***
Она даже не знает, когда это всё началось, и когда пошло наперекосяк. Возможно, в тот момент, когда она, сама того не ведая, из-за несчастливой случайности оказалась врачом на корабле своего брата: сначала пленницей, а затем уже полноценным членом команды, любимой сестрой. Или когда она решила, что больница на соседнем острове явно лучше, чем затхлый фельдшерский пункт в родном городке. Или когда лет в 5 встретила на базаре странного оборванца в пятнистой шапке, который, жадно вгрызаясь в плесневелое яблоко, с такими горящими глазами рассказывал ей о медицине и её чудесах, что хотелось ему верить и жить. Или когда отец, увидев, что его жена родила девочку, решил свалить в далёкие дали, добив и без того измученную мать словами о том, что она у него далеко не единственная. Впрочем, этот факт её биографии оказался не самым плохим. Брат был, пусть и не совсем адекватным, но хорошим. И, как и любой хороший человек, рано помер. Зато этот резиновый урод — жив, жрёт в три горла, орёт песни и даже не вспоминает свою родню: отца, деда, вырастившего этого ублюдка, брата. За Огненного было особенно обидно. Сынок Роджера пожертвовал собой ради этой твари, что несколько лет поспекулировала его смертью, тем самым перетащив к себе остатки флота Белоуса, а потом забыла.***
Рядом кто-то опустился, немного закрыв обзор на пиршество её врагов. Светлые волосы качнулись возле лица, ко рту поднесли что-то тонкое, невероятно чудесно пахнущее табаком. — Сабо, ты решил вернуть должок? — губы скривились в усмешке, горло после удушья издавало далеко не мелодичные звуки. — Скорее провести время в компании такого же отработанного материала, как я сам, — вернул усмешку революционер, поджигая вожделенную сигарету.— Мёртв? — Мертвее некуда. Второй тоже, считай, умер. Вряд-ли будет способен жить дальше, — дым неприятно царапает повреждённые связки, но ей плевать на это, главное — плавная затяжка и медленный выдох, чуть приоткрыв уголок губ, но при этом не выпуская сигареты изо рта. — С чего ты решил, что отработанный? — Чую. Поэтому собираюсь скорее отсюда свалить, — блондин опустил голову, разглядывая окровавленную траву. — Не хочу закончить как Трафальгар. — Никто не хочет, — на душе стало гаже. Человек, когда-то подаривший ей мечту, был убит Мугиварой собственноручно около полугода назад. Он просто стал не нужен. А таскать с собой лишнее барахло — не в характере Монки Ди Луффи. — Как думаешь, Кровавый припёрся? — Уже мчит, будет поздравлять своего «пасынка», поэтому нужно уходить, — папаша точно не будет горевать по Киду или сочувствовать ей. Он даже имя не знает — не спрашивал. — Встать сама сможешь? — внезапно спрашивает сломанная игрушка Мугивары и тут же протягивает руку, предвосхищая ответ, — Хватайся. Кое-как поднявшись и сделав пару шагов на пробу, врач идёт к своим неразлучным накама, без видимых усилий поднимает рывком на ноги обессилевшего Киллера, закинув его руку себе на плечо. — Не жилец, — просто констатация факта. Ещё пару минут назад верилось, что он переживёт смерть её горячо любимого брата и его лучшего друга, сможет помочь отомстить, сейчас уже всё предельно ясно — это будет овощ, обуза для неё. Но Яра не бросит его. Она же не зверь, чтобы избавляться от близких, ставших ненужными. Сабо кивает, с пониманием смотрит в глаза и поднимает Кида. Высоченного, сильного, умного, такого храброго и невероятно живого когда-то. Голова болтается, как у тряпичной куклы, алые волосы ещё краснее из-за крови, серые глаза смотрят куда-то вдаль, на прекрасный закат, но не видят. Уже не видят. Они бредут, медленно, неуверенно, увлекая за собой свои драгоценные ноши, чувствуют, что за ними идёт ещё кто-то из союзников Мугивар. Такой же бесполезный, как они сами. Это точно не человек из команды Кида. Все мертвы. Даже она, считай, мертвец, который восстал только чтобы отомстить. У причала множество кораблей, их же родной корабль — на дне. Почти у края гавани видна яхта. Кривая, страшная, с потрёпанным парусом — их новый дом на первое время. Идут в тишине. В какой-то момент Киллер начинает сползать с плеча, но его подхватывают сильные руки и уверенно несут, так же, как Сабо несёт то, что осталось от его капитана. Бартоломео идёт уверенно, не глядя под ноги, по щекам его текут слёзы. Хочется съязвить, уколоть побольнее бывшего врага, но… — Не сотвори себе кумира, — хрипло шепчет слова заповеди древней религии некогда самый преданный фанат резинового хера и смеётся. Безумно смеётся. Когда до лодки остаются считанные метры, Яра оборачивается, смотрит на пиршество, почти не заметное с такого расстояния, на небе расцветают салюты, так похожие на погребальные гвоздики, Король и его свита ждут гостей. Она ухмыляется и первая поднимается на борт, показывая, куда уложить своих накама, свою семью. Приказов, что кому делать, отдавать не нужно, каждый знает своё место, отплывают быстро, но, чтобы выйти в открытое море, нужно проплыть всю бухту, забитую кораблями победителей. У последнего из кораблей — Санни, Сабо вдруг широко и немного безумно улыбается: — Закурить охота, не правда ли? — Струя огня метко бьёт, поджигая весь ряд кораблей, а белокурый демон, ухмыльнувшись, как Эйс на старой листовке, прикуривает от языков пламени, почти достигающих ветхой посудины. На острове поднимается шум, крики, слышно, что Мугивары почти достигли бухты, но поздно, перед беглецами открытое море, а до острова почти миля — не достать. Барто безумно смеётся, издевательски машет рукой, глядя в перекошенное от ярости лицо своего бывшего кумира, Сабо спокойно смотрит, поправляя курс, а Яра улыбается и мысленно обещает отомстить Луффи за всё… И за всех. Даже подружку революционера — Коалу и изрядно потрёпанного и униженного Бартоломео. В свете поднявшейся луны и отблесках от костра видно, что к острову уже идут на всех парусах корабли задержавшихся союзников, среди них виден и корабль Шанкса. — Мы ещё обязательно встретимся, — хрипит она и улыбается, не может не улыбаться. Команда отверженных только начала свой кровавый путь.