снежинка

– мне так страшно. глубокий вдох. – опять? – я... извини, не забивай голову, – паршивые гудки. черт. ацуму пытался дозвониться, правда пытался, но абонент упорно был недоступен. «как в его стиле» – проносится в голове парня, пока он стремительно собирает рюкзак и хватает ключи с полки, попутно проверяя, везде ли выключил свет. когда это началось? он точно не вспомнит. спустя месяца три их отношений, а может и четыре, выяснились ужасные, но важные подробности жизни его парня – киёми регулярно страдал от панических атак. сложно было назвать это неожиданностью, но факт оставался, что одной зимней ночью, ближе к двум, сакуса набрал ацуму, настолько отчаянно и потерянно он себя чувствовал. – я.. цуму, извини, но... – его сбивчивая речь удивила, даже напугала, неожиданно слышать таким киёми, учитывая его тотальный контроль над любыми действиями и фразами, даже мимолётными, – извини, просто поговори со мной, прошу, мне страшно. – в чем дело? ты не один? что произошло? с тобой что-то случилось? вряд ли бурный поток вопросов дождётся ответа, но голос любимого человека относительно успокаивал. – нет, нет, просто мне страшно, паническая атака, мы их обсуждали когда-то, не суть, просто скажи хоть что-то, прошу, цуму. а у цуму ступор. что он скажет? впервые столкнувшись с подобным, сложно сразу среагировать. как себя вести? время бежит не в его пользу и он начинает болтать ерунду, несвязную между собой, обрывки фраз доносились потерянным эхом с другого конца трубки. кажется, он сказал что-то про волейбол, про их прогулку, про ужасные устрицы в кафе на углу и про то, как сильно любит своего парня, про то, что все образуется, про обещания и про будущее. странный у них получался тандем, ацуму едва соображал, что говорит, а сакуса едва разбирал его речь, изредка повторяя фразы, просто показывая тем самым, что он ещё дышит и на связи. ноги мии сами довели до дома любимого, отчаянно пиная дверь, лишь бы успеть. волнение, стресс, паника, обрывки памяти. очнулись оба на балконе, в углу и в обнимку, мия крепко прижимал спиной к себе киёми, тихо шепча на ухо, что он рядом, вот он, настоящий, верный, надёжный. и это помогло. уже полноценные глубокие вдохи-выдохи уносил с собой холодный ветер, даруя в обмен снежинки, что моментально таяли, стоило им упасть на их кожу. – хочу так же. – как? – как снежинка. растаять, исчезнуть, преобразиться в нечто более стоящее, нежели есть сейчас. тогда ацуму его не понял, но прижал к себе покрепче, выдыхая обнадеживающие обещания о счастливом будущем куда-то в область ключицы. больше этим вечером они не говорили, изредка бросая взгляды на ночной город, покрытый снегом и мраком декабря. а потом это повторилось. и опять, опять, опять. а потом случилось сейчас. каждый раз ацуму беспокоился, ему действительно было страшно за парня, он спешил изо всех сил. он верил, что успеет. не успел. не верит. сакуса лежит на полу, не дышит, не двигается, не моргает. все плохо. все пиздец как плохо. но ацуму этого не понимает. он теперь вообще ничего не понимает: ни допросов полиции, ни соболезнований близких, ни-че-го. а потом понимает. как снежинка. как блядская снежинка. ну что, ты стал чем-то более значительным? наверное, да, ты всегда добиваешься своих целей. а ацуму хотел добиться до киёми. но сначала ему нужно добить себя. «ничего, родной, я уже близко. как же ты там без меня? кто тебя поддержит? я очень близко.» безжизненное тело мии ацуму нашли в квартире сакусы киёми спустя три недели после его смерти.