XXX
Эрен очнулся, с трудом открывая глаза. В ушах звенело, и только чей-то пронзительный крик был куда громче. Он поднялся, ощупывая свою голову. Вроде цела. Руки и ноги тоже. Ссадины, ушибы, возможно, где-то переломы, пока характерных болей не следует. Но разбери в этом сумбуре, что есть что. Эрен пытался встать, сопровождая это стонами, сжимая зубы, борясь с желанием рухнуть обратно. Осмотрел себя снова, на первый взгляд серьёзных травм не обнаружил. Ему рассекло ключицу и плечо. Он медленно осмотрелся. Вокруг куча обломков, сломанные ветки деревьев, земля, вспоротая вагон до чернозёма. По склону вверх надломленные верхушки деревьев. Эрен взялся за ушибленную голову, застонал от стрельнувшей боли. Энни, в шоковом состоянии, шла среди обломков, пытаясь осознать, что произошло. Райнер медленно приходил в себя. Голова гудела, глаза никак не могли сфокусироваться. Он сделал тщетную попытку подняться. Мышцы сковало болью, что заставило тело оказаться обратно на земле. Только сейчас Райнер понял, что его окружают громкие вопли. Крик принадлежал Мине Каролине. Ей оторвало руку, судя по характеру рваной раны. Она кричала от ужаса и боли. Эрен поспешил к ней, снимая свою потрепанную куртку формы, следом перетягивая ею, как жгутом, её плечо. Мина продолжала неистово кричать и звать на помощь. Марко пытался выползти из вагона. Его, скорее всего, малая берцовая кость, торчала из голени левой ноги, порвав икроножную мышцу. Эрен видел её волокна и сухожилие. Том Лоу пытался ему помочь, вся левая сторона его лица была окровавлена. Энни смотрела на еле шевелящегося Райнера, потом повернула голову в сторону смятого, как гармошка, вагона. Чьи-то ноги торчали из-под него. Она направилась туда, услышала слабые хрипы. Внутри лежало рассеченное пополам тело. Много крови, кое-где лажали органы. Как так вышло, что им повезло, а эти ребятам нет? Оторвалась сцепка, соединяющая предпоследний вагон с основным составом. Но перед этим она с пронзительным скрежетом протащила предпоследний вагон вдоль склона, смяв его. Энни помнила этот оглушительный звук. И крики. Потом скат с крутого склона, где их болтало и било в разные стороны. Некоторых кадетов выбросило через окна, повезло тем, кто успел вовремя спрятаться под столы, или как Энни, Райнер и Эрен оказаться у дверей, где они могли уцепиться хоть за что-то... Энни посмотрела на свою руку. У неё кровоточили два ногтя, которые можно было легко отделить от пальцев. Она помнила, как сжимала руку Райнера, который держался за скрипучую ручку. У неё на глазах выкинуло какого-то кадета, и тут же разорвало от удара. Её замутило от воспоминаний. Стоял мерзкий запах человеческих испражнений, которые оказались повсюду из-за вспоротых кишок. Энни еле сдерживала позывы рвоты. В вагоне лежала голова Милиуса Зельмски. Хрипел Франц Кефка, прижатый вагоном. Это торчали его ноги, туловище придавило, и он издавал последние вздохи жизни. Над ним сидела Ханна, держала его за руку и что-то приговаривала. Энни смотрела на неё. Она понимала, что Франц умрёт. Но видно сам паренёк этого не осознал. Он хрипел, пытаясь что-то сказать. Его трахеи, заполненные кровью, не давали говорить, сердце билось, выжимая последние капли кислорода из них. Франц мучился, а Ханна сидела над ним шептала слова утешения. Энни подошла к ней, положила руку ей на плечо, но та её не заметила, продолжая что-то бормотать умирающему. – Всё будет хорошо, – единственное, что услышала Энни. Франц понимающе закивал. В следующие секунды его глаза застыли, а дыхание прекратилось. Ханна отчаянно закричала. Энни вышла из вагона, понимая, что успокоить её не в состоянии. Эрен помог Мине, сделал все, что было в его силах. Она кричала не замолкая ни на секунду. Марко потерял сознание, над ним стоял Том. Райнер предпринял очередную попытку подняться на ноги. – Нужно найти остальных выживших, – сказал Эрен ему. Но тот сидел с абсолютно пустым взглядом. – Райнер! – позвал громче Эрен. Ответа не последовало. Эрен подошёл к нему, стал осматривать. Наружных сильных травм у него не наблюдалось, отделался ушибами и ссадинами. Он быстро перемотал ему стёртое в кровь предплечье, дорывая края своей рубашки. Райнер сфокусировал взгляд на нём. – Нужно найти других выживших, – повторил Эрен. – Мне нужна твоя помощь, пока я помогаю Марко и Тому. Райнер? – Понял, – после недолгого молчания ответил тот. Предплечье горело огнем. Но это ничего в сравнении с открытым переломом Марко, оторванной рукой Мины. Райнер прошёл по следам обломков. Чья-то оторванная нога, очень много крови. Её запах был всюду. Кадет. Лежал в неестественной позе – сложившись пополам в обратную сторону. Томас Вагнер. Хороший был малый. Смышлёный. Проклятье... Дальше было много изученных тел. Из других групп и кадетских корпусов. Райнер увидел Энни, она шла куда-то как приведение. Он бросился к ней. Кто бы мог подумать, что в этот момент Райнер будет рад видеть её как никогда в своей жизни. – Живая, – с облегчение произнёс он, склоняясь над ней. – Не ранена? – В порядке, – сухо ответила Энни. – Там Ханна. Она в истерике, я не знаю, что с ней делать. Вдалеке послышались хрипы и стоны. Оба переглянулись. Райнер положил руку на плечо Энни, кивая, что мол, оставайся я посмотрю. Автосцепку, которая соединяла последний и предпоследний вагоны, оторвало и она придавила кого-то. Приблизившись, Райнер понял, что это была Рут. Её таз скрывался под тяжелой железкой. Он попытался сделать тщетную попытку сдвинуть её, но не смог. Слишком тяжело и без рычага этого не сделать. К тому же Райнер понимал, что раздавленная нижняя часть тела гарантировала Рут неминуемую смерть. Она захрипела, шевеля единственной рукой. – Эй, я тут, всё в порядке, – прошептал Райнер, наклоняясь на ней. Сам не понимал зачем говорит эту ложь. – Ханна… жива? – еле выдавила Рут. Из её рта вытекала кровь, отчего звук был булькающим. – Да, – сказал Райнер. – Я буду с тобой рядом. Энни затошнило от всего этого, и она спешно убежала в лес, очистить и без того пустой желудок. Стоя на четвереньках и боря сокращение пищевода, Энни сжимала траву вместе с землёй, терпя боль содранных ногтей. Подняв голову, она увидела кровавый след, который привел её к телу, лежавшему безжизненно на животе. Энни перевернула его. Нак Тиас, лицо которого было искажено ужасом, вернее, его половина, которая уцелела. Эрен приводил в чувства Марко, перевязав ему ногу краем своей рубашки. Не стерильно, но лучшего пока не найти. У Тома пострадала левая часть лица. Его глаз был прикрыт, а вокруг него наливался синяк. – Не могу держать открытым, прости, – сказал Том, закрывая глаз и прикрывая лицо ладонью. – Отдохни, но мне надо будет посмотреть потом ещё раз, – ответил ему Эрен. Том глубоко вздохнул, прежде, чем продолжить. Вокруг зрачка полопались капилляры, образовывая кровавые пятна. – Выглядит, как гематома глаза, – заключил Эрен. – Но я не знаю насколько всё плохо внутри. Если есть эрозии, без вмешательства... – Короче я потеряю глаз в ближайшее время, если не окажусь на операционном столе, – перебил его Том. Эрен сделал ему повязку на глаз. Если вдруг внутри серьёзная эрозия и нарушение глазного давления? Начнется помутнение, стадия фагоцитоза, когда еще можно будет спасти глаз, а после уже начнется фиброз с последующим отслоением сетчатки и потерей глазного яблока... При таких условиях большой риск подхватить инфекцию. Мина замолчала и теперь только всхлипывала. Через час придется снимать жгут и пытаться что-то придумать с её раной, иначе она умрет от потери крови. Прижечь вариант плохой, боль от ожога и вообще ожог не лучшее решение. Шить нечем, затыкать кусками нестерильных тряпок тоже не вариант. Но надо попробовать. Эрен тяжело дышал, осознавая, что помочь ничем не в силах. Райнер не отходил от Рут всё это время, до тех пор, пока она не скончалась. Энни вернулась к Ханне и выволокла её из вагона. Несчастная впала в ступор. Райнер помог отнести её до «лагеря». Эрен поспешил к ним. – Со мной все в порядке, – отмахнулась Энни. – Посмотри её. Райнер поставил Ханну на землю, она беспомощно рухнула бы, не подхвати её Эрен. – Она в шоке, – он посадил Ханну на землю и принялся осматривать. – Серьёзного ничего не вижу, синяки, ушибы... Слушайте, нужно найти запасы воды и еды. И надёжное место для ночлега. Эрен держался тверже всех и, казалось, был единственным кто может взять на себя командование. – Что делать? – сразу же вопросил Райнер, готовый к выполнению. – Нужно укрепить вагон на ночь, – Эрен указал на него рукой. – Пойдёмте, Том присмотрит за Ханной, Миной и Марко. Два покорёженных вагона, один из которых порвало напополам и перевернуло кверху. На него выбор не пал. По ряду причин: трупы и кровь, и полное отсутствие какой-либо преграды. В отличии от оторванной части, в которую можно было пролезть и прикрыть вход чем-нибудь. Райнер, Энни и Эрен придвинули часть обшивки, решили, что закрыть с внутренней и внешней стороны открытую часть будет безопаснее. Разобравшись с ночлегом, они занялись поиском того, что может пригодиться им в их выживании. Райнер принялся собирать рюкзаки и сумки с вещами, кои смог найти или которые хотя бы уцелели. Какие-то крекеры, немного воды и сока, что уцелело было отнесено в их теперь уже лагерь. – Что-нибудь нашел? Лекарства может быть? – спросил Эрен, вскрывая очередную сумку. – Только шмотьё, – отозвался Райнер, отбрасывая очередную сменную рубашку. – Стой, они пригодятся для перевязки. Мина снова начала стонать от боли. Эрен заметил, что плечо посинело, это говорило о том, что пора снимать жгут. Он попробовал плотно перевязать культю найденными рубашками. Риск инфекции большой. Что же делать? Через примерно час рубашка промокла. Кровь не останавливалась. Эрен отбросил мокрую тряпку, с неё свисали лохматься плоти и крошки раздробленной кости, заматывая рану другой. У Марко дела обстояли тоже не радужно: порванная мышцы кровоточила не так сильно, как артерия, но дело осложнялось торчащей костью, с которой Эрен ничего не мог сделать. Он смастерил из веток шину, чтобы зафиксировать поврежденную конечность. Эрену пришлось принять непростое решение. Кровь у Мины не останавливалась. Остается только одно: прижечь рану. Боль будет адская. Но ничего другого ему не оставалось. – Мне нужна помощь, Райнер, – начал Эрен. – Разведи костер, будем прижигать рану Мине. Том с непонимаем посмотрел на него. – Другого выхода нет, – добавил он, поймав этот взгляд. Райнер послушно принялся собирать необходимое для розжига. А Эрен искал, что можно использовать как элемент для «прижигания». Какой-то кусок обшивки. Немного кривоват, но сгодится. Дабы облегчить страдания Мины, им не помешало бы немного алкоголя. Но ничего похожего на него найдено не было. – Я немного разбираюсь в травах, – сказал Том. – Может быть я тут найду что-нибудь, что сгодится как успокаивающее или антибактериальное средство. – Да, – кивнул Эрен. Он вовсе забыл, что тут лес и здесь есть растения, которые в некоторых случаях можно использовать. – Попробуй. Райнер пыхтел на розжигом костра, он пытался развести его с помощью трения двух палок друг о друга. Стёр все руки, прежде чем у него получилось. К тому времени вернулся Том, бледный и испуганный. – Нашёл мак, – сказал он. – Семена можно пожевать, это должно притупить боль. – Ну-у, – Эрен взял у него цветок, повертел в руках. – Так не работает. – Ничего не соображаю, – Том закрыл лицо руками, опускаясь на землю. – Там дальше рос шалфей и зверобой, но я испугался туда идти. – Почему? – Не доброе что-то в этом месте, у меня сложилось впечатление будто за мной кто-то следит. Неописуемый ужас накатил, я думал не вернусь обратно… Эрен нервно сглотнул, бросая то и дело взгляды на верхушки деревьев. – Попробуй успокоится, – его голос предательски дрогнул. Костер уже пылал. Энни, изрядно замерзшая, грела руки у огня, обнимая Мину, которая тряслась всем телом, пытаясь что-то сказать, но стучащие зубы не давали. Райнер принялся нагревать пластину до красноты. Передал её Эрену, а сам взял Мину за плечи. Энни сняла повязку с культи. Райнер крепко держал её, Энни помогала. Эрен сделал пару глубоких вдохов, словно это ему будут прижигать рану. Потом приблизился. Мина одернулась, вскрикнула, но Райнер крепко её держал. – Давай быстрее, пока она не понимает до конца, что ты хочешь сделать, – рявкнул он. Эрен прижал раскаленный металл к культе. Раздался пронзительный крик. Крик на весь лес, он оглушал и вселял в разум боль. Ощущение её явственно проникало под кожу. Энни стало плохо, она зажмурилась, терпя то, как Мина бьет её уцелевшей рукой и пытается укусить. Райнер оставался безучастным, словно тут не присутствовал. Эрен убрал пластину. Рана покрылась коркой подпаленной крови и кожи. В воздухе витал запах подгоревшей плоти. Мина потеряла сознание. Эрен убрал платину, к которой налипли куски плоти. Райнер уложил её на землю, под голову сооружая из найденных вещей ей подушку. Рубашка на её теле задралась, в глаза бросилось надутость брюшной полости. Эрен с ужасом осознал, что у Мины внутреннее кровотечение. Он раскрыл рубашку шире, проводя руками по животу: твердый, это плохо. – Что такое? – спросила хриплым голосом Энни. Она видела реакцию Эрена на увиденное, догадалась, что дела обстоят совсем не так хорошо, как на это рассчитывалось. – Похоже у неё внутреннее кровотечение, кровь скопилось в брюшной полости. Я не могу сказать точно, возможно лопнули сосуды или целый орган. А то и всё вместе. Мы зря прижгли рану, болевой шок добьет её... – прошептал обречённо Эрен. – Я принял неправильное решение. – Принял какое было, – сурово отозвался Райнер. – Лучше или хуже, Мина так или иначе умрет, если нас не вытащат в ближайшее время, – перевел взгляд на Марко. – И не только она.***
Садилось солнце. Энни и Эрен отнесли Мину в вагон. Она билась периодически в конвульсиях, не выходя из беспамятства. – Как думаешь, нас скоро отыщут? – спросила Энни. – Сказать сложно. Нужно быть готовым к худшему, – ответил Эрен. – Я не буду ночевать в этом вагоне, – дрожащим голосом сказал Ханна, когда Райнер попытался отвести её туда. – Отлично, – кивнул он. – Тогда передавай привет от меня ночной живности. Тут куча крови и трупов. Сюда под вечер слетится то, что при свете дня увидеть страшно. Ханна вырвалась из его хватки и всё же пошла в вагон. Том смотрел куда-то вдаль. – Что видишь? – спросил его Райнер. – Вороны сюда слетаются, – ответил Том. – К трупам. Ночь выдалась чертовски холодной. Энни прижималась к Райнеру с одной стороны, а Эрен к нему с другой. Мину обнимал Том, к которому прилёг рядом дрожащий Марко. Они все тряслись от холода и страха. Раздавались леденящие кровь вопли зверей. Была драка. Драка за тела мертвецов. Мина шептала что-то всю ночь, возможно молитву – чудо, что она все-таки пришла в сознание. Эрен сжимал руку Райнера стуча зубами. Тот всю ночь так и не смог сомкнуть глаза. В его разуме начинался разлад, который давно дал трещину. Энни ЛеонхартВ месте, где идет война,
Следую за врагом,
Сражаюсь с врагом,
Собрав все силы
Для славной победы
– Молитва
Как-то раз дедушка подарил ей щенка-мальчика породы доберман, которого он нашел выброшенным на улице и посчитал, что внучка будет заботиться и любить его. Потом дедушка умер, как сказала мама, от старости. Девочка занималась собакой и любила её всей душой, помня о дедушке. Имя дала питомцу Свист, тоже в память о нем, так он любил свистеть и делал это очень громко, кладя два пальца в рот и выдувая воздух. Несмотря на то, что собаки данной породы склонны к проявлению агрессии, к Энни пёс относился по-особенному, видя в ней не только хозяина, но и родителя, на которого нельзя было нападать. Она выходила с ним на прогулку по улицам города. А когда Свист вырос в здоровенную собаку, то прохожие невольно сторонились, а некоторые даже переходили на противоположную сторону улицы, подальше. Её питомец слыл добродушным, хоть и казался свирепым. Отец всегда хотел себе сына. Энни так считала во всяком случае. Он часто отрабатывал на ней свои удары, не сильно и, скорее, шутки ради. Поначалу. Миссис Леонхарт часто прикрикивала на мужа, заступаясь за дочь, говоря, что такое отношение неправильно. А потом произошло то, что оставляет отпечаток в сердцах людей. Миссис Леонхарт однажды, накрывая стол на ужин, упала в обморок. Хоть и очнулась она быстро – это уже был первый недобрый звоночек. Постепенно мать Энни начала страдать головными болями, которые усиливались со временем. И её-таки удалось уговорить пройти обследование в больнице. В тот день была дождливая погода. Ливень шел стеной не переставая. Энни слышала, как мать рассказывает отцу про опухоль мозга и метастазы в крови. Уже оказалось поздно что-либо делать, и ей жить осталось всего ничего. Самое сложное – сказать об этом дочери и она, сдерживая слезы, говорила это мужу, который словно не верил в реальность происходящего – стоял и смотрел куда-то сквозь жену. Дождь шёл, барабаня по стеклам, в такт всхлипам Энни. Мать ей так и не сказала. Лишь спустя месяц решилась. Тогда же миссис Леонхарт потеряла много в весе. Часто лежала в кровати и почти не вставала. Её кожа была не просто бледная, а уже почти синяя. Энни пыталась запомнить мать здоровой, оставить в памяти её красивой и жизнерадостной, но не больной и немощной, как было в реальности. Всем было тяжело. Дом словно погрузился в мрак и траур. У миссис Леонхарт начались частые приступы агрессии и выпады доселе невиданного поведения. Мать то хохотала как сумасшедшая, наполняя этими жуткими звуками весь дом. То поднимала голос и начинала ругаться, да еще и такими словами, знания которых от неё никто не ожидал. Появились приступы ярости. Энни однажды попала под горячую руку. – Мелкая шлюха! Пошла вон тупая сука! – заорала она, кидая в дочь свои бутылочки с лекарствами, хватая их с прикроватного стола... Но Энни не могла на неё злиться. Она понимала, что это всё из-за опухоли. Тем не менее, боль и горечь не отступали. У Энни не оставалось сил на слёзы, только на молчаливое ожидание. Отец не разделял её боли. Напротив, считал, что Энни должна проявить твердость духа, а не впадать в уныние в такое непростое для их семьи время. В комнате миссис Леонхарт стоял тошнотворный запах испражнений. Она не могла ходить в туалет сама и слабо понимала, как это делать. Мистер Леонхарт уже начинал её ненавидеть. Он устал, его жалость к ней переросла в жалость к себе. А последующее чувство любви переросло в призрение, и поэтому он каждую ночь молился о том, чтобы его жена скончалась побыстрее. День, когда миссис Леонхарт покинула этот мир, начался, как и все другие. Энни совершала утреннюю прогулку со Свистом. Она играла с ним в мячик. Отец собирался на работу. Энни научила новому трюку Свиста и гордилась этим. Она побежала вместе с ним наверх, показать его новое умение матери, надеясь, что у той был момент «просветления». Миссис Леонхарт лежала на кровати и ничем не отличалась от спящего человека. Вот только её грудь больше не вздымалась. Девочка с ужасом это поняла, когда мать не ответила на реплики и рука беспомощно упала, когда Энни легонько потрясла её за плечо. Она всё это время сидела в своей комнате, трясясь от страха и беспомощности. Энни до конца не верила, что это случилось. Спустя два года после смерти миссис Леонхарт мистер Леонхарт нашел себе новую жену. Своенравную и высокомерную женщину, любившую деньги. Она возненавидела Энни сразу и оттого третировала её изо дня в день. Мачеха, в очередной раз, раскричавшись и выдав падчерицы пару неприятных фраз, ушла в город за покупками, а Энни осталась наедине с обидными словами. Сначала они доставляли неприятную боль где-то внутри. Отец не верил в то, что его дочь бранят на чём свет стоит, и считал, что она излишне преувеличивает. Тогда же решил воплотить свои желания в отношении дочери, как будто бы сына. Он стал зверски тренировать дочь, так называемому «бою восьми конечностей». Основа данного боевого искусства – это не только нанесение ударов кулаками, ступнями, локтями, голенями, но еще и в поистине жестком отбивании этих конечностей. – Когда ломается кость, срастаясь, она становится крепче, – говорил тогда отец. – Наша с тобой задача укрепить твои кости до такого состояния, чтобы ты ломала своих противников, а не они тебя. У отца был бзик на сражения. Мания, что на него обязательно должны напасть, и он обязательно должен уметь защититься. Что, конечно же, должна уметь и его дочь. Энни изо дня в день отрабатывала удары на бамбуковых манекенах. Отрабатывала до тех пор, пока кожа не начинала слазить с голеней и предплечий. Отец был непреклонен. Он всегда следил, чтобы Энни как следует завершила свою тренировку и нигде не отлынивала. Она спала в бесконечных судорогах от перенапряжений. Всегда перебинтованная ходила в школу, и чтобы не было лишних вопросов научилась носить вещи, максимально скрывающие кожу. Хромала, но никогда не показывала боль – потому что бойцы должны стерпеть всё. Отсюда и пошла её главная черта – закрытость от всего социума. – …нельзя показывать свои чувства и эмоции. Свою боль. Нельзя. Это слабость. А слабость может погубить, – слова отца стали жизненным кредо. Вскоре её мышцы стали крепкими, а об малую берцовую с лёгкостью ломалась бамбуковая бита. Но не только жестокие тренировки отточили характер Энни.***
На улице было морозно. Стояла глубокая осень и чувствовалось, как зима подбирается все ближе и ближе. Энни принимала теплую ванну после тренировки, смывая местами выступившую кровь от содранных, ранее поставленных и кое-как затянувшихся ран. Хорошо помогало эфирное масло мелиссы. Она покупала маленькие пузырьки у одной женщины на рынке, и принимала с ними ванну или делала сама себе массаж мышц, дабы снять напряжение, которое рисковало перерасти в хроническое. Как-то раз сосед, звали его Сурма или как-то так, Энни не очень пыталась запомнить его имя, подошел к ней. Он видел все эти тренировки, и ему стало не по себе от такого зрелища. Сурма был обычным молодым человеком с очень непримечательной внешностью. Коротко стриженные волосы, серые глаза и самые типичные черты лица. Не познакомься с ним Энни при переезде и слыша от него периодически слова приветствия, которые, к слову, не всегда удостаивались ответа, она бы приняла его за очередное лицо, коих в этом городе можно повстречать на пути. Сурма был старше Энни года на два, когда же он перешел в старшие классы, то начал носить очки, от чего его внешность, хоть и немного, стала отлична от большинства. – Это не дело так себя истязать на тренировках, – сказал он, когда увидел хромающую в школу Энни. Она поспешила натянуть рукава длинной толстовки сильнее уже на кисти рук, боязливо окидывая себя взглядом, чтобы ничего не было видно. В школе постепенно Энни отдалилась от всех своих друзей. Перейдя в средние классы, вообще потеряла всякие контакты, потому что половина из её класса поступила в колледжи. Орвуд славился просто огромным количеством колледжей, которые взращивали очень толковых специалистов в определенных и узких областях. Оттого старшие и средние классы всегда уменьшались в размерах и терпели объединения из других школ, потому что добрая половина учеников уходила. К слову, в городе так же было большое количество фабрик, одна из которых выпускала УПМ и оружие для армии. На ней и работал отец Энни, одним из руководителей отдела. Должность высокооплачиваемая. Однако отец так просто денег не выдавал на карман, всегда нужно было отчитаться о потраченной копейке. Сурма тем временем часто появлялся в поле зрения Энни. Он так и норовил подойти к ней в школе и спросить, как обстоят дела, всегда приветствовал её искренней улыбкой. По началу она даже не считала нужным отвечать ему, потом это привлекало её внимание, и наконец она стала с ним разговаривать. Как-то раз парень вызвался проводить Энни до дома из школы, предлагая помощь в переносе сумки, но она предпочла свою ношу оставить себе. Первый день они шли молча. У разговорчивого Сурмы даже не нашлось слов, чтобы хоть как-то нарушить стоящую тишину. На второй день он-таки решился заговорить о погоде, учебе и прочей ерунде, которая мало интересовала Энни. Она иногда кивала в ответ или выдавала скромное: «угу», и на этом ограничивалась. Вскоре наступила зима. На тренировках всегда было тяжко, а после них разгорячённое тело было уязвимо для всякого рода заразы. К тому же подавленность Энни сыграла свою роль – она заболела. Оказался бронхит. Температура была высокая, жар не спадал. Одеяло, казалось, вовсе не одеялом, а каким-то прозрачным платком, который пропускал холод. Сурма узнал про её болезнь и сразу же принес настой с имбирем, душицей и пасленом. Отец Энни знал его, и знал, что отец Сурмы – егерь, который так же очень хорошо разбирается в травах и их назначениях. За Энни никто не смотрел. Мачеха лениво приносила лекарства, отец поздно приходил с работы, так как решил, что пока нет тренировок с дочерью, лучше все дела переделать заранее. И Энни приходилось в одиночестве проживать свою болезнь. Свист лаял и скулил под окнами, но в дом его категорически не пускала мачеха, считая собак грязными животными, недостойными того, чтобы пребывать в доме вместе с человеком. Энни немного обрадовалась Сурме, который несколько раз на днях приходил, чтобы принести новую порцию целебного настоя. Потом принес мазь. – Мой отец сделал, сказал, что хорошо способствует нормальному дыханию. – сказал он, кладя баночку на прикроватный столик. – Намажь меня, – прохрипела Энни. Она хотела сказать пожалуйста, но не смогла. Даже такое слово в её голове уже рождало мысль о слабости. Сурма послушно кивнул. Энни перевернулась на живот, приподнимая кофту, в которой лежала. Парень увидел её уже пожелтевшие от времени синяки, но ничего не сказал. Начал растирать содержимое баночки, которое пахло ментолом. Постепенно он стал смелее водить пальцами по спине Энни. Она поправила кофту, когда он закончил, перевернулась на спину и немного оттянула кофту на ворот. Сурма, уже немного смущенный, стал набирать пальцами мазь. Коснулся кожи Энни, она никак не отреагировала, словно ей сейчас не до него. В каком-то смысле так и было, болезненное ощущение во всем теле, слабость, не давали места мыслям. За окном заскулил Свист, обращаясь к своей хозяйке. – Вторую неделю один, – пояснила Энни. – Я могу с ним гулять, пока ты не поправишься. И играть. Энни усмехнулась. – Так он тебя к себе подпустит. – Куда денется? Впервые Энни рассмеялась. Сурма, как и обещал, проводил время со Свистом. В первую встречу питомец зарычал, но не кинулся. Во вторую нехотя поплелся за своим новым временным другом. А спустя неделю, Энни уже наблюдала в окно как Сурма и Свист носятся друг за другом, кто кого догонит. Их отношения стали теплее. После выздоровления они вместе гуляли со Свистом. Сурма часто рассказывал какие-нибудь интересные истории. В особенности, что касалось химии. Как выяснилось, его мать фармацевт, который работает на одной из фабрик Орвуда. Часто отсутствует дома, и поэтому они с отцом несут все хозяйство на своих плечах. Но они не жалуются и никогда не жаловались. – Знаешь, что есть такое химическое соединение ацетат свинца, которое называют просто "свинцовый сахар"? – Нет, – ответила Энни, смотря на Сурму саркастичным взглядом. – Многие недобросовестные производители вина, используют его для усиления вкуса. – Чем им плох обычный сахар? – Обычный сахар не дает такого усиления вкуса и привязанности. Плюс ко всему, ацетат свинца получают как побочный продукт от конечного результата. – И стоит, наверное, прилично. – Что самое парадоксальное, так это то, что в общей сумме по расходной и стоимости, свинцовый сахар выгоднее. А еще тут целое оружейное предприятие, так что отходы можно смело забрать почти даром. – А учёт, проверки? Сурма посмотрел на Энни взглядом взрослого на наивного подростка. – Проверки все можно легко пройти, зная тонкости. А учёт подделать. Деньги решают многое, даже в нашем королевстве. Далее их отношения и вовсе перешли в новое русло. Сурма первый сделал шаг, поцеловав Энни. Тем же вечером они переспали. Первый раз для неё был никаким. Эти неловкие движения её партнера, его вздохи и стоны не возбуждали Энни. Она отдалась ему в эфемерном желании быть кому-то нужной, но удовольствия никакого не получала. Чувствовала в себе что-то, покачивалась от движений своего партнера, слышала его хрипы и ощущала на себе его капающую слюну. Каждый раз становился для Энни всё скучнее и скучнее. Она уже знала сколько сверху дощечек, все узоры на стенах, количество полосок на них. Сурма даже не спрашивал о том, хочется ли ей дальше продолжать это или нет. С появлением мачехи дома оставаться было порою невыносимо. Новоиспеченная миссис Шеннен Леонхарт, не упускала возможности каким-нибудь образом оскорбить и без того замученную Энни. Она в последнее время часто бывала на улице или у своего нового парня, который доставал её не интересующим сексом, и домой возвращалась, чтобы переночевать. А когда Шеннен забеременела, то вовсе слетела с катушек. – Ты ничего не умеешь, твоя мать чему-нибудь тебя учила? – говаривала частенько она, припоминая матушку Энни, чтобы слова били больнее. Но когда часто ломаешь кость, она становится крепче… Эмоции тоже. Как-то раз эта стерва полезла к Свисту, когда тот обедал, чтобы погладить. Шеннен почему-то не посчитала правильным сначала спросить у Энни разрешения, ведь до этого Свист с ней не «общался», и неизвестно как он её воспринимает. Конечно же собака цапнула Шеннен, инстинктивно, боясь, что его еду заберут. Энни тогда слегка усмехнулась. Мачеха кричала и на собаку, и на падчерицу, припоминая своё положение. – Кошмар какой! – взвизгнула она. – Эта тварь меня цапнула! Я же ношу ребенка твоего отца! – Тогда может не стоило лезть к огромной собаке, будучи носящей ребенка моего отца? – ответила Энни, пряча Свиста за собой. Шеннен затрясло от злости. – Сука! – проворчала она, сплюнув под ноги падчерицы и пошла в дом. А на утро Энни проснулась, в предвкушении утренней прогулки. Вышла во двор, зовя Свиста. Тот всегда радостно и немного сонно выбегал навстречу. Но сейчас ничего. Энни заглянула в будку и нашла своего питомца мертвым. Она закричала от ужаса и бессилия, не желая признавать того, что случилось. Все выбежали во двор. Мистер Леонхарт только устало покачал головой. Шеннен злобно заулыбалась. – Наверное съел что-то не то… – двусмысленно сказала она. Энни плакала над Свистом. Плакала над его уже остывшим телом. Видимо умер ночью. Оставалось надеяться, что без мучений. – Папа! Это она его отравила! Она! – закричала Энни, трясущаяся от подступающего гнева. – Хватит кричать, – равнодушно ответил отец. – Держи свои эмоции под контролем. – Далась мне твоя псина, – фыркнула Шеннен. Энни хотелось её убить. Задушить. Она весь день пробыла со Свистом. Сурма как мог успокаивал Энни. На удивление он примчался сразу, как узнал об этом, обнял её и не отходил. Энни не могла больше выносить смерти. У неё даже не было сил похоронить его. Всё сделал Сурма. Она снова замкнулась в себе. Потом, сидя на лавочке и видя, как Шеннен красуется своим животом перед подружками, приняла для себя, позже понимая, чудовищное решение.***
Сурма оказался малым подкупным. Он не согласился принести Энни то, что она у него попросила, но после всё же сдался, пришлось постараться. Шеннен очень любила пирожные. Любила посыпать их сахарной пудрой. Обычно выходила на веранду с чашкой кофе и журналом, держала ещё блюдце с несколькими такими десертами. Энни не желала отступать. Внутри горело пламя и это пламя нужно было срочно тушить. А тушить можно было только местью – которая холодна. Ацетат свинца она добавляла в сахар, в нормальных дозах, постепенно отравляя свою мачеху. Однажды ночью она проснулась от крика. Отец бегал по дому, как ошалелый. У Шеннен лилась кровь из места, откуда должен был появиться через три месяца ребенок, и она кричала от ужаса сильнее, чем от боли. Энни так и замерла на лестнице. Отец вызванивал врачей, потом побежал к соседу, надеясь, что целебные травы егеря помогут его жене. В голове у неё крутились самые разные мысли. Она пожалела о содеянном. Начала жалеть ребенка, которого, скорее всего, убила. Но лишь мгновение. Потом наступило спокойствие. Нужно убрать все улики. Егерь и мистер Леонхарт вошли в дом. Сосед долго не осматривая мачеху Энни, сразу же скомандовал собирать вещи. – Повезём в больницу на моей телеге, – только и сказал он, скрываясь снова за дверьми.***
Сурма не мог до конца поверить, что Энни решилась на такое. И вместо раскаяния, она заметает следы. Такое могло только шокировать. Не иначе. – Только посмей что-нибудь сказать. Станешь пособником, – грозно бросила она, видя нерешительность в глазах парня. После этого случая их отношения прекратились. Сурма с ужасом осознал, с кем он встречался и предпочитал не вспоминать об Энни. У Шеннен случился выкидыш. Врачи обнаружили ацетат свинца, подозревая миссис Леонхарт в распитии алкоголя, который и повлёк за собой такие последствия. Она отрицала это, переходя на угрозы врачам, ссылаясь на их некомпетентность. Но никто ей не верил. И в итоге мистер Леонхарт развелся с Шеннен, когда та полностью выздоровела и окрепла. Как раз тогда отец вернулся с новыми силами для тренировок, и сама Энни была готова. Готова к тому, чтобы искупить болью свое преступление. И с тех пор никогда не жаловалась. С тех пор принимала всё как должное и переносила всё стойко.