Гирлянда из фотографий

Желудок Сатору, наряду с его техникой, был бесконечным. Бездонным. Сугуру убеждался в этом из раза в раз, когда они, побитые и пыльные, заваливались в какую-нибудь кафешку, и Годжо принимался поглощать еду, будто в него вселялось проклятие пылесоса. Вот и сейчас Сатору буквально всасывал в себя суши. Голод самого Гето был удовлетворен ещё десяток рулетиков назад, поэтому он просто наблюдал, как его прожорливый товарищ ловко орудует палочками, не оставляя еде ни шанса. Как прекрасно созерцание. Годжо представляет собой замечательный вид, когда молчит и сосредоточенно занимается чем-то безобидным. Сугуру задумывается о способах сохранить свой покой подольше. Но по самому старому и безотказному закону Вселенной, в простонародье Закону Подлости, в этот момент Сатору открывает рот. И даже не чтобы съесть ещё суши. — Давай сыграем в «правду или действие». — и улыбается, придурок красивый. Весело ему. Гето поднимает на него взгляд, смотрит на прилипшую к уголку губ рисинку, сияющие глазища над тёмными стёклами очков, подпрыгивающие брови. Вздыхает. Тяжело вздыхает. — Ешь молча. — говорит. — А то подавишься. Навык «есть молча» Сатору тут же теряет. В самом деле давится, но не едой: возмущением. Начинает громко, нагло и раздражающе канючить у Гето поиграть в свою глупую игру и жаловаться на бессердечность людей с чёлками. Потом вообще свершает немыслимое покушение на эту самую чёлку своими загребущими длинными пальцами, чуть не разливает соевый соус, вымазывает рукав в васаби… У Сугуру сдают нервы где-то через десять секунд этого представления. После долгой охоты на проклятия спорить с подозрительно гиперактивным Годжо это себя и своё время не уважать, поэтому Гето хмурится, сутулится и, сверкая злюче тёмными глазами, рявкает: — Да бог с тобой! Правда или действие? Придурок. Годжо на ругань не обижается. Только расплывается в коварной улыбке, от которой все диснеевские злодеи дружно вздыхают и уходят в сторонку покурить. Ставит локоть на стол, ладонью подпирает подбородок и принимается выводить круги на древесине пальцем, глядит обманчиво скромненько. Вот паршивец. — Де-ействие. — по лицу видно: ждёт что-нибудь эдакое. Что-нибудь, о чем в приличном обществе обычно молчат, от одного упоминания краснеют. Сугуру приличного общества тут не видит, поэтому просто лихо скрипит зубами, игнорируя продолжающие шевелиться белые брови. Его глаза бегают по всему кафе, раздумывая, что бы такого загадать Годжо, чтобы и нос тому утереть, и не побеспокоить других наслаждающихся пищей людей. Взгляд Сугуру возвращается к столу спустя несколько долгих мгновений, за которые Сатору успевает умаяться, сменить пять поз, таки обнаружить сбежавшую рисинку и умять ещё полдесятка суши. Гето смотрит на остатки еды, берёт одну из своих палочек и тыкает ею в зелёную кашицу васаби. — Придумал? — спрашивает Годжо азартно. С набитым ртом. И где хваленое клановое воспитание? — Ага. — кивает запоздало Сугуру и поднимает палочку с остатками васаби на уровень глаз Сатору. Улыбается ласково, но хитро, щурится. — Наше светило мира шаманского ведь не сдрейфит, м-м? Светило мира шаманского облизывается. Слишком широко, чтобы это выглядело хоть сколько-то соблазнительно. Потом кусает губу. Тоже невпопад. Годжо до умения флиртовать ещё как по великой китайской пешочком. Сугуру делает вид, что все эти движения не сопровождаются колючим ощущением, бегущим по его хребту, потому что испытывать влечение к нелепостям это за гранью его крайне рационального самоощущения. — Сейчас ты возьмёшь это несомненно прекрасное васаби, — Годжо склоняется ближе, заинтригованный и по-прежнему не видящий подвоха, — и засунешь его прямиком в свой длинный наглый нос. Над столом виснет тишина. Белые брови сходятся на переносице Сатору двумя злобными гусеницами, готовыми подраться. Да и весь Годжо выглядит так, будто собирается прямо сейчас с Гето подраться, чтобы это дурацкое действие не выполнять вовсе. Он даже рот раскрывает, явно намереваясь обрушить на Сугуру такой словесный поток, что последнего бы в бетон вкатало напором. Гето это, конечно, предугадывает: качает палочкой с этим несчастным васаби перед лицом Сатору. Тот злобно вздыхает, сжимает губы в тонкую полоску с такой силой, что они бледнеют, кривит лицо в портящую всю красоту гримасу. И всё-таки тянется к маленькой горочке васаби в тарелочке, едва дыша. Сугуру не сдерживает своей предвкушающей улыбки, когда Годжо окунает пальцы в зелёную жижу и, зажмурившись, принимается действительно творить ужасное. Потом сидит, не дыша, несколько долгих секунд. — Знаешь, думаю, ты будешь разочарован, Сугуру… — начинает было он гнусавым голосом, вдыхая через рот. Улыбка довольная такая, что аж слепит. Гето смотрит на васаби, как на предателя: что, не настолько уж и острое, что ли? Но в этот момент яркие глаза округляются, длинные пальцы прикрывают лицо, а Сатору вскакивает с места и несётся в сторону уборных. Сугуру тупит, глядя на пустой стул несколько мгновений, а затем смеётся мерзопакостно Годжо в спину. Вот уж сделал гадость — сердцу радость. Сатору возвращается через несколько минут. Глаза у него зареванные, передние пряди мокрые, а нос весь красный. Сугуру встречает его улыбкой ярче полуденного солнца. Годжо плюхается на стул мрачно сложившейся пополам палкой. — Ты ужасен. — доводит он до сведения Гето. — Ты хотел сыграть — мы сыграли. Не ной, что тебе не понравилось действие. — картинно рассматривая свои ногти, парирует Сугуру. Пальцы Сатору барабанят по столу, взгляд — бегает по сидящему напротив него засранцу, заставившему его пройти минимум пять из девяти кругов ада. А это больше половины! — Правда или действие, Сугуру? — спрашивает Годжо, возвращая себе хоть какое-то самообладание. Зачесывает влажные волосы назад одним ладным движением. Гето прослеживает его целиком, думая о том, что у Сатору всё получается лучше, когда он не делает это специально. А ещё о том, что выбирать сейчас действие — обречь себя на что-то очень хреновое. — Правда. — Стал бы со мной встречаться? — даже не задумываясь выпаливает Годжо, наклоняясь через столик, чтобы влезть в личное пространство Сугуру. Гето заторможенно моргает, удивлённо приподнимает брови. Настолько высоко, что чувствует, как вместе с ними слегка приподнимается пучок. Ещё чувствует, как начинают нагреваться его уши. — Действие. — крякает Гето, отодвигаясь от Сатору подальше. Годжо это не смущает: он тянет губы в радостной улыбке, будто только этого и ожидал. Сугуру понимает сразу же, что шагнул прямиком в расставленную ловушку и теперь остаётся лишь захлопнуть за ним дверцу. Дверца хлопает вместе с тем, как Сатору поднимается с места, упирается ладонями в стол и наклоняется так близко, что Гето приходится вжаться в спинку стула, чтобы не столкнуться с ним носами. О нет, его уши сейчас воспламенятся, что этому Годжо вообще нужно, что он задумал… — Давай встречаться, Сугуру. — выдыхает наконец Сатору, выглядя как кот, загнавший мышь, а в простонародье — как скотина. Сугуру не нужно себя видеть, чтобы знать, что он сейчас выглядит так, будто его хватил инфаркт, вдарил инсульт и вдобавок у него разорвался аппендицит. И всё одновременно. — Нет. — выдавливает Гето наконец из себя, ударяя по острому подбородку Годжо ладонью, чтоб убрать от себя его наглую рожу. А затем позорно спешит ретироваться за двери кафе. — Эй, Сугуру! — кричит ему вслед Сатору. Пальцы его путаются среди купюр в кошельке, Годжо цветасто матерится и наконец выуживает что-то около нужной суммы — наверняка больше, но и черт с ним, хорошего официантке вечера с этими чаевыми. Наконец он выбегает из помещения тоже, взглядом вылавливая удаляющуюся спину Гето. — Сугуру, а ну стой! Ты не можешь отказаться, это не по правилам! Сугуру! — припустив вслед за ним, продолжает скандировать Годжо. Сугуру оборачивается только на секунду и то лишь ради того, чтобы округлить глаза в ужасе и поспешить прибавить ходу. Так они и бегут в сторону закатного солнца. Вместе с летящими в спину Гето саторувскими выпрашиваниями руки, сердца и любви до гроба. Пока что оставленными без вразумительного ответа.