Интерлюдия: мажорный аккорд

      — Я его девушка!       Шатенка застыла в непонимании. Слова брюнетки дошли до нее только через полминуты.       — Дам, к тебе пришли! — крикнула шатенка, специально называя итальянца нелюбимым прозвищем.       — Ты же знаешь, что мне не нравится это имя! — откуда-то с кухни крикнул мужчина, но уже через некоторое время вышел на улицу с ведерком в руках. — Я десертов не нашел, но зато есть морож..       Дамиано поднял взгляд и застыл. Увидев девушек рядом, он уже предчувствовал что-то.       — Тут твоя девушка пришла, — голубоглазая фальшиво улыбнулась и подошла к вокалисту. — Милая особа, на «месяц любви»* позовете? — Эсма аккуратно забрала ведерко из рук кареглазого и направилась к бассейну. Ревность внутри начинала закипать.       — Нет, Эс, ты не так поняла! —Давид хотел кинуться за девой, но тут же посмотрел на брюнетку.       — Дами, это кто? — кареглазая приподняла бровь.       — А я его подруга, — немка развернулась, стала направляться к бассейну спиной. — Подруга по сексу, — вновь развернувшись к назначенному месту лицом, шатенка завернула за угол дома.       И она уже не слышала разборок мужчины с таинственной незнакомкой, не слышала то, как он материл кареглазую, не слышала то, как тяжело он вздыхал при попытках итальянки приблизиться хоть на метр.       Обогнув столик, голубоглазая подошла к своему лежаку и забрала оттуда пляжную накидку.       — Ты чего так погрустнела? — спросила Виктория, сделав глоток мохито.       — Да не, все нормально, — Цингер чесанула нос и стряхнула с лежака опавшие листья.       — Кто пришел к Дамиано? — Томас заблокировал телефон и попытался разглядеть гостя сдалека.       — Его девушка, — непринужденно ответила немка и открыла ведерко с мороженым.       Рокеры начали переглядываться. Хильды не было.       — Эсма, ты не так все поняла.. — начала Де Анжелис, но голубоглазая ее остановила:       — Да не, я все нормально поняла. Если что, я буду у себя, — шатенка направилась в особняк.       Зайдя в свою комнату и отправив ложку холодного лакомства в рот, девушка стала осматривать мебель, обстановку. Увидев некоторую пыль, дева взяла сухую салфетку из микрофибры, оставленную здесь еще с прошлой уборки, и стала вытирать мелкую грязь, пыль, крошки.       — Милая, ты не так все поняла, — Дамиано влетел в комнату и застал девушку за напеванием какой-то песни на немецком:       — Hundertzwanzig Milligramm, Ich verliere mein'n Verstand [Сто двадцать миллиграмм, я теряю рассудок]**, — пела голубоглазая, перекладывая какие-то вещи на свои места. Она будто бы не замечала мужчину.       — Эсма, дай мне все объяснить, — Давид не терял надежды на разговор.       — Hilf mir, hilf mir hier raus [Помоги мне, помоги мне выбраться отсюда], — шатенка стала петь еще громче, увереннее. Ревность и обида, злость и негодование кипели внутри, поедали плоть и разум.       — Эсма! — итальянец непонимающе нахмурился.       — Hundertzwanzig Milligramm, Ich verliere mein'n Verstand [Сто двадцать миллиграмм, я теряю рассудок], — дева запела еще увереннее и громче. — Подай блокнот, пожалуйста, — она протянула руку к мужчине. Получив то, что просила, она благодарно кивнула. — Hilf mir, hilf mir... [Помоги мне, помоги мне...]       — Твою мать, Эсма! — он начинал злиться. Он не понимал, что происходит с немкой. Подойдя ближе, мужчина дернул шатенку на себя.       — ...hier raus! [...выбраться отсюда!] — запела прямо в лицо итальянцу дева, на что получила пощечину.       Пение прекратилось. Девушка на пару секунд опустила взгляд. Мужчина стал осознавать произошедшее, тут же встрепенулся.       — Милая, прошу.. Я.. Я не хотел, правда, это все разд... — раздался хлопок. Девушка оставила ответную пощечину на лице кареглазого. Еще сильнее, еще громче, еще больнее. Она же боли почти не чувствовала — обида душила, перекрывая физические ощущения.       Голубоглазая отошла от Дамиано, который держался за горящую щеку, и забрала мороженое.       — Будешь уходить, закрой дверь, — и дева покинула помещение.       Она оставила мужчину одного. Наедине с осознанием.       «Я стал тем, кого ненавидел.»

***

      Шатенка отбивала партию на ударных. Била сильно, била много. Не отклонялась от музыки, играющей в голове.       Вскоре взяла гитару, стала играть на ней. Звуки, разносящиеся благодаря усилителю, заполоняли студию. Перебирая аккорды на грифе, голубоглазая сжимала зубы.       Вернувшись к барабанам, девушка закусила губу до крови, стала вновь отбивать ритм. Волосы летели в разные стороны, эмоций было слишком много.       Еще чуть-чуть и она проткнет материал, натянутый на барабаны, палочками. Еще чуть-чуть и она проткнет себе ногу палочками. Еще чуть-чуть и она выколет себе глаза палочками. Проткнет кожу на глотке, разорвет сонную артерию. Вонзит куда-то между ребер, прямо в легкие. Еще чуть-чуть.       Хильдегарда аккуратно зашла вовнутрь, закрыла двери. Она не раз видела сестру за ударной установкой в гараже друга, когда Цингер-старшая была злой. Тогда в разные стороны летело все: партитуры, палочки, стулья, гаечные ключи. Как-то раз даже окно разбила. Приходилось вызывать скорую, чтобы остановить кровотечение и предотвратить заражение.       — Эс.. — еле слышно позвала зеленоглазая, но осознав, что ее не слышно, повторила громче: — Эс!       Шатенка стала сильно бить по нижнему ряду ударной установки. Через пару секунд раздался истошный крик, разнесся за пределы студии. Дева была в ярости.       — Давай петь! — бывшая пианистка подскочила с места, схватила сестру за руки, стала кружить и вновь петь ту песню, что и в своей комнате: — Hundertzwanzig Milligramm, Ich verliere mein'n Verstand!!! [Сто двадцать миллиграмм, я теряю рассудок!!!]       Было слишком громко, слишком эмоционально. Рокеры не осмеливались заходить в студию.       — Ну, все, Эс, прекращай... — русоволосая постаралась обнять сестру, но та вырвалась и стала скакать по помещению в дьявольском танце, спотыкаться о кабели, биться ногами об стулья. — Ты вновь слушаешь Саймона, тебе после концерта не хватило?       Кареглазый аккуратно просунул голову между дверьми.       — Знаешь, обожаю его! Не могу наслушаться и напеться его песен! Так бы и забрала этого очаровательного блондина к себе домой! — немка схватила стул и бросила его куда-то в сторону. Деревянные ножки разлетелись в разные стороны. К счастью, ничего больше не пострадало. Дева знала, что оплатит утери.       — Эсма, перестань.. Хватит крушить все на своем пути.. — Хильда стала нервничать, переживать. Увидев в дверях голову Дамиано, она встрепенулась, но заметив жест «Молчи», дева сглотнула. — Давай пойдем в комнату и там все обсудим..       — Нет! Я сейчас же уеду куда-нибудь в лес или к обрыву, чтобы переломать там все к херам собачьим! — голубоглазая схватила одну из ножек поломанного стула и ударила себя по ногам прямо гвоздями. И еще. Еще. Еще.       — Эсма! — Цингер-младшая закричала и кинулась к сестре, но та ее не пустила.       — Hundertzwanzig Milligramm! [Сто двадцать миллиграмм!] — закричала девушка.       — Эсма, наркотики уже пройденная тема.. Прошу, не калечь себя.. Умоляю.. — девушка начала плакать.       Шатенка вылетела из студии через второй вход и понеслась куда-то в гостиную. Попросив Викторию заказать ей такси, Цингер стала растирать кровь по ногам и рукам.       Не злите сумасшедших девочек. Сумасшедшие девочки могут убить. Противника.       Или себя.