×××
Тьма словно зверь, с клыков которого стекают капельки вязкой слюны, отдаваясь со звоном в ушах после падения наземь. Чан был этой самой капелькой, летевшей на дно, куда-то далеко и одновременно близко, разбиваясь вдребезги, разлетаясь на мелкие частички, а после стараясь собраться воедино и не потерять что-нибудь в этом «дне». Но он всё же терял, позже стараясь откапать в глубинах ту самую важную часть, без которой он не мог выглядеть «нормальным». Казалось, что оно погрязло в болоте, что он погряз в болоте, задыхаясь в слезах без многих частиц, потерянных тогда. Без неё его уже не собрать. Чан пытался, честно пытался. Но он не мог себя простить после того, что сотворил, что творит каждый божий день, что молчит и улыбается… «Сожги своё лицо, натяни туда «потерянную» кожу и сделай вид, что ты жив». Слова, въевшиеся лучше своего имени. Чан должен следовать этому и не имеет значение, что они нашлись в его снах, в которых повторялась её смерть, в которой с криками она выгрызала в Чане дыру прямо у сердца, чтобы он не забыл, чтобы мучился и одновременно любил. — Милая Розэ…×××
С виска тёк пот. Глухое рыдание привычно проглочено. Мышцы тела молят о пощаде, им надо отдохнуть хотя бы ночью, но Чан всё мучает себя и мучает. Он готов вырвать себе глаза, чтобы там были лишь кровавые дыры, он готов взять тупую иглу и саморучно протыкать губы, стягивая их нитками, чтобы ни звука не вышло из его отвратительного рта. Парень хотел хоть что-то сделать, чтобы не ощущать того, что происходит, но он был бессилен перед сверкающими глазами, пропитанными воспоминаниями и напоминанием. Четыре года, а страх такой, будто в первый день. Ему плохо, так плохо, что боль клыков зверей была ещё цветочками. Чан хочет кричать, бежать по лесу в надежде, которая давно была сожрана реальностью. С рук стекало всё то, что он не мог пережить. Всё, что Бан Чан умел — плакать и молиться. Четыре года… Снова… Он задыхался от безвыходности. — П-почему… почему именно ты? Зачем ты… Л-лес… Рваное дыхание слишком громкое в мёртвой тишине ночи. Грязный кусок ткани на коленях и свежие капли крови.×××
Мурашки табуном пробегаются по всему телу, сердце замирает в ужасе, как и дыхание. Глаза распахиваются, несмотря на их сухость и тяжесть. Минхо вскакивает с кровати, вдыхая резко и грубо, ощущая неприятное покалывание в лёгких. Удивлённые глаза улавливают Чанбина, точно также подскачившего с кровати. Они оба смотрят друг на друга с тяжёлым давлением в атмосфере, а потом слышат новый крик и, будто сговорившись, срываются на бег к двери. В коридор выбегают не только они, но и некоторые дети из других комнат. Также напуганные, непонимающие, что же происходит. Оглядываются друг на друга и шепчутся, пока снизу кто-то рыдает. Разносится звук разбитого стекла и гром каких-то вещей, видимо упавших на пол. Дети повздрагивали, взволновавшись ещё пуще. Джисон, стоявший у лестницы, рассеянно прибился к стене, дрожа и сжимая маленькие кулачки. Минхо волновался, он был в полном беспорядке и не понимал, что делать. Все, кто стоял сейчас в коридорчике, были младше. Поэтому Ли ощущал давление и долг всех успокоить, но для начала привести и свои чувства в порядок. Глаза лихорадочно осматривали каждого ребёнка, их эмоции и незначительные движения. Минхо хотел найти хоть крупицу подсказки, чтобы найти выход, найти решение и предпринять хоть что-то, пока не случилось чего ещё. Он кусал губу, сам не понимая действий, причиняя неприличные чувства и отрезвляя свой рассудок хоть каким-то образом. «Не получается. Не знаю, что делать. Куда? Как? Кто там?», — мысли смешиваются в кашу, руки готовы сами по себе подняться к голове, сжав её до боли грубо. Минхо никогда с таким не сталкивался, он и не думал, что попадёт в ситуацию, где придётся спрятать свой жалкий страх с лица долой и взять все в свои руки, потому что другие такие же — до ужаса пугливые и ранимые. Рука на плече отрезвляет, позволяя широченными глазами взглянуть на серьёзное, стойкое лицо Чанбина, тихо прошептавшего: — Хочешь, я схожу, проверю что там, а ты возьми свой хвастик в кулак и натяни нормальное лицо. Смотреть жалко на тебя, — говорит тихо он, никто кроме Хо не слышит. Пальцы Бина ледяные, щёки бледные. Минхо внутренне усмехается, осознавая, что даже Чанбину страшно. Очень страшно. Минхо мотает головой и дышит так, как матушка учила. Глаза горят в напряжении, а вялый язык еле как начинает шевелиться. Он всеми силами подавляет в себе всё, что раньше бы в первую очередь взорвалось в виде постыдного рыдания. Если Чанбин смог, то и он сможет. — Д-давайте успокоимся… — из-за повисшего молчания ком в горле застревает, язык засыхает, подводя ещё больше в такой обстановке. — Соберитесь вместе, не разделяйтесь. Если что, с вами будет Чанбин, а я-я посмотрю, что там, — он указывает пальцем на лестницу, откуда продолжают исходить звуки всхлипа и невнятного крика. Оторопевшие тела двигаются и дети кивают, боясь даже близко подойти к лестнице. Плачь внизу заставляет вновь задыхаться и испытывать жалость. Слишком много эмоций было в нём заложено, сликшом много боли, отчего душа побаливает, а ноги вовсе слабеют, готовые вот-вот подкоситься. Минхо ступает по дряхлым ступеням. Звуки усиливаются с каждым шагом, а слова хоть немного начинают становиться ясными. — Пусти! — Он уже там… Мы не… Хватит! Предложения проглатывались чужими рыданиями. Три голоса смешивались в какую-то кашу. Минхо застыл, чуть ли не падая. Перед глазами распласталась картина мечущегося и вырывающегося Хонджуна из крепких рук Чана. Он орал, будто не в себе. Лицо красное, опухшее, испачканное в слюнях, соплях и слезах. Тонкая венка выходила на шее от громкого душераздирающего голоса. Он локтями врезался в живот Бан Чана, скребал ногтями по его белоснежной коже, оставляя красные полосы воспоминаний, и смотрел на нервную Хёну, стоящую также близко, пытавшуюся успокоить парня. У неё у самой глаза на мокром месте, как и у «вожака». Они выглядели подавлено, на лицах читалось грустное извинение. Хаос повсюду, разбросанные и разбитые вещи только придавали более тяжёлую атмосферу. Дона нигде не было, он рано утром должен был уехать, но слова женщины, адресованные Киму, опровергали догадку Минхо, стоявшего за углом. Он не мог и шагу сделать. — Дон ищет, ищет! Тебе нельзя туда, ты потеряешься! Я не хочу потерять и тебя! — впервые кричала Хёна, у которой губы дрожали невероятно сильно, поджимаясь и извиваясь. — Это всё из-за вас. Вы! Это вы вчера сказали ей. Вы… вы… — как сумасшедший повторял Хонджун, чуть ли не рыча волчьим голосом. Минхо смог сделать неровный шаг навстречу, подавленный настроением, которое сжимало его со всех сторон. Его эмоции выражал ступор, а непонимание ситуации усугубляло его положение. — Ч-Что происходит? — неуверенно тихо спросил Ли и будто в замедленной съёмке увидел то, как Ким вырвался из крепкой хватки и рванул прямо к нему. Холод, пробежавшийся по телу, заставил сердце ухнуть в пятки. Хонджун в таком состоянии мог сделать всё, Ли был искренне не готов к этому. Резкий толчок и крепкая хватка… его обняли так сильно, что он может поклясться, что услышал хруст костей. Хонджун рыдал ему на ухо и мямлил что-то странное, рваное и совершенно непонятное. Чан с Хёной опустили головы, утыкаясь взглядом в пол. Они всё ещё были напряженны. Руки Минхо нашли дрожащую спину и начали гладить. Изо рта только вырвалось нежное «тихо-тихо», пока сердце обливалось кровью. — М-моя с… она… п-помоги… Входная дверь открывается и Хонджун с каким-то слишком сильным рвением вырывается из объятий и бежит туда, где в проёме стоит тихий Дон, который всё-таки никуда не уехал. Ким останавливается и неожиданно падает с громким стуком на колени. — Прости, в километре я обыскал везде, но… Только то, что нашёл Чан до восхода солнца. Ким молчит, но потом на удивление тихо и очень сломлено выдаёт: — Она не сделала бы этого. Она не такая. Моя Ию знает, что лес опасный, она не могла. Это не она. Она бы не сделала это. Она бы не пошла одна. Я бы знал. Ию никогда так не делала, — с каждым словом голос всё умолкал. Что? Минхо задохнулся. Исчез. Он почувствовал такую пустоту, из-за которой захотелось взять и вырвать себе громко бьющееся сердце, стук которого заложил уши. Он не хотел предполагать, не хотел верить ушам, но глаза, нашедшие кусок окровавленной ткани от ночного платья девочки в руках Чана, заставил глаза застелиться пеленой. Горло душило недоверие. Живот воротил ужас. Голова закружилась, а подступающая рвота разорвала его на части, заставив на непослушных ногах выбежать из дома, толкнул Дона в сторону, и бежать, бежать и ещё раз бежать. Как в тот день, когда он заблудился. Только сейчас ему было в миллион раз хуже. Противная желчь была сплёвана на тёмную землю с грязным снегом, пропитанную воспоминаниями с маленькой миленькой Ию. Этого не может быть. Она ведь была там, наверху… Минхо вспоминает свой утренний блуждающий взгляд, лица детей и только Рюджин, стоящая у комнаты девочек. Нет, нет, нет, она, наверное, гуляет, да? Да, она решила просто прогуляться. Холод не ощущался вовсе, но покрасневшая треснувшая до крови кожа говорила, что нужно вернуться обратно. Но Минхо не хотел. Не туда, где плачет Хонджун, не туда, где произошло то, чего так боялся Ли. То, что даже в мыслях страшно представлять. Он и не будет. Слишком больно. Книга. Нужно срочно её прочитать, не взирая на усталость, на события, на… Он всё равно не сможет стереть вид улыбающейся малышки и тепло её рук вместе с громким смехом у себя в голове. — Чёрт, — цедит Минхо, ударяя кулаком дерево. Он должен быть там. Должен успокоить хотя бы Хонджуна и понять, что же всё-таки случилось. Да. Он просто накручивает себя…×××
«Это всё моя вина», — это то, о чём мог думать Минхо, пока Чан глухим голосом рассказывал всем детям про что-то, что Ли слышал вполуха, утопая в мыслях и воспоминаниях. Что же он упустил? Почему так случилось? Неужели ответ может найтись в книге? Хонджун уснул, утомлённый сильными эмоциями. Но его на вид мёртвое лицо становилось всё хуже, а рваное дыхание говорило о неспокойных снах. Когда Минхо несколько минут назад вошёл в дом с разорванными штанами на коленях, в придачу с окровавленными костяшками рук, паникующий Джисон влетел в его объятия и прижал так крепко, что на миг Ли показалось, что всё на самом деле хорошо. Но это было не так. И он безмерно благодарен, что Хан по сей момент не отпускает его ладошку, сжимая и вздрагивая время от времени, пока тяжёлый голос вожака разносился по помещению. — У меня была бессонница. Когда я бродил по дому, наткнулся на приоткрытую дверь в комнате девочек… — Чан сглотнул. Его лицо было холодным и лишь редкие эмоции мелькали время от времени, хоть и были они очень чувственными, Минхо посчитал это странным. Как Чан может быть таким сильным? Или правильнее сказать… — Я заглянул проверить и именно тогда заметил, что Ию не было. В тот момент я не думал ни о чём плохом, вышел во двор прогуляться и проветриться и наткнулся возле качели на капли крови, н-на кусочек рваной ткани её ночнушки. М-мне надо было раньше проверить, я… я так виню себя. П-простите. Нет! Этому нет прощения. Боже, какой же я… — Чан согнулся пополам, закрывая лицо ладошками. Даже его пальцы поддрагивали как у больного человека, а громкое болезненное мычание разнеслось у каждого в ушах. Наконец его лицо треснуло под натиском эмоций. Минхо откинул плохие мысли о Чане, вновь погружаюсь в тревожность. Хёна с платком у носа сидела рядом, поглаживая Бан Чана по спине. Комната находилась в молчании и лишь радостное щебетание птиц разрушало гнетущий настрой, хотелось их сжать в кулаке и переломать все кости, лишь бы не слышать ничего помимо разных всхлипов. Все были подавлены, все молчали. Может кто-то привык к этому, но по словам Чанбина, несчастных случаев в его присутствии не было. Сейчас он выглядел просто ужасно с покусанной в кровь губой. Дон недавно снова отправился на поиски, но уже с лошадью. Его охотничьи знания (хотя проедающая кровь явно виднелась на облачном снегу) помогли идти по следам и более точно понять в каком направлении она… её… — Что вообще с ней произошло? — голос никогда не был таким сухим. — Наверное она хотела покататься на качеле в последний раз, но ночью в лесу опасно. Очень опасно. Любая дичь могла почувствовать её. Может она порезалась обо что-нибудь, тогда уж точно можно было бы объяснить- — Вы хотите сказать, её сожрал зверь?! — выкрикнула бледная Рюджин. — Да. Горло запершило, в животе снова что-то перевернулось и ощущение постепенно поднимающейся желчи обострило чувства страха. Она не могла так поступить. Ию умная, пугливая и любящая кампанию девочка. Она просто не… Минхо её вовсе не знал, но эти дни были лучшими в его жизни. Рядом с ней и теми, кто сейчас сидит в слезах. Постепенно уплывающие картинки перед глазами испугали утопающего в панике Минхо. Но тихий шёпот на ухо хоть и чуть-чуть, но привёл его в чувства. Стало снова плохо. — Хён, д-давай будет сильными. Надо говорить. О чём угодно. Надо не думать о ней. Хотя нет, нужно думать о том, что она снова заблудилась в лесу и скоро забредет в этот дом. Да, вот так. Минхо! Пожалуйста, скажи, что это так, — умоляюще проскулил Хан. — Ты прав. — Я прав, — рвано выдохнул он. — Знаешь, если говорить о хорошем, чтобы Ию не было грустно, у меня есть новость. Я… сегодня м-мне присни- — Минхо! — разбивая тихую атмосферу и прикрывая шепот Хана, позвал Чанбин с нахмуренными бровями. По его лицу было всё понятно. — Прости, Хани. Мне, гм… — Ли не хотелось бросать мальчика. Ему казалось, что он просто напросто не выдержит всего этого. Но надо. Поэтому в порыве неких странных чувств Минхо обнимает паренька и оставляет свою крупицу спокойствия, чтобы тот держался, ну и что, что теперь ему хотелось рыдать и бросаться всеми вещами, попавшими под руку. Он до сих пор не верит в этот цирк и не вовремя устроившиеся прятки. Всего лишь прятки. В лесу. Господи. Минхо встаёт под вопросительные взгляды и молча с Чанбином направляется в их комнату. Спину жгут взгляды, особенно тот, который пронзительнее всего, который с прищуром и яркими, сияющими зрачками, видящими душу насквозь. — Что, чёрт возьми, за шутки. Это не смешно, — рычит Со с ходу хватая второй том книги, которая сейчас стала выглядеть слишком правдоподобно. Дом, в котором погибают дети. Неужели этих случаев было много? Нежули человек, писавший в книге, имел в виду это и хотел их защитить, но попросту не успел или может это было что-то поважнее. — Читай. Быстрее. Прошу. Я больше не могу, — Чанбин сходил с ума. Ещё ни одна улыбка не дрогнула на лице за сегодняшний день, что скорее всего было для него стрессом.Хочу изменить некую информацию своих предыдущих слов. Как я говорила, я начала своё расследование. Я стала вглядываться в каждую мелочь и вслушиваться в каждый шорох. Я поняла, что никто ни о чём даже попросту не подозревает! Поэтому я пришла к выводу, что доверять можно всем, потому что ни единая душа, находящаяся тут, не погрязла во лжи. Они не знают, что тут может происходить. Они живут в своём мире, в притворной радости и счастливых моментах. Бесят. Когда у меня происходят срывы, они уходят и оставляют меня страдать одной, предпочитая вместо этого слушать сказки. Даже тётушка никогда не вмешивается в проблемы, предпочитая наблюдать издалека. Её взгляд будто повсюду. Она будто преследует меня за каждым углом. И если вы думаете, что это паранойя или мои очередные фантазии, перепутанные с реальностью, то вы очень ошибаетесь. Своё наблюдение начала я одна, но позже Крис слишком запал мне в сердце, поэтому я рассказала ему обо всём, что знаю, кроме книги, конечно же. Дети исчезали постепенно. Нам говорят, что они уходят. Так ли это? Зачем им уходить, если они жили тут, не зная горя? Те, кто уезжал с Доном в деревню или город, никогда не возвращались. Это настораживает. Джису мне сказала ясно понять, что будет навещать, но её нет уже полгода. Прошёл год. Я понимаю, что много и что вы подумаете, что это была моя забава и простая игра. Нет. Благодаря Крису я смогла порыться в гнилых душах дома и понять, что мы находимся в чёртовом аду, окружённым зверями. Смех, радость, счастье, а потом боль. И так покругу. Боль, потому что тяжело прощаться с теми, кто уходит. Но по своему ли желанию они уходят? Мне кажется, их заставляют. Крис стал кем-то вроде любимчиком Хёны и Дона, теперь он знает больше, но почему-то начинает бояться меня, мои прикосновения и привычные объятия. У него начали проявляться синяки под глазами, бессонница и вечно усталый вид. Да, благодаря ему я знаю больше, но всё, что он говорит, так расплывчато, будто это не он, будто из него высосали жизнь. Я собираюсь спасти его. Вытащить из этого состояния и, может, когда я разгадаю все тайны, мы с ним сбежим отсюда и, как давно хотели, будем жить на окраине города в маленьком домике и держаться за руки, пока бродим по топинкам с книгами подмышкой. Ты читаешь это до сих пор? Половина книги, осталось немного. Я, кажется, схожу с ума. Мой милый Крис сорвался и… Он говорил о… Я боюсь писать тут это. Страшно даже думать. Они обещали Крису все самое лучшее и одновременно худшее. Они очень любят его, словно сына, который… Простите, я не могу…
×××
Минхо лежит на кровати, от которой пахнет Ию, её радостью и страхом ночи. Он лежит, сворачиваясь в клубок и тихо всхлипывает, пока Рюджин напряжённо вглядывается в окно и чего-то ждёт. Дон так и не вернулся пока что, а Хонджун до сих пор не в себе. Казалось, что его слёзы и силы иссякли, но он всё продолжал и продолжал. Только сейчас, глубокой ночью, наступила тишина. Ким не спал, он глядел в одну точку и качался из стороны в сторону. Минхо только что был там, следил за тем, чтобы парень по дури не сбежал в гущу леса. Он молчал и не говорил ни слова. Только обнимал и всё. А Чана и на десяток метров не подпускал к себе. Почему-то злился, хоть и были они вроде как близки. Без Ию грустно. Где же её пухлые щёчки с разражающе громким хихиканьем? — Она всегда с нами, — мямлит Рю. — Я знаю. В любом случае, надо отпустить это и просто вспоминать её лицо в самые счастливые моменты. — Да. Теперь Рюджин одна в комнате с пустыми кроватями. Ей наверное сложно оставаться в одиночестве, но она была той, кто держался крепче всех.×××
День, два, три. Минхо верит, что произойдёт чудо. Ему даже снятся сны с радостными моментами. Знает, что это неправда, знает, что уже всё, но верит. Книга, которую они читали каждый день, до сих пор была мутной и непонятной. Все эти уходы из дома и недоверие некой Чеён не были подтверждены ничем, только словами какого-то там Криса. Они даже думали открыть конец, и сделали это, но получили лишь ещё смутнее отрывки слов, непонятных смыслом. Будто просто набор букв. Эти три дня прошли очень тихо. И лишь крики Хонджуна разрывали сердце каждый раз, когда он срывался и начинал пытаться сбежать на поиски. Он не выходил из гостиной маленькой комнатки без окон, а если и выходил, то срывался на выход, Чан всегда его догонял у ближайших деревьев, да и недавно навалившийся снег не позволял нормально передвигаться. Домашняя работа некоторым помогла расслабиться и уже слышались смешки и разговоры. Все друг друга подбадривали, не было исключений. Минхо в такие моменты думает, что Ию бы первая начала громко болтать на весь дом, если бы была тут… До сих пор не верится. Минхо стоит у полки с книгами, приметив шкафчик в углу гостиной, на который раньше он почему-то не обращал внимания. Проведя по ручке пальчиками, парень ощутил слой пыли и незамедлительно с отвратительно режущим уши скрипом приоткрыл дверцу, удивлённо раскрыв глаза. Там лежали на вид старые потрепанные вещи, будто трогали их лет так пять назад. Какая-то карта с пометками, маленький серый ангелок, грязная мягкая игрушка с заплатками, но с оторванной пуговкой на глазу. Были и какие-то массивные перчатки, карандаш, похожий на тот, который он нашёл в первый день, серьги и ещё многое многое другое. Казалось, их вроде как не связывает ничего, но смотря на них, Минхо ощущал странное покалывание по телу. Глаза наткнулись на любимого зайку Ию, а рядом с ней постиранный кусочек белой ткани. Может это вещи детей, пребывавших в этом доме? Была ещё одна вещь, которая приглянулась Минхо намного больше, чем остальные, это испачканные использованные тюбики красок, где оставалось меньше половины, и толстенная большая стопка бумаг возле них. Присев на корточки, Минхо оглядел все цвета красок, ещё более удивляясь. Там было всё, что требуется художнику, считая инструменты для рисования, кисти и тому подобное. И он был уверен, что такое достать даже в главном городе очень и очень сложно. Да практически невозможно. Рисовали обычно дворяне, кто мог себе позволить хотя бы самые дешёвые краски, что были на вес золота. Поэтому тревожный комок в горле заставил Ли понервничать в раздумьях. Неужели Хёна с Доном были кем-то очень важными и невероятно богатыми людьми? Но как? Почему они тут? — Нравится? Сзади раздаётся голос, в котором слышалась ласковая улыбка. Минхо встаёт и поворачивается к женщине, у которой синяки были под глазами от усталости, но сейчас её образ и лицо приносило умиротворение. Каким-то образом она смогла своим спокойным настроением успокоить всех детей за эти три дня, и Минхо был ей очень за это благодарен. — Да, — честно отвечает он. — Я раньше много рисовал. — Это же чудесно. Эти краски принадлежали одному мальчику, ты можешь их взять, как и всё, что тебе нужно для рисования. Я обожаю, когда дети увлекаются чем-то творческим и нам всем будет очень интересно посмотреть на твои будущие картины, — с энтузиазмом захлопала она в ладоши, будто забыла обо всём плохом, что было тут недавно. Но её улыбку всё же прерывают. — Уходи! — разносится грозный крик в нескольких метрах от них. Там, в открытой двери гостиной комнаты, стоял Чан с тарелкой, на которой лежала тёплая свежая еда, а напротив него растрепанный Хонджун, с огнями вместо глаз, с шеей, на которой красовались свежие красные царапины и с новым потоком слёз. Минхо стало снова больно. Перед лицом поникшего Бан Чана захлопнулась дверь, его дрожащие руки готовы были выронить еду прямиком под ноги. Ли не хотел этого видеть. Неуважительно пихнув тётушку в плечо, он подбегает к вожаку, хватая тарелку в свои сухие ладошки. — Теперь моя очередь. Отдохни, Чан. Позволь мне взять всё в свои руки и помочь тебе. Ты должен хотя бы на кого-то положиться. Ты можешь мне выговориться или просто расслабиться на моих глазах, потому что я знаю, что тебе тяжело, я знаю, что он твой друг и ты не можешь себя простить за случившееся, — тихо говорил Хо для того, чтобы Хёна не слышала. Он сам не понимал своих действий. Тяжёлый взгляд Чана смягчился, он расслабил плечи и наконец взглянул сверкающими глазами, наполненными такой болью, которую Минхо даже не мог представить. Он, видимо, видел многое в этом доме, как никак четыре года тут… Подождите, может он знает о Пак Чеён? — Спасибо, — промямлил неуверенно старший, показывая пальцем на дверь. — Попробуешь? Ли кивнул, без заминки постучав в дверь кулаком. На том конце была гробовая тишина. — Хонджун-хён, — позвал он, сразу же услышав топот шагов. Сзади Чан подорвался и спрятался за углом, где его не было видно. Дверь приоткрылась, там виднелся Ким с длиной жирной чёлкой, закрывающей слезливые красные глаза. Кончик носа, как и щёки были также румяны. За три дня тело парня значительно изменилось визуально, как будто его жизнь иссохла и его конечности стали непослушными. Вечная тряска, худые скулы с опухшим лицом, да и царапины повсюду, в каждой части тела, которую мог видеть Хо. Было жутковато. Он и представить не может, что происходит за дверью, пока они не видят. — И ты собираешься отговаривать меня от поисков Ию? И ты хочешь бросить её там одну, думая что она сама придёт? Или ты веришь, что её разгрызли звери? — полились вопросы за вопросом, от которых становилось не по себе. Нахмурив брови, он делает шаг в комнату, захлопывая дверь и закрывая их от чужих глаз. Минхо поставил жирную вкусно пахнущую картошку с мясом на стол, после присаживаясь рядом с Хонджуном. — Нет и да. Я не буду тебя отговаривать и не буду соглашаться с твоими идеями. Хён, я просто пришёл поговорить. Нам нужно поговорить, иначе мы с тобой просто сойдем с ума в этом чертовом доме, — усмехнулся Ли, ощущая напряжение. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, что когда Ию вернётся, то очень обидется на нас из-за того, что мы грустим, глупый. Давай, расскажи мне о самых счастливых воспоминаниях, связанных с твоей сестрой. Вспомни её, воспроизведи в голове и просто расслабься. Я знаю, это тяжело. Я её очень любил и она была первой и почти единственной, кто помог мне привыкнуть к дому. Расскажи мне всё, Джун. Парень молчал, смотря в пустоту, будто сквозь стену. Видимо он собирался с мыслями, подавляя эмоции и пытаясь промолвить хоть слово. Минхо знал, начинать всегда тяжело, особенно удержать горькие слёзы. Хонджун безмолвно потянулся к еде, кладя себе на колени. С первой ложкой, с сухостью во рту и дрожащим голосом, он начал говорить. В его голосе была искра нежности и любви, отчего Минхо готов был также улыбаться как идиот, слушая нежные истории жизни. Слушая жизнь той, которая исчезла, и того, кому сейчас сложно, кто пересиливает себя и буквально сам спасается с глубин болота. Он плакал, рыдал, говорил, что скучает, дорожит и всегда будет беречь её, хотя уже и поздно, пока солёные капли падали на тарелку с кусочками мяса и сгоревшей на краях картошке. Знали бы они, что всё намного хуже. Они глотали тяжесть грусти вместе. — Помню, как она толкнула меня из окна первого этажа в колючие кусты, желая помочь, потому что я был плох во французском, а профессор часто злился на нас, — со смехом вспоминал он. — Помню, ночью мы сбежали с замка, но нас поймала стража, потом король очень злился, а мы с Ию смеялись в запертой комнате, поедая украденный сладкий пирог. Я её очень люблю. Больше, чем короля и королеву, больше, чем няню и даже любимый народ. Люблю заплетать ей косы на ночь и рассказывать о истории нашей мечты. Хочу обнять её сильно-сильно, чтобы он с ворчанием начала кусаться. Минхо улыбался и таял от доверия между сестрой и братом. Это было так удивительно. Хотел бы он иметь человека, про которого рассказывал бы с таким же трепетом. В голове всплыли знакомые большие щёчки с родиной на одной стороне. — Я могу нарисовать тебе её, или, если хочешь, что-нибудь другое. — Рассвет. Нарисуй мне рассвет, — попросил Ким, смотря на зажженную свечу, завороженный её плавным танцем и свечением теплых цветов. — Почему рассвет? Хонджун хихикнул. — Ию всегда хотела увидеть рассвет, но вечно засыпала в самый неподходящий момент. Ли кивнул, вспоминая приятные чувства утра. — Я думаю, что она всё же увидела его. Три дня назад. Наверное она была рада. — Определённо.