——
Когда Чонгук обнаружил потерю, он сразу понял, где искать Сокджина, потому что тому больше некуда было пойти. А обнаружив отсутствие коня в стойле, он только утвердился в своём предположении. Встретив коня по пути в родное поселение Сокджина, Чонгук запрыгнул животному на спину и повернул назад. В воротах прежнего дома Сокджина он задержался, боясь вызвать гнев хозяина этого места, но отца омеги не было видно. Заведя коня за ограду, Чонгук ступил на крыльцо и постучался. Изнутри раздался голос, попросивший немного подождать снаружи. Чонгук кивнул сам себе и сошёл с крыльца, начав мерить землю перед домом шагами. День уже входил в силу. Несмотря на то, что Сокджин сделал, он всё равно принадлежал ему. Чонгук не мог просто так отказаться от него, он пометил его перед взором богов и принадлежал ему тоже. Их судьбы были навечно связаны, и даже в чертогах богов им суждено было встретиться вновь. И именно он был виноват в том, что боги отвернулись от них. С большой властью приходит и большая ответственность. Иначе он не имел права называться настоящим альфой. Спустя несколько минут дверь приоткрылась и из дома вышел Сокджин. Он всё ещё был одет в меховой плащ, но держал руки под ним. Взгляд его был хмурым и неприветливым. — Зачем ты пришёл? — спросил он и с вызовом вскинул голову. — Забрать тебя домой. — Разве того, что я сделал, было недостаточно, чтобы отказаться от меня? — Я не могу, ты же сам должен об этом знать. На тебе мой знак, и я за тебя в ответе, — произнёс Чонгук и протянул к Сокджину руку. — Пойдём домой? Прошу тебя. Сокджин не спустился с крыльца и не принял руки Чонгука. Он счистил снег со ступеньки и осторожно присел на неё, и тогда альфа в полной мере увидел всю его усталость. Роды и погоня лишили омегу последних сил. Чонгуку отчаянно захотелось подбежать к нему и обнять, и его альфа-сущность выла внутри и скалила пасть, негодуя, почему он всё ещё стоял на месте и ничего не предпринимал. Чонгук сдерживал себя, потому что понимал — его методы не сработают. И никогда не работали. С Сокджином нужно было вести себя иначе, а Чонгук был к этому глух. И теперь он должен был ждать дозволения подойти. — Там не мой дом! — отрезал Сокджин на его предложение вернуться домой. — Здесь ведь тоже уже не твой дом. Сокджин не ответил на эту реплику. — Мне нет дела до твоих усилий, Чонгук. И до того, что подумают боги. Я больше не хочу проходить через то, через что я прошёл. И пусть я останусь на остаток зимы в одиночестве. Так тому и быть. И только боги решат, переживу я её или нет. Чонгук более не находил слов, осознав, что Сокджин впервые обратился к нему по имени. И при каких обстоятельствах... Поднявшись со ступеньки, Сокджин спустился с крыльца и подошёл к Чонгуку поближе. Оставив расстояние между ними около метра, он откинул полу своего плаща и явил альфе их младшего сына. Чонгук от изумления раскрыл рот, а потом по щекам его покатились крупные слёзы. — Боги даровали тебе ещё одного. Впрочем... — Сокджин, нет! — взмолился Чонгук. — Не убивай его! Я сделаю что угодно, только не убивай! — Не думаю, что смогу решиться на такое в третий раз, — пробормотал омега с горькой усмешкой. — Поэтому возьми. Он осторожно передал ребёнка Чонгуку в руки и стал наблюдать за тем, что будет дальше. Он отдавал щенка навсегда, но всё равно, движимый древним инстинктом, в любой момент готов был вцепиться в альфу клыками, если тот посмеет причинить крохотному омеге хоть какой-нибудь вред. Чонгук принял щенка, как хрупкую драгоценность, и сразу же обнюхал его. Щенок пах Сокджином, молоком и кровью. Он был живым и тёплым. И он был его. Чонгук осторожно прижал ребёнка к своей груди и потёрся щекой о его мягкие каштановые волосики. Альфа не мог подобрать слов для своей радости, поэтому молча смотрел Сокджину в глаза, пока держал щенка на руках. Его взгляд светился благодарностью. За то, что Сокджин пощадил третьего ребёнка и оставил его в мире живых, Чонгук готов был повалиться на колени и целовать Сокджину ноги. Но Сокджин одним лишь своим взглядом пригвоздил Чонгука к земле, заставив того выбросить из головы такие смелые желания. Не позволит он Чонгуку целовать свои ноги. Не сейчас. Не после всего. Омега не чувствовал угрызений совести. Обстоятельства заставили его поступить так. Боги не дали ему иного выбора. Только они были виноваты во всём и вероломно молчали, не отзываясь ни на какие мольбы! Сокджин смотрел на Чонгука, занятого ребёнком в его руках, и медленно отступал в сторону леса. Его омега ликовала. Теперь не будет никаких вязок, беременностей и вскармливаний. Не будет несвободы. Он выполнил предначертанное. Теперь он волен идти, куда захочет, и делать то, что захочет. Он всё ещё не любил Чонгука и не думал, что когда-нибудь полюбит. Поэтому ему оставалось только одно — уйти насовсем. Дойдя до первых деревьев, он оглянулся и посмотрел на свой родной дом. Ему нечего было делать там, где он так сильно отличался от остальных. Когда Чонгук отвлёкся и поднял голову, Сокджина перед домом уже не было. Виднелись только следы на снегу.——
Чонгук тогда забрал ребёнка с собой, но как только нашёл крохе омегу-кормильца, пустился на поиски. Сокджин не мог пропасть насовсем. Никогда бы Чонгук не подумал, что такой омега мог просто сгинуть в лесу. Он лишил жизни двух собственных детей и оставил Чонгуку третьего только затем, чтобы оказаться свободным. Такой омега ни за что не пошёл бы в клетку к смерти. И Чонгук оказался прав. Сокджин нашёлся на окраине соседнего поселения, примыкающего к горной гряде, в видавшей виды лачужке. Этот старый домик и в сравнение не шёл с большим домом Чонгука. Крыша хоть и не просела, но сплошь поросла мхом. Снег на ней стремительно таял и стекал с зелёного ковра на землю. Пристройка к домишке покосилась, колодец был заброшен. Со стороны леса над лачужкой нависала старая кряжистая ива. Чонгуку больно было от мысли, что его омега будет жить в таком месте, но он не так давно принёс богам хорошую жертву, чтобы они благословили и защитили его дитя, и поэтому не осмелился сходить и повидаться с Сокджином. Он сам не сразу понял, что Сокджин отличался от остальных, и заплатил за это кровавую цену. И теперь, когда боги сжалились над ним, он хотел начать сначала, но не так, как его учили раньше. Стараясь не попадаться на глаза, он по-тихому подбрасывал омеге дров, зерна, соли, молока и свежей дичи, чтобы тот без проблем дожил остаток зимы. Чонгук очень боялся того, что Сокджин не станет принимать его даров и откажется от помощи, подумав, например, что это было проявлением снисхождения от кого-нибудь из жителей поселения. Обычно одиноких омег не принимали в общине, и помощь могла оказаться насмешкой, издёвкой и, что ещё хуже, завуалированным желанием спровадить на все четыре стороны. И поэтому Чонгук приносил Сокджину только самое лучшее, чтобы тот не подумал о дарителе плохо. Боялся Чонгук и того, что Сокджин сразу раскусит, что это он приносит еду. Конечно, омега поймёт это, но главное, чтобы принял гостинцы и использовал их во благо. И Сокджин принимал. Молча забирал подарки с порога, а затем наружу выставлял пустые корзинки и кринки от молока и сливок. В конце весны Сокджин завёл себе огород, вскопав землю и посадив семена, заботливо поднесённые Чонгуком вместе с очередной порцией еды. Теперь омега мог довольствоваться собственными свежими овощами и зеленью. Однажды, приметив, когда Сокджин ушёл в лес по делам, Чонгук совершил набег на его дом и поправил покосившийся сарай, подлатал крышу и затащил внутрь целый тюк свежего сена для подстилки и ещё парочку оставил под навесом. Привязав верёвкой пару упитанных ягнят, он улыбнулся своей авантюре и скрылся в лесу. Вскоре ягнята подросли и паслись у дома, и Сокджин загонял их каждую ночь в сарайчик, а по утрам снова отпускал пастись.——
Колесо крутилось, времена года сменяли друг друга, а Чонгук всё продолжал ждать и наблюдать. Его сыну, милому маленькому Чонмину, шёл уже третий год. Начиналась весна, а Чонгук всю прошлую зиму забрасывал Сокджина письмами. Подношения в виде дров, еды и других необходимых вещей уже стали традицией, но вот письма альфа начал писать только несколько месяцев назад. Там, на плотных шершавых страницах, он и признался Сокджину, что это он помогал ему всё это время. Выложил как на духу уже и так всем известную истину, но был рад, что решился. Омега ничего не ответил, но и подарки принимать не перестал. Чонгук выдохнул и продолжил своё дело. Богам Чонгук тоже подносил щедрые дары и никакой кары он не получил, хоть и не жил со своим омегой в одном доме. Ему благоволила удача. И на охоте, и в поле, и в воспитании сына. Крохе, конечно, недоставало омежьей ласки, но Чонгук старался как мог. Он знал, что на верном пути, и продолжал делать шаг за шагом, чтобы его мечты о семье снова стали реальностью. Любым способом, каким Сокджин ему позволит. С того момента, как Чонмин начал более-менее понимать и осознавать мир вокруг, Чонгук повадился водить его через лес к домику Сокджина и показывать сыну его папу. Он не мог держать его вдали от правды и не собирался слушать ничьих злых языков, пророчащих ему наказание от богов. Он не верил в то, что боги снова причинят ему вред. Когда он поступал так, как считал правильным, когда поддавался своей природе без оглядки, он совершал ошибки. Теперь он ставил на первое место свой разум, стараясь поступать по совести, а не по инстинктам. И собирался воспитывать сына в таком же ключе, чтобы в назначенный час он точно знал себе цену. Чонмин, радуясь долгим прогулкам, в подробностях выучил, какой Сокджин был наружности, а научившись говорить, сам просил отца сводить его посмотреть на папу. Летом было особенно хорошо, и их с Чонгуком сложно было заметить за деревьями и плотной листвой, и они успешно наблюдали за Сокджином, когда тот хлопотал у дома или выбирался в лес или к реке. Чонгук следил лишь, чтобы Чонмин не вырвался из его рук и не понёсся со всех ног к Сокджину. Чонгук очень хотел позволить ребёнку осуществить его желание, но боялся снова совершить ошибку и подойти к Сокджину слишком рано. Боги не давали ему никаких знаков, молча принимая дары, и Чонгук ждал подходящего времени.——
Весна постепенно двигалась к лету, и Чонгук в ту пору особенно тосковал по Сокджину. Наблюдая за ним издалека, он понял о нём многое. Намного больше, чем когда думал только о том, чтобы сделать его своим. Красота Сокджина была не только для него. И сила омеги не заключалась только в том, чтобы производить потомство. Чонгук замечтался о своём будущем, о той жизни, что с Сокджином пока что не прожил, и за сыном не углядел. Сокджин сидел с удочкой на берегу реки и удил просыпающуюся после зимы рыбу. Только отгремело Весеннее Равноденствие. Сокджин эту Оста́ру не праздновал, но слышал гулянья, смех и проводы зимы. Он испёк жаворонков из теста и приделал им глазки из кусочков изюма. Так учил его папа когда-то. И весна пришла замечательная, полная птичьего пения и солнечного света. Счастливая весна. Свежая сочная трава уже заполонила землю, и везде цвели плодовые деревья, обещая хороший урожай осенью. Близился Бельтáйн. Чонгук только прикрыл глаза, наслаждаясь грёзами, как Чонмин тут же воспользовался моментом и рванул от кромки леса по зелёному склону к берегу реки. Пока Чонгук в ужасе гадал, помчаться ли ему следом, кроха добежал до своей цели и с разбега кинулся Сокджину на шею. Маленький омега что-то там радостно пищал, но Чонгук особенно не вслушивался, а вглядывался в лицо Сокджина, которое казалось бледным, когда тот отвернулся от созерцания водной глади и всмотрелся в того, кто посмел нарушить его спокойствие. Чонгука медленно охватывала паника, и пока он собирался с мыслями и метался по опушке, боясь покинуть безопасное место под кронами деревьев, Чонмин уже перебрался дальше, забравшись к отбросившему удочку Сокджину на колени. Сокджин обхватил крошечное тельце в ответ и жадно внюхивался в его запах, очевидно узнавая собственное дитя. Чонмин пищал "папа", "люблю" и "скучал", и это смог расслышать даже Чонгук. Альфа выпрямился, сглотнул и решил, что он не может больше прятаться. Кто он тогда под взором богов, если не может взять ответственность за собственные ошибки, за своё настоящее и за свои мечты? Он так много слов написал Сокджину в письмах, в стольких вещах он умолял его простить, что любое притворство давно стало излишним. Собравшись с силами, Чонгук шагнул из леса на освещённую солнцем тёплую траву. Он спускался к берегу под внимательными взглядами двух так похожих между собой пар глаз, высокий и статный, невероятно красивый и пленительный, давно забывший, что такое близость чужого тела. Сокджин приближался в его глазах и представлялся невозможно прекрасным, здоровым, сильным и как никогда живым. Он так давно не видел его вблизи, что подивился разнице. Никакого пустого взгляда, поникших плеч или приглушённого запаха. Когда Чонгук приблизился, на него пахнýло запахом воды, речных цветов и лакомой сладости пылающего жизнью омежьего аромата. — Здравствуй, — как можно более уверенно произнёс Чонгук, глянул на Сокджина свысока и понял, что занял неверную позицию. В запахе Сокджина появилась недовольная нотка, и Чонгук, пытаясь разобрать, что она значила, опустился перед ним на колени. Омеги, несмотря ни на что, почитались. Омеги были символом жизни. Именно они продолжали род и только они заслуживали поклонения. И как же жестоко поступали с ними альфы, думая, что их боги главнее. Сотнями лет альфы уничтожали омежьи культы и делали из них существ, не имеющих своего голоса. И стоило только Сокджину показать настоящую сущность омеги, Чонгук принял его такого и полз к нему на коленях из чистого желания, без сопротивления и с точной уверенностью в том, что уж теперь боги были довольны им. Теперь он наконец понял, что их народ сбился с пути. Ни о каком величии альф не может быть и речи, пока их омеги прозябают в рабстве. Сокджин сидел перед ним на траве с ребёнком на коленях, смотрел твёрдо и с вызовом, давая понять, что не изменит себе, не упадёт к Чонгуку в объятия только потому, что тот помогал ему выживать. Омегу нельзя было обменять на товар, как богов нельзя было купить посредством жертв. И Чонгук не смел заговорить с ним первым. — Ты должен сказать спасибо своему сыну за то, что тебе больше не придётся тратить бумагу, — произнёс Сокджин неожиданно спокойным голосом. Чонгук тут же поднял голову и с надеждой всмотрелся в Сокджина. Неужели ему показалось? Или Сокджин и правда говорил мягче, чем при их последнем разговоре? Пальцы омеги ласково перебирали волосы на голове у Чонмина, поза была почти расслабленной. — Я должен благодарить тебя за то, что ты нас принял, — произнёс альфа. — А кто сказал, что я принял вас? — Сокджин был серьёзен, ни одна улыбка ещё не тронула его губ. — Я только лишь позволил приблизиться. — Чонмину ты даже позволил прикоснуться к себе. — Потому что он и мой сын тоже. — Только ты не интересовался им. Чонгук ходил по грани, стоя на коленях. — Это не отменяет родства. Чонгук не знал, что ему делать дальше и как поступить. Он боялся сделать неверный шаг, боялся испортить всё и навсегда. Очень боялся. До ужаса. — Вам пора, — сказал вдруг Сокджин и опустил Чонмина ногами на траву. — Совсем скоро полдень. — Мы можем зайти ещё? — спросил Чонгук, вставая с колен и беря ребёнка на руки. — Прошу. — Конечно. Чонгук благодарно улыбнулся, прижал сына к груди и, пока тот прощался с папой и махал ему рукой, смотрел Сокджину в глаза, надеясь рассмотреть там его эмоции. Было ли это новым началом? Или он напрасно надеялся на то, что они смогут снова быть вместе? Ему ещё о стольком нужно было узнать, столькое сделать, чтобы получить надежду. И тем не менее это был самый счастливый момент с того февральского дня, когда он остался один с новорождённым ребёнком на руках. Сокджин встал на ноги и проводил удаляющуюся пару долгим внимательным взглядом. Он знал, что этот момент однажды настанет. И сознательно позволял Чонгуку делать всё, что тот хотел. Но на расстоянии. И, возможно, зверь когда-нибудь узнает, чего ему стоило его одиночество, сколько слёз он пролил и скольким пожертвовал.