И грянет шторм

      — Гордая осанка, а не слёзы. Гордая осанка, а не слёзы...       Девушка сидит на койке, чуть подрагивая и покачиваясь. Одни и те же слова как молитву повторяет. Слова, что уже на внутренней стороне черепной коробки выжжены, что вскидываются ею как штандарт над головой всякий раз, как начинает казаться, что хребет уже истязаний тренировок не выдержит, а следствием душевного напряжения истерика явится.       Гордая осанка, а не слёзы.       Зоя судорожно морозный воздух сквозь зубы втягивает, голову вскидывает, пальцами густую копну волос к затылку зачёсывает.       Она знала на что шла. Она знала цену того, чтобы называться его солдатом.       Цену получения не просто статуса сильнейшей шквальной, а становления гришом Дарклинга.       Январская ночная вьюга мороз под полог её палатки задувает, но не от холода алебастровая кожа под сорочкой мурашками исходится. Не очередная тяжёлая промозглая ночёвка Назяленскую дрожать до поджилок заставляет.       Перед глазами синими снова вплывает самое жуткое воспоминание вчерашнего дня, а то и жизни.       Непроницаемая завеса чистого мрака.       Бурлящая и копошащаяся отвратительная масса восходящая до самых облаков, исполинская застава истинного мирского зла, зияющая рана в ткани бытия.       О Тенистом Каньоне каждый в Равке с детства знает.       Говоры о нём уже сотни лет у всех на устах. Проклятия, этой жуткой угрозе и её создателю, Чёрному Еретику возводятся. Детей-гришей к переправам через Каньон готовят, к столкновениям с его обитателями, волькрами тренируют.       Казалось бы, всю сознательную жизнь готовясь с бою с Неморем и его ужасами, нужно было бесстрастно встречу вживую воспринять.       Но увидев воочию Тенистый Каньон, всё совсем не так как на тренировочных площадках в Малом Дворце...       Зоя своим же дыханием захлебнулась: опасность от Неморя исходящую, почти физически почуяла и великих сил ей стоило не сбиться с шага, придавленной испуганной мышью не пискнуть. Она знала, что Дарклинг был среди колонны всадников за её спиной и мог в момент выхода к Каньону, смотреть именно на неё. Ждать реакции. Это было очередное испытание и Зоя его выстояла. А затем уже доковыляла до своей палатки, свернулась клубком среди куцых одеял и тряслась весь вечер от глухих рыданий, ощущая как вся тяжесть собственных чаяний и ожиданий её под собой погребает, как крошится яичной скорлупой её наивная уверенность в собственных умениях, перед видом того, что сильнее любого заклинателя по обе стороны истинноморя.       Гордая осанка, а не слёзы.       Она шла к этому дню с тех самых пор, как в пять лет её признали гришом.       Не было ученика в Малом Дворце, что не мечтал бы встать в ряды элитных гришей Генерала Киригана, гордо чёрную повязку на плече носить.       О Заклинателе Теней и предводителе Второй Армии всегда ходили легенды. Лишь издали его наблюдая, юные гриши восторженными разговорами тотчас начинали разражаться.       Зоя в них никогда не участвовала. Нет, смотрела она на Дарклинга как и все прочие, но смотрела не раболепно, а прямо и бесстрашно, словно не прося, а обещая: придёт день и ты увидишь чего я стою.       Зоя тренировалась усердней всех, засиживалась за книгами дольше всех, била на испытаниях сильнее всех. Без жалости к другим и к себе.       "Гордая осанка, а не слёзы", — говорила ей мать с малолетства. Зоя и лица её уже не помнила, теплоты рук, звука голоса. Лишь эти слова ей в наследство остались. "Красота, подразумевает одиночество": — ещё одно материнское предупреждение, готовящее дочь к реалиям жизни.       По этим заветам — без глупых девичьих мечт и наличия стайки шепчущихся подружек Зоя Назяленская и жила.       Она не мечты возводила, а цели. Она не на балах кружиться и среди сверстниц шептаться о дворянских красавцах предпочитала, а своё место среди лучших гришей занять спешила.       Всем она улыбалась, всех очаровывала, но стоило им посметь приблизиться и тотчас их острота её нрава разила. Лишь тем кто был милостью Чёрного Генерала отмечен, Зоя оказывала внимание.       Необычайно красивая девочка с высокомерным лицом и до страшного одинокой душой.       Кто мог знать, чего ей стоит соблюдение этой неприступности и стоило ли оно отсутствия в её жизни хоть какой-то близкой души? Но шли годы, а талантливая шквальная всё приумножала и оттачивала свои навыки и всё в одиночку. Прочие ученики стороной её обходили, за спиной шептались. Кто-то даже смеялся — разумеется, лишь украдкой — её одержимости поставленной цели.       Лишь до тех пор, пока проходящий мимо тренировочного поля Дарклинг шага не замедлил, пока не подозвал одного из наставников шквальных и кивком подбородка указав на Зою, об имени темноволосой и синеглазой девчушки не справился. С тех пор она не позволяла себе и малейшего промаха.       — Ты у цели, — шептала себе повзрослевшая Зоя, дрожащая в палатке лагеря, вставшего на ночёвку перед пересечением Неморя. — Он заметил тебя и завтра ты получишь чёрную ленту на рукав. Ты её заслужила. Ты почти добилась своего. Не смей всё испортить своим нелепым страхом, несчастная идиотка! Не смей бояться... — алые губы всё шепчут и шепчут, себя саму уговаривая, длинные ресницы опускаются, отгоняя ужас предстоящего. Пути назад нет, а значит, и смысла трястись загнанным кроликом тоже. Завтрашней переправы не миновать, да и Зоя скорее на милость тварей Каньона сдастся, чем позволит себе испортить собственный кропотливый труд многих лет.       На брезент палатки редкие снежные капли ветер роняет, а дыхание и стук сердца Назяленской мало помалу выравниваются.       — ты буря, ты - шторм.       Глядя в тусклом свете огарка свечи, на изящные свои пальцы, Зоя их остервенело в кулаки сжимает. Острые ногти в кожу впиваются: болью и злостью на свою слабость страх гонят.       Каньон - лишь очередная арена битвы.       Волькры - очередные противники.       Переправа - очередное испытание.       Боткин вбивал в неё словами и тумаками отрицание страха, как незнания неизвестного. А Багра — своей проклятой клюкой и брюзжанием — понятие того, что сила Зои не в ней самой, а в мире кругом. Насколько мир огромен, настолько и её сила. Покуда в нём есть воздух, никому её не одолеть.       Зоя опустила руки на жёсткую постель и решительно пальцами холодное и колючее шерстяное одеяло смяла.       Гордая осанка, а не слёзы.       Она выйдет завтра из этой хлипкой палатки именно так.       Подбородок высоко вскинув. Мягкой и уверенной поступью к проклятой чёрной долине пойдёт, силой сильнейшего шквального Второй Армии чёртов скиф по серому песку протащит, ни мгновения паники себе не позволит, а в Новокрибирске наконец выдохнет напряжение, ледяной пружиной нутро скрутившее и, быть может, напьётся в последствии кваса до беспамятства.       Но она покажет, чего стоит. Чего бы то ни стоило!       Стоило бы улечься и постараться заснуть на этой мерзкой армейской подстилке, но сон пока не шёл. Стараясь не думать, что будет с её решительностью, таким трудом возведённую, когда глаза вновь Неморе узреют, Назяленская тёмной гривой растрепавшихся локонов встряхивает и шипя в отсыревшую и промёрзшую форму влезает.       Лагерь в сонную дрёму погружался неспешно.       Вьюга заунывно тянула свою песню где-то среди макушек вековых сосен, подледеневший снег мириадом мелких сапфиров в голубом свете луны искрил и скрипел под сапогами лениво слоняющихся дозорных и самой Зои.       Назяленская зябко в тяжёлый кафтан кутаясь, курс на кухню взяла. За своей одинокой вечерней истерикой она ужин пропустила и теперь жалобные ворчания желудка давали о себе знать. Огибая костры и скопища солдат у них, Зоя за палатками оружейников потрусила. Не без дрожи на огромный шатёр из чёрного шёлка, возвышающийся над всем лагерем взглянула, невольно шаг замедлив.       Через просветы в плотной ткани полога сквозил свет фабрикаторских ламп, что означало что Генерал Кириган ещё не отправился почивать этой ночью.       Чем же был занят?       Принимал у себя капитанов? Вычитывал отчёты? Пил квас и так же как сама Зоя, проклинал этот армейский бродячий образ жизни? Стоял над картой и думал, как же наконец изничтожить треклятый Каньон?       Поймав себя на том, что уже с минуту она стоит столбом и глупо пялится на тёплые полосы света на снегу, Зоя моргнула и продолжила свой путь.       Белый поварской шатёр в опасной близости от походной резиденции Дарклинга находился и Зоя ускорила шаг, пытаясь шмыгнуть в него не привлекая внимания.       Вожделенный аромат тушёного мяса уже коснулся носа, когда Зоя буквально затылком ощутила чьё то приближение нежеланное.       Кто-то решил к ней направиться: за спиной Назяленской приближающийся шорох слышался. Девушка раздражённо глаза закатила, не спеша оборачиваться. Никак один из дозорных будет вымучивать, какого дьявола она в эту вьюжную ночь по пустому лагерю околачивается. Но раньше чем шквальная повернулась, а острый язык успел слепить достаточно хлесткую тираду, промороженный и сухой, словно наждак, воздух, узнаваемый голос прорезал.       — Не спится совсем, Зоя?       Отличить его от любых других, с первых ноток Назяленская смогла бы.       Низкий и холодный, точно обсидиан.       Девушка вспугнувшейся кошкой резко оборачивается, а глаза синие на высокой мужской фигуре в чёрном кафтане замирают.