Мы должны навестить Ханну, – говорил ему Том. Заметив Энни, чуть громче добавил: – Все вместе. И этот туда же. Может Ханна вообще не горит желанием их видеть, учитывая, что они её привязали. Энни громко фыркнула, предпочитая никак не высказываться касательно этого предложения. Ханну навещали родители, которые очень долго добивались того, чтобы их пропустили в реанимацию. Врачи наотрез отказывались несмотря на то, что это её ближайшие родственники. Потом начались волнения с культистами, тут же следователи прибыли в Каранес. Посещение опять отложили на неопределенный срок. Но вскоре главврач допустила родителей Ханны, надеясь на то, что присутствие отца и матери сможет вернуть её к жизни. Может быть это чудесное совпадение, но она и правда пришла в себя вскоре после этого. Ханна сидела на кровати, облокотившись на подушку. Она сразу обратила внимание на Тома, а именно на его перебинтованную голову и повязку на глазу. Что-то ей припомнилось, взгляд наполнился сожалением. – А мы тут решили тебя всей весёлой толпой проведать, – начала Энни, разряжая неловкое и страдальческое молчание. – Как ты? – Похоже на то, что я плыву, – не без труда проговорила Ханна. – Тяжело двигаться, тело не всегда слушается меня. Какие-то действия приходится вспоминать с трудом. Мама сказала, сколько я пробыла в коме. – Бывает, что люди прибывают в ней годами, – заметил Эрен и тут же опомнился. Ему показалось, что это прозвучало грубо и резко. – Твой организм справился быстрее. Ты молодец. Ханна мрачно улыбнулась ему. Том искоса взглянул на Эрена, после первой им сказанной фразы. Энни ясно видела, как этот парень боится за благосостояние недавно покинувшей кому девушки. От этого ей стало тошно. – И как там? – спросила Энни, нарочито поворачиваясь к Тому спиной. – Это походит на сон или что? Эрен молчал, реакцию Тома она не могла видеть, но, кажется, она была красноречивой. – Не помню, – Ханна опустила взгляд к рукам. – Меня окружала тьма. Порой мне казалось, что я слышу голоса, но так и не поняла, кому они принадлежали. Тогда… я всё видела и слышала, но я так не хотела в это верить. Ханна начала плакать. Энни раздраженно взглянула на неё, Эрен сочувственно. Том подошёл к ней ближе. – Прости меня, Ханна, – он упал перед кроватью на колени. Его руки обхватили её кисть. – Это я подставил тебя перед Райнером. – Я… Я понимаю, – ответила она, кладя свободную руку ему на голову. – Узнав правду, он бы тебя, наверное, убил. Нервный смешок сорвался с её губ. Она зажмурилась, сожалея о том, что могла попробовать сыронизировать в такой момент. Увидела реакцию Эрена и Энни. – Ребята? – позвала полушепотом Ханна, совсем переставая соображать из-за навалившегося на неё чувства вины. – Райнера подозревают в убийстве Марко, – ответила ей Энни. Ханна окунулась в то жуткое воспоминание. Её беспомощность, а только наблюдение добило стену, сдерживающую страдания. Эта невозможная и болезненная картина предстала перед её глазами. – Ужасно... – Ханна собрала последние остатки мужества. Тогда она поддалась страху, сейчас нельзя. – Я тогда видела этот кошмар. Сейчас осознаю, что это было. Тогда же… не могла ничего поделать.XXX
Майк Захариус уехал спустя неделю после того, как объявился. Он оставил вместо себя Пьера Вонга, который должен был довести это дело до конца. Так как в этой ситуации ему оставалось только ждать, то он прозябал дни в полицейском участке, помогая временами местным оперативникам и следователям. Когда подходил к концу второй месяц после спасения кадетов, из комы вышла Ханна Диамант. Она ничего не понимала, с трудом вспомнила своё имя. Рита каждый день приходила к ней, чтобы справиться о её состоянии. Потом Ханна начала вспоминать, что с ней произошло. Ей не хотелось верить в то, что ей довелось пережить в лесах. Ханна видела, как умирает её возлюбленный. После этого она ничего больше не сказала. Рита опасалась, как бы бедняжка не впала опять в состояние фрустрации. Она не могла настаивать на том, чтобы Ханна рассказала ей о том, видела ли она смерть Марко. Скорее всего не помнит этого, из-за потрясения скорее всего не зафиксировалось в памяти. Под конец десятого дня общения Ханна с трудом вернулась к воспоминаниям о том кошмаре. – Мина так пронзительно кричала, – прошептала она, утирая льющиеся слёзы. – Райнер орал на меня. Он чуть меня не убил. – Зачем Райнер хотел это сделать, ты знаешь? – Он что-то говорил про воду, – Ханну зажмурилась. Рита не настаивала о продолжении, но вот Пьер Вонг требовал с каждым днём всё сильнее. Пришлось согласиться, но с условием: если Ханне станет хуже, они отложат эту беседу до её полной реабилитации. – Договорились, – с трудом согласился Пьер. Он не хотел ждать, но ему сурово напомнили, что вообще-то вправе отказать. И тут Пьер нехотя вынужден был уступить. Когда же пришёл Эрен, сказав, что Ханна вспомнила детали и готова рассказать о них, Рита почувствовала развязку этого дела. Она спешно набрала номер следователя, вызывая его. – Спасибо, Эрен, – кивнула Рита ему, следом отвечая взявшему трубку связисту. – Соедините с полицейским участком Каранеса, это срочно. Пьер явился незамедлительно, сверкая глазами. Бедная Ханна ждала их, как жертва ждёт палача – ей придётся опять это вспоминать. Придётся об этом говорить. – Марко так мучился, – проговорила тихо она, когда Рита постепенно подвела её к этому разговору. – Я слышала, как он просил Эрена его убить, я помню это… Она зажмурилась, собираясь с мыслями. Пьер нервно вздохнул позади Риты. Ясное дело, от слов девушки зависело, вернётся он домой в ближайшее время или нет. – Райнер Браун убил Марко Ботта? – не выдержал следователь. Рита с округленными от возмущения глазами повернулась к нему. – Нет, – Ханна решительно взглянула на Пьера. – Я видела, как Марко снял ремень… пытался подняться… закинул на шею, а потом зацепил... он хрипел, а я… меня привязали, я не могла ничего сказать, ни кричать, ни двигаться. Потом к Марко подошёл Райнер, снял эту петлю, но было поздно. Он сказал ему, кажется: «что же ты наделал?». И всё… это всё что я помню.***
Пьер вышел на задний двор больницы, вдыхая полной грудью воздух. Дело решилось, наконец-то. Теперь у него есть с чем вернуться в столицу и закрыть это дело, отчитавшись перед Захариусом. С блаженным лицом выполненного долга он взглянул на небо. – Господин следователь, – обладателем такого тембра голоса мог быть некто иной как Зик Йегер. Он смотрел на Пьера с нескрываемым любопытством. – Никак дело закрылось, а? – Закрылось, – отозвался Пьер. – Мы изначально думали так, как оно и оказалось в итоге. Зик хорошо помнил, как Майк спрашивал его мнение, касающиеся заключения и характере следов на шее Марко, когда отослал Риту разговаривать с Бертольдом Гувером. Тогда же прозвучала версия: самоубийство. – Зря потратили время, – продолжал Пьер. – Скажите, оно вам надо было? – Я уже отвечал на этот вопрос. – Всё ради спокойствия брата? – Вы находите это странным? – вскинул брови Зик. – Да, всё ради него. – Что-то мне подсказывает, что ваш личный интерес оказался куда больше, чем беспокойство о брате. – А вам не всё ли равно? Какая разница, что было в начале, если вы уже в конце. – Этого могло бы и не быть, – продолжал свои упрёки Пьер, надеясь вызвать у собеседника чувство вины. – С моим братом тоже могло бы и не быть, – проговорил Зик, в упор смотря на своего собеседника. – Я сожалею, – Пьер отвел глаза. – Виновные найдены. – Надеюсь на это, – многозначительно проговорил Зик. – Удачи на службе, господин следователь. – И вам на вашем поприще, доктор. Зик Прошло почти два месяца с начала всего это кошмара. Всю ответственность за катастрофу возложили на Китса Вермана и его отряд, осматривающий целостность путей и не заметивших очевидных нарушений в опорной конструкции. Их отправили под трибунал, дальнейшее оставалось неизвестным. Кису Шадису сделали огромный выговор, отстранив его на время от заведующего по учебным делам. Канцлер в бешенстве готов был каждому причастному хоть немного к этому делу снести голову, но холодный и рассудительный взгляд Георга Ван Кайна нивелировал последствия так горячо принимаемых его руководителем решений. Это дело заминали как могли, подгоняя расследование и незамедлительно виновных предавали суду. Но вот народ так быстро не мог забыть и успокоиться после того, как виновные были наказаны. В их сознание закралась мысль, что это происки марлийцев, что это заговор, что власти скрывают от них настоящую причину крушения. Официальная версия была такова: несчастный случай из-за проседания свай в связи с характерной особенности ландшафта в тех местах. Как раз на горизонте замаячил культ, именуемый «Культ стен», прозванный так малопонимающим журналистом на основе слухов. А звучал он так: эти религиозно-фанатичные люди пришли с севера, где стоит странная стена, отделяющая что-то от кого-то, и, дескать, эти культисты поклонялись ей, как некоему божеству, стоящему на их страже. На деле же риторика культа была до смешного проста: людей, как скот, держат во власти военные и король, не давая народу править, заключая его тем самым в «стенах» милитаризации. Они считали, что власть должна быть у простых граждан, что в правлении должны быть не только дворяне и военные, но и люди от народа. Что в министерстве короля большая часть военных, очень далёких от гражданской жизни обычных людей. А в совете лордов исключительно знатные богачи, принимающие законы удобные только для них самих. Культ стен и ранее появлялся в истории Эльдии, но каждый раз им не хватало авторитета, сил и влияния, чтобы стать серьезной угрозой, но на некоторые уступки властям приходилось идти, чтобы показать свою лояльность народу, тем самым лишая фанатиков доли последователей. Сейчас, почувствовав уязвимость королевства, культисты снова вышли в свет, неся своё слово. Их символ – щит с изображением девы в доспехах, который очень часто стал виднеться на стенах городов. Его рисовали красной краской, практически несмываемой и с трудом перекрываемой другой, из-за особого реагента в составе, отчего он ещё зловеще светился по ночам. Тех, кто наносил подобный шедевр на улицах города периодически ловили и отправляли на допрос с пристрастием. Выяснить ничего не получалось, да и к более суровым методам особо прибегнуть тоже – культисты вербовали детей и подростков, подкупая их внушительной суммой денег. Они не являлись членами культа, а были только послушными марионетками. Культисты полагали, что в случае чего, детей будут допрашивать не так агрессивно, как взрослых, да и вопросов те, как правило, задают немного, или вообще не задают. Они весьма действенным методом умудрились исполнять свои намерения и связать руки службе безопасности. Начались волнения. Паника и массовая истерия вспыхивали в различных местах. Зик почувствовал это веяние даже в Каранесе. Ему не захотелось возвращаться в столицу, потому что там ситуация была гораздо острее. Он стоял на балконе, раскуривая сигарету и наблюдая за проповедником, который голосил уже с трибуны про необходимость восстановления порядка посредством взятия власти в свои собственные руки. Что, дескать, хватит уповать на короля, который не в состоянии никого защитить. Кричал про зажравшихся богачей и про тупорылых военных в правлении. – Вот вам и пример начала массового психоза, – проговорила выходящая на балкон Рита, доставая свои тонкие сигареты. – Они используют неплохие ораторские способности своих проповедников, играя на страхах людей и внушая ужасы, которые навеваются недавней трагедией. – Не знал, что вы фанат их деятельности, – Зик помог прикурить Рите, зажимая свою сигарету зубами, одной рукой проводя по колесику, второй загораживая пламя от легкого ветерка, что мог запросто погасить его. Она кивком поблагодарила за это, затягиваясь с блаженным лицом. – Когда-то это была моя дипломная работа на курсе психоанализа. Мне поставили «отлично». – Я восхищен. Зик продолжал смотреть на разодетого в черную мантию с фиолетовой подкладкой проповедника, сдерживая зевок. Его толстую шею закрывал высокий воротник и серебряная цепочка с медальоном, на котором изображалась гравировка символа их культа. – Военные на ушах, канцлер рвёт и мечет. Поползли слухи о войне с Марли. Кто бы мог подумать, что несчастный случай даст такую отдачу, – задумчиво проговорила Рита. Зик потушил окурок об ограждение балкона, замечая, что он не первый, кто это делает. – Нет. Несчастный случай великолепная возможность запустить Марли своих шпионов, разместить войска у границ, особенно когда внутри королевства раздор в виде… культистов. Но, если так подумать, они далеко никогда не заходили, – ответил задумчиво он. – Зато сейчас у них есть шанс. – Если начнется война, люди объединятся вокруг одного, который в состоянии бороться с нависшей угрозой. А это король и военные, которые смогут их защитить. Сами возьмут оружие, чтобы уберечь то, что дорого. В большинстве своём, конечно же. Культисты предлагают то, что сейчас актуально. Но не вечно. – Не поясните, что вы имеете в виду под вечностью? – Рита облокотилась на перила балкона. – Люди это забудут, смиряться с потерями, успокоят свой страх. И культисты престанут быть актуальными. Чтобы сделать внутренние распри действенными, нужно постоянное воздействие. Постоянно опускающийся на голову кулак, который вынудит что-то менять. А что происходит сейчас – временно, неприятно, но всего лишь временно. – Я бы не стала так легко списывать культ стен со счетов, – заметила сурово Рита. – Поведение их игнорировать категорически нельзя. Вы сами упомянули извечное недовольство, им является состав правительства, а именно лорды и военные. Их риторика основывается на беспомощном короле. Культисты сейчас играют в полную силу, но ничего не мешает им зацепиться за похожие ситуации в будущем, и когда-нибудь довести дело до точки кипения. Это опасная организация, и чем больше мы про них забываем, тем сильнее они становятся. Я думаю, культ прикрывается своими религиозными учениями, а сам вербует в свои ряды верных им, которые далеки от всей этой чепухи и преследуют совершенно иные цели. – Не исключено, – пожал плечами Зик, потирая слипающиеся глаза и смачно зевая. – У вас проблемы со сном? Может быть, вы захотите начать терапию? – Для хорошего сна, мне бы помогли объятия красивой женщины, – Зик подмигнул Рите. Она улыбнулась, отрицательно качая головой. – Тогда неинтересно. – Смотрите сами. – Как ваш самый сложный пациент? – спросил Зик. – Местный персонал не в восторге, что Райнер останется здесь на неопределенный срок. – Это взаимно, – фыркнула Рита. – Состояние молодого человека постепенно улучшается, я веду подготовку к электрошоковой терапии, но чёрт побери, тут нет должного оборудования и, как вы заметили, персонала, – Рита тяжело вздохнула. – В Каранесе нет даже намёка на психдиспансер. По идее всех давно должны были перевезти в столицу. Но вот это, – она указала на проповедника, – делает эту задачу невозможной. – И я отчасти этому рад, – признался Зик, с отвращением смотря на толпу собравшихся вокруг оратора культа стен. – Тому, что мы не в самом эпицентре. Он спешно вышел с балкона, следом за ним Рита, успевшая сделать последнюю затяжку. – Вы как специалист, скажите, Райнера можно вернуть в состояние неопасного для общества человека? – Очень вероятно, – Рита заправила выбившуюся прядь за ухо. Она и Зик вместе шли по длинному коридору до её кабинета. – Но это процесс небыстрый. А ещё осложняется всё тем, что его подозревают в убийстве. – А вы сами как думаете, Райнер способен на убийство? – В теории любой человек способен на убийство, всё зависит от обстоятельств. Аффект, самооборона, неосторожность, психическое отклонение и так далее. – Но разница между самообороной и холодным расчётом большая, – заметил Зик. – Безусловно, – согласилась Рита, кивая ему. – Важны детали, которые отличают одно от другого. Райнер способен совершить убийство, как и любой человек, только в его случае вероятнее под гневом, под аффектом, по велению голоса в своей голове, под тем, что заслонит его здравый смысл. Со временем психика его дала бы куда ощутимую трещину. Он слышит голос. Голос – это его вина, тревожное воспоминание, породившее его. Райнер винит себя в том, что не нужен собственному отцу, считает себя недостойным и ничтожным. – Вы подводите к тому, что Райнер способен убивать в неадекватном состоянием? Как маньяки? Они свернули влево, Зик вовремя увернулся от спешащей медсестры, несшей поднос с таблетками в палаты больным. – Тут надо сделать оговорку, – Рита подошла к двери своего временного кабинета. – Если мы говорим о неадекватном человеке, то это не обязательно человек с маниакальными наклонностями. Разум таких людей может выдавать такие картины, что перед ними будут не люди, а чудовища. Или ещё до кучи галлюцинаций – являющие собой слово «невменяемость». Рита распахнула дверь в кабинет, в которой увидела развалившегося в её кресле Люка Циса. Тот, которого застали врасплох, спешно поднялся с места, сохраняя невозмутимость на своём лице. Но его торопливые и неловкие движения выдавали его волнение. Рита никак не отреагировала на своего ординатора. – Продолжим, – она присела в удобное кресло-кушетку, предназначавшуюся пациентам. – Маньяки ведомы манией. Непреодолимым желанием, наполняющим смысл из жизни. Они все имеют отклонения, кто-то больше походит на сумасшедшего, кто-то кажется адекватным. Бывает, что даже у них не наблюдается серьезных заболеваний, с виду кажутся вполне обычными, но напрочь отсутствует всякое понятие о морали. Для таких людей причинение боли и страданий – это удовольствие или они не видят в этом ничего плохого. Как бы нарушение, но это не считается заболеванием. «Ты подставил человека, ты аморальный тип!» – вполне подходит. Но совершенно не значит, что человек ведущий себя так отвратительно обязательно маньяк. Это к возврату о пройденной медкомиссии Райнера. – Так и в какую категорию он входит? – Зик присел рядом в обычное кресло. Люк уселся на небольшой табуретки, жалея наверное, что поспешно решил переместиться с места Риты. – Пока что в первую, – отозвалась Рита. – Его вменяемость, как свет моргающей лампочки – временами гаснет. Сейчас он опасен для общества, – она сложила пальцы в замок, положив его под грудь. – Но это лечится и купируется препаратами в дальнейшем. С таким диагнозом двери во многие места закрываются, но люди могут жить в обществе и не быть изолированы. – А ещё есть серийные убийцы, которые не всегда маньяки, – добавил Люк, быстро схватывая на лету нить разговора. – Как Потрошитель в Тросте. А его маньяком нарекли, почему-то. – По протоколу полиции человек совершивший больше трёх убийств – серийный убийца, – Рита набрала в лёгкие побольше воздуха. – Маньяком его могут наречь только после заключения психиатра, а это происходит после поимки. По характеру убийства, конечно, можно заключить, кто и для чего его совершил, но не всегда. – Всё равно до конца пока не понял, – покачал головой Зик. – Тут действительно не совсем очевидная на первый взгляд разница, – задумчиво проговорила Рита. – Я могу вам зачитать определения маньяков и убийц так, как их обозначают полицейские. Но, я думаю, в этом острой нужды нет. Вам же надо было знать, сможет ли Райнер стать здоровым? Да, но многое в будущем будет зависеть от него. И раз уж мы начали говорить о Потрошителе, то это как раз пример серийного убийцы, его мотивы остались не раскрыты. – Наёмники, например, тоже считаются серийными убийцами. Они прекрасно понимают, что делают, – как бы невзначай добавил Люк. – И причины бывают разными: от заказа до желания. – Потрошитель поистине жестоко расправлялся со своими жертвами, – Рита проигнорировала Люка. – Журналисты сразу прозвали его маньяком, но им не привыкать делать громкие и часто поспешные заявления. Возможно, Потрошитель и хотел, чтобы так о нём думали. – Почему? – спросил Зик. – Жертв ничего не объединяло. Характер убийства такой: вскрывал горло, затем начинал уродовать тело. В основном изувечивал грудную клетку, иногда лицо. Потрошил органы после смерти жертвы. – И чем же это не по-маньякски? – Да в принципе ничем, но как я уже сказала, психиатр должен дать ему заключение. А его так и не поймали. – А, вы сказали, что по характеру убийства можно определить больной или нет? – нахмурился Зик, Рита кивнула. – Это каким он должен быть, этот характер? – Возраст жертвы, пол, был ли сексуальный или иной подтекст, приношение в жертву, сообщение или призыв, – начала перечислять Рита. – А в случае Потрошителя Троста – ничего. Только звериная жестокость. И есть одна деталь в этом деле, которая вообще не вяжется ко всем его убийствам. Вы же помните, как он стал знаменитостью в одно время? – Убил шестерых подростков чуть ли не в один день, – ответил Люк. – За неделю, да, – кивнула Рита. – Он выбрал время, когда родители его жертв уехали за город, как раз в праздник урожая все любят в Тросте посещать дачи. Наверное, убил бы больше, да вот только тело, судя по данным вскрытия, второй жертвы вскоре обнаружили. А потом остальных… Это его, как предполагала полиция, немного спугнуло. Но он объявился потом, убил трёх человек и исчез. В чём деталь, а вот в чём: Потрошитель, исходя из заключения криминалистов – человек с огромной физической силой, так изувечить грудину и череп. У Потрошителя так же имелся нож с характерными зазубринами, оставляющий отличительные рваные раны. И как я уже сказала: вскрытое горло – первый удар. У этих шестерых раны без характерных зазубрин, нет вскрытого горла, все они убиты по-разному, пара так вообще подвергалась изощренным пыткам, а последняя жертва лишь с одной раной в брюшной полости. – Может он хотел получить тот самый маньячий кайф? – И потом, поняв, что не его, решил вернуться к первой схеме? – саркастично отозвалась Рита. – Многие криминалисты полагали, что это подражатель. Или просто объявился маньяк в довесок к серийному убийце. – А почему именно эти девиантные убийства совершены маньяком? – сощурился Зик. – Общность, – ответила Рита, – возраст жертв, их деятельность – они учились в колледжах, а ещё… были замешаны в некоторых неприятных историях. Поговаривали, что покойный сын Фостера обвинялся в изнасиловании одноклассницы, но папочка откупился. Его друг Даз попадался на непристойном поведении. Ещё один из компании Вим – воровал. Покойная дочь Дрейсов доводила до суицида некоторых ребят, но ничего ей не было, либо то слухи, либо прикрыли родители. Ну и ещё там пару таких фактов в биографиях жертв. Детектив Деннис Айбрингер занимался плотно этим делом, именно он сразу сказал, что этот убийца не тот самый Потрошитель. В городе тогда ввели комендантский час, сколько там стражников этих ходило по улицам. И только они немного расслабились – три трупа, в старой стилистике. И после них Потрошитель не объявлялся, и его так и не поймали. – Что ж, – проговорил Зик, поднимаясь с такого удобного кресла. – Благодарю за столь увлекательную информацию. – Всегда пожалуйста, – отозвалась Рита. – Только не жалуйтесь на плохой сон, если вдруг. – Это не сможет нарушить его, будьте покойны.